***
На этот раз Вел’Коз не искал общения. Он явно отдалялся, пока запах от него не стал еле заметным. Зато Мальзахар пах очень сильно. Настолько, что у Каллы не получалось сосредоточиться на пограничном слое Бездны, и очертания безднорождённых лишь больше расплывались. Мальзахаров сон, в который Калла проник, слабо отличался от прежних и начинался вполне безобидно. — Вот так тебе! — воскликнул Мальзахар. — Получай! Он тяжело размахнулся мечом, для него слишком большим, и рассёк снизу вверх чучело. Ткань треснула. Песок хлынул потоком из разорванного брюха. Калла сидел за бочкой, созданной Мальзахаровым подсознанием. В паре шагов сон обрывался. Размывались дома из саманного кирпича, длинная узкая улица, дорога, что тянулась до самого горизонта. Удлинялись тени и солнечные лучи. Калла ближе прижал ноги, чтобы случайно не вывалиться за пределы сна. Перейти в другое место так просто не получится. Это чревато тем, что Мальзахар заметит и запомнит, пока ещё не глубоко заснул. И у него возникли бы вопросы… Рискнуть ли? Нет, определённо нет. Так прошло полчаса, час или даже больше — время тут шло быстрее — под победоносные возгласы и лязг меча, с которым тот соприкасался с камнем, когда Мальзахар замахивался. Приближение чего-то странного Калла почувствовал задолго до того, как оно проявилось. Это явно надвигался не кошмар, от которого волосы обычно вставали дыбом, а в пространстве повисало ощущение, что вот-вот разразится шторм. Ничего подобного Калла не испытывал. И это напрягало. Он вслушивался в окружающие звуки и всматривался во тьму окон, когда резко на него обрушилось бессилие и началась одышка. Калла взмок, как после долгого карабканья. На миг ему почудилось, что за ним кто-то наблюдает из-за соседней бочки, но у него не нашлось сил ни проверить, ни отползти и вырваться из сна. Чуть повернув голову, чтобы не упускать Мальзахара из виду, Калла, прижимаемый напористой силой, опустился всем телом на песок. Видимо, Мальзахар уже крепко заснул. А так глубоко Калла ещё никогда не бывал. Вскоре из оранжевого тумана, что обозначал границы сна, отделился дымный сгусток, красноватый внутри, и с глухим звуком упал на землю. Несколько мгновений лежал неподвижно, а затем медленно покатился к Мальзахару. Под удлинёнными тенями и лучами вскоре увеличился, вытянулся, словно улитка, показавшая голову из раковины, и приобрёл женские черты. Дым клубился там, где находилась голова, и струился по фигуре, растекаясь по песку. Тем не менее взгляд не цеплялся ни за что. Ни черт внешности, ни одежды, ни чего-либо примечательного. Просто дымная женщина… или девушка? Не угадывался даже возраст. — Что ты делаешь? — Её голос напоминал треск веток, сгораемых в огне. Мальзахар обернулся, и его лицо посветлело. — Смотри, как я могу! — Он выпятил грудь, как петух, и, перехватив меч, несколько раз взмахнул. Острие прошлось перед головой женщины, едва не задев. Дым лишь слегка всколыхнулся. — Ты чуть не убил меня! — Нет, даже близко не было. Пока этот меч в моих руках, он не тронет тебя. — Ты чуть не убил меня, но убил их! Взгляни! — Из её тела выросла тонкая рука и указала Мальзахару за спину. Он оглянулся и отшатнулся, выронив меч, который тут же рассыпался песком. Солнечный свет слегка поблек, будто надвинулась туча. Вместо чучела на столпе… на одном из тех самых столпов! Калла часто задышал, хватая ртом воздух. Внутри снова зародился крик. Нет! Не сейчас! Калла задержал дыхание и прикусил язык. На столпе висело привязанным стройное и длинное серое мужское тело. Тканевый мешок покрывал склонённую к груди голову. Из-под верёвки, затянутой вокруг шеи, выбивались тёмные пряди и слегка покачивались от неосязаемого ветра. Красная толстая полоса рассекала белую рубаху, заткнутую за пояс, и с каждым мгновением становилась больше. — Что это, красное? Это кровь? — Голос Мальзахара дрожал, но не от ужаса. Туман отступил, показывая то, что скрывалось за мертвецом. Ещё несколько столпов — одна, две, шесть, двенадцать! — с изувеченными и привязанными телами. Мужскими. Женскими. С желтоватой кожей, белой, серой, смуглой. Со сломанными шеями, со свёрнутыми головами. С красной сыпью на руках и шеях, со следами рвоты и испражнений. Со свежими ранами на разных частях тел. И только на одном столпе — никого. — Ну же, посмотри! Они плачут! — сокрушалась женщина. О чём она говорит? Очевидно, это — символы, очертания. Сны всегда полны знаков. Но как из них собрать форму? Или, быть может, наоборот: это — форма?.. Если существо выглядит как человек, человек ли оно? Какой вопрос приведёт к правильному ответу? — Они всего лишь хотели увидеть, — продолжала женщина, — как заходит солнце, а ты!.. Калла взглянул вверх, и внутри всё сжалось: солнце висело высоко и горело красным, окрашивая в багрянец небеса и некогда золотистые лучи. Так неправильно, но ужасно красиво. Не заря, не закат и даже не затмение. Что это? Калла тяжело выдохнул: становилось всё жарче и жарче, и одежда липла к телу. — Это был не я. — Но меч в твоих руках заставил их рыдать, и на тебе кровь. Тогда кто владеет твоими руками? Мальзахар развернулся вполоборота к женщине и прямо — к Калле, и Калла увидел, что и лицо Мальзахара, в котором читалось глубокое раздумье, и светло-синие шаровары, и белую ткань, прикрывавшую грудь и левое плечо, покрывали пятна крови. — Ах, опять стирать. — Женщина поднесла руки к голове. — Одежда отстирается, а себя-то как очистишь? Мальзахар не ответил. От него не исходило ни страха, ни тревоги. Казалось, его совсем не заботило то, что происходило вокруг. Лицо по-прежнему выражало отстранённую, мечтательную задумчивость, и Калла едва предположил бы, о чём тот думает. Треск веток стал заметно громче. Вскоре огонёк, которым подпитывался дым, потух, и женщина развеялась. Тут же потемнело, но дышать стало гораздо легче. Калла наконец набрал носом побольше воздуха, выдохнул и сел. Как только женщина пропала, сон изменился. Дома, улица, дорога, тела на столпах, даже бочка, за которой прятался Калла, — всё исчезло, развалившись кусками то ли песка, то ли пепла, мокрого и тёмно-красного. В нос ударил кисловатый запах, присущий желудочному соку. И что-то ещё. Калла поморщился, принюхался и приоткрыл рот, чтобы лучше чувствовать. На языке тут же осел привкус разложения и… и… Слюна капнула на руку. Кровь! Мясо! Восхитительный вкус! Восхитительный запах! Он исходил отовсюду и пробуждал голод. Прыгающим взглядом Калла цеплялся за всё подряд: за выросшие вдали, из ниоткуда руины и цепочку низких гор, за грязные столпы и выжженные деревья по обе стороны от них. Затем Калла остановился на Мальзахаре и оцепенел. Тот стоял по колено в узкой речке, со сложенными лодочкой ладонями в перчатках. Не моргая, Мальзахар смотрел прямо в глаза. Свет красного солнца делал его длинное овальное лицо страшнее и мрачнее, а нос — более горбатым, играл алыми бликами на струйках на щеках и подбородке. «Будь осторожен и действуй скрытнее обычного», — донеслись слова Вел’Коза. Калла сглотнул, наспех утёр слюну и кисло улыбнулся. Вот это попал так попал — провалить первое же испытание Вел’Коза… Какой потрясающий конец! Всё произошло настолько быстро, что даже не отвлекись Калла на местные запахи и виды, вряд ли успел бы спрятаться. Да и некуда. Вел’Коз его убьёт… Спасало то, что Мальзахар уже крепко спал и на утро вряд ли вспомнит эту встречу. Калла молчал, и Мальзахар молчал, не двигаясь. Лучше бы так и дальше продолжалось, потому как Калла сомневался, что, открыв рот, не скажет какую глупость. Как понять, кто перед ним — Мальзахар или аспект? Или и тот, и другой одновременно? Наверное, если до сих пор не сдох, всё не так уж плохо? — Здравствуй! — сказал Мальзахар по-шуримски. Как обычно он был ужасно вежливым. И очень громким. Стоял в нескольких шагах, но, казалось, голос прозвучал над ухом. Калла неловко поджал губы и поскрёб щеку. Не думал, что окажется так сложно. И что теперь? Отвечать ли? В голову лезло что угодно, кроме дельных слов, так что он лишь внимательнее вгляделся в Мальзахара. У того были голубые глаза. Они смотрели отчаянно, моляще и располагались так, что создавалось впечатление, словно Мальзахар вот-вот расплачется. — Слушай, я ни на что не намекаю, но… может, перестанешь на меня так глядеть? — хохотнул Калла и склонил голову так, чтобы капюшон прикрыл глаза. Наконец Мальзахар сделал озадаченное лицо. — А? Помедленнее можно? Или не уважаешь меня? Ты кто вообще? — спросил он с большими паузами и будто наезжая. — Я? — Калла растерялся. Ему не хотелось сразу настраивать против себя Мальзахара. — Да так, никто. Это совсем неважно. — Он натянул улыбку и поднялся, поспешно отряхивая руки. — Просто не обращай внимания, я здесь случайно. Давай разойдёмся, и ты забудешь о моём существовании, не против? Калла мельком оглядел окрестности. Как свалить отсюда? Видимо, никак. Лишь тогда, когда Мальзахар проснётся. Стоило отвлечься, как Мальзахар стал с большей жадностью разглядывать его. Да на что он так уставился?! Калла скривился и отвернул лицо. — Ты какой-то очень подозрительный! — прищурившись, заметил Мальзахар. Калла снова встретился с ним глазами и прыснул. — Да ладно, это настолько очевидно? — съязвил он. Хуже уже не будет, верно? Если позориться, то до конца. — Ага, — сказал Мальзахар, приподнял краешки губ и вышел на берег. Сделал пару шагов, оставляя за собой мокрые следы, и встал напротив. Худощавый, но не такой костлявый, ростом он немного уступал. — Но если бы ты затевал что-то плохое… ты бы вряд ли в этом признался. Спустя миг его взгляд заметно потеплел, и Калла расслабился. — Ты ведь тоже шуримец? — дружелюбнее продолжил Мальзахар. — Правда, говоришь как-то по-другому и слишком быстро… «Шуримец?! Какой я тебе шуримец?!» Каллу чуть не разорвало от возмущения. Да и в этом «говоришь как-то по-другому» так и читалось «ты необразованный кусок дерьма, но я слишком правильный, чтобы сказать прямо». «Твоё счастье, что я вообще его знаю!» — так и хотелось ответить. В поселении обычные люди говорили кто на шуримском, кто на уродливой помеси шуримского и икатийского. По словам деда, языки слились ещё в те времена, когда Хозяйка глубин явилась в Сай Калик. Тогда-то шуримцы, что жили вблизи Икатии, бежали в горы и породнились с икатийцами, скрывавшимися там от последствий войны. Как положено имперцам, насадили язык, культуру, образ жизни. Тем не менее членам правящей семьи полагалось знать икатийский, и эту традицию Калла считал по-настоящему хорошей. Говоря и думая на языке предков, он ощущал себя чуть ближе к тому народу, который попытался познать Бездну. — Я с востока, — сдержанно сказал Калла. — Название места, где я живу, вряд ли тебе что-то скажет. Мальзахар моргнул, распахнул глаза и приоткрыл рот, словно хотел сказать или закричать. Затем его лицо сделалось испуганным. Он положил руку Калле на плечо и сжал. Что… что он хочет? Калла повёл взглядом из стороны в сторону и хотел шагнуть назад, но Мальзахар держал крепко. — Ой, извини, я… я совсем забыл! Я забыл про этикет, о Солнце! — Мальзахар отчаянно всплеснул рукой и ударил себя в грудь. Он вообще слишком много жестикулировал, и это раздражало не меньше вечно дрожащих ладоней Магнолия. — Извини, с моей стороны… это так некрасиво! Быть гостеприимным и приятным — это ведь залог хороших отношений. — Мальзахар вздохнул и слегка ссутулился. — Надеюсь, ты ничего плохого не подумал обо мне? Раньше здесь никого, кроме меня, не было, ну я и… растерялся. Правда, что ли? Калла закивал и оскалил зубы. Краешком сознания он понимал, что Мальзахар просто нагло лапает его, и это ощущение становилось всё сильнее с каждым мигом. Тот поглаживал его плечо как-то… слишком нежно, чересчур интимно. Что, блядь, происходит? — Но лучше поздно, чем никогда! — добавил Мальзахар, приподнял брови и широко улыбнулся, показывая всем видом, насколько счастлив, а затем притянул к себе и крепко обнял. — А-а?.. Но не успел Калла даже ничего подумать, как Мальзахар немного отстранился, не разрывая объятий, и коснулся губами обеих щёк. Ебанулся?! Калла закричал и оттолкнул его. — Эй, ты чего? — возмущённо воскликнул Мальзахар. Калла поспешно отряхнулся, сплюнул на ладони и вытер щёки. Дерьмо! Дерьмо! Фу! Какая мерзость! Всё ещё чувствовал Мальзахаровы руки, сомкнутые на спине. Таким опущенным никогда не ощущал себя! Даже Магнолий… даже брат не прикасался к нему так! Калла отплевался и сжал кулаки. Мальзахар смотрел на него осуждающе. — Никогда — слышишь? — прошипел Калла, — никогда не смей притрагиваться ко мне, урод! — Эй, ты кого тут уродом обозвал, господин никто? — Мальзахар ткнул Каллу пальцем в грудь, и Калла, громко выдохнув носом, ударил его по руке. — Нарываешься? Да я тебе сейчас задам, вот увидишь! — Ну-ну, давай! Попробуй! Да у тебя кишка тонка! Я тебе отвечу… — Калла не договорил, когда удар пришёлся прямо в челюсть. Калла пошатнулся, но выстоял и сморщился. Даже сквозь сон зубная боль настигла его. Мальзахар явно бил не в полную силу, однако… действительно ударил. Любопытно. Калла вновь потёр щеку и подбородок, чтобы убедиться в том, что произошло. Да, Мальзахар правда это сделал. — Ну что, ответил? Болтай больше! — с лёгкой насмешкой сказал Мальзахар, но уже через мгновение приобрёл беспокойный, виноватый вид и снова потянулся к Калле. — Ты в порядке? Я не хотел сильно, но как уж получилось! Прости, но ты меня очень разозлил! — Удивительно, как даже в таком случае, хмуря жирные брови, Мальзахар оставался… по-мерзки обходительным. — Ещё чего? — Калла надменно хмыкнул, шагнув назад, и сложил руки на груди. — Слабак! Да кто так бьёт? Даже ни одного зуба не выбил! — Он сжал зубы и приоткрыл рот, показывая, что всё на месте. Тем не менее Мальзахар удивил его. Прежде никто, с кем доводилось повздорить Калле, от угроз не переходил к действиям. Окружающие всегда глядели на него со страхом. Для них он, прежде всего, оставался калекой, выжившим благодаря чуду. Чуду ужасному, непостижимому обычному человеческому разуму. Даже зная о Бездне, ощущая Её близость, принося жертвы, те искренне боялись, что Её влияние коснётся их. Мальзахар же смотрел на него как на равного. Как бы то ни было, Калла не мог уйти отсюда побеждённым. — Так уж и быть, сегодня я сделаю тебе одолжение. Пожалею тебя. Радуйся, сколько хочешь. Но в следующий раз, — добавил Калла и растянул губы в улыбке, — я надеру тебе задницу! — Запихни своё одолжение сам знаешь куда! Мальзахар поразительно напоминал Магнолия, но при этом брат не вызывал таких противоречивых чувств. Мальзахар выглядел как сыночек тех родителей, что хотят ребёнку лишь добра и не заботятся о том, как жизнь перемелет его, сломает. Однако стоит отвернуться — и оказывается, их хороший воспитанный мальчик — не хороший и вовсе не воспитанный, а только притворяется. — Ты знаешь, что это за место? — сказал Калла, меняя тему. Не мешало бы узнать, где они находятся. Мальзахар покрутил головой: — Я бы и сам хотел узнать. Оно кажется мне очень знакомым, но я совсем не помню, когда был здесь раньше. Оно кажется мне… — он помедлил, обводя взглядом горизонт. Затем его брови изогнулись, а в глазах отразилась боль. — Раньше здесь было уютно, как дома. Уютно? Ныне точно такого не скажешь. Знобило, хотя не было холодно и пот давно высох. Кости в ногах ныли, а старые раны чесались, так что хотелось расковырять их. Этот сон… нет, не сон. Этот мир выходил за пределы обычного сна и отторгал, как нежеланного гостя. Даже от Вел’Коза не исходило столько враждебности. Калла пошевелил ногой и сколько бы ни разрыхлял песок, до почвы так и не добрался. Затем поднял глаза. Небо было пунцовым, а местами бурым, фиолетовым, как налившийся синяк, и чёрные деревья тянули к нему корявые ветви. Издали они выглядели обгоревшими, но когда Калла приблизился к ближайшему у самого берега, стало ясно, что оно покрыто слизью. — Эй, ты чего? — Мальзахар дёрнул за плечо, когда Калла потянулся к дереву. — Тебя что, не учили? Не стоит трогать что попало! — А что случится? Мальзахар снял перчатку с правой руки и повертел перед Каллой полностью чёрной ладонью. — Похоже, кого-то тоже не учили. — Калла показал зубы. Он ожидал, что Мальзахар обидится, но тот широко заулыбался и поднял распахнутую левую руку. И что это значит? Калла неуверенно раскрыл свою. Мальзахар тут же хлопнул по ней и рассмеялся. — Похоже на гангрену, — спустя время сказал Калла. — Гангрену? Что такое гангрена? — Процесс гниения. — Калла поджал губы, когда заметил, как Мальзахар пытается повторить за ним слова. — Хоть это ты понимаешь? Мальзахар кивнул, разглядывая руку, и соединил пальцы. Когда разъединил, между ними растянулись тонкие слизистые ниточки, лопнувшие через мгновение. Мальзахар округлил рот. — Что ты чувствуешь? — А? — Мальзахар посмотрел удивлённо. — Ну… сейчас я очень хочу кушать. Значит, он тоже, заметил про себя Калла. — Нет, я про руки. Быть может, боль? Зуд? Жжение? Или что-то другое? — Эй, так ты волнуешься обо мне? Вот видишь, что делает одно объятье! — Мальзахар заулыбался и сжал-разжал руку. — Нет-нет, ничего такого. Просто липнут ко всему подряд. Не сходилось. Либо Мальзахар не договаривал. — Но почему ты набирал воду в перчатках? — Я же сказал, что хочу кушать. Я успел съесть всего кусок. Калла взглянул на реку. Густая муть лениво перекатывалась, поднимала со дна на поверхность большие плоские тёмные ошмётки и выбрасывала на песок. Калла пригнулся и подцепил один ногтями. На свету кусок слегка просвечивал, а пах так замечательно… Река, полная мяса! Неужели она правда существует? Калла слизнул выступившую слюну и поднёс руку ко рту. — Стой. Если хочешь попробовать… — Мальзахар запнулся, — будь осторожен. Это может оказаться совсем не тем, о чём ты думаешь. Да ладно, один умник такое говорил не раз, заебал уже. И ничего! Калла вложил кусок в рот. М-м-м… Приятная дрожь пробежалась по голове, ушам и шее. Восхитительно! — Ты подожди-подожди! — сказал Мальзахар и сел рядом, сложив ноги. Калла долго жевал, чтобы насладиться вкусом, и, когда тот почти пропал, сглотнул. — Ну как? — поинтересовался Мальзахар и потянул за полы балахона. — Лучше сядь, а то мало ли… Сначала ничего не поменялось, но вскоре послевкусие стало горчить, а затем сделалось невыносимо мерзким. Калла сморщился и, натянув рукав на кулак, прислонил ко рту и кашлянул. Его чуть не вырвало. В ушах зазвенели голоса на незнакомом языке и стоны. Накрыл жар, внизу заныло, из глаз потекли слёзы. Накатила боль, а глубоко под кожей пошевелилось нечто длинное и острое. Калла опустил взгляд — или поднял? — и затаил дыхание, увидев в наступившем полумраке вместо собственного тела женское с обнажёнными грудями. Одну из них терзал рот белого существа, смахивавшего на мужчину с волосами цвета кости. Его лицо выглядело добрым и злым, счастливым и полным отчаяния, красивым и ужасным. Четыре глаза, все разные, с узкими зрачками, смотрели внимательно и одновременно рассеянно. И осмысленно. Большой лоб рассекали девять надрезов, приоткрытых и полых внутри. Глазницы… это глазницы, но без глаз! От пустых взглядов холодел сам разум, и Калла попытался отпрянуть, однако не смог, как и не сумел закричать. Став невольным заложником женского тела, он смотрел прямо в глаза существу, а то — на него, и ощущал, как внутри будто бы лопнул пузырь и разбрызгалась горячая жидкость. Калла зажмурился что есть силы. Женские груди исчезли, но белая фигура продолжила сиять на стенках век. Вскоре и она начала гаснуть, словно заползая обратно во тьму. До тех пор, пока не осталось одно лицо. Жуткое и прекрасное. Когда Калла пришёл в себя и открыл глаза, всё закончилось. Он лежал поджавшись и обхватив живот, его голова располагалась на Мальзахаровом колене. Тот набивал рот мясом и безудержно рыдал. — Простите… простите… — шептал он в беспамятстве. — Я не могу вам помочь. Всё, что я могу, — лишь оплакивать вас. Калла приподнялся, сел и провёл руками по телу. Всё в порядке. Затем прислушался к себе: никакой боли не осталось. Лишь тогда Калла облегчённо выдохнул, а потом покрутил головой. Больше ни кусочка не съест из этой гнилой реки!Глава 7. Река гниющей плоти II
10 ноября 2022 г. в 22:51
Вечером Калла наконец коснулся плоской подушки, набитой сушёными травами. Магнолий упорно, по привычке таскал его в кровать, будто игрушку, без которой не спится, но всякий раз, когда это замечала мать, Каллу ожидал в лучшем случае сон в холодном коридоре. Она иногда заходила — чтобы поцеловать Магнолия перед сном. Ещё пару лет назад не обращала на него внимания, однако за это время Магнолий вырос и окреп — так быстро, что Калла даже не успел заметить. Брат был всегда таким же худощавым мальчишкой с впалыми щеками и выпирающими рёбрами, а потом однажды он словно превратился в здоровенного юношу на пару голов выше. И порой с трудом верилось, что тому всего двенадцать.
Конечно, Магнолию всегда находилось дело в поселении — вёдра с водой потаскать туда-сюда и по несколько раз на дню, достать сети с рыбой, вскопать камень или другую горную породу. Как-то раз он даже стал подмастерьем в кузнице. Калла завидовал, ведь был слаб и неуклюж, и всё, что ему дозволялось, — гонять мух, собирать паутину да смотреть, как отец возится с больными. Это вгоняло в тоску, совсем не завораживало, как сноп золотых, красных, оранжевых искр, высекаемых от ударов молота. Калла находил в них нечто притягательное, и чувство, какое поглощало всякий раз, когда он наблюдал, было таким странным, необъяснимым, не от этого мира. Как-то, что наплывало при взгляде на звёздное небо. Или на ветки, догорающие в жадном пламени. Или на несбыточную мечту, которой можно только любоваться.
Когда молот соприкасался с раскалённым железом, глаза Магнолия так ярко вспыхивали в полумраке, что Калле верилось: всё возможно, и ничто не напрасно.
А с тех пор, как мать увидела в Магнолии, очевидно, мужчину, тот потерял интерес к ковке. Обленился, стал слишком мягким, податливым как слизень. Мысли потеряли форму, руки — силу, а глаза — отражение тех самых искр. Длинные чёрные волосы теперь не бывали сальными. На лице не нашлось бы ни пятнышка грязи, ни размазанных по щекам следов от пепла. Ногти на пальцах — ровно и коротко обстрижены. Колени и ладони давно не обдирались.
«От женщин одни проблемы», — подумал Калла, наблюдая, как Магнолий выпрямлял ему ноги и накрывал обоих одеялом. Затем тот задул свечу, и спальня погрузилась во мрак.
«Неужели ты правда поверил, что она любит тебя?»
Однако брат не ответил, потому что не умел читать мысли. Иногда Калле казалось, что даже умей тот предугадывать, всё было бы гораздо проще. По крайней мере, не приходилось бы высказывать всё то, о чём не хочется говорить вслух.
Калла никогда не спрашивал у Магнолия, зачем тот из раза в раз носил его с собой, мыл, кормил, позволял спать в одной кровати, хотя на двоих почти не хватало места. Очевидно, из страха и жалости. Ведь зачем тратить время на калеку, который никакой пользы не приносит? Ответ предсказуем. Тем невыносимей казалась игра Магнолия в заботливого брата. Он просто молча выполнял одно и то же, что ужасно напрягало.
Калла размышлял: даже если снова переломал бы ноги, кости вряд ли срослись бы лучше. Он нескоро научится как прежде ходить и бегать. Удивительно, как отцу удалось собрать его обратно. Калла не задумывался об этом, о том, насколько это было нелогично и бессмысленно. Кому угодно ясно: человеку с подобными увечьями не вернуть ноги. Отец словно знал, что делал. Словно знал, что у него получится. В поселении он прослыл целителем, прикосновения которого отгоняли саму смерть. Человеком, следовавшим собственным понятиям морали. Тем, кто просыпался гением, а засыпал безумцем. И как бы это всё преувеличено ни звучало, тем не менее… он сделал невозможное.
Ладно, пора спать. Калла вздохнул, закрыл глаза и сложил руки на груди. Завтра обязательно подумает и о Раджипе с его раной. Надо бы узнать, что произошло.
Однако сон не шёл. Магнолий ворочался, тяжело вздыхая, а когда почти удалось заснуть, тот задел Каллу холодными ногами, и дрёмы как ни бывало. Такой большой, а какой трусливый, подумал Калла и ткнул локтем Магнолия.
— Да ты задрал вертеться! Что опять не так?
— Прости. Прости, Калла! — зашептал Магнолий в натянутую до носа сорочку. — Я подставил нас сегодня. Даже не подумал… — брат говорил медленно, словно вспоминая слова, — прежде чем сделать то, что сделал. А ты… ты не растерялся. Ты очень умный. Ты… ты не злишься на меня?
Калла протяжно выдохнул. Больше всего, помимо жалости, ненавидел извинения. Хоть что-то когда-нибудь они меняли? Нет!
— Ну сделал и сделал, что с того? Чего теперь-то хныкать, как Омела? — выплюнул Калла. — Фу! — Он высунул язык и потёр пальцами, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса Омелиного имени.
— Но Омела… пусть она и девчонка, и иногда раздражает… — Магнолий запнулся и сглотнул. — Я не мог иначе. Я не мог иначе, Калла! — Последнее вырвалось из него слишком громко, и брат тут же ударил себя по губам. Затем он продолжил как обычно: — Я должен был сделать хоть что-нибудь…
В груди потяжелело. Должно быть, Магнолий снова вспомнил… то самое. Однако Калла не знал, чем ему помочь. Он до сих пор не понимал, как с ним разговаривать о матери.
— Успокойся. — Калла не нашёл ничего лучше, что сказать. — Давай завтра снова посмотрим, сколько улиток собралось под камнем.
Он произнёс это прежде, чем подумал, и внезапно обрадовался случайной затеи. Улитки, улиточки, да-да-да! Калле нравилось слегка придавливать их склизкие мягкие тела. Он провёл языком по губам и потёр ладони.
— Так ты не сердишься на меня? — Голос Магнолия прозвучал заметно теплее.
— Да нет, дурачок. Только в следующий раз не суйся не в своё дело, я заебался прикрывать твой зад.
Магнолий завозился и стянул с носа сорочку, затем Калла услышал, как краешки его губ приподнялись.
— Спокойной ночи, брат, — сказал тот. — Только не умри во сне.
Калла хмыкнул. Если и должен был умереть, то не нашлось бы лучшего времени, чем полгода назад. Раз до сих пор жив, это определённо значит, что не пришло время опускать руки. Его путь только начинается.