Нам никогда не хватает любви

Перед камином Криденса всегда охватывал страх: вдруг во время перемещения обскури освободится, а он не сможет вернуть контроль. Раз за разом он повторял себе: ничего такого никогда не случалось и не случится, но все было без толку, как пытаться перестать моргать. Впрочем, самовнушения хватало для того, чтобы бросить горсть порошка в огонь и сделать решительный шаг. Он вывалился в огромную залу со сводчатым потолком, слишком усталый, чтобы радоваться: опять повезло. Обскури тяжелым булыжником давило на сердце. В последнее время оно благоденствовало. Криденс спал столько же, сколько его подопечный, а Персиваль Грейвс часто просыпался от ночных кошмаров. И если рутина, порядок, предсказуемость помогали держать тьму в узде, то напряжение, ожидание срыва, бессонница делали ее сильнее. Бэрбоун вышел в коридор, ярко освещенный магическими огнями. Девчонки и мальчишки в школьной форме торопливо проходили мимо, до отбоя оставалось полчаса. Кто-то из них бросал на Криденса короткий любопытный взгляд, но большинству не было дела до хмурого незнакомца в простой коричневой мантии. Он старался не смотреть по сторонам. Вид этих беспечных детишек пробуждал у него, сорокалетнего героя войны, жгучую, как ядовитый плющ, зависть. К их нормальной жизни, нормальной магии, нормальному будущему и нормальному прошлому. Скорее всего, это чувство не отпустит его до самого конца. Возможно, был другой путь к кабинету Дамблдора, более короткий, менее людный, но Криденс его не знал. Сам Хогвартс ему нравился. Он спрашивал себя, похожа ли Ильвермори на английскую школу магии. Там такие же высокие потолки? Такой же старый серый камень? Есть ли там уродливые горгульи, бросающие по сторонам злые взгляды? А движущиеся лестницы или высокие узкие стрельчатые окна с мозаиками из разноцветного стекла? Криденс намеренно не искал ответы на свои вопросы, хотя мог бы. Они бы ничего не изменили. Бэрбоун постучал. Дверь была покрыта темным лаком, украшена растениями и химерами, переплетенными так затейливо, что обскур с трудом отличал одно от другого. Еще он видел искорки магии, и его взгляд пытался соединить их в фигуры, рисуя миниатюрную карту звездного неба. Дверь распахнулась. Криденс вынырнул из транса. Секунду другую он соображал, что происходит, а волшебник с длинными русыми волосами и такой же длинной бородой участливо смотрел на него. На Дамблдоре была фиолетовая домашняя мантия, больше похожая на восточный халат. Сознание Бэрбоуна уцепилось за яркий цвет, надеясь, что тот поглотит искры, все еще мельтешившие перед глазами. — Криденс, вам нужно сесть, — Дамблдор втянул его в комнату и подвел к ближайшему креслу. В кабинете было полно мебели: пара диванов, шесть стульев, четыре кресла. Наверное, их принесли для большой встречи, а потом забыли унести. Или студенты собирались здесь так часто, что не было смысла перемещать мебель туда-сюда. У окна стоял стол, заваленный свитками, в пепельнице лежала длинная трубка, из ее чаши вился тонкий дымок. У стен выстроились шкафы, но темные стекла отражали свет так, что их содержимое превратилось в скопище странных теней. Люстра, непонятная конструкция из свечей, цепей и железок, пыталась прикинуться драконом, расправившим крылья. Криденс опустил голову почти до самых колен и сжал виски ладонями. Он старался дышать медленно и неглубоко, хотя его не тошнило. — Вам плохо? Магия? Обскури? — обеспокоенно спросил Дамблдор. — Нет. Просто усталость. Сейчас пройдет. — Эльфы могут сварить вам горячего шоколада. Настоящего, горького. Он бодрит лучше кофе и придает силы. — Нет, спасибо, — Бэрбоун выпрямился. — Я пришел за мистером Грейвсом. Сегодня он слишком у вас задержался. Волшебник сел в кресло напротив. У него был вид мудрого льва, который дал вовлечь себя в глупую игру вроде догонялок. Смущенный, но без капли раскаяния. — Видишь ли, мой мальчик, Персиваля здесь нет. Пару недель назад он попросил меня об услуге, ничего плохого, всего лишь дать ему возможность одному побродить вокруг школы, наведаться в Хогсмид, посидеть в пабе среди людей, которые не знают о его проблемах. Это ведь тоже своего рода терапия. Возможно, он немного увлекся и забыл о времени. Надеюсь, из-за этого у вас не будет проблем. Криденс помотал головой. Обскури зашевелилось. Бэрбоун беспокоился за Грейвса. Еще он почувствовал себя мальчишкой, который стоит один, пока другие дети играют и веселятся. И неважно, что скоро ему исполнится тридцать восемь, одиночество с возрастом не теряло остроты. В его жизни было мало отдушин, и в какой-то момент он совершил большую ошибку, сделав заботу о Персивале Грейвсе одной из них. Но колдун не будет вечно в нем нуждаться. Три месяца назад бывший аврор выговорил первые слова. Первые в новой жизни. С тех пор его лексикон значительно обогатился. Жаднее всего Грейвс впитывал заклинания. Их он произносил с особой теплотой, будто разговаривал со старым другом, которого давно не видел. Даже Фригидус, хотя вода все равно замерзала. Бэрбоун достаточно долго жил в магическом мире, но знал в лучшем случае половину из тех чар, что освоил его подопечный. Например, он никогда не видел, как используют Вивифисет. Это заклинание оживило детский рисунок — семейку пузатых ярко-зеленых лягушек и, к восторгу юных обитателей Фоксбриджа, заставило плясать. Подчиняясь воле Грейвса, предметы перелетали с места на место, исчезали, превращались в туман. Дальше больше: бывший аврор научился поднимать ветер, менять форму вещей, вызывать молнию… Когда Криденс разбил чашку, Персиваль взмахнул палочкой и Репаро собрало ее заново. Когда обскур порезался — прикосновение волшебства залечило его рану. Живая тьма лишилась законной добычи и отомстила. Предупреждение вторглось в сознание, как облако ядовитого дыма. Бэрбоун легко облек его в слова: не поддавайся колдуну, который исцеляет твои ладони. Снова. Другой человек, но, как и лицо, методы те же. Приманить, прикормить, приручить, использовать. Криденс понимал, обскури травило ему душу, чтобы питаться. Однако сегодняшние события показали: оно не зря подозревало двойное дно. Несмотря на все изменения, Грейвс по-прежнему секретничал и никому не доверял. — Мне нужно его найти. — Я бы дал Персивалю еще немного времени. — Но не вы за него отвечаете! — выпалил Бэрбоун и тут же пожалел о своей резкости. Все вокруг начало раздражать, будто тесный костюм: запах табака, янтарный магический свет, нагромождение мебели и теней, добродушие Дамблдора. Обскури забилось в предвкушении, стараясь заглушить стук сердца. Оно знало, что снова победило. — Криденс, я должен был уделять вам больше внимания. На вас слишком много всего свалилось. Старые обязательства, новые обязательства… — Не волнуйтесь, сэр, я справляюсь. А сейчас, простите, мне нужно идти. «Идти» было не самым подходящим словом, но Дамблдор его понял. Заклинание распахнуло окно. Осторожно обогнув стулья и кресла, Криденс подошел к тому, что теперь казалось ему прямоугольником манящей темноты. Он ощущал холод, а потом перестал, но обхватил себя руками. Он никогда не осознавал перехода, того момента, когда плоть становилась шершавым пеплом, удерживаемым вместе странной, страшной силой, и считал это благом среди проклятия. Обскури вылетело в ночь, пронеслось по склону, оставив змеистый след на снегу, нырнуло в лес, ради забавы содрало последние листья с ветвей. Деревня виделась ему площадкой для игр. Оно качнуло металлическую вывеску, испугав парочку тощих котов, сбило снег с карнизов домов. Оно заскользило по кирпичным стенам, избегая жалящего света фонарей. Оно, будто котенок с клубком, игралось с мыслью, что в любой момент может ворваться в чужую жизнь и превратить ее в хаос. Мешала воля хозяина — она отдергивала тьму от хрупких окон. Заставляла искать Персиваля Грейвса. Обскури подчинялось. Вообразив себя многоножкой, тьма вскарабкалась по водосточному желобу, полетела, едва задевая черепицу, хотя могла бы вспороть крышу, будто нож консервную банку. Осколки взлетели бы, как листовки, которые однажды бросила в воздух Модести. Ее лицо светилось от восторга. Младшая сестренка была намного смелее Криденса. Он бы никогда не решился так избавиться от ненавистных бумажек, боялся наказания. Под защитой обскури никто и ничто больше не было ему указом. Кроме собственных принципов. Тварь заглянула в проход между домами. Персиваль Грейвс был там, стоял, вжавшись в стену, будто заколдованный Ступефаем. Обскури потянулось к нему. Оно хотело встряхнуть мага, а лучше — забрать его, высосать чужую жизнь. Тогда больше не будет резких слов, равнодушных взглядов, отстраненности, чувства, что всю жизнь Криденсом пользуются, как оружием, как прислугой, как бесплатной сиделкой, и не считают нужным давать что-то взамен. Даже благодарности. Воля хозяина пересилила гнев. Обскури скатилось с крыши, перевоплощаясь обратно в человека. Криденс неуклюже упал в сугроб, сжал кулаки, стискивая снег. Ему нужно было это ощущение холода, реальности, доказательства того, что он вернулся. Ведь тварь не способна чувствовать физическую боль или дискомфорт. Если бы он верил в Бога, то вознес бы Ему молитву. Попросил бы забрать его, избавить от тьмы. Но у Бэрбоуна никогда не было настоящей веры, был только страх, который ушел, когда обскури заявило о своем присутствии в полный голос. Оно показало, что бояться следует не Божьего гнева, а собственной вседозволенности. Криденс прижал кулак ко рту, заталкивая крик внутрь. Цепляясь за стену, он встал, отнял руку ото рта. Откашлялся, неуверенный, что сможет говорить, однако голос не подвел. — Мистер Грейвс! Это я, Криденс Бэрбоун. С вами все в порядке? — обскур осторожно заглянул в проулок, опасаясь, что колдун швырнет в него заклятием. Живая тьма предупредила: в руке Грейвса палочка, которая смотрит в землю. Бэрбоун не дождался ответа. Тогда он на свой страх и риск вступил в проулок. Жители Хогсмида часто пользовались этим путем и протоптали в снегу хорошую тропинку. — Мистер Грейвс! — повторил Криденс снова. Когда он подобрался к магу на расстояние вытянутой руки, тот неохотно повернул голову. Его лицо выделялось в темноте бледным пятном. — Слушайте. Если бы не просьба, Криденс не обратил бы внимания на противоположную стену. Старые плакаты, налепленные друг на друга, изуродовали здание, будто чешуя. Лозунги растеряли половину слов, и стена выплевывала тихую, невнятную мешанину звуков. — Что я должен услышать? — Что-нибудь, — ответил Грейвс безжизненным голосом. — А что услышали вы? — «Я знаю, кто ты», «видишь», а может, «море», «лестница», «станция», «думброган»… — Это всего лишь старые говорящие плакаты. Во время войны они были повсюду, идешь по пустой улице, а кажется, что вокруг толпа народа. На них обычно изображали суровых авроров или ведьм, иногда детей, фениксов тоже часто рисовали. Они кричали: «Вместе — победим!», «Длинный язык — союзник врага!» или «Мужество, твердость, победа!», а еще «Война за свободу — война каждого!» Главные улицы от них очистили, но до этих, видно, руки не дошли. Они все еще пытаются призывать к победе, вот только чары ослабли и слова перепутались. Ваше сознание попыталось снова придать им смысл. Объяснение звучало здраво, но логике Криденса отчаянно не хватало пространства, света и людей. Бэрбоун и Грейвс стояли в темном проходе, а напротив них едва заметно шевелились старая бумага. Ветра, кстати, не было. Уголки загибались, шепот просачивался в ночь. Обскури оживилось, оно прекрасно понимало этот язык. Криденс поневоле начал вслушиваться и гадать, что его сознание поймает в потоке бессвязного шума. Вдруг это будут обрывки песенки про ведьму, которую любила петь Модести. Бэрбоун не помнил слов, только мотив, но обскури могло подсказать. Оно ничего не забывало. А может, «бумажный оракул» вынесет ему приговор: «убийца», «монстр», «предатель». И назовет по именам всех его мертвецов. Криденс подошел к стене, приложил к ней ладонь, позволив обскури прильнуть к его коже. Оно не нашло темной магии, но нащупало обрывки чар, такие же потрепанные, как бумага. Бэрбоун опустил руку. Обскури пыталось убедить его, что на пальцах осталась черная типографская краска. Подсовывало ему воспоминание из прошлого. Они уже проходили через это, но Криденс, наверное, вытер бы руку о мантию, если бы не другой кошмар его детства — наказание за испачканную одежду. Он разозлился и повернулся спиной к стене. — Я вырос в приюте в магловском Нью-Йорке. Моя приемная мать верила в существование магии, она создала общество новых охотников на ведьм, — обскур сглотнул, прогоняя из голоса дрожь. Дыхание вырывалось из груди и, должно быть, замирало в воздухе облачком пара. Сегодня было очень холодно. — Она заставляла нас раздавать листовки. В любую погоду я брал стопку и шел на улицу. Прохожие отмахивались от меня, ругались, обзывали бездельником и побирушкой. Люди в нашем квартале жили бедные и озлобленные. Я ненавидел листовки, ненавидел приют, «Второй Салем», и приемную мать. Ненавидел прохожих… Криденс не понимал, зачем все это рассказывает. Вряд ли Грейвс его слушал, но остановиться он не мог. Даже без напоминаний обскури Бэрбоун видел, что прошлое вторгается в настоящее. И дело было не только в исковерканных до неузнаваемости голосах, которые все еще доносились из сорок четвертого или сорок пятого. Переулок, маг, желание почувствовать себя нужным стали компонентами для зыбкой иллюзии. Криденс был близок к тому, чтобы поверить: ему снова семнадцать и у него есть шанс выбрать для себя иное будущее. Не то, где ему предстоит узнать, что он монстр, испытать упоительную радость разрушения, заставить безразличных безличных людей смотреть на него и бояться. Потом бежать и снова встретить Гриндевальда, уже в настоящем обличии, услышать сладкие речи, согласиться, но не потому что хочется, а потому, что больше не к кому идти. Бежать уже от Гриндевальда, найти Ньюта и Дамблдора, пытаться искупить вину, сражаясь за правое дело… — Вы можете сжечь эти чертовы обрывки? Грейвс отлепился от стены. — Нужно отойти дальше, — теплая рука легла на плечо Криденса. Второй раз за вечер до него дотронулись. Это прикосновение было другое, так касаются не чужого, а своего человека: уверенно, крепко, надежно. Бывший аврор повел Бэрбоуна к выходу. Криденс не сопротивлялся, доверившись Грейвсу. Они остановились на освещенной улице. Отсюда проулок казался узким темным провалом. Криденса смущало расстояние между ним и Грейвсом. Колдун был слишком близко и смотрел в лицо, а у него не хватало сил спрятать чувства. Только сейчас Бэрбоун понял, что вместо стерильного, безликого, больничного запаха от мага пахнет вербеной и еще чем-то свежим, похожим на мелиссу. У самозванца запах был слаще и тяжелее. Краем глаза он заметил движение: что-то мелкое и темное перебежало через улицу. Кошка? Обскури встрепенулось раньше хозяина, после ночной вылазки его сон был неглубок. Бэрбоун придержал тьму, не позволив поймать подозрительную тварь. Грейвс поднял палочку: зашуршала срываемая со стены бумага. В проулке закрутился огненный вихрь и почти тут же погас, разлетевшись черными хлопьями. — У вас есть портключ в «Фоксбридж»? — спросил колдун. Криденс кивнул: овальный серебряный медальон был самым дорогим его имуществом. В одной половинке хранился кусочек фотографии его дома, в другой — «Фоксбриджа». Артефакт не превращал человека в зыбкое облако, которое затем тянул через пространство, как иголка нитку. Он создавал разрывы, похожие на арки, проходить сквозь которые было совсем не страшно. Старый особняк встретил их тишиной, гости уже разошлись по своим комнатам. Домовые эльфы знали, что мастер Бэрбоун не нуждается в их помощи, и не показывались. Криденс повел Грейвса на кухню. Здесь было хорошо, от нагревшегося за день очага шло тепло. В шкафах зеленого цвета стояла медная и стеклянная посуда. Окно под потолком вместо занавесок почему-то закрывали веники из засушенных трав. Криденс предложил Грейвсу выпить какао, и колдун согласился больше из любопытства, чем из желания согреться. Бэрбоун достал ковшик, нашел в холодильном шкафу молоко, вылил немного и поставил на огонь. Бывший аврор внимательно наблюдал за ним. Персиваль хватался за любые новые знания, как голодный — за кусок хлеба. Он выглядел намного лучше, набрал мяса на костях. Вместе с болезненной худобой ушла и пугающая бледность. Теперь Грейвс чисто брился, а волосы зачесывал назад, из-за чего в чертах лица проступало что-то хищное, даже когда он приятно улыбался. Улыбаться бывший аврор научился быстро. Майкл был от него в восторге, как и все остальные: лекарь Уинслоу, алхимик Мадлок, Виттекер, Энни Аннероу и миссис Дор, учительницы, которые занимались с детьми, гостившими в «Фоксбридже». С недавних пор постоянные разглагольствования об очаровательном, любезном, остроумном мистере Грейвсе вызывали у Криденса желание врезать кулаком по стене. С Бэрбоуном бывший аврор не был ни очаровательным, ни милым. Большую часть времени Грейвс молчал, а разбуженный во время очередного ночного кошмара кричал своему избавителю «Убирайтесь!». Еще он ругался, орал, швырялся проклятиями. Кристаллы поглощали магию, но однажды обскур зазевался и пропустил удар в скулу. Было не столько больно, сколько обидно. В мире все делилось на категории, и люди тоже: одним доставались улыбки и ласковые прикосновения, другим — оскорбления и тычки. Криденс принадлежал к последним. Он смешал в миске сахар с какао и разбавил закипевшим молоком. Кухню заполнил запах шоколада. — Вы расскажете доктору Фермроузу о моих прогулках? — Нет, — обскур осторожно добавил смесь в ковшик, наблюдая, как молоко меняет свой цвет с белого на светло-коричневый, — но я хочу знать, что вы делали в Хогсмиде. — Гулял, зашел в паб, выпил кружку имбирного эля и съел кусок пастушьего пирога. Странно здесь готовят. — Откуда у вас деньги? — Криденс мог и не выворачивать шею, косясь на Грейвса через плечо. Колдун будто прилепил невозмутимое выражение лица на супер клейкое зелье. — Выиграл у Бартона в карты. Сайрус Бартон был одним из гостей «Фоксбриджа». Он не мог долго находиться на открытом пространстве и обычно весь день проводил в библиотеке, сгорбив свое длинное тощее тело и стараясь привлекать поменьше внимания. Криденс никогда не видел, чтобы этот парень читал. Видимо, он искал для себя место, как можно сильнее загроможденное мебелью. Ложка медленно двигалась по кругу, какао закручивалось в спираль. Казалось, все разумные мысли утекали в эту воронку. Бэрбоун не имел ничего против. Лучше так, чем раз за разом отбиваться от нападок собственной совести. — С вами все в порядке? — расстояние от стола до плиты Грейвс преодолел одним быстрым движением, застав Криденса врасплох. Обскуру захотелось схитрить, неуклюже дернуться, повернуться и вроде как ненароком задеть колдуна. Он понимал — это очень опасное желание, потому что одного случайного прикосновения ему будет мало. — Не надо, — резко сказал он Грейвсу, в то же время обращаясь к самому себе. — Не стойте за спиной, когда я что-нибудь делаю, это нервирует. — Хорошо. Персиваль вернулся на прежнее место. «А перед Майклом он бы извинился», — мысль уколола не хуже жала. Бэрбоун подумал, что еще Грейвс мог бы сделать, если бы находился наедине не с ним, а с Фермроузом. Отступил бы он или, наоборот, прижался бы всем телом, обняв за талию? Черт его знает. Колдун никогда не был женат, но это ничего не говорило о его пристрастиях. С такой же вероятностью он мог принадлежать к тому типу людей, которые ни в ком не нуждаются и любят одиночество. Ложка с резким звуком царапнула по дну. Криденс вытащил ее и стряхнул капли, выключая плиту. — О моих ночных кошмарах вы тоже никому не рассказали, ни Фермроузу, ни Дамблдору. Почему? — Какая разница, — Бэрбоун взял с полки две белые кружки, не особо красивые, но с толстыми стенками. Он предпочитал прочную посуду, потому что вырос в месте, где за разбитую тарелку могли исхлестать до крови. — Я хочу знать вашу выгоду. Вы ведь не просто так заботитесь обо мне. — Вас что-то не устраивает? — Криденс радовался, что ему есть, чем занять руки. Так было проще отвечать на неприятные вопросы. Хорошо бы эти проклятые кривые руки еще и не дрожали. Он ненавидел что-либо проливать, ронять или рассыпать. — Все устраивает. — Тогда скажите спасибо и радуйтесь, — обскур осторожно поставил кружки на стол. Какао ему расхотелось, придется пить через силу. Грейвс сел на соседний стул. Опять слишком близко, лучше бы Криденс отнес его кружку на другой конец стола. — Я хочу уйти из «Фоксбриджа», — колдун оценивающе понюхал напиток. Осознавал ли он, что иногда ведет себя как пес? — Сначала нужно найти хорошее, безопасное место, хотя бы на первое время. Я сомневаюсь, что те, кто подослали подменыша, оставят вас в покое. — Я понимаю, что не смогу жить свободно, — Грейвс старательно прятал свою злость, но та все равно выпирала наружу, как торчащий гвоздь сквозь половик. — Вы и здесь не в тюрьме. — Как сказать, — по лицу колдуна скользнула ранняя версия его приятной улыбки, та, что больше походила на оскал. — Дамблдор говорил, что в школе для меня найдется работа. —Это хорошо. — Скорее всего, жить я буду там же, под его присмотром. — Вас это устраивает? — Криденс осторожно глотнул. Какао еще не остыло, но ему нужно было отвлечься от чувства, будто он теряет нечто важное. — У меня есть выбор? — Я могу предложить вам пожить у меня, мой дом достаточно большой. Там не такая хорошая защита, как в Хогвартсе, но вам хватит. Некоторое время они смотрели друг на друга. От волнения в горле пересохло. Криденс собрал слюну и сглотнул. Какао помог бы больше, но теперь, когда он озвучил свое предложение, руки не просто дрожали, а тряслись. Он боялся взять кружку. Грейвс бы обязательно заметил, насколько сильно нервничает обскур, ожидая его ответа. — Фермроуз упоминал, что вы лишились магии на войне. — Это здесь при чем? — Как вы нашли меня в Хогсмиде, если вы не маг? Рядом был еще один наблюдатель? — Вы что, допрашиваете меня? Вспомнили свое аврорское прошлое? — Нет. — А если бы вспомнили, вы бы нам сказали? — Конечно, — Грейвс вызывающе ухмыльнулся. Криденс, наоборот, плотно сжал губы. Он чувствовал, что сейчас взорвется. Шуршание сыплющегося песка прокралось в его мысли. Оно становилось громче, настойчивее. «Не здесь. Не в «Фоксбридже», — твердо сказал он себе и уставился на сцепленные пальцы. Обскур хотел, чтобы этот разговор завершился сам собой, без его усилий. И его желание сбылось. В кухню впорхнула Мэдди. — Как вкусно пахнет! — ее голос звучал слишком звонко и жизнерадостно. Она будто пыталась сама себя подбодрить, как человек, который распевает шутливую песню, идя ночью по кладбищу. В мире за пределами «Фоксбриджа» у нее была скандальная репутация веселой вдовы, шлюхи и бессердечной вертихвостки. Узнав о том, что ее муж погиб в Арденнах, Мэдди пустилась в загул: вечеринки, безумные выходки, случайные романы, две попытки самоубийства, потерявшиеся среди музыки, звона бокалов и громкого смеха. Сюда ее привел старший брат пару недель назад. Ей не нужно было объяснять, что «Фоксбридж» — необычная лечебница и пациенты здесь не пациенты, а «гости». Ведьма с самого начала вела себя как богатая леди, приехавшая отдохнуть в дорогой отель. Мэдди ярко красилась, закалывала длинные рыжие волосы в замысловатые прически, носила модные платья, заигрывала с мужчинами. Она всегда выглядела веселой и немного легкомысленной. Всякий раз сталкиваясь с ней в коридорах, Криденс думал о птице, которая мечется по дому в поисках выхода. Мэдди села рядом с Грейвсом, картинно отбросила назад волосы, повела плечом так, чтобы пеньюар скользнул вниз. Криденса очень интересовала реакция колдуна на этот спектакль: задержит ли он взгляд на ее груди, выглядывающей из низкого выреза кружевной ночнушки? Обскур украдкой посмотрел на Грейвса и попался. Бывший аврор едва заметно ухмыльнулся, а Бэрбоун окончательно забрался в свою раковину. Это было привычно. Там он прятался почти все время, пока другие крутили любовь, болтали, развлекались. Наружу он выбирался только тогда, когда его задевали за живое. Обидчику Криденс отвечал бойко, не стесняясь быть грубым, но лучше бы он умел шутить или рассказывать интересные истории. Может быть, в таком случае флиртовали бы с ним, а не с Мэдди Ладдок. — Угостите меня? Я соскучилась по вкусу какао, — ведьма улыбнулась пухлыми губами, махнула длинными ресницами. — Пожалуйста, — Грейвс придвинул к ней свою кружку. — Я его не пробовал. Не будь Криденс взвинчен, как цена на табак во время войны, он бы воспринял их невинный обмен репликами менее болезненно. В горле будто застрял осколок, который во чтобы то ни стало нужно было протолкнуть внутрь, пусть и расцарапав себе все что можно. Хотя лучше есть стекло, чем в очередной раз видеть, что твоя забота никому не нужна. — Это будет нечестно, — Мэдди по-хозяйски накрыла ладонь Грейвса своей. — Давайте я с вами поделюсь. Криденс одним глотком допил остатки какао, встал и отнес кружку в мойку. — Нам пора. Мэдди жалобно посмотрела на него. — Разве нельзя посидеть еще немного? — Мистер Бэрбоун прав, уже поздно, — Грейвс высвободил свою руку. — Но мы встретимся завтра? Криденс почти выбежал из кухни. Он не хотел знать, о чем они в конце концов договорятся. Грейвс догнал его достаточно быстро, и на улицу они вышли вместе. Люмос осветил дорогу, свет чуть расплывался, отражаясь от мелкой мороси. Обскур шагал споро и не смотрел под ноги. Промочил ботинки, испачкал брюки и с унылым безразличием подумал: будь он поумнее, давно бы перестал ждать от жизни чего-то хорошего. — Мистер Бэрбоун, — Грейвс остановился. — Лучше отправляйтесь домой. Вам нужно выспаться. — Со мной все в порядке, — Криденс повернулся к колдуну. — Спасибо за заботу. Обскур подозревал, что его хотят сплавить куда подальше. Может быть, Мэдди Ладдок пообещала тайком заглянуть в гости. Она уже проделывала нечто подобное. — Вы того и гляди сорветесь. — Не сорвусь, — возразил Бэрбоун, но вопреки словам голос звучал громко и совсем не спокойно. — Вы спите не больше моего. — Вы не пьете кучу стимулирующих зелий, — Персиваль хмыкнул. — Вы всерьез предлагали пожить у себя? Понимаете, сколько будет беспокойства? — Прекрасно понимаю, — Криденс опустил взгляд, в свете Люмоса мокрые грязные булыжники блестели серебром. — Сейчас у вас есть шанс избавиться от меня, переложить ответственность на других. — Я не избавляюсь от людей, — Криденс посмотрел на Грейвса и прочитал на его лице что-то похожее на сочувствие. — Мистер Бэрбоун, вы не в лужу дерьма лезете, а в проклятый океан. — Этим вы меня не испугаете, — обскур усмехнулся. — Тогда я приму ваше предложение. — Вас не смущает, что я буду за вами присматривать? — В моей жизни были надзиратели и похуже. — Как хотите, — Бэрбоун сунул руки в карманы. Он слишком вымотался, чтобы обижаться. Оставшийся путь до гостевого домика они прошли в молчании.

***

Ночь выдалась спокойной. Криденс проснулся в седьмом часу, как раз когда Грейвс собирался на пробежку. Обскур вышел в коридор и уставился на колдуна осоловевшим взглядом. — Выглядите лучше, — сказал Персиваль без издевки. Хотя по утрам детектор иронии мог давать сбои. — Кошмаров сегодня не было? — Нет, — колдун застегнул молнию до самого горла. Коричневый спортивный костюм был неновым, но выглядел теплым. Криденс понятия не имел, где Персиваль умудрился его достать. — Вы спали сегодня? — Какая разница. Иногда от бессонницы может быть больше пользы, чем от сна. Увидимся позже, — добавил Грейвс, уже спускаясь по лестнице. — Там мокро и холодно, — с опозданием сообразил Криденс, — не лучшая погода для бега. — Ничего страшного. Обскур быстро привел себя в порядок и отправился домой через портал. Оказавшись в своей кухне, он огляделся, будто чужак. Небольшой стол расположился у окна, рядом три стула, Бэрбоун порадовался, что в свое время не убрал лишние. Под окном почти над самым краем стола висела железная мясорубка. Деревянный шкаф прижался к стене, верхние дверцы были распахнуты — видимо, Криденс не закрыл их до конца. Странно, что маленькие дверцы внизу, под выдвижным ящиком, тоже открылись. На полках пылилась старая посуда: несколько белых с синим тарелок и кружек, два больших блюда, жестяные ковшики разных размеров да керамический чайник. Все это вместе с мебелью досталось Бэрбоуну от прежних владельцев. Плита выглядела так, будто вот-вот завалится, изогнутые бирюзовые ножки казались слишком хрупкими для своей ноши. Помимо конфорок и духовки у нее были еще всякие шкафчики: два наверху, от них отходила громоздкая железная труба, и два внизу, сбоку от духовки. В свое время Криденс убил несколько часов на то, чтобы вернуть агрегату относительную белизну, особенно железке, которая защищала стену от жира и прочих брызг. Бирюзовые вставки выглядели как новые, а вот остальное осталось скорее серым, чем белым. К деревянным доскам стен крепилась разная кухонная утварь. Баночки со специями теснились на узких полочках. По уму их надо было выбросить, но Криденсу кто-то сказал, что пряности не портятся. На противоположной стене висели детские рисунки — подарки от маленьких «гостей» Фоксбриджа. Мойка притулилась с другого конца узкого разделочного стола, слишком далеко от плиты и от обеденного стола. Хотя для умелой ведьмы расстояние не составляло проблемы: один взмах палочки — и посуда перемещалась туда, куда ей было нужно. Бэрбоун думал о перестановке, еще ему бы хотелось научиться готовить что-нибудь сложное, но вечно не хватало времени. Да и смысла стараться только ради себя он не видел. Вот и сейчас обскур повесил мантию на крючок и подошел к холодильному шкафу, прикидывая, чтобы состряпать на скорую руку. Потом следовало взяться за уборку: протереть пыль там, где она слишком нагло лезла на глаза, убрать с прохода коробки и всякое барахло, приготовить комнату. Все лишнее из маленькой спальни он вынес, вымел сор, но не мешало бы помыть пол и купить постельное белье. Где-то в многочисленных ящиках и чемоданах хранилось много постельного. Недавно Криденс даже отложил стопку относительно хорошего, но она куда-то делась. Вещи в его доме постоянно кочевали с места на место. Вот уже год обскур разбирал, выбрасывал, отдавал или рассовывал по шкафам доставшееся ему добро, но конца и края уборки было не видать. В любом случае, мистеру Грейвсу вряд ли понравится спать на старых, пусть и чистых простынях, он ведь не Бэрбоун… Тревожные чары звякнули, когда Криденс разбивал яйца на сковородку. Часть скорлупы попала в яичницу. Резкий дребезжащий звон напомнил о колокольчике, который созывал сирот на обед. И тело вздрогнуло. Обскури насторожилось: незваные гости — это не к добру. Криденс выключил плиту. Отмахиваясь от нехороших предчувствий, он пошел к двери и открыл ее, хотя это было не очень умно. По садовой дорожке к дому направлялся невысокий азиат. Бэрбоуну он сразу не пришелся по душе. Ему никогда не нравились люди, которые всем своим видом старались показать, что они лучше других. Незнакомец поднялся на крыльцо и холодно улыбнулся: — Здравствуйте, мистер Бэрбоун. Я Джереми Саркрам. Криденс удивился. Он совсем по-другому представлял начальника американских авроров. Ни имя, ни фамилия не вязались с внешностью типичного самурая, антигероя пропагандистских плакатов: надменного, холодного, с острым, неприятным взглядом. Странно, что такой человек сумел сделать карьеру в то время, когда его страна воевала с Японией. Наверное, Саркрам все же был китайцем, но в данной ситуации это не имело значения. Бэрбоун пригласил гостя войти. — Не возражаете, если мы побеседуем на кухне? — Как вам будет удобно, — отозвался Саркрам, невозмутимо обходя нагромождение коробок в прихожей. Криденс выругал себя за то, что слишком долго откладывал уборку. Он окинул себя взглядом: поправил рукава и застегнул верхнюю пуговицу вязаной жилетки. Эти простые действия придали ему уверенности. Аврор обошел кухню и встал рядом со столом. Криденс еще раз его оглядел: равнодушное лицо, острый нос, темно-карие, почти черные глаза, дорогой костюм. Красная окантовка на воротнике и обшлагах рукавов мантии была единственной броской деталью во всем облике колдуна. — Я не думал, что вы придете ко мне домой. — Я хотел встретиться с вами лично, там, где никто не помешает нашему разговору. Сожалею, что не предупредил вас о своем визите, — голос Саркрама звучал дружелюбно, но со скрытой издевкой. — Боюсь, я помешал вам спокойно позавтракать, — он мотнул головой в сторону плиты. — Ничего страшного, — Криденс согнал с лица хмурое выражение и вежливо улыбнулся. — Хотите чаю? — Нет, спасибо. Лучше перейдем сразу к делу. В своем письме вы упомянули некий инцидент, случившийся с моим бывшим начальником, и высказали предположение, что мои люди к этому причастны. Вы ждете, что я развею ваши подозрения? — Мне нужно лишь одно: чтобы мистер Грейвс был в безопасности. Можете наблюдать за ним, как наверняка наблюдаете сейчас, но никогда не пытайтесь причинить ему вред, — Бэрбоун старался придерживаться того же ровного официального тона, что и Саркрам. — Вы мне угрожаете? — глаза Саркрама злобно сузились. — Предупреждаю. — Мистер Бэрбоун, вы бросаете вызов не мне, вы бросаете вызов великой державе. Думаете, вы достаточно сильны, чтобы наживать себе настолько могущественных врагов? — Я не думаю, я знаю. — Обскури, — медленно, нараспев протянул аврор и ухмыльнулся. — То, что я слышал о нем, похоже на страшную сказку. В вашу силу не поверишь, пока не увидишь собственными глазами. Правый глаз аврора сверкнул, будто стекляшка, поймавшая солнечный свет. Пламя, вспыхнувшее внутри зрачка, выпрыгнуло наружу, вытянулось змеей. Коснувшись пола, оно обратилось в косматого пса с львиной головой. Криденс не испугался. Обскури застыло, и все чувства замерли вместе с ним. А потом оцепенели мысли, как будто он привычно посмотрел в чашку и вдруг увидел целый океан, который сам же туда вылил. У его паразита было то, чего не было у других обскури, — долгие годы, чтобы расти и копить силу. Бэрбоун понимал, что вот-вот случится неизбежное: океан выплеснется наружу и поглотит все вокруг. Криденс сопротивлялся: не закрывал глаза, не поддавался желанию первым исчезнуть во тьме, а наоборот, цеплялся за реальность. Его взгляд сосредоточился на картинке, которая висела прямо над плечом Саркрама. Сам аврор его не заботил. Мир сжался, перед глазами остался лишь клочок бумаги. Бэрбоун не мог допустить, чтобы мутная пелена закрыла этот последний кусочек. Он пристально всматривался в яркие пятна, пока они не превратились в двух котов, стоящих друг напротив друга, задрав хвосты. Коты были нарисованы неумело, но от души. У одного туловище походило на рыжую сардельку, у другого — на черную картофелину. Усы, как и лапы, торчали в разные стороны, вздыбленная шерсть напоминала драконий гребень. Зверюги мерили друг друга свирепыми взглядами. Лиззи, юная художница, говорила, что они пырились. Криденсу пришло в голову, что они с Саркрамом ведут себя как те два кота: встали друг перед другом и пырятся. Он фыркнул. Собственный смешок показался ему настоящим чудом. Появилась надежда, что он выдержит. — Что вас рассмешило? — спросил аврор. Его голос звучал ровно, но сквозь загар проступила бледность. — Рисунок у вас за спиной, — тьма отступала, и к Бэрбоуну возвращались человеческие ощущения. Недоумение на лице Саркрама выглядело забавно. Аврор переместился чуть вбок и осторожно скосил глаза, стараясь не выпускать обскура из виду. Не будь Криденс разгрызен и высосан, как мозговая кость, он бы усмехнулся. И наверняка нажил бы себе заклятого врага. — Тот, где два кота. Никого не напоминает? Саркрам наморщил лоб и, наконец, сообразил. Огненный пес вдруг скрутился, будто желая укусить себя за хвост, уменьшился до крохотного язычка пламени и вернулся обратно в глаз колдуна. — Вы крепче, чем кажетесь, — сказал аврор, подразумевая: «Ты слишком страшная тварь, но подожди, я еще найду способ с тобой разделаться». На секунду Криденса взяла злость: проучить бы этого мальчишку, который решил, что, если он умеет играть с огнем, то может задираться с тьмой. Они с Саркрамом были ровесниками, но из-за обскури внутри Бэрбоун чувствовал себя старше Николаса Фламелля. Колдун подошел ближе. При всех своих недостатках, он был смелым. — Мистер Бэрбоун, вы защищаете не того человека. Вы решили, что я выпустил фантома, чтобы напугать вас. Не совсем. Персиваль Грейвс был моим наставником, и это, — Саркрам коснулся уголка правого глаза, — его подарок. Я хочу, чтобы вы представляли, что он делает с людьми, которые ему доверяют. Он темный человек. Мы с вами сражались против Гриндевальда, но я не могу сказать того же о своем бывшем начальнике. Никто не знает, остался ли он верен своей стране или предал нас. Саркрам сделал паузу, но не для того, чтобы Криденс мог возразить, а чтобы подчеркнуть значимость своей следующей фразы. — Меня мало волнуют дела двадцатилетней давности, мне важнее знать, что за возвращением Персиваля Грейвса не стоят бывшие сторонники Гриндевальда. Мои люди будут следить за ним столько, сколько потребуется, и, если мои подозрения подтвердятся, они примут необходимые меры. Не мешайте нам, мистер Бэрбоун. Мы действуем в ваших интересах. Выпроводив незваного гостя, Криденс привалился спиной к двери. Ему нужно было многое сделать: решить стоит ли рассказывать о визите американского аврора Грейвсу или Дамблдору, найти способ побольше выяснить о Саркраме, понять, говорил ли тот правду или врал во благо своей страны, а может, ради личной выгоды, отработать день, прибраться в доме… В затылке пульсировала боль, тупая, навязчивая, паразит ожил, потянулся к ней. Криденс зажмурился. Сколько еще это будет продолжаться? Они с обскури боролись не на равных: тьме было достаточно один раз сорваться с цепи, а ему приходилось удерживать ее каждый час, каждую минуту своей гребаной жизни.