Don't be cautious, don't be kind You committed, I'm your crime Push my button anytime You got your finger on the trigger, But your trigger finger's mine Silver dollar, golden flame Dirty water, poison rain Perfect murder, take your aim. Billie Eilish "Copycat".
— Итак, дети мои! День назначен! — голос распятого Христа был подобен грому. Сидящие на скамьях подобрались, впитывая каждое слово. — Девятого числа декабря, в субботу, свершится задуманное! — Суббота выбрана, как день божественного отдыха? — не преминула съязвить Ласт, дыхание которой перехватило от надвигающегося неизбежного. — Надеетесь, что он не заметит? Христос не удостоил дочь ответом. — Ви сашли с ума! — гневно сверкнул глазами Рас, вытащив изо рта трубку. — У нас в запасе только двэ недэли! — Да, — жёстко ответила статуя. — Поэтому вы должны оперативно завершить Будапешсткую и Апатин-Капошварскую операции(1). И максимально кроваво начать Висло-Одерскую(2). Нам нужна энергия сотен тысяч жизней. Рас покачал головой, поджав губы, и промолчал. — Вы же, Ласт и Энви, — обратился к гомункулам Отец, — должны обеспечить как можно более массовое уничтожение узников. — А у нас крематории не справятся, — пожал плечами Зайдлиц, — и Циклона Б осталось всего ничего. — Меня не интересует, как это будет исполнено! — глаза статуи были готовы метать молнии. — Тут ужасно воняет, — жалобно пробормотал Глаттони. — Аж пропадает аппетит. Чем так пахнет? Гадко, гадко! Ласт умиротворяюще погладила толстяка по голове. Остальные переглянулись — они ничего не чувствовали. — Итак, всем все ясно? — Отец проигнорировал жалобу Глаттони. — Так точно, — скривился Энви и в привычном жесте выбросил вверх правую руку. Казалось, если бы глаза статуи могли потемнеть от гнева, они бы это сделали. — Я жду результатов, дети мои, — проронил Отец. — Не подведите меня на этот раз. Я жду всех ценных жертв в назначенное время. Подготовленных, — он невидящим взором уставился на Ласт.* * *
— Доброго дня! Это снова я, — на пороге дома Веллера появился сияющий Пий XII. — О, у вас появились новые жильцы... Он присел и почесал за ухом маленького белого котёнка. — Да, это моя тётушка расстаралась, — развёл руками Веллер. — Их здесь трое. И еще один во второй половине дома, но, насколько я помню, с Вилли Вторым вы уже знакомы. — Да, замечательный интеллигентный кот, — Папа заговорщически сверкнул очками. — Впрочем, как вы понимаете, я прибыл совсем ненадолго, но со срочной новостью. — Значит, девятого, — прищурилась фрау Веллер, рассматривая Папу колким взглядом выцветших старушечьих глаз и спустив очки на нос. — Что-то этот ваш любезнейший начальник гонит коней. Не боится загнать? Шаттерхэнд от нетерпения ёрзал на стуле. — Это, к сожалению или к счастью, вне моей компетенции, — усмехнулся Пий, вдыхая аромат налитого в бокал вина. — Но вам стоит приехать. Я выдам вам координаты места. И... — он замялся, оглядывая сидящих за столом. — И вам стоит привезти бомбу и отдать её братьям Элрикам. — Как?! — Шаттерхэнд с невиданной прытью вскочил, едва не опрокинув стол. — Отдать моё творение?! Ни за что! Веллер скривился. Он готовился к этому с самого начала и был абсолютно солидарен с Папой. — Эрнст, дружище, сядьте и успокойтесь, — его голос источал мёд. — Вон, вина выпейте, право слово, чудное вино... — Не заговаривайте мне зубы, Готтфрид! — лицо Шаттерхэнда пошло красными пятнами. — Я ни за что не отдам этим алхимишкам своё сокровище! Магда усмехнулась тонкими губами. Ей было невдомёк, как можно быть таким недальновидным. С одной стороны, она сочувствовала племяннику, с другой — испытывала некоторое злорадство и любопытство, как тот совладает с упрямым нравом приятеля. — Посудите сами, Эрнст, — Веллер извлёк из портсигара папиросу и закурил, — неужели вам нужно, чтобы эти мальчишки и дальше вставляли вам палки в колёса? Мне удалось отвлечь их на некоторое время, и, должен заметить, это стоило мне... — Не отдам! — распалялся Безногий. Магда закашлялась, скрывая каркающий старушечий смех. Папа-Грид пожирал глазами спорщиков. — ...Немалых трудов, — казалось, Готтфриду было всё равно, слушают его или нет. — Но сейчас они не дадут вам жизни. Проще дать им то, чего они так страстно жаждут. И продолжать заниматься своим делом. Вы же гений, Эрнст! Вы создадите — да что там, уже создали! — ещё не одно творение, которое превзойдёт первое! — Но... — Шаттерхэнд покраснел пуще прежнего. — Не цепляйтесь за прошлое, — жёстко проговорила старуха, наконец, совладав с приступом смеха. — Иначе оно так и будет тянуть вас назад. Эрнст сжал зубы, но, ничего не ответив, сел обратно и одним глотком осушил бокал. Он не хотел так просто расставаться со своим детищем, но пока было похоже, что Пий, Веллер и его столетняя тётушка правы. К вящему неудовольствию самого Шаттерхэнда. — Уговорите его, — не терпящим возражения тоном посоветовал Готтфриду Пий, когда они остались вдвоём. — Иначе все тщеславные мечты о власти над мирами могут полететь в тартарары благодаря мальчишкам. Эти не остановятся, — добавил он с какой-то подозрительной теплотой в голосе. — Уговорю, — кивнул Веллер, — будьте покойны. "Симпатизирует он этим Элрикам, — отметил про себя Готтфрид. — Похоже, уже имел с ними дело". Он еще раз смерил Папу нечитаемым взглядом: все сходилось. Из своего давнего проверенного источника он получил те же данные, что от Пия-Грида. Дело осталось совсем за малым.* * *
— Даже не надейтесь, — отрезал Шаттерхэнд, только увидев на пороге своей половины дома Веллера. — Сначала приезжает ваша тётушка — не подумайте, я ничего не имею против, но! Её котята слишком шумные и беспокойные! Из-за них Вилли Второй нервничает. Эрнст потёр лоб и, увидев, что его не собираются перебивать, продолжил гневную тираду, выходя из себя всё сильнее и сильнее: — Эти самые котята пробрались в оранжерею! Из-за них погибли три кактуса — представляете, Готтфрид! Три моих кактуса! — в его голосе отчётливо проявились истерические нотки. — Ещё несколько мне удалось реанимировать, но они в плачевном состоянии! Он тяжело вздохнул, уже не обращая внимания на собеседника — Эрнст Шаттерхэнд имел огромное желание наконец выговориться. — И мои девочки! — припечатал он. — Они нервничают! Они слишком привыкли к тому, что их не оскорбляют хотя бы в этом доме! Веллер лишь хмыкнул, прошёл в гостиную и сел в кресло, всем своим видом давая понять, что внимательно слушает собеседника. — Теперь ещё и это! — распалялся Безногий, меряя выверенными шагами огромный холл. — Они все так говорят, словно вправе распоряжаться тем, что на самом деле — моё! Моё, понимаете! Он бессильно рухнул в кресло, приложив ладонь ко лбу. Веллер продолжал молчать, неспешно закуривая папиросу. — Я не намерен отдавать мальчишкам бомбу! Слышите? Только через мой труп! Веллер скривился. "Если продолжит упрямиться, — подумал он, — придётся выполнить его горячее пожелание". Готтфриду была не нужна такая помеха, как не получившие желаемого Элрики. — Эрнст, — Веллер примирительно развёл руками, — никто не отнимает ваши наработки. Никто не недооценивает вашу гениальность. Мы просто дадим им подачку, понимаете? — Вы считаете моё великое изобретение — подачкой?! — Безногий тяжело дышал, глаза его выпучились. — Да нет же, — Веллер натянуто улыбнулся, из последних сил сдерживаясь, чтобы не выложить аместрийцу как на духу всё, что вертелось в его голове — разумеется, нецензурное. — Я считаю, что вы, как любой гений, способны превзойти самого себя на порядок, а то и не на один! Ваше новое изобретение, ваш "Малыш", уже куда как удачнее первой пробы пера! Пожертвуйте ею ради того, чтобы вам никто и ничто больше не мешало двигаться дальше, к новым горизонтам! Готтфриду казалось, что патока, коей он обильно сдабривал свою речь, уже склеила ему зубы, от чего говорить становилось всё сложнее и сложнее. Он боялся, что посмотри он в зеркало, то увидит там пострадавшего от инсульта человека, заново учащегося говорить и владеть мимикой. Но, по счастью, его собеседник ничего не замечал. Веллер уже достаточно изучил Безногого для того, чтобы утверждать подобное — когда дело касалось хрупкого эго изобретателя, он прекращал видеть вокруг хоть что-то, кроме, разумеется, бесконечных надуманных злых намерений в собственный адрес. И сейчас он снова нахмурился, но, похоже, первая горячность уже спала, и теперь Шаттерхэнд судорожно думал, как согласиться на предложение сообщника, но не выказать при этом собственной мягкотелости. — Нет, — упрямо мотнул головой Безногий. — Не отдам. — Что ж... — Веллер поднялся, нацепив на лицо одну из самых скорбных мин. — Жаль, Эрнст, очень жаль. Подумайте ещё. Неужели вы готовы променять столь радужные перспективы на, пусть и важнейший, но предмет — туза в нашей с вами игре, прошу заметить! — Готтфрид почувствовал слабину и продолжал методично давить на неё. — У нас ещё есть время в запасе. Пусть его жалкие крохи, но оно есть. Смею напомнить, что выиграл вам целых двадцать лет, организовав интеллектуально-поисковую игру Элрикам, и сделал я это не ради того, чтобы ваше упрямство теперь чинило нам препоны! — Да где там... — буркнул Шаттерхэнд, чертовски злой на самого себя: он уже был готов вывесить белый флаг и во всём согласиться с Веллером. — Время, говорите... — Не недооценивайте мгновения, дружище, — тот покачал головой. — Именно им принадлежит решение, чего вы заслуживаете: бесславия или бессмертия.* * *
Всю свою жизнь Анна Хоффманн врала. Врала всем, кроме Центра. Теперь она врала — разумеется, исключительно во спасение и ради общего блага — и своему мужу, Исааку Хоффманну, тоже разведчику. Но, несмотря на то, что чёткой директивы от Центра на укрывание от разведчика Хоффманна информации о "Манхэттенском проекте" не было и участие его в этой операции было полностью отдано на откуп Анне, она молчала. Потому что прекрасно знала: Исаак со своими идеалами провалит эту операцию к чертям собачьим. Сейчас они наконец-то вышли на перехваченную информацию по американской разработке под названием "Малыш" — речь шла об урановой бомбе пушечного типа. И, глядя на попавшие к ней дубликаты чертежей, Анна проклинала тот факт, что у неё рядом сейчас не было никого, кто мог бы объяснить ей принцип работы этой адской штуковины. Конечно, оставался Исаак — а он всё же был физиком-инженером, — но посвящать его в ядерные дела было нельзя. Анна упорно не понимала, как её муж, ветеран войны в этом самом своём мире, и прекрасный разведчик здесь, умудрился остаться таким идеалистом столь долгое время. И день ото дня, год от года, она с замиранием сердца то ждала, когда же рассыплются сотнями осколков эти розовые очки, то надеялась, что он так и пронесёт эту потрясающую наивность до самой могилы — ей-то было хорошо известно, как ранят осколки иллюзий, особенно, питаемых столь долго и лелеемых столь бережно. Но факт оставался фактом: добытое потом и кровью из проекта Оппенгеймера предстояло переправить в СССР и не дать никому из Рейха получить эту информацию. Тот факт, что гестапо подавилось собственным хвостом, когда арестовало одного из перспективнейших физиков из-за происхождения, Анну с одной стороны забавлял, с другой — рассчитывать на подобное везение постоянно она не могла. Хотя в белокурую голову разведчицы часто приходила совершенно лишняя мысль о том, что произошедшее — отнюдь не случайность, а кропотливая работа кого-то из разведки (3). Впрочем, теперь, после того, как союзники уничтожили весь запас тяжёлой воды Рейха, шансы немецких учёных на создание "оружия возмездия" таяли на глазах. — Исаак, — она застыла на пороге кабинета мужа, выдерживая негласный этикет: никогда не совать носа в документы и дела друг друга. — Время позднее, а завтра снова работы невпроворот... Он поднял голову от стола. Время обошло стороной и этого выходца другого мира, и теперь его жена выглядела ему ровесницей или даже немногим старше. — Пора бы, — он потёр уставшие глаза, выключая настольную лампу. — Есть у тебя что новое? Анна тепло улыбнулась: — Ничего особенного. Рабочий процесс. Если же говорить в общем... — она решила всё же поднять "атомную" тему — в последнее время она была слишком горячей, и молчание могло бы вызвать лишние вопросы. — Союзники разбомбили завод Рьюкана. Исаак просиял: во-первых, это означало, что на попытках Рейха создать атомную бомбу отныне был поставлен жирный и бесповоротный крест; во-вторых, что никто из этих кровожадных охочих до власти бонз не добрался до той бомбы, что некогда якобы была переправлена в этот мир из Аместриса. — Отлично! — кивнул он, думая, что ответить на скорее формальный встречный вопрос жены о его делах. Исаак Хоффман был доволен своей работой. Он только-только завершил один из этапов задания Центра, в числе прочего связанный с "живой взрывчаткой", разработанной химиками из IG Farben, и завершил удачно. Теперь же предстояла более тонкая политическая игра — следовало выяснить, по чьему почину действовала группа провокаторов и агитаторов в церквях Мюнхена. Никто бы не обратил внимания на это: антигитлеровские настроения то тут, то там вспыхивали в измученном военными зверствами сознании немецкого народа, однако часть информации, распространяемой этими деятелями, была слишком точной и достоверной. По ещё более странному стечению обстоятельств вскоре после того, как Исаак получил задание из Центра, ему пришло анонимное письмо, в котором указывалось, что часть идейных вдохновителей тайного сопротивления встречается в разных церквях по ночам. И даже была приведена ближайшая дата и место этого собрания. Эта неожиданная корреспонденция не на шутку встревожила Исаака — ему казалось, что он стоит на пороге чего-то важного, хотя рационального объяснения подобным ощущениям найти не выходило. В довершение ко всему в последнее время он постоянно вспоминал братьев Элриков, с которыми нелегкая развела его еще в двадцатых годах. — Анна, — Исаак замешкался, словно думая: говорить жене о странной анонимке или не стоит? Прикинув, что директив о неразглашении он не получал, Исаак все же решил рассказать. — Это наш шанс! — Анна сверкнула бледными выпуклыми глазами. — Посуди сам! От нас требуется самая малость — явиться под прикрытием и понаблюдать! Мы чисты перед Рейхом, точно дети... — последнее прозвучало не слишком уверенно. Как бы обоим ни хотелось верить в подобную сказку, попасть в поле зрения тайной полиции — удовольствие из сомнительных. Исаак сделал вид, что не обратил внимания на неуверенность Анны. — Да. В любом случае, это стоит проверить, — кивнул он, рассматривая письмо. Ничем не примечательное, буквы — и те вырезаны из газет. — Погоди-ка... — Анна всмотрелась в текст. — У нашего доброхота не было доступа к немецкой полиграфии. Исаак недовольно выдохнул — и как он только мог не заметить такую очевидную вещь? — Он был вынужден составлять слова из букв английского алфавита, — прищурилась Анна. — Союзники? Штаты? Анна закусила губу. Она понятия не имела, чем должны пахнуть тяжелая вода, уран и прочие атомные эксперименты, но ей уже чудился запах возмездия — и проекта Оппенгеймера. Осталось не подать вида, что это чертово письмо может быть связано еще и с ее частью задания. 1) Будапештская операция — стратегическая наступательная операция южного крыла советских войск в ходе Второй мировой войны в 1944—1945 годах. Проводилась силами 2-го и 3-го Украинских фронтов в период с 29 октября 1944 по 13 февраля 1945 года с целью разгрома немецких войск в Венгрии и вывода этой страны из войны. Апатин-Капошварская наступательная операция 7 ноября — 10 декабря 1944 года — фронтовая наступательная операция советских войск в Великой Отечественной войне, проведённая 3-м Украинским фронтом под командованием маршала Советского Союза Ф. И. Толбухина для содействия наступлению войск 2-го Украинского фронта на Будапешт. В данной ситуации Отец гонит коней и стремится завершить все существенно раньше. 2) Висло-Одерская стратегическая наступательная операция — стратегическое наступление советских войск на правом фланге советско-германского фронта в 1945 году. Началась 12 января, завершилась 3 февраля. В ее ходе в числе прочих был освобожден Аушвиц. В данном контексте Отец дает задание начать эту операцию существенно раньше. 3) Собственно, отсылка к делу физика Рунге из 17 мгновений весны. Автор в курсе, что этот момент не является историческим фактом.