Следующие тринадцать лет

— Англичане — колонизаторы. — Трэверс протянул портсигар Альбусу, но тот коротко покачал головой: крепкий кубинский табак, так любимый Торкуилом, оставлял неприятные горечь и сухость на языке. — Ну ты и неженка. — Я способен отличить один сорт табака от другого, но не вижу смысла смаковать то, вкус чего мне не по нраву, — тонко улыбнулся Дамблдор. — Предпочитаю называться гурманом. …Кроме того, во внутреннем кармане сюртука было несколько сигарет, оставшихся от последней посылки Рахоя, но курить все равно не хотелось — с Темзы дул по-летнему теплый ветер, пахло тиной, пылью и совсем немного канализацией, а городская вонь, так ненавистная Горацию, отчего-то Альбуса очаровывала. — Так что там с колонизаторами? Трэверс поморщился, но к обсуждаемой теме вернулся с охотой. — «Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами», — процитировал он. — Сесил Родс был смышлёным магглом, земля ему пухом, и, поверь мне, Дамблдор, среди них таких много. Ты только подумай… Торкуил Трэверс тоже был выпускником Гриффиндора, на четыре года старше его самого, и что в школьные времена, что сейчас, был активным поборником Дугалда Макфэйла — бывшего покойного министра. Твердая рука, железные нервы и гранитное спокойствие Макфэйла принесли магической Британии несколько безмятежных лет, и хотя руководил Дугалд недолго, семь лет на посту прославили его как человека приземленного и скучного. Что, к слову, не добавляло ему популярности, и довольно забавно, что маг темперамента Торкуила находил в этом предмет для восхищения. — Взять хотя бы англо-бурскую войну. Верхняя Бирма, Малайский полуостров, Китай. Они истребляют местных жителей как прожорливые нунду. Представь, что будет, пусти мы их в наш курятник? — «Я бы аннексировал планеты, если бы смог», — пробормотал Альбус, с благодарностью кивнув девушке, что подлила ему кофе. — А? — Это тоже Сесил Родс, — пояснил Дамблдор. — Голод бывает разный, Трэверс. — И как чудесно, что он нам чужд. — Торкуил ткнул в него сигарой, будто бы в доказательство собственных слов и с каким-то злым, дурно-пахнущим довольством прислонился к спинке стула. — Нас бережет Статут, Дамблдор. Статут, малочисленность и умение пресытиться тем, что имеем. Так что оставь свою любознательность в школьных стенах. Альбус уже и не помнил, как они дошли до разговора о Статуте, но покровительственный тон скорее веселил, чем раздражал. Трэверс был аврором, и первый год самостоятельной работы знатно подточил его и без того острые клыки. В двадцать его женили на крошке Эмили Мактаггерт, миловидной чистокровной блондинке, покладистой и прилежной. Та послушно выносила под сердцем первенца и с присущей образцовой супруге добропорядочностью стерегла домашний очаг, пока Торкуил оттачивал мастерство допроса. Войне тот предпочитал разведку, чистосердечному признанию — пытки, и страшно было представить, в кого тот превратится спустя несколько лет, но несмотря на малоприятную натуру, пикировки с ним отчего-то приносили Дамблдору слегка извращенное удовлетворение. Они познакомились два месяца назад, в редакции «Трансфигурации сегодня». Молодой аврор заинтересовался статьей об обратной трансфигурации и с вопросами решил обратиться не абы к кому, а к автору. Было немного лестно, немного смешно, но оскорблять бывшего однокашника недоверием к его мастерству не хотелось. Кроме того, предметность его вопросов намекала на непосредственную связь с делом, над которым тот тогда работал, что альбусово любопытство только подстегнуло. И действительно — спустя пару дней в Лютном была схвачена целая группа контрабандистов. Трэверс счёл их сотрудничество продуктивным, и с тех пор вёл себя рядом с Альбусом до очаровательного снисходительно, по-братски благосклонно, словно помощь ему толкала Дамблдора вверх по собственной карьерной лестнице. Это Альбусу было в новинку, и он подыграл. Гораций обозвал его страшным человеком, а Айола предложила всё-таки познакомиться с Финеасом поближе. На сегодняшний ланч он пришел, потому что Торкуил настойчиво собирался свести его с «нужными людьми». После окончания школьных экзаменов дел у него было не особенно много, и куда девать внезапно освободившееся время Дамблдор представлял смутно. Фактическая работа в лаборатории была завершена, следующий этап работы описан. Два дня в четырех стенах с Айолой доконали их обоих, на третий они вытащили Горация на прогулку в Лондон, а потом, не сговариваясь, решили дать себе друг от друга выходной. Теперь нужные люди опаздывали, а при слове «Статут» Трэверс всегда терял человеческий облик. — Статут нас разбаловал, — провокационно обронил Альбус. — Магглы пестуют парламентаризм. Кабинет министров и его глава теперь выше монарха и палаты лордов — ровно то, что мы сделали две сотни лет назад. Но пока мы двести лет гордились широтой своих взглядов, магглы строили фабрики и мануфактуры. То, что Отталин Гэмбл в тысяча восемьсот тридцатом сочла анатомическим превосходством [1], не более чем плоды нашей лени. Поэтому они сейчас с аппетитом пожирают колонии и пополняют склады с оружием, а Дырявый Нос [2] на каждом заседании Визенгамота хвастается разбитым черепом. Торкуил отложил в сторону сигару и сложил сцепленные ладони на животе. Прищурился, будто бы разглядел в интересной зверушке напротив хищника, и неприязненно дёрнул тонким ртом. — Осторожней, Дамблдор, ты будто бы мечтаешь о трибуне. Сказанное тихо, но с торжеством, Альбуса слегка ошарашило, и он вдруг понял, как на самом деле прозвучали его слова. Эхо своего же голоса потонуло в крике парящих над водой чаек, и хотя о призыве Дамблдор и не думал, в собственной речи почудился вдруг отголосок написанных им самим когда-то лозунгов. «А ты большой умелец причинять добро», — с изумленным восторгом ржал тогда Геллерт, читая сырой совсем черновик манифеста, приподнимался на локтях и с горячечным возбуждением припадал губами к груди, точно над сердцем. — «Не ты ли говорил, что ставки не должны подниматься выше лодыжек?» «Скажем, не у тебя одного волчий аппетит», — вспомнил Альбус тогдашний свой запальчивый ответ, невольно подумал о лежащем в верхнем ящике рабочего стола письме, и одним лишь усилием воли не отвёл взгляд. На его счастье, Торкуил уже смотрел на кого-то за его плечом. В одно мгновение настороженность уступила место удивительно искреннему почтению, и Дамблдор, позволив себе ненадолго прикрыть глаза, стряхнул с себя тот августовский морок и обернулся. Мерлин и Моргана. — Сэр, — поприветствовал Трэверс подошедшего к их столику статного мужчину и поднялся. Дамблдор встал вслед за ним, жалея и о том, что позволил вытащить себя из замка, и о том, что вообще дал Трэверсу повод думать, будто они приятели, и натянул на лицо фальшивую, но вежливую улыбку. — Сэр, рад, что вы согласились прийти. — Трэверс, мы не на службе, — неискренне, но хищно улыбнулся мужчина и пожал протянутую руку. — Ты сказал, юноша стоит моего внимания. Торкуил переступил с ноги на ногу, вот теперь немного нервно, словно после воодушевленной речи Дамблдора уже не был в этом так уверен, но всё же коротко кивнул. — Глава Эвермонд, это Альбус Дамблдор. Это про него я… — Да-да, — перебил его глава Отдела Тайн и первым протянул Альбусу руку. Секундное промедление, но этого хватило Эвермонду, чтобы с ходу разглядеть то, о чем Трэверс не имел ни малейшего понятия. — Я был на вашей защите, Дамблдор. Не все были довольны. Арчер Эвермонд чуть сжал альбусову ладонь и сам отодвинул себе стул. — Найдётся для меня минутка? Растерянность на лице Торкуила лучше всяких слов говорила о том, что планировал он совсем иное: представить случайно попавшегося ему талантливого юнца одному из глав Департаментов, и убить двух зайцев разом. Простое, понятное желание, Альбус даже не злился: тот стремился к должности получше, а ему бы, наверное, и правда не плохо было познакомиться не только с серыми от мрака министерских подземелий учеными, но и с теми, кто ими руководит. Так бы оно всё и было, не присутствуй Арчер Эвермонд в тот день на его защите. И не будь он единственным, кого само цианирование волновало куда меньше, чем истинная суть открытия Дамблдора. «То есть превращение металла в золото для вас теперь дело одного взмаха палочкой?» — с этого начал тогда Эвермонд. Шутливо, словно бы издалека. Президиум вежливо засмеялся, и Альбус подхватил — внимательность главы Отдела Тайн вовсе не была удивительной, в конечном итоге, он должен был понимать хоть что-нибудь из того, над чем работали сотни подчиненных ему Невыразимцев, но тогда Дамблдор отчего-то понадеялся, что несмотря на хитрую формулировку, двойного дна у вопроса на самом деле не было. Он тогда отшутился. Сказал, что эликсир бессмертия из ничего — цель пока недостижимая. Успокоился, когда вопросов больше не последовало, и на год о случившемся забыл. Теперь смотрел на переданный ему толстый конверт с десятками исписанных с двух сторон листов, исписанных разными почерками, с кляксами в тексте и отпечатками пальцев по краям, и корил себя за тщеславие и гордыню. Эвермонду было интересно, работает ли тот же принцип с жидкостями. Пьянит ли вино, бывшее мгновение назад водой, опасен ли яд, сотворенный из тыквенного сока. Можно ли из комнаты сотворить безвоздушное пространство, и подчиняется ли правилу неосязаемое. Эвермонд и весь его Отдел понимали, что у них в руках ключ, но не были уверены, к которым замочным скважинам он подходит. Помнишь, мы придумывали название для шестого исключения Гампа? «Спичка на самом деле никогда не становится всамделишной иголкой — вот твое шестое исключение». Так ты тогда сказал, низводя самое первое чудо, которое нам показывают в школе, до уличного фокуса. И хотя моей иголкой можно было сшить сюртук, прежде чем та рассыплется в щепки, природа вещества и суть исключения были мне ясны. Формулу Империо написал колдомедик, наблюдавший помутившихся рассудком в Мунго. Круцио — анатом, изучавший мышечное волокно. Убивать учились убийства ради, а я обошёл шестое исключения Гампа и понадеялся, что никто не заметит. Я никогда так не ошибался. — Подумайте, Альбус, — настойчив повторил Эвермонд, так и не получив от него окончательного ответа. — На завтра на вас выписан пропуск в Отдел Тайн. Мои умники, крайне оскорбленные вашей находчивостью, будут не прочь с вами поговорить. Да и вы сами наверняка не собираетесь до седых висков прозябать в школьных стенках. Забавно, что первым ему это сказал именно Арчер. Корвин улетел на следующий же после последнего письма день, так и не дождавшись ответа, но на закрытие сессии в Венском Совете Дамблдор всё это время планировал явиться. Ну или говорил себе, что планирует. Так часто бывает: уверенность в себе и в собственной смелости крепки лишь до поры. Наверняка можно было попросить Эвермонда перенести визит на любой другой день, но появившийся вдруг повод встречи избежать юрким червячком ковырял грудную клетку, а написанное пару минут назад письмо легло в верхний ящик рабочего стола. Я нарушил законы природы. Написал он на чистом листе и тут же выбросил его в ведро. Я подсказал им, как создать оружие массового поражения. Этот пергамент он испепелил. Я подсказал тебе, как… Возможно, им просто больше не нужно было видеться, никогда, ни в коем случае, потому что даже находясь за сотни миль от Геллерта, Альбус находил способы подносить тому патроны. Горько рассмеявшись, Дамблдор убрал пергамент и письменные принадлежности в ящик и достал свои же наработки. «Любое зелье без антидота — яд. Любое заклятие без контрзаклятия — это Авада», так любил говорить Фламель. В обратную сторону формула раскручивалась со скрипом, но времени у Альбуса было много.