Нам никогда не хватает любви

Дамблдор собрал их в своей гостиной. Возможно, он рассчитывал, что контраст с серой голой комнатой для допросов сделает разговор доверительнее. Да здесь было уютно: толстый ковер теплого бордового цвета, обшитые деревянными панелями стены, картины с магическими зверями и удобные кресла, расставленные вокруг круглого стола... За окнами было яркое весеннее утро. Криденс не ошибся, его допрашивали почти сутки. Три разных дознавателя, одинаковые вопросы. В перерывах водили в туалет, приносили дрянной кофе и суховатые сэндвичи, спать не давали, оставляли в той же комнате наедине с мыслями. Помариновав, начинали долбить снова. Секретная служба не имела полномочий допрашивать Саркрама или Грейвса, поэтому насела на Бэрбоуна. А потом вместо очередного дознавателя пришел Дамблдор и они перенеслись в Хогварст. Криденс прислонился к стене рядом с камином, остальные расположились за столом. Профессор, точнее господин директор (старик Диппет умер в конце зимы), сел лицом к двери, толстый круглолицый колдун, которого Дамблдор панибратски звал Чести, выбрал место слева от него, Персиваль Грейвс — справа. Саркрама не пригласили. Бэрбоун опустил голову, а потом и вовсе закрыл глаза, ему не хватало контроля все время удерживать взгляд на чем-то постороннем вместо того, чтобы ощупывать лицо любовника, ища признаки того, что Персивалю стало хуже. Лучше естественно быть не могло, для "лучше" требовалось много разных снадобий и покой. Хорошо если Грейвс получил зелье от мигрени и то не сказать, чтобы оно сделало свою работу. Лицо оставалось серым, ни кровинки, губы были плотно сжаты, рука тянулась к голове, давила на правый висок, будто там пряталась волшебная кнопка, нажми ее и отключишь боль. Видеть это и не реагировать было трудно, а срываться нельзя, вот Криденс и следовал пути наименьшего зла. Больше всех говорил Дамблдор, толстяк отмалчивался. Он явно был важной шишкой, возможно даже главой Секретной службы. Грейвс и Бэрбоун охотно делились информацией. Почему бы нет, ведь это была дружеская беседа, а не допрос. В основном рассказывал Персиваль, Криденс вставлял отрывистые фразы, подтверждая его слова. Они признались, что проводили обряд, связанный с предсказанием судьбы. Их действия активировали чары, наложенные на магическое здание неизвестными лицом или группой лиц. В результате дом сошел с ума. Ни сивилла ни ее слуга не упоминались, мертвецы пропали будто буквы из безграмотно написанного слова. Саркрам успел уничтожить останки, еще больше запутав магические следы. «Помни об этом и стой на своем», — твердил себе Криденс. Он выглядел вымотанным и был вымотан, но нервное напряжение держало сознание ясным. — Скаммандер — мертв, — слова Чести ударили по нервам. — Ньют? — Бэрбоун вздрогнул и уставился на толстяка. — Старший, Тесей, — тот поморщился, не скрывая неприязни к обскуру. — Его нашли сегодня в чулане собственного дома. Лекарь определил приблизительное время смерти — три месяца назад. Однако в последний раз мистера Скамандера видели на службе позавчера. Мистер Бэрбоун, вы ведь сталкивались с чем то подобным в прошлом году. Криденс кивнул и выложил историю подменыша, умолчав о своих подозрениях насчет Саркрама. Персиваль подкрепил его слова. Чести потер подбородок и спросил о магах-метаморфах, служивших Гриндевальду. Бэрбоун вспомнил пару человек, уточнил, что они погибли во время войны. Лоб волшебника сморщился уродливыми складками. Немногословность Криденса казалась ему подозрительной. Впрочем, назови тот кучу имен, впечатление осталось бы тем же. Обскур оперся затылком о стену и снова закрыл глаза: «Не смотреть на Персиваля, не смотреть, не вести себя как лгунишка, у которого земля горит под ногами». — И никто не заметил подмены? — вдруг спросил Грейвс. — Три месяца чужак притворялся аврором, и это сошло ему с рук. Чести, набычившись, отплатил за упрек. — Знакомая ситуация, да, мистер Грейвс? Одинокого, замкнутого человека легко подменить. — Господа, — вмешался Дамблдор, — сложившееся положение требует тщательных размышлений, но мы все устали и не способны рассуждать достаточно здраво. Предлагаю вернуться к нашей проблеме чуть позже, после короткого отдыха. — Да, нам еще есть, что обсудить, — Чести поднялся, — Благодарю за сотрудничество. Криденс отстранено смотрел, как тучный колдун ковыляет к камину, на секунду их взгляды встретились, у толстяка были острые глаза легилимента. Яркий свет магического пламени уменьшил его фигуру и легко поглотил. Грейвс тоже встал из за стола, кивнул директору, не имея сил на церемонии. Бэрбоун оттолкнулся от стены. Он думал, что нужно навестить Ньюта и Тину, выразить соболезнования, но сначала он напоит Грейвса снадобьями и загонит спать. Сам ляжет потом и только на пару часов. Голова уже не соображала, мысли путались. Вспоминался Тесей, но не как человек, а как безжизненная картинка и переживания, которые вызвала новость о его смерти, тоже были безжизненными… — Криденс, задержитесь ненадолго. Обскур взглянул на Дамблдора, потом на дверь, закрывшуюся за Персивалем. — Вам нужно знать одну вещь, — волшебник подошел к нему и доверительно понизил голос, будто намотал на кулак мягкую ветошь, перед тем как ударить. — Я разговаривал с Джереми Саркрамом. Персиваль обещал ему свою помощь в обмен на гарантию безопасного возвращения на родину. Он не останется здесь, с вами. Лицо Бэрбоуна ничего не выражало, будто оборвались связи между лицевыми мускулами и раненной душой. — Не делаете глупостей, мой мальчик. В Хогварсте есть гостевые комнаты, останьтесь здесь, обдумайте все спокойно. — Это ничего не меняет, — прошептал Криденс. Это правда ничего не меняло. Грейвсу все еще требовались сила и жизнь обскура, значит Бэрбоун отдаст их не раздумывая, потому ему самому они не нужны. — Мальчик мой… — начал Дамблдор и Криденс сбежал от его сочувствия в коридор. Персиваль ждал, дернулся в его сторону, сказал «Прости меня». Лучше бы ударил. — Не прощу, — обскур отвернулся, почти побежал. Еще пара таких вот фальшивых фраз его бы добила. Шаги за спиной. Зачем-то Грейвс пытался его догнать. А потом вдруг остановился. В затылке похолодело, живая тьма оторвалась от жирной трапезы и потянулась наружу. Бэрбоун развернулся. Белый призрак преградил колдуну дорогу. Персиваль отшатнулся. Черная тень врезалась в белую, поволокла прочь. Все решалось сейчас. «Это хорошо», — подумало то, что осталось от Криденса. Магия жгла, и серые частицы обскури дотлевали, рассеиваясь. Клубок противоборствующих сил заметался по коридору, из стороны в сторону. Там где он касался стен, по камню бежали трещины. Колдун застыл, беспомощный. Палочка смотрела вперед, рука была смелее разума. «Ну же не мнись», — беззвучно прокричал Бэрбоун. Будто бы в ответ заклинание рассекло ткань реальности. Магия Гриндевальда упиралась, ее жар разрушал, и Криденс усомнился в себе: может быть всей его боли будет недостаточно, чтобы победить. Тьма обволакивала свет, свет острыми иглами пробивал тьму. Спаянные, они кружили, почти плясали. Обскури не могло втолкнуть врага в разрыв, сила Гриндевальда не могла избавиться от хватки тьмы. Жар раздулся, рванулся, но тьма не слезла. Вцепилась, неси, лошадка. Но! И та понесла. Шлейф из пепельно-серых обрывков завис в воздухе, отмечая их путь. Коридор, еще один. Пусто. Новый поворот и удача кончилась. Они накатили на смутный силуэт, задели, опрокинули. Твари затормозили, каждая хотела черпануть чужой жизни, подпитаться. Криденс вызверился и вдохнул свою ярость в обскури. Паразит врезался в окно, таща за собой бледное свечение. Стекло разлетелось, но звук потерялся. Клубок бахнулся об мощеную площадку двора, булыжники брызнули, как вода. Мучительно медленно, не выпуская врага из сетей, обскури поползло в угол двора туда, где ткань реальности поистерлась. Падали искры магии и тут же гасли. Сопротивления не было, видимо тьма переборола свет. «Колдун не успеет, — твердил голос, чей Бэрбоун не мог вспомнить. Чей-то. Обскури не имело ничего своего, и крало из хозяйского прошлого. — Он будет спасать собрата. А нас нет…» «Ага», — бросил Криденс. Его воля вдавила их в нечто похожее на прозрачную переливчатую пленку. Реальность порвалась, образовавшаяся прореха дышала небытием. Обскури разрушило цельность фантома, а с ней пропала неуязвимость. Была гриндевальдова сила, да вся вышла. Куски живой тьмы отрывались и пропадали, вместе с чужой магией. Криденс был как кровь, по какому то извращенному порядку вещей затекающая обратно в рану. Отступать, вырываться. Но тогда прореха будет шириться. А Грейвс? Колдуна все еще не было. «Значит вот так...» — сказал Бэрбоун паразиту, тот не ответил, и хозяин тоже замолчал. Заклинание запечатало разрыв. Серые обрывки осели на коричневых булыжниках. Они выглядели мертво, но властное слово собрало их воедино. Повторяемое снова и снова оно придавало форму, не человеку, скорее пустой кукле. Тем не менее эту куклу подхватили поперек спины, приподняли, уложили ее безликую голову на колени. Отогрели. Прозвучали новые властные слова, они требовали, и кукла слушалась. Чувствуя родное дыхание, училась дышать, под биение родного сердца, вспоминала, как бьется собственное. Тело тяжелело. На гладком лице проступали губы, скулы нос… Возвращались морщины, волосы, очертания мышц, шрамы... Глаза появились последними, но видели они будто сквозь грязную воду. Щипало. Криденс смаргивал. Теперь он разбирал смысл того, что ему повторяли. Его просили не уходить. Остаться. Слезы очистили зрение. Небо было синим. Солнце — теплым. Глаза Персиваля покраснели, будто его душили. Над верхней губой засыхала размазанная кровь. Бледность предупреждала о скором обмороке. «Надо что-нибудь сказать, чтобы он прекратил отдавать мне свою силу», — обскур глубоко вздохнул. Губы шевельнулись, язык ворочался туго, будто спеленатый. — Сам не уходи. Рот Грейвса дернулся, но на улыбку это движение не тянуло. За ним прятались страх и боль. — Я не уйду, и ты не уйдешь. Слово «Америка» потеряло свою колючесть, стало просто пунктом назначения. «Ты возьмешь меня с собой», — подумал Криденс и поднял руку, коснуться, поддержать. По окантовке на рукаве узнал свой старый пиджак. Обскури обрядило его в ненавистный костюм из приютских времен. У его твари было чувство юмора, ее нельзя было пускать на похороны. *** Лазарет казался белее зимы: белая ширма, белая постель, легкая белая пижама, белый потолок. Потом взгляд обнаружил черные и серые квадратики плитки, коричневые склянки на металлическом прикроватном столике. Осмотревшись, Криденс попробовал встать и видимо потревожил чары. Прибежала медсестра, сухенькая ведьма в большом белом чепце. Она спросила его о самочувствии, обскур пробормотал «нормально», потом осведомилась, не нужно ли ему в туалет. — Не нужно, — Бэрбоун сел ровнее, заново привыкая к своему телу. Оно было непривычно молчаливым, желудок не требовал еды, кишки и мочевой пузырь — опорожнения, ничего не болело. Последнее не удивляло, ослабленный паразит подобрал всю боль до последней крошки. Криденс закрыл глаза. — Персиваль Грейвс… — голос не слушался, стало страшно, куда страшнее, чем перед схваткой. — Что с ним? — Восстанавливается. Капельницу докапаем через два часа. К вечеру будет, как новый, — медсестра отвечала без волнения, но в ее профессии быстро учатся искусству успокаивающей лжи. — А тот другой… — Кто? — Не знаю, преподаватель… Кто-то… Мы все еще в Хогвартсе? — Да, вы в школьном лазарете. И насколько я знаю, больше никто не пострадал. Через час мы вас покормим, а пока выпейте. — Снотворное? — Криденс недоверчиво уставился на стакан в ее руках. По цвету жидкость напоминала грушевый лимонад и мочу. — Укрепляющее. Медсестра была терпелива и дала пациенту время перебороть недоверие и понять, что ему на пользу. — Спасибо, — Бэрбоун взял стакан. Ведьма улыбнулась и ушла. Ее лицо не отложилось в памяти, только большой чепец. Криденс пил мелкими глотками, собирался с силами. Его мысли метались от Грейвса к тому другому колдуну и обратно. Не слишком ли оптимистичен прогноз? К вечеру? Магия может творить чудеса, но и она не всесильна. Кого же они все таки задели? Мог ли это быть студент? Сейчас в школе каникулы… Кто-то из преподавателей? Случайный визитер? Сколько жизненной силы способно забрать одно короткое соприкосновение? Сколько сил отдал Персиваль? Но маг жив — это главное… Отыскалось обскури, маленькая горошина, которая набирала вес с каждой секундой неизвестности. Дрожащей рукой Бэрбоун поставил стакан, дал себе еще немного времени, перед тем как отправиться на поиски ответов. Звук шагов нарушил его планы. Ширма сдвинулась. — Здравствуй, Криденс, рад, что тебе лучше, — Дамблдор улыбнулся. Его пестрая мантия смотрелась чужеродно среди белого. Возможно, будь у предметов сила, они бы вытолкали посетителя обратно. Криденс же наоборот впился в волшебника взглядом. — Скажите правду. Все закончилось? Никто не пострадал? — С Персивалем все будет в порядке, — господин директор наколдовал стул. — С вами тоже. Хотя вы оба прошли по самому краю. Это был очень рисковый план. Плана не было. Бэрбоун лишь раз высказал идею, что можно использовать разрыв реальности, небытие втянет в себя магию Гриндевальда, не позволив той натворить бед. Грейвс отказался, слишком опасно. Но судьба не оставила выбора. Криденс все еще не верил, что они ее обыграли. — Был еще один человек, там в коридоре мы едва его не убили. Дамблдор погладил бороду. — Один из наших выпускников приходил по поводу работы. Да, он оказался в неподходящем месте в неподходящее время, но все обошлось. Персиваль ему помог. — Значит, у нас не будет проблем? — Сложно сказать… Идет расследование. Возможно, в министерство примет решение о депортации Персиваля. Мы найдем способ это предотвратить, а сейчас отдыхайте. — Сколько я уже отдыхаю? — Двое суток и, думаю, вам не помещает еще столько же, — верный своим словам волшебник пожелал ему поправляться и попрощался. Криденс не успокоился. Выждал немного и сел, размял ноги. Движение разгоняло кровь, одеревеневшие мышцы оживали. Однако он не спешил, если ноги подведут, надежной опоры он не найдет. Наконец он двинулся в путь, долгий и прерывистый. Остановиться, ухватиться за спинку одной из коек, дышать медленно, пока слабость не отступит, снова идти к квадрату из белых ширм. Перед тем как раздвинуть створки, он сглотнул едкую слюну. В груди давило: страх и обскури. Тварь быстро возвращала могущество. Все было так, как говорила медсестра. Зеленая жидкость текла по змеистой трубке из прозрачной бутылки в вену колдуна. Криденс услышал дыхание человека, спящего исцеляющим сном. Колени подогнулись и обскур сел прямо на пол, рядом с койкой. Вгляделся в лицо любовника и тихо выдохнул его имя, а так же весь накопленный страх. Прижался лбом к ладони, лежавшей почти на самом краю. Ощутил тепло и еще стеснение, которое иногда появляется, когда нужно выпачкать не просто чистое полотенце, а чистое белое полотенце. Но попытался остановить этот момент, потому что не хотел заглядывать в будущее. Персиваль непременно спросит себя, есть ли душа у существа, способного собрать себя заново из клочков серой пыли. Может быть это украденное прикосновение, все, что есть у Криденса. Обскур так и сидел, сжимая ладонь любовника, пока не пришла медсестра.