15.04.1902
5 сентября 2019 г. в 20:48
О, земля обетованная и случайно открытый Новый Свет.
Не мелочись, mein lieber, в этом нет ничего удивительного. И ты ведь знаешь, я бы с удовольствием этих магов послушал. Должен же их хоть кто-нибудь слушать. В тебе я, однако, не сомневаюсь: ты наверняка задавал правильные вопросы и участливо кивал. Возможно даже, в самом деле им сочувствовал. Минут пять. Не дольше. Сильный защищает слабого, ты это пропагандируешь, но боже упаси слабому оказаться ещё и тупым — ты быстро теряешь интерес.
Говоришь, что они подстроились и другого пути не ищут? Сейчас — нет. У малых общин нет ресурсов для борьбы, для любой её формы, особенно в наши дни, когда колонии задыхаются под гнётом своих благодетельных покровителей. Но что, если… Если им и правда дать выбор? Экономически не выгодное сострадание люди не признают, а твоим раздражающим до красных чертей перед глазами благородством обладают единицы.
Я бы многое отдал, чтобы сесть сейчас с тобой у камина, раскрутить глобус и обсудить варианты поддержки южноамериканской автономии волшебников. Кто знает, быть может, ты бы написал еще один манифест. У южноамериканцев есть сильные кланы в Бразилии и сносная школа волшебства в дебрях Амазонии. Дай им повод, и магглы даже не поймут, почему вдруг они живут за Завесой, а не наоборот.
Должно быть, в способах и средствах мы бы снова не сошлись, но цель, Альбус, ты до сих видишь так же четко, как и я.
И раз уж мы заговорили о нас... Меня часто желали, но я редко кому был нужен. Так что прости мне мой испуг: у тебя была семья, у меня — ты и Батильда. А что до клятвы — её ведь давали двое.
И если твое «расскажи» лишь уловка, клянусь, я в лепёшку об эфир расшибусь, но прыгну до Шотландии — ещё один изгиб добавит твоему носу симметрии.
Да, та колдография в «Трансфигурации». Я видел. Передавай Аберфорту мое почтение: удар был отличным.
А мама...
Я никому не рассказывал.
О ней. Лет до двенадцати твердил себе, что она просто людей не любит, и потому подолгу запирается в спальне, неделями меня не видит и плачет на службах от благодатной радости. Ариана увешивала мои запястья браслетами и спутывала волосы в косы, а всё, о чем я мог думать — подаренный матерью мне на семилетие кошелёчек с галлеонами. Не игрушечная палочка или метла. Ни сова, ни книга. Деньги. Понимаешь?
Когда мне было девять, я стал мучиться кошмарами. Каждую ночь мне снилась объятая огнем Вена, покрытые стальной чешуей драконы и плачущая девчонка посреди будто Бомбардой раскуроченной площади. Глазища у неё огромные, зелёные — точно два колодца. Когда мать узнала, стала наказывать. Секла плетью, кричала, а после кидалась на колени перед алтарем и истово молилась за спасение моей души. Но самая жуть случалась, когда она приходила в мою комнату ночью и начинала гладить меня по волосам. Лежал и думал — задушит или всё-таки не решится, и до рассвета считал лунные блики в ее блестящих глазах.
Никогда не спрашивай меня, как я выучился легиллименции.
Отец, надравшись по случаю повышения процентов по банковскому вкладу, сболтнул лишнего за семейным обедом на Рождество. Бабушка почти с боем забрала меня погостить, и, как не трудно догадаться, в школу я уезжал уже из её дома.
Именно Лукреция объяснила, что лучше своих же собственных демонов друзей не сыскать.
Капля макового молока на язык каждое новолуние и оберег из пера ворона на шею. Старые способы порой самые лучшие.
Поначалу девчонка из снов кидалась на меня и вырывала из груди сердце, драконы изрыгали иглы и стекло, а полыхающие костры на знакомых местах заволакивали взор.
А потом драконы стали позволять себя гладить. Девчонка — начала говорить (на проклятом французском, Ал!..)
Пламя стало послушно движению пальцев.
И ты там тоже был. Я расскажу. Когда-нибудь.
Когда мать поняла, что бабушка меня успешно обучает, она проглотила ложку гноя бубонтюбера. Отец перепугался, что ему не достанется ничего по завещанию, и вызвал лекарей. А бедная Гретхен после этого принялась молиться еще сильнее. И стала чаще носить черное.
Я не к жалости взываю. Ты спросил — я ответил, так что не вздумай начинать искать виноватых и пытаться меня оправдать: большую часть своего детства я провел замечательно, как и положено единственному ребенку в богатой семье, и был, чего греха таить, тем ещё подарком.
Что же до Гретхен Гриндевальд... Ей не удалось стать и бледной тенью своей знаменитой матери, а сына она любит, наверное. Но ненавидит всё же больше.
Было время, когда я ее винил. Но, всё, что тебе тем летом повторял, было и моей собственной мантрой тоже.
Я не виновен в её безумии. Я не виновен в том, что дар достался мне. И не мне себя хоронить в угоду её демонам.
Я буду танцевать со своими.
А что с твоей грустной историей?
Геллерт.