Следующие тринадцать лет

Спустя неделю случилось долгожданное. Император подписал указ о сокращении трудового дня для работников горно-добывающей отрасли до девяти часов в неделю. Йиржетин-под-Едловой шумел от радости, как и каждая другая община горняков по всей Австро-Венгрии. Казалось, что первое января нового тысяча девятисот первого года не могло быть еще лучше. — Мы вступаем в двадцатое столетие с высоко поднятой головой! — во все горло вещал мэр с сооруженного на скорую руку помоста. — Мы приветствует наших рудокопов, которые показали силу духа… Геллерт не слушал полупьяного маггла, чей рот еще час назад ублажал очередную девицу. Сильнее желания помыться жгло лишь нетерпение от встречи с местными волшебниками. Он искал их чертовых полгода, раз за разом натыкаясь на не подтверждающиеся сказки. Тонкий след небылиц о Камне в итоге привел его сюда, когда он уже и не надеялся узнать в этом краю о Дарах хоть что-нибудь новое. И, о чудо, от поселения разило необузданной магией на многие мили вокруг. Не было ни Завесы, ни Барьера, ни чар магглоотвода, ничего цивилизованного вообще. — Я нагрела воды. Совсем немного получилось, топить печь в одиночку не так-то просто, а я… — Мне хватит. Никто не заметил, как Геллерт вслед за Анной покинул переполненную городскую площадь. Они долго петляли узкими улочками, пока не вышли на самую окраину, к неприметному дому, из трубы которого приветливо валил дым. Магией Анна почти не пользовалась, и Гриндевальд был ей даже благодарен — не хватало спалить дом и привлечь к вдове лишнее внимание. Она поставила перед ним прямо посреди комнаты огромный деревянный таз и два ведра с горячей, испускающей пар водой. Геллерт скинул грязные одежды и хитро прищурился. — Выйдешь или останешься? Никак не разберу, чего тебе хочется больше. Анна отвела глаза и стянула с себя объемную кофту. Она накрыла руками немного округлый живот и отрицательно покачала головой. Не сделай она столь явный жест – он бы и не догадался. — Вот оно что! — австриец залез в таз и присел на корточки. — Зденек не говорил. — Я ему так и не сказала. Не успела. Анна опустилась на пол рядом с Гриндевальдом, подоткнув юбку под колени, и зачерпнула в ковш воды. — А он и не заметил. Серьезно? — Когда мужчины чем-то сильно увлечены, — вдова опрокинула ковш над плечом Геллерта, и тот блаженно выдохнул, стоило теплой влаге коснуться его зудящей от усталости кожи, — они редко что замечают. Вам ли… Тебе ли не знать? Гриндевальд провел ладонью по груди, вместе с каплями воды стирая с кожи серую грязь, и подумал вовсе не о своих увлечениях. Перед мысленным взором сидел на деревянном полу голубоглазый юноша, обложившийся пыльными книгами и записывающий скандально пересмотренную формулу трехэтапного преобразования живой материи так лихорадочно, что острое перо то и дело протыкало тонкий пергамент. Интересно, а кто теперь наблюдает подобную картину? Ревность, словно обиженный клыкастый зверек, больно укусила за сердечную мышцу. К черту треклятого Дамблдора! Трижды к черту! Если ему не хватило смелости, признать, что… — …Обижен? Геллерта словно вытянуло из ступора, и он мучительно попытался понять, о чем Анна спрашивает. Она смотрела на него несмело, немного затравленно, и Гриндевальд вдруг понял, почему ее муж умер, так и не узнав о своем скором отцовстве. — А старейшина в курсе? Анна замешкалась, подавая ему влажную тряпицу, и этого ответа было Геллерту достаточно. Он чуть было не сказал ей, что в своих сомнениях она зашла слишком далеко и упустила время, но потом передумал. Ребенок запросто мог родиться магглом, и, наверняка, её выпихнули замуж за простака не за этим. — О, так значит, вас слишком мало. Руки вдовы слегла подрагивали, отчего уже изрядно остывшая вода расплескалась на пол. — Мой отец был первым полукровкой в нашей общине, — неохотно ответила Анна, — а его братья не проявляли магических способностей до десяти лет. Тогда рассудили, что трое полукровок все же лучше, чем полдюжина сквибов. — Вы начали вырождаться? — И болеть, — кивнула Анна, невидящим взглядом уткнувшаяся в острые косточки ключиц. — Моя бабка всегда была со странностями, но однажды начала плеваться огнем прямо на пшеничном поле, заодно придушила двух простаков. Спасло то, что стояла жара, и местные не усомнились в природности пожравшего урожай пожара. — А твоя бабка? — Лишилась языка. И умерла от заражения крови. «Изоляция, — с отвращением подумал Геллерт, беря почти пустое ведро и начиная окатываться остатками воды, — вот к чему вынужденная мера жить в тени и жениться только на своих привела этих волшебников. Еще два-три поколения, и они бы окончательно утратили знания о Камне. А сколько еще таких? Сколько канули в небытие, пока магглы совершенствуют свои ружья и пушки, да сгнивают в тюрьмах и на заводах сотни тысяч вчерашних рабов?» Злость заставляла не чувствовать, что вода уже холодная, а по телу бегут мурашки. Он не замечал ни стыдливо закусившую губу Анну, ни разгоревшиеся сильнее поленья в камине, ни превратившиеся в лёд капли на ручках деревянного таза. Вдова настояла на ужине, и Геллерту вновь пришлось призвать все свое терпение, чтобы не применить к ней Империо. Впрочем, без палочки он имел все шансы поджарить ей мозги или того хуже — навредить самому себе. На свое счастье, Гриндевальд быстро сообразил, что в лес она поведет его не раньше наступления темноты. В очередной раз пришлось довольствоваться лишь дарами бурного воображения, а в приютившем его доме не нашлось, кроме старенькой Библии, ни одной книги. Чтобы не взвыть от безделья, Геллерт несколько часов к ряду прокручивал в голове варианты применения вытяжки из очищенного серебра в создании магических зеркал. Еще по весне в Вене ему довелось слышать о заказе альпийским мастерам целой партии Проявителей врагов. Это его немало позабавило. Представились коридоры Австрийского Аврората все увешанные этими зеркалами в резных рамах и тьма народу, выглядывающего с мутноватой поверхности. Но всякое страдание рано или поздно вознаграждается. Так Геллерту хотелось думать. Одежда Зденека была Гриндевальду велика, но зато он был чист, хоть и не выбрит, и с блаженством грел руки в глубоких карманах стеганой куртки. Анна вела его заснеженной тропой и шептала под нос что-то навроде считалочки. Геллерт видел, как их глубокие следы на снегу затягиваются, будто никто тут и не проходил. За скрипом деревьев и уханьем голодной совы он не смог разобрать слов и обругал себя за скудное знание местного диалекта. Они остановились резко, и Гриндевальд не сразу осознал, что носки его сапог топчут снег у темного ущелья. — Нам туда, — дернула подбородком Анна. — В самый низ, — пробормотал Геллерт. Он бы не стал бездумно шагать в чернеющую бездну, но полгода назад Гриндевальд видел именно этот сон: себя, стоящего на краю заснеженного обрыва. Он прыгнул в пустоту первым, Анна скользнула следом. Вопреки всем законам физики они опускались медленно, почти лениво рассекая темноту холодного зимнего воздуха. Хотелось зажмуриться, но Геллерт упорно оставлял глаза открытыми, боясь упустить момент, когда подошвы сапог коснутся земли. Его слегка качнуло, и он бы упал, не поддержи его Анна за локоть. Один день почти сытного ужина вряд ли мог нивелировать эффект от долгой голодовки. — Здесь, — хрипло прошептал австриец, — мощная магия. — Защитные чары возвели старейшины два столетия назад. Даже если бы кто-то из наших захотел их отменить — не смог бы. Никто не знает как. Геллерту хотелось спросить, какого черта никто из них не отправляет детей в Дурмстранг или в любую другую европейскую школу. В конце концов, Австрийскому Министерству следовало бы… Ах, да. Точно — у них другие заботы. Мысли были куда мрачнее темного ущелья, по дну которого они шли. Анна шагала уверенно, а Геллерт старался не сбиться, благо, глаза быстро привыкли к почти полному отсутствию света. — Там, — шепнула Анна, указываю куда-то в ночь, — собралась вся наша община. Я тебя представлю. Не говори, пока не разрешу. Хорошо, что она не видела исказившей его лицо гримасы. Они шли и шли, а вязкая, липнущая к щекам магия начинала тревожить. Не от того, что ощущения были незнакомыми, наоборот — Гриндевальд был почти уверен в том, что ощущал. Костров не разводили, пользуясь голубоватым пламенем, лизавшим факелы, торчащие из скал. Анна привела его в некое подобие идеально круглой поляны. Геллерт задрал голову и не сдержал восхищённого выдоха, поймав взглядом далекие звезды. Ночное небо было светлее, чем чернота каменного колодца, на самом дне которого собралось одиннадцать волшебников. Знания чешского Гриндевальду хватило, чтобы понять — старик, удивительно похожий на Анну, не рад незнакомцу в святая святых местных магов. Седой, горбатый мужчина стоял, широко расставив ноги и раскинув руки, в одной из которых была зажата потрепанная волшебная палочка. У остальных палочках в руках не было. — Геллерт. Зачем ты говорить Клаус? Гриндевальд несколько раз моргнул, подавив отвращение от ломанного акцента старика, и сделал скромный шаг вперед. — Я хотел спрятаться. — От кого? — От мира, что не захотел меня принять. Геллерт очень медленно сунул руку в карман и достал оттуда потертый знак Даров Смерти. — Ты искатель? Дед Анны безумно выпячивал глаза, крутил в шишковатых пальцах палочку и, сообразил Гриндевальд, не мог подобрать нужного заклинания. Или того хуже — не знал. — Последний враг истребится. Геллерт почти забыл, как дышать. Он был, где и должен быть, где надеялся найти ответы. Какой-то необразованный старик, от которого пахло козами и мочой, не мог ему помешать. Если будет нужно, то отобрать у него палочку не составит труда. — Подойди к Камню. Если он отвергнет тебя — Смерть! «Это еще что за бред?» От надуманной торжественности замутило. Впрочем, театральность всего происходящего могла показаться даже забавной, но Гриндевальд любил режиссировать, а не витать в неведении. Старик отошел в сторону. Расступились и те, кто стоял за его спиной. В голубоватом сиянии магического огня Геллерт стоял перед… — Это просто... — Невероятно, — широко улыбнулась Анна. «…Камень» — закончил про себя Гриндевальд. Несомненно, напитанный магией. Несомненно, обладающий исцеляющей силой. Геллерт почувствовал это, когда они очутились на самом дне ущелья. Неаккуратная, необработанная глыба мутно-зеленого цвета торчала прямо из земли. Должно быть, остаток врезавшегося в планету миллионы лет назад метеорита. Знак Даров был высечен неровным кругом на этом камне, но Гриндевальд мог поставить на кон что угодно — это не то. — Когда кто-то из нас болеет, мы приходим сюда. Старики доживают в ущелье свой век, и не умирают еще долго-долго! — щебетала Анна, пытаясь впечатлить Геллерта. — Когда я сломала руку пять лет назад, я пролежала тут… «Шесть чертовых месяцев! Шесть месяцев жизни среди вонючих шахтеров. Недели тяжелого, физического труда и изнуряющей голодовки. Ради обыкновенного булыжника?!» Будь сейчас в его руках палочка, он бы покарал каждого из здесь присутствующих. Очередной тупик. Очередной провал. Придется возвращаться в Вену и начинать сначала. —… Передает палочку следующему старейшине. Ты бы согласился? — Что? Геллерт только сейчас понял, что бездумно водит пальцами по символу Даров, а камень темнеет под его ладонью, меняет цвет с мутного на изумрудный, затем на хвойный и снова становится темно-зеленым. — Камень, — просияла Анна под взволнованный ропот остальных, — принял тебя. Никогда не видела, что бы он так сиял. Вдова выхватила палочку из рук своего деда и бухнулась перед Гриндевальдом на колени. Геллерт с трудом сдерживался, чувствуя себя пойманным в ловушку какой-то отвратительной комедии. Он бы ее ударил, со всей силы, да вот только потрескавшееся дерево палочки привлекло его внимание, а обострившееся донельзя восприятие заставило протянуть руку и принять дар девушки. — Бузина? Волшебная палочка грозилась рассыпаться во прах прямо в ладонях, и Геллерт с сочувствием провел по самой большой трещинке. Драконья чешуя, используемая для сердцевины, едва не выпадала наружу, но стоило отдать должное мастеру — он сумел сделать почти невозможное и заставил эту палочку хоть как-то работать. — Мастер Грегорович единственный в мире, кто умеет делать бузинные палочки. Старшая палочка сама научила его этому, мы верим в это. И если это не зацепка, то прямо сейчас впору впадать в депрессию. — Когда закрывается одна дверь, — Геллерт покрепче ухватил сопротивляющуюся его магии палочку, — открывается другая. Не так ли, Анна? В голубовато-зеленом отсвете его глаза показались ей скорее печальными, чем злыми.