Нам никогда не хватает любви

Криденс не любил, когда утро начиналось с суеты. Он вставал пораньше, давая себе время на чашку чая. Пока чай остывал до приятной температуры, обскур просыпался окончательно. Обрывки видений, приходивших к нему ночью ныряли в темную полынью, которую затягивало льдом до следующей его отключки. И тогда можно было перебираться в новый день. В то утро он немного изменил ритуал: заварил чай, взял чашку, но вместо того чтобы остаться в кухне, поднялся на второй этаж. Длинный деревянный балкон, если смотреть на дом снаружи выглядел, как слишком пышный воротник на строгой мантии. Сланцевая крыша перетекала в навес, защищавший от дождя. Перила, как и толстые опоры, были выкрашены мшисто-зеленым. От старых хозяев осталась деревянная скамейка с высокой спинкой. Она стояла перед окном комнаты, которая раньше служила детской. Криденс сделал из нее кабинет: перенес туда книги, как свои, так и доставшиеся ему вместе с домом, поставил стол и стул. Иногда отвлекаясь от работы, он бросал взгляд в окно на ту самую скамейку. Сзади на верхней перекладине спинки поблекшие кособокие щенята бежали за когда-то яркой оранжевой юлой. Криденс сел и пристроил кружку рядом с собой. Плотнее запахнул мантию, защищаясь от промозглого осеннего холода. Дождь тихо стучал по черепице. Звук усыплял. Вода, сбегающая вниз тонкими струями, завораживала. Бэрбоун протер глаза, подумал, что Персиваль должно быть еще спит. И сам с трудом подавил зевок. Он не сразу заметил воробья, потерянно жмущегося к опоре. По старой привычке обскур носил в кармане мантии блокнот и карандаш. Он не знал, получится ли у него сохранить на бумаге ощущение осенней серости, холода, изолированности, утраты очередного лета, но решил попробовать. Птица повернула к нему голову, будто чувствуя, что ее рисуют, а может, наблюдение за странноватым человеком помогало ей скоротать время. Карандаш шуршал по плотной шершавой бумаге, прилежно воспроизводя узор на воробьиных перьях. Криденс в очередной раз убедился, когда начинаешь всматриваться в нечто привычное, оно вдруг оказывается интересным и даже причудливым. Так же он опять пожалел, что не брал с собой цветных карандашей, но это было бы слишком глупо. Грейвс проскользнул на балкон тихо, будто туманом просочился. Вот только обскури уловило бы вспышку магии. - Можно? Криденс кивнул, и Персиваль примостился рядом. - Как живая, - тихо сказал он. В Фоксбридже Криденс пытался научить колдуна рисовать, но Грейвсу больше нравилось наблюдать за тем, как рисуют другие. Хотя созерцательность была не в его характере. Вполне возможно, что и в это утро он какое-то время молча следил за художником, и заговорил только после того, как Бэрбоун закончил. Персиваль перевел взгляд на воробья, тот сидел, нахохлившись, ему не было дела до странных людских увлечений. - Вы талантливы. - Нет, - Криденс поспешно отказался от похвалы, будто она кусалась. – Я обычный самоучка-любитель. Начал рисовать во время войны и немного намастерился. Это успокаивало. Тогда слишком многое терялось, разрушалось, исчезало без возврата. И хотелось удержать… Голос дрогнул. Бэрбоун заговорил о личном, хотя не собирался. Грейвс был хорошим слушателем, что часто играло с его собеседником злую шутку. - В общем, считайте это суеверием, которое переросло в привычку. - Вы не рисуете людей. - Я не настолько талантлив, - с усмешкой Криденс закрыл блокнот, оставив карандаш между страниц, и убрал в карман. - К тому же, для меня нарисовать человека значит согласиться с тем, что он может уйти. Колдун посмотрел на него так, будто Бэрбоун был очень сложной загадкой. Обскур, смущенный, опустил глаза. Персиваль вышел босиком, он легко переносил холод. Зато Криденс поежился за двоих. Поборол желание коснуться. Его все еще сковывало множество запретов. Бэрбоун взял холодную кружку. Грейвс накрыл его ладонь своей, магия согрела остывший чай. - Спасибо. - Не за что, - Персиваль убрал руку. Он не выглядел отдохнувшим. Всю ночь перебирал детали плана проникновения в посольство? Прикидывал, что может пойти не так? Представлял, что будет, если американские маги поймают обскури? - Не бойтесь, - Бэрбоун попробовал его успокоить. - Я вытащу оттуда всю нужную информацию. - Себя вытащите, Криденс. Обскур кивнул, понимая, что дает обещание, которое обязательно должен выполнить. - Пора готовить завтрак, скоро на работу, - сказал он. Больше любовники о посольстве не говорили. За эту неделю они не раз обсудили все пункты плана. Осталась самая малость - пойти и сделать. *** Грейвс вошел в посольство через главный вход, который выглядел и ярко и грозно. За красоту отвечали флаги, за устрашение – хмурые львы, сидевшие слева и справа от темной двери. Обскури и его хозяин проскользнули своим путем. Колдун оказался в круглом фойе, отделанным мрамором, его тайные спутники влились в сознание магического здания. Двое охранников с непроницаемыми лицами двинулись к Персивалю, один забрал палочку, второй сотворил дрожащее облако из чар. Грейвс шагнул туда, позволив магии себя обыскать. Дом тоже заметил нового посетителя, потянулся к нему невидимыми для людей паутинками, ища лазейку в чужое сознание, но легилимент наглухо закрылся от липкого любопытства. Поставленный заслон распалял интерес, магические здания любили секреты. Персиваль направился к ведьме в черной официальной мантии, внимание Дома метнулась следом. Нити крутились вокруг, как голодные, хватались, обвивались, соскальзывали. Криденсу нельзя было этому мешать, он подавил страх. Колдун и служащая посольства углубились в лабиринт коридоров. Обскури вступило на тонкую магическую паутину. Осталось незамеченным. Паутина была поглощена желанием по тихому расколоть Персиваля Грейвса, украдкой просунуть хотя бы один из своих мерзких отростков в чужую душу. Нити дрожали, обрастали уродливыми вздутиями, похожими на капли древесной смолы. Обскури прильнуло к самому яркому. Криденс сосредоточился на содержимом пузыря. Не то. Внутри хранился недавний визит Грейвса в посольство, колдун решал вопрос с документами. Обскури осторожно поползло к следующей капле. Магия коснулась магии, магия впитала магию, проделав лазейку, чтобы хозяин мог проскользнуть в прошлое. Настольная лампа очертила тусклый круг света. На самом его краю сбоку от стола стояли двое: низкий плотный мужчина и высокая смуглая женщина с блестящими черными волосами. Она передала мужчине шкатулку. Обскури уловило присутствие магии Персиваля Грейвса. - Вы убьете его? – спросила ведьма. - Мы - не палачи. Мы уважаем человеческую жизнь ровно в той же степени, что и вы. Женщина стерпела сарказм. Обскури выцедило из воспоминания слабые отголоски магии незнакомца. Криденс запомнил круглое плоское лицо с большим ртом, но маленькими глазами. Оно могло быть фальшивкой, однако жизнь научила Бэрбоуна хвататься за любую зацепку. Даже волшебники повторяются и даже лучшие из них допускают ошибки. - Когда вы выполните свою часть сделки? - голос Серафины дрогнул. - Уже выполнили. Собеседники были скупы на слова, и Криденс не сумел понять, какую именно форму в этот раз приняли тридцать сребреников. Обскури отлепилось от воспоминания, по хищному тихо подобралось к следующему темному, старому. Бэрбоун заглянул туда. Коснулся сознанием картинки: двое мужчин перед камином. Разговаривают. Смеются. Пьют. Пожилой толстяк путано рассуждает о шансах какого-то Хьюмита на переизбрание. Грейвс задумчиво качает в руке пузатый стакан. Колдун выглядит лет на тридцать пять, волосы - темные, седина только на висках. Криденс хотел бы задержаться, послушать их разговор. Для Персиваля была важна любая информация о прежней жизни, той самой разбитой, как хрупкая ваза, и раскиданной по миру. Но время поджимало. Обскури вернулось к магической нити. Паутина гудела, дом жадно поглощал разговор Саркрама и Грейвса. Бэрбоун поймал обрывок, говорил бывший ученик и в его голосе нет нет да проскакивало прежнее почтение. - За два дня до того вас нашли, произошел один инцидент. Два молодых аврора патрулировали район старой бойни и случайно наткнулись на трех колдунов, совершавших подозрительное магическое действо. Завязалась потасовка: младший аврор Дьюи погиб на месте, его напарник Стрекорски скончался в больнице. Двое оккультистов были убиты, причем одного добил его же соратник, который успел скрыться до прибытия нашего подкрепления. Мы не смогли установить личности преступников, а так же разобраться в том, какой ритуал они проводили. Сначала я не связал то происшествие с вашим внезапным возвращением... Бэрбоун понимал, сделки вроде той, что заключили бывший и нынешний начальники американских авроров, завязаны на обет молчания. Чары виснут на губах, как замок, и тайны остаются недоступными для посторонних, вроде Криденса. Но обскур наступил любопытству на горло, время поджимало все сильнее. Может быть потом… А пока снова в прошлое, в очередной разговор Саркрама и одного из его подчиненных. Запомнить лицо. Считать обрывки магии. Подхватить нить торопливого рапорта. - Источник уверен, что память к объекту не вернется. Он не готов дать стопроцентной гарантии, но основываясь на… - речь колдуна звучала так, будто ее сначала расчленили, а потом заново сложили вместе, как труп сказочного героя. Вот только побрызгать оживляющим эликсиром забыли. - Хорошо, - оборвал его Саркрам, узкие глаза смотрели поверх плеча докладывающего, пальцы вертели пузырек. Обскури опознало содержимое: кровь и магия. И то и другое принадлежало Персивалю Грейвсу. – Продолжайте наблюдение. Криденс подозревал, что в Фоксбридже был крот. Возможно, нужное имя всплыло бы среди пустых слов, если бы он позволил обскури встряхнуть воспоминание. Игра не стоила свеч, крот вряд ли был посвящен в планы американца, а Дом мог почувствовать чужаков. Бэрбоун принял решение не рисковать. «Тише, мыши», - тьма поддержала хозяина. Звонкое хихиканье еще некоторое время мухой кружило среди его мыслей. Они бросились к другому воспоминанию, нырнули в него слишком быстро, чтобы Криденс успел испугаться желтого блеска, подумать о набухшем гнойнике. Внутри было, как в наглухо закрытой комнате, раскаленной летним солнцем. Все из-за медиума. Она, голая, лежала на сером матрасе. Тело - как у ребенка: маленькое, худое, с едва наметившейся грудью, лицо – как у старухи. Ноги сдвинуты, руки вытянуты по швам, кости выпирают под бледной кожей уродливо и болезненно. Медиум вызывала жалость и в то же время страх. Ее сила давила. Обскури приспособилось быстрее хозяина, тот слишком много думал и все пропускал через себя. Кончики седых кос были погружены в плоские чаши. Искаженное восприятие размазало по гладкому серебру свет от расставленных по кругу свечей. Саркрам переступил через огненную границу, наполнил одну из чаш дымящимся зельем. Коса изменила цвет с белого на красный. Колдун прошептал длинное заклинание на латыни и отступил обратно, там его ждал похожий на гору мужчина. Секунду другую Криденс верил, что аврор спрячется за массивной спиной. Напряжение росло. Медиум распахнула глаза, комнату тряхнуло. Эхо того давнего всплеска испугало Бэрбоуна. В этот момент обскури из паразита превратилось в его щит. - Колдун с багровой тенью, - произнесла медиум ясно и звонко, - багровая тень переоденется в белое. Она – невеста. Ее поведет к жениху потерянный и соединит их на пороге жизни и смерти. Воспоминание вытолкнуло их, но обскури вместо того, чтобы вскрыть следующую каплю янтаря, нырнуло в стену. Оно устремилось вниз в подвал, просачиваясь сквозь нити магии. Паразит действовал неслучайно. Медиум все еще была здесь, и тьму влекло к ее силе, а Бэрбоун… Бэрбоун хотел понять, почему Саркрам держит при посольстве ясновидицу, нарушая британские законы. Подвал выглядел грязным. Впрочем, заключенному в живую тьму все казалось замаранным, как если бы злые мысли и поступки оставляли после себя копоть. Голая медиум по прежнему лежала на матрасе. Вряд ли она чувствовала холод. Ее сознание и реальность разделяла пропасть размером с Большой каньон. Сила спала, серебряные чаши пустовали. Мужчина-гора, хранитель, нянька и тюремщик в одном лице, водил по выступающим ребрам влажной губкой. Тяжелая рука спустилась ниже, замерла между худых ног. Обсури поглотило отвращение Криденса, но что-то все равно изменилось. Дом охватила тревога. Живая тьма устремилась обратно наверх, хозяину пришлось довериться ее инстинктам. Иначе человеческий разум потерялся бы на чуждой ему территории. Они отыскали Саркрама и Грейвса, убедились, что с Персивалем ничего не случилось. Колдуны стояли напротив друг друга, возможно, они как раз собирались пожать руки на прощание. По стеклу большого овального зеркала побежали трещины, которые сложились в грубое подобие глаза. В центре на месте зрачка открылась черная дыра. Потянуло холодом, Грейвс обернулся. - Вас зовет ваша бездна, сэр, - усмехнулся Саркрам. Персиваль шагнул к зеркалу. Пустота в его глазах леденила душу Бэрбоуна. - Да, ты бездна, но не моя, - выплюнул колдун в черноту. Криденс рванулся к любовнику, обскури потянуло в другую сторону. Воспользовавшись тем, что хозяин ослабил контроль, вынесло его из комнаты, из здания, метнулось на другую улицу. Бэрбоун уже в человеческом облике шлепнулся на мокрую после дождя крышу. Будь скат чуть круче, он бы пожалуй съехал вниз. Переход притупил ощущения, но не эмоции. Паника бушевала, и даже хорошо, что тело было как ватное, иначе обскур непременно бы дернулся и все таки свалился с крыши. Растерянность сменилась решимостью вернуться. Он вдохнул, легкие не ответили, обскури заполнило грудную клетку. Власть Бэрбоуна над живой тьмой была властью укротителя над диким зверем. Не больше и не меньше. Но решимость сломалась не об стремление паразита избежать неприятностей, а об ловко подкинутые в сознание слова «Себя вытащите, Криденс». Они с Грейвсом решили, что никто не должен засечь обскури. Бэрбоун обещал любовнику выбраться из посольства. Когда мысли немного прояснились обскур рассыпался темным пеплом, который почти сразу же стал бесцветным, растворившись в серой хмари дня. Он снова направился к Дому, но не ломать, крушить и драться, а разведывать, наблюдать и что самое паскудное ждать. Тяжелые двери выпустили Персиваля Грейвса будто с неохотой, зато целого и невредимого. В этом чутью паразита можно было верить. Колдун огляделся, обскури едва заметное застыло в нескольких шагах от него, ближе Криденс не подпустил. Грейвс спустился с крыльца. Палочка появилась в его руке будто из ниоткуда и рассекла воздух. Магия свернула тело колдуна в серебристую спираль, которую затянуло в открывшуюся прореху. Обкури устремилось следом, ему как и хозяину не терпелось попасть домой. Криденс опять перекинулся неудачно, не удержался на ногах и упал на пол. Персиваль помог подняться. - Все нормально? - Да, а вы как? Что случилось в… - начал Бэрбоун, но потом вспомнил, что ответа не получит. Новую фразу подсказало ощущение угольной пыли, осевшей в горле и легких. – Давайте, я заварю нам чаю и расскажу все, что узнал, или может вам нужно что-нибудь покрепче. - Нет, чай будет в самый раз. Спасибо, - Грейвс отпустил его плечо, и они пошли на кухню. *** Увиденное было пересказано, портреты нарисованы, мысли обговорены, шаги, неуверенные, как у слепого, намечены и Криденс больше не мог игнорировать тварь, голодно распирающую грудную клетку. - Простите, я поднимусь в свою комнату. Отдохну немного, - он деланно улыбнулся, поспешно вставая из-за стола, боясь быть пойманным на крючок неудобного вопроса, удержанным жалостью и беспокойством. Лестница плясала перед глазами, и Бэрбоун их закрыл. Поднимался он, крепко держась за перила. Стук крови в висках сменился требовательным шуршанием сухого песка. Ощущение гладкого дерева оборвалось. Криденс открыл глаза, коридор будто напрыгнул, втягивая в себя. Шепотки, шепотки, шепотки. В голове, будто кладбище заговорило. Рука нащупала стену. Лучше бы его тошнило. Все лучше, чем жуткая мертвечина внутри. Криденс хотел бы описать, какого это погружаться в магию, растворяться в ней, но он не дружил со словами. Из-за невозможности хотя бы в разговоре разделить свой опыт с другими обскур чувствовал себя еще более одиноким и чужим. Комната тонула в темноте. Если в коридоре светильники зажигались, реагируя на движение, то здесь нет. Бэрбоун сел на пол, привалился спиной к двери, он не помнил, как закрывал ее, но очевидно все же закрыл и при том плотно. Паразит вбросил в мысли хозяина слова любовника. «Вы – мой», - сказал ему Персиваль, заронив надежду. Обскури ненавидело надежду. Оно подкатило к горлу, душило, пока Криденс не признал: «Не его, твой. Никто не будет ближе тебя. Никто не примет меня. Я буду одинок». Обскури слушало и питалось. Бэрбоун не мешал, сытая тьма была послушнее. Он расковыривал старые раны, выдавливая боль. Когда его называли орудием, внутри все молчало, соглашаясь, когда ему говорили «Вы – мой», он путался и сомневался. Боялся за Грейвса. Мертвецы всплывали в мыслях, обскури добавило к ним еще одного. «Не спасешь, не защитишь». Бэрбоун сжался в тисках этих двух предсказаний. Все было безнадежно. Обскури жрало, заглатывало, тяжелело. Шелест стихал. Тело возвращалось к привычным ритмам: вдох-выдох, систола-систола-диастола. Самое главное было пережить момент, когда тварь насытится и уснет, оставив хозяина с чувством, что тот всего лишь корм для паразита. Криденс стиснул кулаки, уперся лбом в согнутые колени и приготовился остановить трапезу. Магия вторглась незваная, прервала уединение, которое должно было принадлежать только двоим: обскури и его хозяину. Обернулась человеком. Тьма взъярилась, пальцы рассыпались черным порошком. Бэрбоун одернул. Успел. Не подпустил. Обскури затаилось. Напоследок оно получило самый вкусный страх и не ушло обиженным. - Зря вы это, - Криденс вытолкнул слова с усилием, будто преодолевая Силенсио. - Вам нужна помощь, - Грейвс не спрашивал, утверждал. Где-то над их головами затеплился Люмус. Слабый. Криденс плотнее зажмурился. Он не был уверен, что белая пелена исчезла совсем, не хотел, чтобы любовник ее видел. - Все в порядке, - сказал он и горько добавил, на молчание уже не осталось сил. – Это просто кормежка. Боль, гнев, страх, вина - пища для обскури. Если я не дам их ему, то не смогу контролировать. Помочь здесь ничем нельзя, Персиваль. Меня не вылечить потому, что обскури – не болезнь, не проклятие, не криво сросшаяся кость. Мы – неразделимы, вместе выживаем и вместе сдохнем. Криденс открыл глаза. Грейвс сидел рядом на корточках. Обскур посмотрел на сжатые губы, поймал злой отчаянный взгляд. Ад беспомощности был ему знаком. - Это ничего… с этим можно свыкнуться. Колдун придвинулся, встав на колени. Теплая ладонь коснулась щеки Бэрбоуна, тот подался вперед, прижался лбом к его лбу. - Мне не трудно, - обскур заговорил снова, желая компенсировать причиненное беспокойство. – Не волнуйтесь за меня, лучше поужинайте и отдохните. Грейвс хмыкнул, задел губами губы Криденса то ли случайно то ли намеренно. - Пропущенный ужин это, конечно, великая беда. - Не великая, но беда, - Бэрбоун упрямился. – Давайте приготовлю омлет с жаренной картошкой. - Не торопитесь, - Персиваль перехватил его поперек спины правой рукой, будто боялся, что любовник потеряет сознание. - Я - в порядке, все уже прошло, - Криденс не солгал, но не добавил: «Благодаря вам. Ваше присутствие дает мне силы и чертов смысл». У Грейвса хватало своих забот. Ему не нужны были лишние обязательства.