***
Октябрь 1994 года. Шотландия. Школа Хогвартс. Время, кажется, сошло с ума, то оно тянулось мучительно медленно, что я готов был выть на луну от досады, то слишком быстро, что я попросту не мог опомниться и что-либо предпринять. Жизнь в Хогвартсе шла своим чередом, словно ничего не происходило. Мне впору было порадоваться, что я уже больше месяца нахожусь под личиной Грюма, а меня все еще не вычислили и не казнили. Но я не терял бдительности, поскольку знал, что самое трудное впереди. И осознание этого придавало сил и заставляло глядеть в оба. Я по-прежнему плохо спал, сон мой был поверхностным и неглубоким, снились ужасающие кошмары, в которых я блуждал по темным лабиринтам или же убегал от безликих преследователей. Рассудок тоже преподносил сюрпризы, вспышки гнева случались очень часто, и иногда сознание застилала белая пелена. В такие моменты я старался скрыться в апартаментах или в кабинете, чтобы никого случайно не покалечить. Скорее всего, это были последствия Империуса или нервного напряжения. К тому же головные боли не располагали к доброте и прочим светлым чувствам. Это были мои проблемы, полученные благодаря любимому отцу, но еще, к сожалению, были проблемы Грюма. Старый аврор не щадил себя в годы войны, сражался на передовой, очищая мир от засилья зла. Я даже не подозревал, что у Грюма столько травм. Казалось, что каждая кость была переломана минимум дважды, некоторые части тела и вовсе отсутствовали, к тому же некоторые раны, полученные много лет назад, до сих пор не могли зажить. Темная магия всегда оставляет следы и убрать последствия не так-то просто. Вот и на теле Грюма постоянно вскрывались какие-нибудь длительно незаживающие раны. Их нужно было мазать специальным зельем и перебинтовывать, чем я и занимался каждый вечер, тратя терпение и драгоценное время. Но все это меркло на фоне того, какие боли преследовали меня. Я не мог нормально мыслить, отвлекаясь на боль. А те обезболивающие зелья, что я пил, почему-то не снимали болевой синдром в полном объеме. Ночью мне приходилось снимать с себя действие оборотного зелья, чтобы хоть немного отдохнуть. Все же поспать пару часиков лучше, чем совсем не спать. Но на этом мои злоключения не заканчивались. В специально заколдованном сундуке старого аврора, которым в прошлом пугали маленьких детей Пожирателей Смерти (мол, будешь себя плохо вести, придет Грозный Глаз и посадит тебя в сундук на веки вечные), сейчас был заключен сам Аластор Грюм. Старый мерзавец, наверное, даже представить не мог, что когда-либо окажется на месте узников. Что ж, туда ему и дорога. Я спускался в сундук раз в три-четыре дня, чтобы обновить Империус, оставить аврору немного еды и лекарств, чтобы он, не дай Мерлин, не помер раньше времени. Все же у оборотного зелья имелся существенный минус — оно действует, пока жив человек, чью личину ты примеряешь. По этой причине мне приходилось, сжимая челюсти, игнорируя вспышки чистейшей ненависти, следить за состоянием аврора. Справлялся я недурно, судя по тому, что Грюм был все еще жив. На этом трудности не заканчивались. Были еще студенты, в большинстве своем те еще идиоты и кретины, неспособные даже палочку правильно держать и носить. Уизли таскал волшебную палочку в заднем кармане брюк. Мелкая третьекурсница Лавгуд вообще не нашла ничего лучше, чем засунуть палочку за ухо (конечно, ушей у нас много). К слову, я был в шоке от людской тупости. Но больше всего меня напрягали Ребекка Роули и Гарри Поттер. Ребекка Роули — чертова девчонка, у которой явно были проблемы с инстинктом самосохранения. Она была столь честна в ненависти и злобе, что я поражался. В девчонке не было ни грамма хитрости, одна только наглость. Временами мне казалось, что я имею дело с безрассудной гриффиндоркой. Либо она настолько глупа, что не может обуздать злобу и ненависть, либо… Либо черт ее знает. На занятиях Ребекка напрочь игнорировала меня, продолжая рисовать всякого рода рисунки. Она огрызалась, плевалась ядом и источала такую ненависть, что мне впору было бояться за жизнь. Однажды я спускался по лестнице и с помощью магического глаза заметил, как Роули обходит людей, чтобы оказаться за моей спиной. При этом у нее было такое воинственное выражение лица, что я невольно подумал, что это конец. Глаза Роули сверкали гневом, лицо побледнело, а губы были сжаты в узкую линию, казалось, еще мгновение и она толкнет меня в спину, и я с мелодичным хрустом костей полечу по каменным ступенькам и благополучно покину этот мир. К счастью, Роули, видимо, передумала убивать меня в стенах школы. Или у нее и в мыслях не было подобного зверства. Если к мисс Роули я относился с подозрением, то Гарри Поттера я люто ненавидел. Из-за этого мальчишки, поражающего меня своей тупостью, в восемьдесят первом году пал Темный Лорд! Как ему это удалось? Да, у Вселенной явно больное чувство юмора. Я ненавидел Поттера и мечтал сомкнуть руки на его тонкой шее и сломать ее. Но мне каждый раз удавалось спрятать ненависть за радостью от встречи с этим выродком. К тому же я помнил приказ Темного Лорда стать для Поттера другом и наставником, чтобы в нужное время нанести удар. Ради Повелителя я готов был терпеть этого идиота, но это не мешало мне представлять перед сном, как я убиваю мальчишку. Но, стоит заметить, что у Поттера имелась сила воли, правда отсутствовали зачатки разума, но это поправимо. Я, составляя учебный план, выделил основные моменты, на которых следовало сделать упор. Все же я здраво подходил к поставленным задачам, к тому же в личине Грюма у меня не было выбора. Я знал, как готовят авроров, как их гоняют по полосам препятствий, и пришел к выводу, что Грюм бы перенес методы обучения авроров-новичков в школу. К тому же большинство бравых гриффиндорцев и прочих спят и видят себя в форме аврората. Единственное, что меня смущало — это то, что я по сути тренирую врагов Пожирателей Смерти. Но я успокаивал себя тем, что дольше года я не задержусь в Хогвартсе, и этого года очень мало, чтобы полноценно подготовить боевую группу. Я с чистой совестью взялся за обучение студентов. Я любил учиться, мог часами тренироваться и копаться в книгах, любил магию и хотел, чтобы ученики разделили эту любовь. Я начал с болезненной для себя темы. С Империуса. Противостоять Империусу учили всех Пожирателей Смерти. Темный Лорд занимался этим лично, поскольку в совершенстве им владел, впрочем, как и другими заклинаниями. — Но, профессор, — неуверенно начала Грейнджер, когда я объявил на занятии у четвертого курса Гриффиндора о новом практическом занятии. — Вы ведь сказали, что это нарушение закона… — уже тверже промолвила она. Я, игнорируя лохматую девчонку, молча взмахнул волшебной палочкой, и парты разъехались в стороны, и в середине класса образовалось пустое место. — Что к людям это заклятие применять нельзя, — закончила магглорожденная выскочка. Что за привычка постоянно лезть не в свое дело с какими-то никому не нужными комментариями? Я впился немигающим взглядом в Грейнджер, думая о том, что именно с нее стоит начать. Пусть на собственной шкуре испытает это прекрасное заклинание, может, поймет, что для того, чтобы чем-то противостоять и с чем-то бороться, нужно знать как можно больше об этом «что-то». —Дамблдор хочет, чтобы вы на собственном опыте познали опасность этого заклятия, — непререкаемым тоном произнес я. — Но если ты предпочитаешь более трудный путь — путь раба, который полностью лишен собственной воли, я не стану возражать, это твой выбор. Можешь покинуть урок, — промолвил я, указав на дверь. Густо покраснев, Грейнджер прошептала, что имела в виду совсем другое. Я с трудом удержался, чтобы не фыркнуть. Конечно, она имела в виду другое. Она же лучше знает, что такое магия, как колдовать, как и любая другая маггла. Ох, как я их ненавижу. Рожденные в чужом мире, они лезли в наш, не зная традиций и устоев. Почему-то, глядя на Грейнджер, я вспомнил поговорку, сказанную как-то Долоховым: «Со своим уставом в чужой храм не лезут» — вроде бы так он говорил. Магический Мир — чужой для магглов храм, и они, не желая принять его законов, лезли в него со своим уставом, глупым, распутным и полностью лишенным морали. Не желая больше смотреть на выскочку, я по очереди вызывал учеников, накладывал на них чары и заставлял выполнять мелкие действия. Чего только они не вытворяли, оказавшись в моей власти. Дин Томас трижды проскакал вокруг комнаты, распевая национальный гимн. Лаванда Браун вообразила себя белкой. Лонгботтом исполнил гимнастические упражнения, к которым сроду не был способен. Перед заклятием оказались бессильны все, становясь собой, только когда я заклятие снимал. — Поттер, — наконец прохрипел я, вперившись взором в тощего зеленоглазого подростка, который вжался в стул и пытался стать незаметным. — Твоя очередь. — Поттер затравлено на меня посмотрел, но все же вышел на середину класса. Я нацелил на него палочку и произнес: — Империо! В голове как назло вспыли навязчивые воспоминания, в которых отец с каменным выражением лица направлял на меня волшебную палочку и говорил: «Империо». Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, я усилил давление на Поттера. — Прыгай на стол… Прыгай на стол, — дважды повторил я, удерживая заклинание. Поттер послушно согнул колени, приготовляясь к прыжку. На его лице было неописуемо глупое выражение, пустое и бессмысленное, а глаза заволокло пеленой. — Прыгай на стол… — повторил я. Но Поттер не шелохнулся, тогда я приказал: — Прыгай, живо! — Поттер послушно прыгнул и налетел на парту, опрокинув ее. Он безмолвно упал на пол, ударившись коленями, наверняка содрав кожу или вовсе проломив коленные чашечки. — Это уже на что-то похоже, — проговорил я громко, снимая заклятие и подмечая, что у Поттера, вопреки моему мнению, была сила воли. Противостоять Империусу — не так-то просто. Уж я-то знал, каково это. — Все посмотрите на Гарри! Он боролся и, черт побери, почти устоял. Победа была совсем близка! Попробуем еще раз, Поттер! А вы следите за ним, особенно за глазами. В них все отражается. Молодец, Гарри! Не так-то легко будет сделать из тебя раба… — воодушевленно проговорил я, радуясь, что хоть у кого-то получилось противостоять. Я еще несколько раз накладывал Империус и попутно комментировал любые изменения в мимике Поттера. К концу занятия студент одолел чары, и довольные дети покинули кабинет. Во мне же взметнулось беспокойство. Может, не стоило его учить противостоять чарам? Вдруг однажды нужно будет подчинить волю мальчишки? Но я тут же отогнал прочь назойливые мысли. В случае необходимости я что-нибудь придумаю. 30 октября 1994 года. Шотландия. Хогвартс. С самого утра у меня все валилось из рук. Я снова не выспался, на этот раз мне снились допросы в камере аврората, когда доблестные стражи порядка пытали меня так, что я едва не рехнулся. И это при том, что я был сыном Крауча, меня щадили. А что перенесли остальные — я даже представить боялся. Мне снился суд, на котором отец публично отрекся от меня, проигнорировав мольбы о пощаде. Эх, знал бы я, что он так поступит, никогда не взмолился бы о помиловании. Но мне было всего девятнадцать, я был напуган, сломлен, раздавлен. А ведь я мог бы остаться на свободе и начать поиски Темного Лорда, я мог бы… Я планировал после того, как буря утихнет, начать поиски и вернуть Повелителя, но все пошло наперекосяк из-за одного человека, хотя его даже человеком нельзя назвать после вероломного предательства. Игорь Каркаров. Он сдал меня аврорам в восемьдесят первом, он предал не только меня, многие благородные волшебники оказались за решеткой по его вине. Да, я его ненавидел во много раз сильнее отца, Поттера и Дамблдора. После того, как я научился противостоять Империусу, я развлекался мечтами о мести. Возмездие не вернуло бы мне утерянных лет, но оно даровало бы частичку покоя. Я бы знал, что я и мои боевые товарищи, замурованные в Азкабане, отомщены, а гнусный предатель покоится в сырой земле. Ох, я представлял, как он кричит под Круциатусом, как молит о пощаде. Я представлял, как накладываю на него жуткое проклятье, которому меня учил Темный Лорд, и как с Каркарова лоскутами сходит кожа, а мышцы начинают гнить… Какими сладостными были те мысли, я жил ими в заточении. Я был жив благодаря им. Когда в душе осталась только пустота после жестокости отца, когда я лишился цели в жизни, смыслом моего существования стало возмездие. И ради него, а также ради Повелителя я готов терпеть сколько угодно. И вот теперь меня снедали противоречия. В шесть вечера в школу прибудет делегация из Дурмстранга, директором которого был предатель Каркаров. С одной стороны, ненависть и злоба скопились у меня в душе, готовые вот-вот вылиться в кровь стремительным потоком. С другой — я понимал, что расправиться с предателем я не могу, в ближайшее время, по крайней мере. Смерть директора иностранной школы привлечет слишком много внимания, будет международный скандал, все же Турнир Трех Волшебников — не просто звук. Ни к чему лишняя шумиха. Основная цель — помочь Темному Лорду обрести тело и былое могущество. — Месть подождет. Во имя Повелителя я буду держать себя в руках, — прошептал я тихо, глядя в небольшое зеркало, поставленное на письменный стол. В это утро я не сразу выпил оборотное зелье, собираясь с мыслями после ночного кошмара. Я оттягивал этот момент, не желая чувствовать старые травмы Грюма. Я смотрел в зеркало и не мог поверить, что человек в отражении — я. Растрепанные русые волосы, в которых уже виднеется седина. Ввалившиеся голубые глаза, со сквозившей в них бесконечной усталостью, впалые щеки, заострившиеся черты лица, бледная кожа, с отчетливо выделяющейся россыпью веснушек. Да, выглядел я ужасно, словно только-только встал из гроба. А ведь мне только тридцать три! Невольно вспомнилось, как выглядел Лестрейндж в тридцать. Впору было удавиться от зависти. Я провел рукой по щекам, проверяя, достаточно ли отросла щетина. Нужно было побриться, я потянулся было к коробочке с бритвой, но потом понял, что лучше не стоит. У меня так дрожали руки от волнения, что попытка сбрить щетину могла обернуться трагедией. Я причесал волосы, после чего выпил оборотное зелье и в ненавистной личине Грюма покинул покои. Оставалось малое — никого не убить в припадке человеколюбия.***
К шести вечера я вместе с другими обитателями школы вышел на улицу, чтобы встретить иностранных гостей. Я бы хотел спрятаться в кабинете или еще где-нибудь, но выбора не оставалось. Чертов Дамблдор попросил «выказать уважение к гостям». Пришлось подчиниться, хотя меня передергивало от грядущей встречи с Каркаровым. На улице было прохладно. Я кутался в мантию, опираясь о посох. Кругом царил шум и гам, ученики переговаривались, то и дело вглядывались в небо, гадая, на чем прибудут делегации из иностранных школ. — А как тогда? На метлах? — расслышал я Поттера. Он стоял, глядя в небо, усеянное крупными звездами. — Не думаю. Путь-то неблизкий, — с сомнением промолвила Грейнджер, и меня в который раз поразил убийственный тон, которым она разговаривала с друзьями. —Может, портал? — терялся в догадках Уизли. — А может, у них разрешается трансгрессировать до семнадцати лет? — снова предположил Поттер. — На территории Хогвартса трансгрессировать невозможно, сколько раз тебе говорить, — осекла его Грейнджер таким тоном, словно говорила с умственно неполноценным. Не в силах больше слушать их болтовню, я скользнул взглядом по толпе школьников и против воли задержал его на рыжей макушке Роули. Девушка куталась в мантию и с плохо скрываемым интересом смотрела в ночное небо. К ней приблизился Мортимер Мальсибер и взмахом палочки накинул на однокурсницу согревающие чары. — Спасибо, — едва слышно прошептала Роули, даже не взглянув на друга, вставшего рядом с ней. — Не за что, — ответил Мальсибер. — Вон! — указал шестикурсник на небо в стороне Запретного леса. Нечто огромное, куда больше метлы, нет, целой сотни метел, летело по иссиня-черному небу, быстро увеличиваясь в размерах. —Дракон! — пискнул насмерть перепуганный первокурсник. —Ты что, дурак? Это летучий дом! — уверенно заявил крошка Криви. Я закатил глаза. Интересно, много он видел летающих домов? Даже в Магическом мире летающий дом — редкость. Его догадка все же оказалась близка к истине. Гигантская черная тень почти касалась верхушек деревьев. Льющийся из окон замка свет озарил приближающееся чудо — огромную синюю карету, подобную башне. Ее тянула по воздуху дюжина крылатых золотых коней с развевающимися белыми гривами, каждый величиной со слона. Дааа, а французы любят покрасоваться. Первые три ряда учеников подались назад, когда карета пошла на посадку. И наконец, с оглушительным громом, от которого школьники перепугались до смерти, приземлилась. Кони кивали исполинскими головами, выпучив огромные огненно-красные глаза. Открылась дверца, украшенная гербом — две скрещенные золотые палочки, из каждой вылетают по три красные звезды, — с облучка спрыгнул мальчик в голубой мантии, наклонился, что-то нашарил на полу кареты и развернул золотые ступеньки. Тут же почтительно отпрыгнул назад, и из кареты появилась черная лаковая туфля размером не меньше детских санок, и сразу же за ней изумленным зрителям явилась ее обладательница. Таких великанш я давненько не видел. Она вошла в полосу света, падающего из окон замка, и обнаружилось, что у нее красивое лицо с оливковой кожей, темные глаза и крупный орлиный нос, блестящие волосы, собранные в низкий пучок. Дама была с головы до ног закутана в черную атласную мантию, на ее шее и толстых пальцах поблескивали превосходные опалы. Дамблдор зааплодировал. Ученики вторили. У меня не осталось выбора и пришлось тоже присоединиться к ликованию, хотя голова начинала раскалываться и хотелось поскорее сесть куда-нибудь. Многие вставали на цыпочки, чтобы лучше разглядеть великаншу. Лицо ее расплылось в улыбке. Она подошла к Дамблдору и протянула сверкающую драгоценностями руку. Директор, и сам роста немалого, лишь слегка склонился для поцелуя. —Дорогая мадам Максим! Добро пожаловать в Хогвартс! — проговорил Альбус, гостеприимно улыбаясь. —Дамблёдорр, — произнесла мадам Максим грудным голосом. — Надеюсь, вы пребываете в добром зд’гавии? — Спасибо. Я в превосходной форме. Да уж, кто-кто, а Дамблдор был в превосходной форме, потому что во время войны отсиживался в хорошо защищенной школе. — Мои ученики, — небрежно махнула рукой мадам Максим, представляя группу волшебников и волшебниц в синих одеждах. — Ка’г-ка’гов уже приехал? — С минуты на минуту ждем, — сказал Дамблдор. Я сжал с силой челюсти, чтобы сдержать вспышку неуемного гнева. Ооо, хотелось бы мне посмотреть этому уроду в глаза. — Вы его будете здесь приветствовать или пойдете сразу в замок? Дальше я не вслушивался в их разговор и вообще словно отделился от реальности, буквально упиваясь темной злостью, глядя прямо перед собой. Мысленно представлял расправу над Каркаровым, и только это меня успокаивало. После возрождения Повелитель пообещал, что позволит мне лишить жизни предателя. — Озеро! — внезапно завопил один из учеников так громко, что я вздрогнул и с каким-то удивлением осмотрелся. — Гляньте на озеро, — повторил он. Стоя на возвышении у замка, я отчетливо, как и другие обитатели Хогвартса, увидел внизу черную гладь воды, которую теперь уже нельзя было назвать гладью. В середине озера появились завихрения, затем огромные пузыри, глинистый берег захлестнули волны, и вдруг в самом центре возникла воронка, как будто на дне вынули огромную затычку. Из самой ее сердцевины медленно поднимался длинный черный шест. — Это мачта, — объяснил Поттер Грейнджер и Уизли, который имел бестолковый вид. Величественный корабль неторопливо всплывал из воды, мерцая в лунном свете. У него был странный скелетоподобный вид, как у воскресшего утопленника. Тусклые огни иллюминаторов походили на светящиеся глаза призрака. С оглушительным всплеском корабль наконец весь вынырнул и, покачиваясь на бурлящей воде, заскользил к берегу. Вскоре раздался звук брошенного на мелководье якоря, и на берег спустили трап. С борта потянулись пассажиры, и в иллюминаторах замелькали движущиеся фигуры. Я впился взглядом в гостей, пытаясь узреть физиономию предателя. Очень скоро я его увидел. Он шел первым, был облачен в меха, как и его ученики. Но одежды его отличались от формы студентов. — Дамблдор! — радостно воскликнул Каркаров, поднимаясь по склону. — Как поживаете, любезный друг? — любезничал мерзкий предатель, а у меня руки дрожали от едва сдерживаемого гнева. Да, было очень просто сказать себе не трогать его, но на деле все оказалось сложнее. Меня с головой захлестнула страшной силы ненависть. — Благодарю, прекрасно, профессор Каркаров, — ответил Дамблдор, улыбаясь. — Старый добрый Хогвартс, — промолвил Каркаров, голос у него был бархатный, с льстивой ноткой. Он всегда был скользким, но я не представлял, насколько. Даже Малфой не мог сравниться с ним в подлости. Каркаров был высоким и худым, с черными, пронизанными сединой волосами до плеч, а козлиная бородка с завитком на конце едва скрывала острый подбородок. Подойдя к Дамблдору, он взял его руки в свои и крепко тряхнул, улыбаясь. Зубы у него были желтоватые, а улыбка не вязалась с холодным, проницательным взглядом. — Как хорошо снова быть здесь. Как хорошо… — распевался соловьем мерзавец, но, наткнувшись на мой затуманенный злобой взгляд, запнулся, побледнев. Я оскалился, сверля его кровожадным взглядом. Хорошо, что я в личине Грюма, аврору есть за что ненавидеть ублюдка, поскольку бывших Пожирателей Смерти, как говорят, не бывает. — Виктор, иди сюда. В тепло. Вы не против, Дамблдор? Виктор немного простыл… — вернул себе самообладание Каркаров и поманил одного из учеников, тот подошел. Крупный, с горбинкой нос, густые черные брови… Делегация вошла в замок, а я проводил Каркарова ненавидящим взором, больше всего на свете мечтая свернуть ему шею. Но ничего-ничего, сволочь, живи пока, это твои последние месяцы, а после я обязательно приду за тобой, и тогда ты не отыщешь спасения!