***
Иволголапе хотелось спокойствия, потому она бесшумно направилась к гремящей тропе. Именно там всё случилось. На земле уже не было следов битвы, а в воздухе снова стоял лишь смрад чудищ, но ученице чудилась кровь. Она была повсюду — на кустах ежевики, на земле, на гремящей тропе и на небе. Кровь капала дождём — небесным плачем на землю. Иволголапу замутило от вновь усилившегося запаха смерти. Уже два дня этот запах преследовал её, и казалось, что он впитался в её шерсть, когтями впился в кожу и внутренности. Здесь это зловоние отчаяния было наиболее ярким. Иволголапа с минуту стояла неподвижно. В какой-то момент она вздохнула полной грудью холодный воздух, подняла голову к дождливому небу и заплакала. Это было уже не так, как раньше. До этого она рыдала, крича что-то неразборчиво, вырывая когтями траву. Теперь же ученица молчала, даже не всхлипывая. Слёзы неспешно катились по мордочке, не давая высохнуть влажным ровным дорожкам на щеках, не прекращаясь ни на секунду. Это была тихая истерика. Тихая смерть. Иволголапа тихо и неспешно сходила с ума.***
Ученица знала, что её сестре и брату тоже сложно, но они были всегда куда сильнее. Волколап — крепкий и крупный, заботливый кот. Хотя, наверное, ему хочется тоже открыто горевать, но он никогда не мог позволить себе показать своё горе другим. Бурелапая — слишком безэмоциональна, молчалива и замкнута для того, чтобы завести друзей, которым она смогла бы рассказать о переживаниях. Такие размышления бодрили и давали силы двигаться дальше, научиться делить мир на «до» и «после», жить. Последнего после недавней перепалки с отцом хотелось меньше всего.***
Иволголапа пустым взглядом смотрела на тело своей матери, лежащее в центре небольшой поляны лагеря. Для ученицы всё было как в тумане: далёкие голоса, дождь, смывающий кровь с ран, не успевших закрыться панцирем корочки, чьи-то всхлипы и завывания, мягкий тычок в не израненный бок. Иволголапа как-то резко дёрнулась в сторону и перевела расфокусированный взгляд на подошедшую к ней белую с серыми лапками кошечку. Молодая ученица целителя, Тучка, от неожиданности сама отпрыгнула и робко посмотрела в ответ, ловя незаинтересованный взгляд. Только сейчас Иволголапа поняла, что тихо подвывал и всхлипывал на фоне не кто-то, а она сама. Только сейчас Иволголапа почувствовала саднящую боль в израненном боку. Ученица целителя слегка повернула голову на бок, скользя взглядом по глубокой ране, положила из зубов на землю небольшой сверток трав и, не спрашивая разрешения, быстро все лекарства проживала, выплюнула, после чего как можно аккуратнее начала наносить получившуюся кашицу на раны. Иволголапе показалось, что у неё глубоко под шерстью, под ранами, треснул лёд. Разбился, на мириады осколков, болезненно, нещадно впившихся в раны изнутри. Наверное, это замёрзло её сердце и наконец-то разбилось, освобождая черную кошку от этого бренного существования. А, нет, это всего лишь лекарство. От которого почему-то пахнет смертью. Иволголапа краем глаза заметила движение и повернулась. К ней, опустив голову вниз, шёл Черногрив. Кошка напряглась и немного зашипела, почувствовав новый укол боли. — Прости, — неловко улыбнувшись, смущённо пробормотала Тучка, закончив накладывать лекарство. Иволголапа промолчала, даже не посмотрев на неё. Всё её внимание было приковано к неумолимо приближающемуся отцу. — Надо поговорить, — сухо и хрипло произнёс он, — идём. И Иволголапа пошла. Пошла даже зная, что ничего хорошего из этого не выйдет. Они вышли из лагеря, прошли несколько лисьих хвостов и остановились у старого почерневшего раскидистого дуба. — Это ты виновата… — начал он. — Что?.. — только что успокоившаяся ученица была готова снова разрыдаться. — Не перебивай, отродье, — Черногрив выделил последнее слово максимальным отвращением, — ты не должна была рождаться. Иволголапа впилась когтями в землю и часто-часто заморгала, борясь с подступающими слезами. — Первым родился Волколап, затем Бурелапая, — продолжил кот, — роды проходили прекрасно, без осложнений или чего-либо ещё. Потом внезапно начала рождаться ты. Самая слабая и беспомощная, целителю и Грушеветви пришлось всю ночь возиться с тобой. А ты ещё и родилась мёртвой — это действительно плохой знак. Целитель запустил тебе сердце, и я очень жалею об этом. Ученица посмотрела в землю, поднять взгляд было невозможно трудно. — Потом эта твоя странность… Ты стала обузой для племени, и я виню в этом себя, ведь ты моя дочь. — он посмотрел на небо, глубоко вздохнул и с особым остервенением добавил, восклицая. — Из-за тебя я поссорился с Грушеветвью перед её смертью! Не все его слова сразу дошли до Иволголапы. Всё в её сознании, казалось, разбилось на крупицы и от этих слов остатки трезвого мышления пошли трещинами. Кошка не сразу поняла, что всё же заплакала, проиграв эту битву с собой. «Так значит… Я родилась мёртвой? Замечательно. Наверное, я действительно не должна была жить.»