Соблазнить навсегда

~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» ~» — Да что за херня-то?! Небольшая опушка перед лесом где-то на отшибе Руконгая сотрясалась от всполохов реяцу Сильнейшего и самого страшного по всем меркам шинигами. Зараки Кенпачи негодовал. Зараки Кенпачи рвал и метал. Никто ему не соперник, никто ему не ровня. Ему и раньше могли лишь единицы противостоять достойно, а теперь? Он убил Унохану и получил шикай, он почти умер и получил банкай. И теперь даже командир радовался втихую, когда Кенпачи покидал Сейретей, чтобы погулять по Руконгаю в поисках новых развлечений. Это дико бесило Кенпачи. Его и раньше не шибко любили, а слава форменного палача бежала впереди него, делая из капитана натурального изгоя. Лишь Ячиру по-прежнему оставалась с ним. Она недолго сидела в мече, смиренно играя роль занпакто. Когда одиночество совсем изгрызло Кенпачи, она вернулась в своём привычном для всех облике и не торопилась возвращаться обратно в меч. Иккаку был назначен лейтенантом, Юмичика стал третьим по силе. Но возвращение Ячиру в физической форме не изменило новую расстановку в отряде. Все были только рады Ячиру, но не потому, что её любили — она была единственной, кто хоть как-то, временами, мог успокоить Кенпачи, когда тот начинал совсем с ума сходить от тоски собачьей в застенках Готея. Кенпачи не было места ни среди врагов, ни среди соратников. Друзей у него не было. Даже Иккаку он не считал «другом», чего уж говорить о других. Если только Ячиру, но можно ли так назвать дух меча? Кенпачи не знал ответа на этот вопрос. Поэтому ему только и оставалось, что шляться по Руконгаю или Готею и искать на свою голову дуэлей. Если только в этом мире остался хоть кто-то, кто мог бы утолить его голод. Голод битвы. Такой, в которой можно было тонуть, которой можно было упиваться и захлёбываться от восторга, а потом умыть лицо кровью — своей или врага, не всё ли равно — и забыться в крепком сне, до следующего вечера. Чем чаще Кенпачи уходил в загул, тем больше ему хотелось свалить на хер из этого мира! В мире духов едва ли жил достаточно сильный противник, с которым можно было бы сразится на смерть и при этом не схлопотать заключение на несколько веков близ Айзена — реально хорошие солдаты были капитанами в Готее и за покушение на их жизнь Кенпачи по его косматой башке точно не погладили бы. Подначивать их самих, чтобы они первыми делали первый шаг навстречу с катаной наголо? Был бы вариант, но настолько круглые идиоты, как правило, и до третьего офицера в их иерархии не доходили и сдыхали где-то на заданиях от когтей простейших пустых. Чего уж говорить про капитанов. Поэтому Кенпачи решил в один хрен знает насколько прекрасный или нет день улизнуть из-под бдящего глаза Куроцучи и припереться к Урахаре — ещё одному чокнутому гению, который за обещание не переломать ему шею наверняка крайне любезно согласится открыть ему на день-другой портал в мир пустых. Уж там-то наверняка он сможет душу отвести, да как следует! С этой мыслью, собственно, он и бежал по тоннелю меж мирами так, что пятки сверкали. Прямиком в Каракуру, будь этот благословенный на постоянные нападки кого ни попадя, город не ладен! Ячиру чувствовала настроение Кенпачи и, дабы ему не было сильно скучно одному слоняться по Уэко, побежала с ним, даже не тронув кучиковских карпов. Когда Кенпачи вылетел на полном ходу в город, его ожидала мразотнейшая погода — на контрасте с солнечным и теплым Сейретеем, дождливая и ветреная Каракура была чуть ли не издевкой. Само небо прямо ржало над ним: мол, «не заслужил удовольствия, ни-ка-ко-го! Даже солнце тебе не светит!». Впрочем, не сахарный, не растаю — заключил Кенпачи и пошёл бродить по улицам. Именно бродить — дороги к дому Урахары он, хоть убей, не помнил, а на навигационную чуйку Ячиру полагаться было той ещё бедой. Но шатался капитан по почти безлюдным улицам недолго. На его счастье, в городе была одна живая душа, готовая помогать всем и вся. Даже такому как он. И звали её… — Зараки-сан! Что вы тут делаете? Да ещё в такую погоду. Никак в город пробрался какой-то очень уж скверный Пустой? — Йо, Рыжая. И звали эту несчастную, которая не понимала, что лучше держаться от него подальше, а не бежать к нему чуть ли не сломя голову, — девка Ичиго Как-её-там. Она же Рыжая, для него. Она же Орихиме, Принцесса, Химе-чан, Ори-чан, Богиня и хрен вспомни ещё как — для всех остальных её почитателей и обожателей в Готее. Особенно его отрядные идиоты во главе с Юмичикой любили прозвище Богиня. Хуле собрались землю под её пятками целовать — Кенпачи никак не мог понять. Да и не собирался. Потому что актуальнее встал у него вопрос, прямо здесь и сейчас: — Чё мокрая вся? — А? Так дождь ведь льёт, Зараки-сан! — Не слепой, вижу, что не снег. Ты на кой выперлась сейчас на улицу? — Кенпачи осмотрел без особого интереса девушку перед ним. Сколько лет он её не видел — пять, шесть? А может все десять — время-то у шинигами иначе ощущается. — Да вот решила погулять, вроде была хорошая погода, — заулыбалась с невинной неловкостью Рыжая Фамилию-Кенпачи-не-помнил-ну-и-хер-с-ней, — задумалась, а тут раз и дождь! А от дома отошла уж больно далеко. И зонт не взяла. — Ясно, — сухо сказал Кенпачи. «У тебя платье просвечивает», — хотел он сказать. «Сиськи видать», — хотел он сказать. Чтоб увидеть, как бледное от холода лицо покраснеет, руки прижмутся к груди, аппетитно приподнимая эти пышные холмики. Да какие там «холмики»? Холмища! Такие идеально подходили под его вкус — не просто «есть за что подержаться», а чтоб можно было всласть сжимать всей ладонью, мять и даже утопить между ними член, чтоб видна была лишь головка. Настолько груди этой святой простоты были пышными и притягательными. Да-да, «осмотрел без особого интереса» довольно быстро сменилось на «аппетитные у неё, однако, буфера». «Её невинный вид слишком…» — эротичен, но Кенпачи не знал этого слова. А если и знал, то напрочь забыл. Тут в разговор влезла Ячиру. И Рыжая тут же заулыбалась шире. Кенпачи ощутил нечто странное. Кажется, не очень приятное. Что это, он так и не понял. Но главное — Ячиру разговорила Рыжую и та мигом согласилась отвести их к Урахаре. Кенпачи почувствовал недовольство — ледяной ладонью она схватила его за руку и потянула за собой. — Говори куда, а то х… Хрен один знает, когда доберёмся до Мозголома, — по неведомой причине он не стал материться при Рыжей. Хотя раньше бывало. Высказавшись, Кенпачи сгреб в охапку Рыжую, эту дуру закоченевшую беззонтовую, и стремглав помчался вперёд. Потом развернулся и помчался в другую сторону — куда показывала девчонка.