***
Рогозина ворвалась в комнату Юры и остолбенела. Её цель преспокойно лежала на диване и читала учебник математики для гуманитарных ВУЗов. — Представляешь, логарифмы — это степень наоборот! — произнесла завороженная Валя. Галя бросилась к ней, сорвала предварительно расстёгнутую юбку и обнаружила любимые трусы, прикрывающие не только то, что им должно прикрывать, но и всё пространство попы и спины вплоть до рёбер. Её хватило только на два горячих удара. Действительно увлечённая математикой Валя не ожидала и вскрикнула от боли и обиды. Галя выронила деревянную мамину расчёску.Она испачкала и порвала новое платье. Папа только вчера привёз его из города, а сегодня она вопреки запрету надела его и пошла гулять. Всем очень понравился голубой горошек на молочно-белом фоне. Особенно мальчишкам из соседнего двора. Они закидали Галю песком, она — закидала их. Началась драка. Мальчики, конечно, победили. Почти. Все четверо пошли домой не менее оборванные, грязные и с синяками под глазами. Но это будет совсем не интересно папе. А тем более маме. Платье восстановлению не подлежит. Теперь на праздник к папе в часть она пойдёт как оборванка. А что ещё хуже, мама будет ругать. Папа ничего не сказал Гале. Он только принёс жене расческу и ушёл гулять. А мама велела раздеться… Схватив девочку сзади, она лупила её беспощадно. С каждым новым криком добавляя усердия в свои действия. Гале было восемь. Через два года мамы не стало. Длинные красивые косы Галя срезала через два месяца, поняв, что заплетаться без мамы она не может. Отец долго молчал. Галя накрыла ужин. Он поел и потянулся к трюмо жены… Крепкая деревянная расчёска-щётка равномерно ложилась на детскую кожу, оставляя жуткий малиновый цвет. Под конец отец произнёс: «Не смей резать волосы, ты должна быть сильной». Любая серьёзная провинность приводила к заветной расчёске. После кос отец вывез все вещи жены, чтобы не напоминали. Оставил только эту деревянную реликвию. Галя не знала, что мама рыдала всю ночь не из-за разодранного платья. Из-за неё. И отец не мог себе этого простить. Но пороть дочь не переставал.
И вот сейчас она совершает эту ошибку. Опять. — Валечка! Милая моя, хорошая, прости, пожалуйста. Прости дуру, — Галя села на край дивана и обхватила голову руками. Валя одернула юбку и села, поджав под себя ноги. — Галина Николаевна, можно я пойду? — со страхом спросила Антонова, не раз попадавшая в подобную ситуацию. За то время, что они живут вместе, ни одно обоснованное и необоснованное геройство на работе не было пропущено строгой и любящей начальницей. Рогозина не ответила. Все её мысли были сосредоточены на одном: как она могла? Любимую Валечку ударить за свои ошибки. СВОИ! Это Валя должна её бить. Это она воспользовалась служебным положением. Это она заставила страдать Юру и стыдиться Валю. Это она должна извиняться. Но не бить. — Валя, — полковник протянула подруге расчёску, — я заслужила. Валя не дала ей лечь. Схватив Галю за руки, она притянула её к себе и заглянула в глаза. Полные стыда, отчаяния, обиды, страха, слёз и надежды. Надежды, что её уже простили, что не будет морально-физической пытки, что любовь восторжествует. И раскаяния. Полного, чистого, глубинного раскаяния. Нет, Антонова не может её ударить. Особенно сейчас. Когда-то давно, после очередного ранения и порки, она хотела ей мстить. Ждала удобного момента, возможности, чтобы с силой приложиться о любимые ягодицы. А теперь не может. Потому что любовь сильнее страха и ярости. Любовь и прощение учат лучше, чем самая полезная воспитательная порка. И Галя тоже это поняла. — Наша малышка никогда не узнает этого, — твёрдо произнесла Валя, указывая на злополучную расчёску. Рогозина засветилась от счастья и благодарности. Антонова притянула её ближе и повалила на диван, нежно покрывая поцелуями дорожки слёз на лице любимой.