***
Разумеется, у меня не получилось объясниться с Яксли. Причина была проста — я боялся. Боялся, что опозорюсь в ее глазах, боялся, что ляпну что-то не то. К тому же в минуты волнения я начинал заикаться и едва ли мог вымолвить хоть слово. А видеть насмешку в глазах любимой девушки то еще испытание. К тому же где-то в глубине души жили сомнения, что такая яркая и удивительная девушка просто не могла влюбиться в меня. Короче говоря, я создавал проблемы на ровном месте и только и мог, что краснеть в присутствии Эстель Яксли. Она лишь мило мне улыбалась, спрашивая, когда мы сможем продолжить наши занятия по Древним рунам. От волнения и смущения я каждый раз откладывал наши встречи, прекрасно понимая, что поступаю глупо. Однако я ничего не мог с собой поделать. Так в тревожном ожидании прошло еще несколько дней, наступил Хэллоуин, но удача явно была не на моей стороне. Мои однокурсники поголовно вдруг решили уехать домой. Я не был удивлен таким положением вещей. Слизеринцы часто уезжали домой в конце октября, причиной служил ежегодные празднества в честь Хэллоуина. Как объяснил Эван, каждый год одна из семей священных двадцати восьми устраивает бал, на который съезжается весь цвет чистокровного общества. Моя семья тоже входила в список чистокровных семей Магической Британии, однако мы никогда не посещали подобных мероприятий. Официальной причиной служило слабое здоровье матери, из-за чего мы довольствовались скромными семейными посиделками. Но со временем я пойму, что причина — разность во взглядах. Мой отец, хоть и не был предателем крови, но не разделял радикальных взглядов аристократии. В день отъезда я наблюдал занимательную картину. Еще утром я заметил взбудораженное состояние Регулуса Блэка. Он, обычно серьезный и собранный, выглядел непривычно взволнованным, нервно расхаживал по комнате и потирал руки. От его блужданий рябило в глазах, но я все еще терпел, не желая начинать конфликт, хотя терпение мое было на исходе. К счастью, от необходимости что-то говорить меня избавило появление Лестрейнджа, он заглянул в комнату и рявкнул: — Блэк, хватит волноваться, как девица в брачную ночь, нам пора! Регулус вздрогнул и посмотрел на друга, тот лишь нагло ухмыльнулся и ретировался. Блэк, взяв небольшую сумку с самым необходимым, направился к выходу, я же пошел следом, чтобы попрощаться с другом. В гостиной царило оживление. Рабастан Лестрейндж во всю приставал с расспросами к Алекто Кэрроу, которая вместе с братом тоже отправлялась домой. Девушка краснела то ли от удовольствия, то ли от смущения. — Уверен, тебе обязательно понравится оранжерея моей матери, она даже зимой напоминает райские сады, — болтал несносный Лестрейндж, не заботясь ни о чем. Его вовсе не смущало скопление людей, на губах сияла наглая усмешка, а в глазах плясали бесята. — Лестрейндж, сделай одолжение, оставь мою сестру в покое, — цокнул языком Амикус Кэрроу, который, кажется, начал беспокоиться за честь сестры. Рабастан лишь ухмыльнулся ему в лицо и снова вернул внимание на Алекто, которая глупо улыбалась, глядя широко раскрытыми глазами в лицо Рабастана. — Вот как он это делает? — услышал я со спины негромкий и усталый голос. Обернувшись, я увидел Эвана Розье, выглядевшего не лучшим образом. В его глазах горело нетерпение, сами очи ввалились и одновременно казались уставшими. Как бы я ни пытался выведать причины столь странного поведения, Эван молчал, хотя раньше у него не было тайн от меня. Единственное, о чем повторял Розье было: «Я не могу подвести отца». — Понятия не имею, — пожал я плечами. — Выглядишь странно, — заметил я. Но Эван проигнорировал мой вопрос. У меня снова появилось ощущение, что мой друг скрывает что-то важное. Я перевел взгляд на Регулуса, который, о Мерлин, разговаривал с Яксли, облаченной в дорожное платье. В душе вспыхнул огонек ревности, но я усилием воли заглушил его. Все-таки она призналась мне в чувствах, есть ли повод для беспокойства? Вряд ли. Я смотрел на Блэка и подумал, что он тоже ведет себя немного странно. Впрочем, для человека, относящегося к славному дому Блэков, это мелочи. Однако Регулус тоже что-то скрывал, интересно, что? Попрощавшись с друзьями, я смотрел, как они покинули гостиную и направились в кабинет директора, откуда по каминной сети отправятся по домам. Эх, хотелось бы и мне отправиться с ними. Из трех старших курсов Слизерина в школе осталось несколько человек. Младших было значительно больше. Решив извлечь из происходящего максимум пользы, я отправился в библиотеку, чтобы продолжить свое мини расследование. Теперь мне вряд ли кто-то помешает копаться в газетах. В библиотеке, взяв очередную подшивку газет, я устроился за столиком и начал искать информацию о Темном Лорде. Мой взгляд то и дело падал на край черной папки, который торчал из моей сумки. Чтобы систематизировать информацию, я решил обобщить все данные и собрать их в одном месте. Папка идеально подходила для этих целей. «Жестокое нападение на семью авроров» — гласил заголовок газеты, датируемой августом 1973 года. На колдографии, прилепленной к статье, повествующей о жестокой расправе, я увидел Черную метку Темного Лорда. И она вновь произвела на меня необыкновенное впечатление, смесь ужаса и восторга. Я, воровато оглядевшись, чтобы убедиться, что за мной никто не следит, вытащил волшебную палочку и с помощью простого заклинания вырезал статью и колдографию из газеты, чтобы потом приклеить ее в свою папку. Когда дело было сделано, я довольно улыбнулся. Я по крупицам уже несколько недель собирал информацию, и чувствовал, что вот-вот разгадаю величайшую тайну в истории магии. Это было неописуемое чувство, словно я прикасался к истории.***
Через несколько дней, когда я перерыл добрую половину архива Хогвартса и собрал увесистую папочку, вернулись мои однокурсники. Выглядели они странно, словно попали под влияние какого-то дурманящего зелья. У них так горели глаза, они так переглядывались между собой, словно узнали какую-то необыкновенную тайну. Меня начало точить любопытство. А то, что они при моем появлении замолкали и начинали красноречиво переглядываться, только распаляло мой пыл. Вот и в этот холодный и зябкий вечер, возвратившись из библиотеки, где искал информацию к эссе по зельеварению, я, подойдя к своей комнате, услышал приглушенные голоса. Замедлив шаг, я насторожился, судя по голосам, говорили не только Блэк и Лестрейндж, голос Розье я бы с легкостью узнал… Подойдя к двери, я, не удержавшись, вытащил волшебную палочку и произнес заклинание, улучшающее слух. — Когда второй этап? — спросил негромко Эван Розье. — Надеюсь, я успею подготовиться. — Успеешь, — ответил ему Амикус Кэрроу. — А вот я даже первый не прошел, мне нужно работать над реакцией и сбросить лишний вес, — пробормотал он, и в его голосе явно угадывались завистливые нотки. — Рабастан, как думаешь, к кому лучше попасть на обучение? — спросил Эван Розье с любопытством. — Скорее всего, вы попадете к Антонину, он мастер своего дела и весьма строг, но лучше, конечно же, чтобы вас обучал Он, вы даже не представляете, сколько всего можно узнать с таким учителем, — говорил воодушевленный Лестрейндж. — Да уж, но я вряд ли смогу выдержать его присутствие, у него такая сильная магия, подавляет все вокруг, — проговорил Кэрроу и вздохнул. Я нахмурился, любопытство разгоралось в душе, и у меня уже появились кое-какие подозрения, хотя имен никто не называл. — Привыкнешь, — отозвался Лестрейндж. — К тому же у него много важных дел. Любопытство так жгло, что я не смог сдержаться и, прошептав контрзаклятие, вошел в комнату. Присутствующие в миг замолкли и настороженно уставились на меня. Я, игнорируя их взгляды, прошел к своей кровати и поставил на нее школьную сумку. — Аммикус, ты наложил звукоизолирующие чары? — шепотом спросил Регулус Блэк, на что Кэрроу, известный своей забывчивостью, что-то нечленораздельно пробормотал, в ответ на что Блэк только фыркнул. Не обращая внимания на косые взгляды, я вытащил из сумки папку с информацией о Темном Лорде, собранной из газет, и положил на прикроватную тумбочку. После этого я снял школьную мантию и уже хотел повесить ее в шкаф, как вдруг случайно задел край папки, и она с хлопком упала на пол, раскрывшись на статье, повествующей о расправе над чиновником. «Темный Лорд — воплощение зла», — гласил заголовок. Вздрогнув, я поспешил поднять папку и спрятать ее. Все это время в комнате царила прямо-таки звенящая тишина. Я покосился на Эвана и увидел странный блеск в его глазах и задумчивое выражение на лице, словно он хотел чем-то со мной поделиться. — Забыл выкинуть газету, — ляпнул я первое, что пришло в голову. Да, давно ходили слухи, что почти все чистокровные семьи поддерживают взгляды Темного Лорда, наверное, родители посвящали детей в эту тайну, все-таки не все отцы такие же странные, как мой. Однако я не рискнул показывать интерес к делам Неназываемого. Мало ли, вдруг кто-то услышит. А иметь проблемы с отцом я не хотел, он и так стал слишком странным за последние месяцы. Что касается взглядов Темного Лорда — да, я их целиком и полностью разделял. Меня раздражали магглорожденные волшебники, которые, не зная нашего мира, лезли, куда не следует, продвигали свои жалкие идеи, не понимая, что традиции — вот на чем держится Магическая Британия. В последние несколько десятилетний число магглорожденных и полукровок резко возросло, они лезли ото всюду. Их было слишком много, и чистокровные, которые веками правили страной, начали бить тревогу, но их никто не желал слушать. Нет ничего удивительного, что представители древних фамилий встали под знамена Темного Лорда. Они слишком долго терпели, слишком долго молчали и теперь готовы были на все, чтобы отстоять взгляды, которые считали правильными.***
Еще несколько дней спустя я все-таки нашел в себе смелость поговорить с Яксли о чувствах. Я взял ее записку, назначил ей встречу в библиотеке под предлогом возобновления занятий по Древним Рунам. С трудом отсидев уроки и сдерживая себя, чтобы не таращиться с глупой улыбкой на губах на Яксли, я поспешил в библиотеку, где разместился за нашим столиком. Я пытался читать учебник по рунам, но смысл слов упрямо ускользал от меня, хотя раньше не возникало никаких проблем с концентрацией. Вообще, с тех пор, как я начал заниматься с Эстель, моя успеваемость начала снижаться. Происходило это слишком медленно, чтобы быть тревогу, но все же я чувствовал, как что-то упускаю из-под контроля. Я, вздохнув, потер переносицу и снова начал читать параграф сначала, надеясь хоть что-то запомнить. Я не очень-то любил тратить время зря, каждая минута была на счету, пожалуй, это единственная черта, унаследованная от отца. Я покосился на большие часы с маятником и поджал губы. Было двадцать минут седьмого, Эстель опаздывала почти на двадцать минут. Я лишь поджал губы и забарабанил пальцами по столешнице, за что был награжден гневным взглядом гриффиндорки, сидящей за соседним столиком. Я презрительно улыбнулся ей, она ответила тем же и, собрав вещи, удалилась. Видимо, библиотека ей была не очень нужна. Отношение к Слизерину всегда было неоднозначное, а теперь, после начала радикальных действий, нас вовсе ненавидели. Именно поэтому слизеринцы ходили группами, нет, мы не боялись, просто гриффиндорцы, как правило, нападали толпой. К тому же некоторые слизеринцы знали такие проклятья, которые даже опытный целитель вряд ли снимет. Лучше бы магглолюбцы и прочий сброд держался от нас подальше, но нет, жизнь их ничему не научила. Взять хотя бы историю с Лестрейнджем. Рабастан проклял одного студента в наказание за то, что тот едва не угробил его. Скандал удалось замять благодаря власти Сильвия Лестрейнджа, отца Рабастана, так это еще не все. В конце концов магглорожденному, который заклинанием сломал метлу под Рабастаном, теперь грозит наказание. Честно говоря, этого безумного гриффиндорца, который по собственной глупости создал себе проблемы на ровном месте, мне совершенно не жаль. Теперь будет знать, что любые поступки всегда имеют последствия. И не всегда приятные. Послышались торопливые шаги. Я отодвинул книгу и слабо улыбнулся. Ее походку я и через сотню лет узнал бы из тысячи. — Извини, Барти, я не много задержалась, — промолвила Эстель Яксли, садясь рядом со мной. Я нежно ей улыбнулся, глядя в такое родное лицо. В этот день она заплела иссиня-черные волосы в тугую косу, и мне отчего-то захотелось распустить ее и запустить пальцы в ее густые волосы. — С тобой все в порядке? Ты так смотришь на меня, — сказала девушка, и на ее щеках вспыхнул нежный румянец. Я против воли залюбовался ею. — Любуюсь твоей красотой, — ляпнул я то, что когда-то услышал от отца в отношении матери. Яксли покраснела еще больше. — Ты смущаешь меня, давай перейдем к делу, — сказала она, отведя взгляд. Уже тогда в моей душе появились сомнения. Если она сама призналась мне в любви и думала, что я прочитал ее письмо, то почему ведет себя так, словно ничего не понимает? — Я не ожидал, что ты что-то чувствуешь ко мне, — промолвил я, собрав всю смелость в кулак. Эстель замерла и с удивлением в светло-карих глазах посмотрела на меня. — Я получил твое послание и… — О каком послании ты говоришь? — спросила, нахмурившись, Эстель, что ей очень не шло. Я осекся на следующем слове и замер. — Ты вложила письмо в мою книгу, я прочитал его, — справившись с удивлением, сказал я, а в следующий миг, желая закрепить результат, осторожно накрыл ладонью руку Эстель. Та вздрогнула и напряглась, а потом и вовсе отняла свою руку. — Книга разве принадлежала тебе? — спросила Яксли дрогнувшим голосом. — Регулус одолжил мне ее. Я вздрогнул и с неверием уставился на однокурсницу. Нет, не может быть, это какая-то нелепая ошибка. — Значит, он не получил мое письмо, — вздохнула она, помрачнев. Я судорожно вдохнул, сердце гулко стукнуло в груди и со свистом рухнуло вниз. Как я сразу не понял, что послание предназначалось не мне? Как не догадался? На моих губах расцвела вымученная улыбка, хотя в душе ураганом взметнулось пламя злости, которую я еще никогда не испытывал. О, эта злость была не похожа на ту, что одолевала меня, когда отец вновь и вновь пренебрегал мною. Нет, это было нечто новое, темное и пугающее, оно поглощало мою душу. Хуже этой злости бы только взгляд Эстель. Взглянув в ее глаза, я увидел в них жалость. Мною тут же овладело раздражение. Я столько раз за свою никчемную жизнь видел в глазах окружающих жалость, что стал ненавидеть любые ее проявления. Я родился раньше срока, часто болел и не мог прожить и дня без заботы матери. В школе я часто влипал в разного рода глупые ситуации, от которых мне становилось мучительно стыдно. В глазах учителей, друзей и знакомых я видел сочувствие и, хуже того, жалость. Я не считал, что достоин этого чувства. Я считал, что выше него, что стою большего, но окружающие продолжали меня жалеть. Глупцы. — Ты решил, что письмо предназначалось тебе? — спросила Эстель. Я упрямо молчал, буравя ее тяжелым взглядом. Она не виновата, что так сложились обстоятельства. Она не виновата, что я влюблен в нее. — Ты любишь его? — ответил я вопросом на вопрос, изо всех сил стараясь придать голосу безразличия, хотя, видит Мерлин, это было непросто. — Да, — помедлив с ответом, кивнула Яксли, разбивая мой мир на тысячи осколков. Я с позором для самого себя осознал, что чувствую ком в горле. Проклятье, вот почему я такой слабак? Нет ничего удивительного, что отец меня презирает. Я ничего не значу в этом мире, слишком жалок я для него. — Барти, послушай, я не хотела, чтобы так получилось, — положив руку мне на плечо, прошептала Яксли, подавшись вперед. Я мельком посмотрел в ее привлекательное и такое родное лицо и с удивлением заметил, что в ее прекрасных глазах, в которых в минуты радости вспыхивали золотистые искры, стоят слезы. Похоже, я ее расстроил. — Ничего страшного, Эстель, я все понимаю, — выдавил я, убирая ее руку со своего плеча. — Думаю, тебе пора идти, — добавил я поспешно. Яксли немного замешкалась, но, к счастью, дважды повторять не пришлось. Девушка встала, собрала вещи и, оглядываясь на меня, ушла. Я же потер глаза и откинулся на спинку диванчика. Мой взгляд упал на сумку, в которой лежала коробка конфет, купленных в Хогсмиде. Говорят, шоколад дарит радость, а мне она сейчас явно не помешает. Вздохнув, я вытащил коробку конфет, которую хотел подарить Яксли. Распечатал ее и, взяв одну конфету в форме котла, отправил ее в рот. Я посмотрел в окно, не ощущая вкуса лакомства. Словно шоколад мог притупить горечь самого первого моего разочарования. На улице падал первый снег, хотя на дворе был только ноябрь.