***
Магическая Британия. Школа Хогвартс. Осень 1994 года. Напрасно я ожидал, что после первого испытания смогу вздохнуть спокойно, к сожалению, покой мне только снился. Я убеждал себя, что осталось совсем чуть-чуть, а сам буквально с ума сходил от напряжения и ожидания. Правильно говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Стоило мне расслабиться, как произошло еще кое-что. Для начала мой любимый папаша перестал посещать испытания. Я всей душой надеялся, что он схватил инфаркт и помер, настолько сильно я его любил, но умом понимал, что лучше бы он был жив и относительно здоров до возрождения Темного Лорда, иначе его пропажа привлечет слишком много внимания. На Бартемиусе Крауче-старшем лежал сильный Империус, и за ним должен был следить Питер Петигрю, которого я всей душой презирал. Это был трусливый и посредственный волшебник, боящийся даже собственной тени. Не понимаю, почему Повелитель дал этой крысе метку, когда многие волшебники годами пытались ее заслужить. Питер должен был следить за моим отцом, но что-то мне подсказывало, что он не справился с этой задачей. Оставалось надеяться, что в случае чего не пострадает Повелитель, иначе я собственными руками удавлю блохастую крысу. К сожалению, я не мог все проверить лично. Я не должен был отлучаться из школы, мои отлучки могли привлечь излишнее внимание. Но это были не все мои проблемы. К сожалению, я был под личиной Грюма, имеющего с сотню старых травм. Приходилось очень несладко. Я не мог нормально спать, шрамы жутко болели, фантомные боли преследовали меня. Моя паранойя возросла до такой степени, что я старался спать под оборотным зельем, а то мало ли что произойдет. К тому же в сундуке жил старик Грюм, за которым мне приходилось ухаживать, несмотря на ненависть. Я каждый раз давал ему еду, борясь с соблазном подсыпать в нее яд. Но он нам был еще нужен. И только это меня останавливало. Я внес его в свой мысленный список тех, кого хочу убить. Первым был Каркаров, вторым мой отец, третьим Грюм. Я жил в ожидании возмездия, и оно стало моей целью, ориентиром. Помогало держаться в этом дурдоме. Временами меня захлестывала чудовищная по силе злоба и ненависть, так что становилось страшно. Я усилием воли держал себя в руках, понимая, что не имею права на ошибку. К сожалению, нервы мне мотали не только отец, Поттер и воспоминания. Был еще один фактор, который действовал на меня, как красная тряпка на быка. Ребекка Роули. Проклятая, глупая, несносная девчонка. На каждом уроке она словно испытывала мое терпение, пыталась довести. Особенно мне запомнилось одно событие… В тот день настроение у меня было более-менее сносным. На дворе царил ноябрь, Поттер справился с первым заданием и не убился о дракона, чему я был пока рад. Я после завтрака вошел в кабинет, у которого толпились студенты седьмых курсов факультетов Гриффиндор и Слизерин. Я открыл дверь в кабинет, привычно почувствовав на себе ледяной, полный презрения взгляд Роули. Но в этот раз в ее зеленых глазах мелькало еще кое-что. Радостное нетерпение. Именно так выглядел Рабастан, когда готовил кому-то какую-нибудь грандиозную подлость, но я не придал этому значения, а зря. Мы вошли в кабинет. Я прошел до учительского стола, жутко хромая, сел на стул и вытянул покалеченную ногу с протезом. Студенты расселись по своим местам. Прозвучал удар колокола, оповещающий о начале занятий. — Итак, господа, начнем перекличку, — промолвил я, вытаскивая из кармана уменьшенный заклинаниями журнал. Взмахом палочки я увеличил его до настоящих размеров, открыл и начал перекличку. Оказалось, что Мальсибер отсутствует. — Мистер Мальсибер считает, что в жизни есть более важные дела, чем мой предмет? — спросил я, посмотрев на Роули, с которой тот общался довольно близко. — Он в Больничном крыле после нападения гриффиндорцев, — ответила четко Ребекка Роули. Гриффиндорцы тут же зашушукались и стали неодобрительно коситься на Роули, которая не замечала этих взглядов. — Этот недоумок напал на них. Наши действовали благородно, — возразила мисс Стимисон, гриффиндорка с крупными чертами лица. Роули надменно на нее посмотрела и осведомилась с презрительной усмешкой на губах: — Трое на одного… очень благородно, — с сарказмом, которому мог позавидовать Снейп, заметила она и отвернулась, не желая больше слушать возмущения львов. — Итак, сегодня мы с вами разберем наиболее действенные цепочки боевых заклинаний, — промолвил я, поднимаясь из-за стола. Как бы я ни хотел сидеть, но нужно было наглядно все показать студентам и написать. Как показывала практика, все по-разному воспринимали информацию: кто-то на слух, кто-то визуально, кто-то письменно. Я посмотрел на вазочку около доски, но в ней мела почему-то не оказалось, хотя я был уверен, что не убирал его в ящик стола. Я вернулся столу и, не задумываясь, открыл выдвижной ящик, после чего резко отпрянул. Из открытой щели хлынул поток маленьких, сереньких, противных мышей, которые с писком бросились врассыпную по классу. Послышались визги девушек, которые с криками вскочили на стулья или парты, с ужасом глядя на маленьких грызунов. Мужская половина студентов хохотала, наблюдая за реакцией дам, но на лицах некоторых проступало омерзение. Я наконец пришел в себя и тут же взглянул на Роули, осознавая, кому обязан таким сюрпризом. Девушка сидела на своем месте с идеально прямой спиной и надменно на меня смотрела. В ее глазах читался вызов, а на губах играла ехидная усмешка. О, как же она меня разозлила! Я чудом не приложил ее каким-нибудь мерзким заклинанием, помня выговор Дамблдора после наказания Малфоя-младшего. Руки, конечно, чесались наградить ее каким-нибудь мерзким проклятьем, вызывающим прыщи, но было бы кощунством обезобразить такое милое личико, тем более ничем другим она не отличалась. С таким характером ее никто в жены не возьмет. Даже Мальсибер в ужасе сбежит от нее, познакомившись с богатым внутренним миром девчонки. «Чертов бесенок», — гневно подумал я, придя в себя, взмахом палочки прекратил распространение мышей по кабинету, после чего уничтожил их одним действенным заклинанием, которое относилось к темным, но я произнес его невербально. Едва ли эти идиоты поймут, в чем дело. — Мисс Роули, назначаю вам месяц отработок у Филча! — рявкнул я не своим голосом. Ребекка только надменно улыбнулась. Вот это выдержка. Но у меня не было времени восхищаться талантами девчонки. Этот случай, к сожалению, был не последним. Роули почти весь семестр испытывала меня, устраивая различные подлянки. У проклятой девчонки совсем отсутствовал инстинкт самосохранения — базовый инстинкт для всех живых существ. Как она же она его отключить-то умудрилась? К слову, я не переставал этому удивляться. В другой раз она разлила у стола лужицу шампуня, явно желая, чтобы я упал и убился. Я, конечно поскользнулся и едва не растянулся на полу, но, к счастью, успел схватиться за преподавательский стол. Я жалел, что телесные наказания в школах отменили. О, я бы устроил ей небо в алмазах, так она меня раздражала своими выходками, хотя я ее в глубине души понимал. У девчонки были причины ненавидеть Грюма, он посадил в Азкабан ее отца и дядю. Роули точно знала, кто ее отец и, скорее всего, тосковала по нему, каким бы человеком он ни был. Я наблюдал за Роули, не осознавая, что она наблюдает за мной. Существуют характеры, для которых известны лишь крайности. Они не знают полумер. Если они любят, то до помешательства, если ненавидят, то всем сердцем. Роули была такой. Ненависть туманила ее рассудок, напрочь лишая возможности трезво оценивать ситуацию. Я терпел ее выходки, в глубине души желая узнать, как далеко она зайдет. К тому же было что-то интересное в этой девчонке… Но однажды моему терпению пришел конец. Произошло это уже в декабре, когда школу охватила предпраздничная лихорадка, студенты срочно искали себе пары на Святочный бал, девушки покупали платья, а преподаватели запасались успокоительным. В тот день я после ужина отправился в свой кабинет, хотя занятия уже закончились. Я хотел расположиться в личных аппартаментах, но, к сожалению, вспомнил, что забыл свитки с контрольными работами в кабинете. Пришлось, проклиная все на свете, тащиться через весь замок, шипя под нос проклятья. Чудом не навернувшись на лестнице, я приблизился к кабинету и, открыв дверь, вошел в помещение. В кабинете царил полумрак, свечи погасли, а света, проникающего через окна, было недостаточно. Все-таки на дворе был декабрь. Я зажег на кончике палочки Люмос и уже пересек класс, продвигаясь в сторону кабинета, как вдруг повеяло могильным холодом, и из-под шкафа взмыло нечто жуткое. Боггарт. Затем второй. Я даже вздрогнуть не успел, когда они обернулись моими страхами. Меня прошиб холодный пот, когда из темноты ко мне вышел мой отец. Он холодно на меня посмотрел и презрительно усмехнулся. В его темно-карих глазах отразилась насмешка. — Ты ничтожен, я жалею, что ты мой сын! — заявил он. Мои губы скривились в горькой усмешке. Второй раз слышать эти слова не так обидно, как в первый. — Риддикулус! — рявкнул я, направив на призрака палочку, и черная мантия на нем стала ярко-красной. Тут дал о себе знать второй боггарт, обернувшийся телом моей матери. Я замер на мгновение, глядя в неподвижное и бледное лицо, осунувшееся от долгой болезни. Мама казалась такой хрупкой и маленькой, такой ослабленной. Такой же, как тогда… в нашу последнюю встречу. Боль сдавила мое сердце. Кого-кого, а мать я любил, она была всем для меня, моей точкой опоры. И она умерла ради меня. Как такое забыть, как такое принять? Я снова произнес заклинание, и призрак обернулся марионеткой, но мне было не до смеха. Сражаться с двумя призраками не так-то просто. Я мрачно поджал губы и решил не церемониться, к тому же не было сил гоняться за ними по кабинету. — Пиро! — вскрикнул я, сжигая боггартов. К счастью, получилось. Я тяжело вздохнул и опустился на ближайший стул. Сердце стучало в груди, как безумное. И кто же устроил мне это испытание? Найду — убью. Я оттеснил тревоги и боль в глубины души и запер их там. Сейчас не время страдать. Я встал на ноги и уверенно двинулся к выходу. Наверняка зачинщик этого безобразия где-то притаился, чтобы посмотреть на то, как я буду орать от ужаса. Я вышел в коридор, но там никого не было, затем прошел вдоль стены, прислушиваясь к окружающим звукам, но было тихо. Понимая, что нарушителя не поймаю, я уже направился в кабинет, как вдруг мое внимание привлекло нечто блестящее, лежащее в трещине между плиткой пола. Я взмахнул палочкой, и в следующий миг мне в руку прилетела сережка с изумрудом. Я скривил губы в усмешке. Да, нетрудно догадаться, кто организовал мне веселье с боггартами. Сережка принадлежала Ребекке Роули, и в этот раз она точно не отделается отработкой. Одновременно со злостью в моей душе взметнулось беспокойство. Что, если она видела моих боггартов? Первый боггарт в виде отца ясно мог указать на мою личность. Нужно срочно найти Роули и стереть ей память. Все же убивать ее мне не очень-то хотелось. Но, к сожалению, девчонка не попадалась мне на глаза, и я окончательно уверился в том, что она видела моего боггарта. Вопреки всему Ребекка Роули не была глупа. Она была дерзкой, яркой, ненормальной, но не глупой. Сколько времени пройдет, прежде чем она сопоставит факты? Мое нутро разрывалось от злости и раздражения. Я не позволю сопливой школьнице спутать мне все карты, не для этого я каждый день мучаюсь от боли в поврежденных членах Грюма, не для этого живу на пороховой бочке в стане врага. Мне было интересно, сообщит ли она о своих подозрениях Дамблдору?***
Наступил день Святочного Бала. Не могу сказать, что я был рад этому событию. Придется торчать в Большом Зале, терпеть присутствие Каркарова, изнемогая от страшной ненависти, царившей в душе. Не знаю почему, но стоило мне увидеть физиономию предателя, как меня захлестывала страшная ярость, готовая вырваться наружу стремительным потоком. Но осознание того, что я не могу наделать ошибок, несколько остужало мой пыл. Пока что. Весь день у меня противно ныла голова, от недосыпа раздражало абсолютно все, еще мысли о Роули не давали покоя. Куда же она пропала? Я несколько дней высматривал ее в Большом Зале, но она словно растворилась. Наверное, на бал Роули заявится, и хорошо бы без Мальсибера, чтобы выловить ее и подчистить память. К назначенному времени я спустился в Большой Зал, украшенный к торжеству. Помещение было так заколдовано, что напоминало иллюстрацию из какой-нибудь сказки. Стены зала серебрились инеем, с темного, усыпанного звездами потолка свисали гирлянды из омелы и плюща. Длинные обеденные столы исчезли, вместо них — сотня столиков, каждый человек на десять. На столиках уютно горели фонарики. Недурно. Весьма недурно. Я хотел улизнуть куда-нибудь в угол или вообще ретироваться, пока меня не заметили, но не успел. Улыбающийся и сияющий, как новогодняя елка, Дамблдор увлек меня в сторону судейского стола, рассказывая что-то о том, какие замечательные сладости ему подарили в этом году студенты. Директор сетовал, что никто не удосужился подарить ему вязаные носки. Я на это заявление, разумеется, тактично промолчал и предпочел не думать о том, что старик, похоже, совсем сбрендил. Однако знание о том, что за маской доброго дедушки скрывается расчетливый политик, хорошо владеющий ментальной магией, заставляло держать мысли в узде. За судейским столом пока было не очень многолюдно. Я увидел Людовика Бэгмена, возглавляющего ныне департамент магических игр и спорта. Да, знавал я его по молодости и теперь с мстительным торжеством подумал, что годы его не пощадили. В некогда золотисто-русых волосах серебрилась первая седина, вокруг голубых глаз залегала сеточка морщинок, улыбка у него была какая-то нервическая. Наверное, ему туго приходится. По молодости он хоть и был талантливым игроком в квиддич и даже попал в одну из команд, но я-то знал, что почти все деньги он спускал на ставки и азартные игры. Какое жалкое зрелище. Рыжий молодой парень, усыпанный веснушками, весь раздувался от собственной значимости. Я прищурился. Да, похоже это один из Уизли. Вот только что он забыл за судейским столом? Дамблдор занял место во главе стола и улыбался своей фирменной добренькой улыбочкой. Я сел подальше от него и подошедшего Каркарова, который весь прямо-таки источал любезности и улыбался, хотя глаза его оставались лживыми и холодными. Наконец двери в большой зал отворились, и в помещение чинно вошла процессия, при этом школьники озирались по сторонам, словно никогда не видели магии. Преподаватели и судьи встали. Бэгмен в пурпурной мантии, расшитой звездами (Моргана, что он на себя нацепил, неужели заразился от Дамблдора?) аплодировал громче всех. Мадам Максим в светлой шелковой мантии тоже вежливо хлопала. Уизли буквально раздувался от важности. Я посмотрел магическим глазом на студентов. Поттер среди школьников смотрелся особенно бестолковым. Их подвели к столу судей, и Уизли многозначительно посмотрел на Поттера, после чего перевел взор на пустующее место рядом с собой. Место, которое должен был занять мой отец, который, кажется, начал сопротивляться Империусу, и крыса держала его подальше от людей. Поттер сел рядом с Уизли, чувствуя страшную неловкость. Я почти сочувствовал ему. Трудно быть в центре внимания. — Меня повысили. Я назначен личным помощником мистера Крауча и представляю его на вашем балу, — услышал я голос Уизли и, расслышав свою фамилию, весь обратился в слух. —А почему он сам не пришел? — спросил Поттер, кажется, лишь для того, чтобы не молчать. — Боюсь, мистер Крауч болен, и болен серьезно. Ему нездоровится с самого Чемпионата мира. Ничего удивительного, сильное переутомление! Да и годы не те, хотя голова все еще светлая. Великий человек! Но Министерство на Чемпионате мира потерпело фиаско, вдобавок его очень расстроила домовуха Винки, так, кажется, ее зовут. Мистер Крауч, конечно, ее выгнал, но остался без прислуги, а это… э-э… ему трудно, сам понимаешь, возраст. Хозяйство с ее уходом разладилось. А тут на нас свалился этот Турнир, тяжелые последствия Чемпионата мира, да еще эта Скитер со своим Прытко Пишущим Пером… Он, бедняга, заслужил тихое Рождество дома. Я рад, что у него есть человек, на кого можно положиться и оставить вместо себя, — с воодушевлением говорил Уизли, а последняя фраза вызвала у меня лишь усмешку. Кажется, юноша всерьез восхищался моим родителем. Эх, знал бы он, каким Бартемиус-старший был неприятным человеком… Касательно Винки, нужно бы найти эльфийку, она служила еще моей матери и была практически единственным напоминанием о ней. Постепенно студенты начали привыкать. Дамблдор наглядно показал, как нужно заказывать угощения, и гости и школьники начали ужинать. Я же ограничился чаем. Что-то мне было душно и немного дурно от всей этой кутерьмы и звонких голосов. Спустя некоторое время Дамблдор взмахом палочки отодвинул столы — образовалось подобие танцевальной площадки. Я хотел уже сбежать с торжества, поскольку большое скопление людей вызывало у меня острую неприязнь, но не успел я сделать пару шагов к выходу, как ко мне подошла профессор Аврора Синистра, преподаватель астрономии. Это была высокая стройная волшебница со смуглой кожей, темными глазами и такими же темными волосами. Я с удивлением уставился на нее и с трудом удержал на лице ровное выражение, поскольку ее серебристо-белые одежды переливались в свете факелов, что могло усилить мою головную боль. — Позвольте пригласить вас на танец, — бойким голосом заявила дамочка и, не дождавшись ответа, увлекла меня в водоворот танцующих пар. Я опешил от такой наглости, чувствуя себя максимально глупо. Интересно, какого дементора она меня пригласила? Я, конечно, понимал, что среди преподавателей мужчин не так уж и много, но я бы на ее месте предпочел бы одиночество, а не танец с обезображенным калекой. К счастью, я быстро справился с шоком, иначе отдавил бы партнерше ноги. Предпочитая не думать, как дико мы смотримся в танце, я здоровым глазом следил за тем, чтобы не наступить деревянной ногой на ноги партнерши, а магическим глазом смотрел по сторонам. Мой глаз без труда выцепил в толпе танцующих Гарри Поттера, который танцевал просто отвратительно, топтался на месте, запутывался в мантии и наверняка наступал на ноги спутницы, судя по ее лицу. Я уже хотел перевести взгляд на кого-то другого, как вдруг заметил нечто необычное. Моргана, не может быть. На Поттере были разноцветные носки. Один красный с узором из метел, второй — ярко-зеленый с изображениями золотых снитчей. Я воззрился на мальчика, как на идиота. Что на него нашло, явиться на официальное торжество в цветных носках, когда любая деталь может вызвать осуждение. Нет, конечно я допускал, что у магглов так модно, мало ли, но Поттер-то волшебник. — Недурные носки, Поттер, — прохрипел я, когда мы с Синистрой приблизились к мальчику и его спутнице. Мне хотелось добавить в голос насмешку, чтобы мальчишка хоть немного подумал головой, что на официальное торжество нужно приходить в официальном виде. Однако Гарри Поттер оказался в этом плане просто непрошибаемым. Он улыбнулся во все тридцать два зуба и заявил: — Еще какие. Их связал домовик Добби. Спустя некоторое время после первого танца, я, ощущая, как начинает крутить живот, поспешил покинуть Большой Зал. Я уже знал эти симптомы. Скорее всего, действие оборотного зелья заканчивается, хотя не прошло даже часа. Со мной происходило нечто странное, организм будто бы привыкал к зелью, и мне приходилось пить его в два раза чаще, чтобы избежать разоблачения. Уже в коридоре я вытащил фляжку, открыл ее и хотел отпить, но, к моему изумлению, варева в ней осталось всего ничего, и оно вряд ли смогло бы поддержать личину Грюма. Чтобы зелье подействовало в полной мере, нужна определенная минимальная доза, насколько я помню. Я, пребывая вне себя от ужаса, поспешил в кабинет, где хранил часть запасов. Да, я осознавал риски, что меня может кто-то застукать, но путь до покоев в одной из башен займет вдвое больше времени, которого у меня не было. Я торопливо дошел до кабинета Защиты От Темных Искусств, подмечая про себя, что жжение в желудке становится практически невыносимым и болезненным. К тому же появились и другие более важные перемены. Например, изменились руки, стали более изящными и аккуратными. К счастью, коридоры пустовали, никто меня не заметил. Таким образом, когда я вошел в кабинет и запер дверь, личина Грюма почти полностью сошла с меня. По крайней мере, у меня появилась нормальная нога, и магический глаз со стуком упал на пол и покатился по нему. Однако артефакт мало волновал меня сейчас. Я поспешил в подсобку, где хранились запасы зелья, даже не подозревая, что за мной могут следить. Однако стоило мне открыть дверь, как я замер. У меня всегда была хорошая интуиция, опасность я чувствовал замечательно. Вот и теперь даже без магического глаза я понял, что не один в кабинете. Я выхватил волшебную палочку и прислушался. Приподнял подбородок, затаив дыхание, после чего осторожно вдохнул воздух, словно собака-ищейка. Вспомнился Долохов, который всегда так делал по какой-то причине. Я уловил едва ощутимый цветочный аромат. Сладковатый, похожий на лимон или еще что-то. Кажется, кто-то почтил меня присутствием. И хорошо бы, чтобы не взрослый волшебник. С малявкой я разберусь быстро. Я сделал стремительный пас рукой, вспомнив одно заклинание, которому меня научил Повелитель. Оно использовалось для снятия чар невидимости. Я затаил дыхание, понимая, что настал момент истины. Чары начали слетать, очерчивая в углу кабинета фигурку, высокую и худенькую. Я выбил палочку из рук неизвестного и наложил заклинания пут. Через мгновение чары окончательно развеялись, и я лишился дара речи. На меня смотрела ошарашенным взглядом Ребекка Роули, которая казалась слишком удивленной, чтобы закричать. Декабрь 1977 года. Магическая Британия. Что такое душевная боль? Кто-то считает ее выдумкой и прерогативой глупых и недалеких людей, которым банально нечем заняться. Вот они и страдают днями напролет. Кто-то наоборот считает душевную боль самой страшной мукой. А что до меня? До того года я даже не подозревал, что когда-либо ее узнаю во всей, как я тогда думал, красе. Конечно, меня терзали переживания по поводу отношений с отцом, но едва ли они могли сравниться с мукой безответной любви. С того разговора с Яксли что-то во мне изменилось. По ощущениям рухнул мир, но я лишь посмеялся над собственной сентиментальностью. Первое разочарование сильно ранило душу, а я никогда не был сильным человеком (тогда, по крайней мере). Я замкнулся в себе и еще сильнее углубился в учебу, поскольку обнаружил, что тотальная занятость напрочь вытравливает все лишние мысли из головы. Это мне нужно было больше всего. Я читал до ряби в глазах, заучивал заклинания, упражнялся в трансфигурации, загружал себя по полной, лишь бы не думать о прекрасных светло-карих глазах, отливающих золотом, и о шелковистых черных волосах. В определенный момент это дало свои плоды. Днем я лишь думал об учебе и к ночи так выматывался, что мгновенно отрубался, стоило мне лечь в постель. Меня даже перестали тревожить перешептывания соседей по комнате, их странное поведение и обстановка во внешнем мире. Я словно существовал параллельно со всей школой. И, стоит заметить, мне это немного нравилось. До определенного момента. К середине декабря я так вымотался морально, что свалился в обморок прямо в Большом Зале во время завтрака. Меня перенесли в Больничное Крыло, и школьная медсестра диагностировала сильное переутомление. Мне было велено соблюдать постельный режим и не нервничать по пустякам. К счастью, у меня получилось убедить декана не писать родителям. Отцу точно будет плевать на мое состояние, он не видел ничего, кроме любимой работы. А волновать болезненную мать я не хотел. Так я и пролежал несколько дней в Больничном Крыле. Как-то раз, проснувшись утром, я застал рядом со своей кроватью Эстель Яксли и с удивлением уставился на нее. Моргана, что она здесь забыла? Ее-то мне не хватало для полного счастья. Девочка виновато смотрела на меня, а в ее глазах стояли слезы. Я ощутил еще большую неловкость. — С добрым утром, — промолвил я, чувствуя, как в сердце что-то снова заныло. Эстель кивнула и натянуто улыбнулась. — Я пришла проведать тебя, — промолвила Яксли дрогнувшим голосом. — Я чувствую вину за то, что ты так переживаешь. Я поджал губы. Да, я переживал первое любовное разочарование, но признать это — означало окончательно лишиться гордости. Этого я допустить не мог. — Я просто всю ночь читал — вот и результат, — отчеканил я, глядя в глаза девушки. Та, кажется, мне поверила и мгновенно успокоилась. Кажется, ее больше тревожило не мое состояние, а чувство вины. — Я принесла тебе книги, — немного погодя сказала Яксли, заправив за ухо прядь темных волос. Она указала на прикроватную тумбочку, и я, проследив за ее пальцем, увидел стопку книг. — Спасибо, — прохладно сказал я. Эстель, сославшись на уроки, поспешила покинуть Больничное крыло. Я же некоторое время смотрел в потолок и не понимал, какая собака меня укусила. Вместо того, чтобы пообщаться с понравившейся девушкой, я сделал все, чтобы она ушла.