Свет иных миров

      Мальзахар подскочил на кровати, проснувшись раньше обычного. Кто-то стоял над головой! По крайней мере, он чувствовал чужое дыхание. Слышал. Кажется, голос, слишком громкий, чтобы разобрать, всего миг назад разрезал тишину, но вспомнить, о чём тот говорил, не получилось.       Несколько мгновений Мальзахар сидел вцепившись в одеяло ледяными пальцами и всматривался в темноту, что сгустилась у стены.       — Кто здесь?       Ответом стала тишина, и Мальзахар сильнее напрягся. Можно подумать, невесело усмехнулся он про себя, вторгшийся недоброжелатель подал бы голос.       Мальзахар протянул руку вперёд, но пальцы схватили только воздух. Никого. Возможно, кто-то есть на улице? Мальзахар потёр глаза, избавляясь от остатков сна, затем встал с кровати и шагнул к окну.       — А-а-ах, м-м-м… — застонал он, когда наступил голой ступнёй на баночку с краской.       Мальзахар отшвырнул её в сторону, будто, выместив злость таким образом, облегчил бы боль. А потом вспомнил, что ради этой краски пришлось собирать финики прямо под палящим солнцем. Он вздохнул, наклонился и нащупал баночку. Хорошо, она не треснула, ничего не вытекло.       За этим действием Мальзахар совсем забыл, зачем вставал. Вряд ли уже кого-либо увидит, но… Он осторожно отодвинул занавеску и выглянул в окно. По ту сторону никого не оказалось. Улица пустовала, подёрнутая предутренней темнотой. Мальзахар постоял, рассматривая мрачный дом напротив, пока не понял, что всё это время разглядывал самого себя.       Перед тем, как встало солнце, он омылся, удаляя с себя пот и тревогу. Пока лил воду и ополаскивал член, рассеянно осматривал кладку кирпича, пытаясь вспомнить, что же снилось. Если что-то видел, то забыл это сразу как очнулся.       Когда небо посветлело, прочёл молитву сидя на коленях на ковре и развернувшись в сторону восхода. Каждую строчку сопровождал низким поклоном. Лёжа лицом в пол и вытянув вперёд руки, понял, что не выспался, и от одной лишь мысли по всему телу растеклась усталость. Не хотелось подниматься. Но заканчивать таким образом молитву выглядело бы как богохульство. Солнце ведь встаёт каждый день. Что случилось бы, если бы однажды Оно не поднялось на небо? Холод, мрак и ужас!       У всего живого и неживого есть смысл и есть предназначение.       «Предназначение Солнца — вставать и дарить тепло. Но зачем, например, нужна вот эта муха?» — подумал Мальзахар за обеденным столом. Он отломил от лепёшки небольшой кусок и отправил в рот, ни на миг не сводя глаз с назойливого насекомого. Муха сидела у кувшина с молоком и потирала лапки, словно замышляя очередную пакость. «А зачем я?»       Мальзахар медленно, затаив дыхание, занёс руку, чтобы прихлопнуть муху, но та тут же взлетела и закружилась под потолком. Он понаблюдал за ней, пока не потерял из виду.       «Какая скучная у меня жизнь…»       Мальзахар взглянул на мать, сидевшую напротив. Она медленно жевала фасолевую пасту и запивала молоком. Солнце падало на её ладони, на которых проступали вены, и на квадратное, иссечённое первыми морщинами лицо, так что светло-карие глаза за круглыми очками казались почти прозрачными. Интересно, в хорошем ли она настроении? Спросить или не спросить?       — Мам, а папа же скоро отправится в новый караван? — издалека начал Мальзахар.       — Скоро, — сказала она.       — А… а как ты думаешь, ему нужна помощь?       — Если хочешь помочь собраться, я думаю, он будет рад. — Улыбка появилась на её губах, и Мальзахар понял, что раскрыт.       Он вздохнул, теребя кружевные концы зелёной скатерти.       — А мне можно с ним? — наконец задал он мучивший вопрос, хотя и так знал ответ.       — Нет.       — Но почему?       — Мальзахар, это не весёлое приключение туда и обратно. — Мать нахмурила лоб. — Сказки сказками, а жизнь сурова. Пустыня полна опасностей, ты и сам знаешь. Даже не все взрослые мужчины готовы к трудностям в пути. — Её лицо разгладилось, и она продолжила нежнее: — Вот вырастешь, станешь сильным, продолжишь наше дело. И, возможно, найдёшь поставщика из Пилтовера. Будешь ездить туда, увидишь мир. Станешь великим.       Мальзахар сморщился, но ничего не ответил. Что бы ни сказал, мать бы вновь напомнила, что его дед вёл торговые дела с южными городами, и прадед, и прапрадед… Возможно ли представить жизнь скучнее?       После завтрака Мальзахар вышел на улицу. Почти за час ночной холод успел смениться тем приятным утренним теплом, когда воздух ещё свеж, но уже припекает солнце. Мальзахар посмотрел по сторонам. Люди неторопливо двигались по тени, кто прогуливался, кто что-то нёс. Мимо прошёл мужчина с носом, закрытым синим шарфом, и вёл за собой осла. Пахло сухой травой и песочной пылью. Мальзахар шагнул вперёд и сошёл с порога.       Базар пестрел разноцветными палатками. Мальзахар брёл и щурился на солнце, золотившем вывешенные ковры, склянки с благовониями и спелые фрукты на прилавках. В туфли забивался песок, и Мальзахар порой вытряхивал его.       Вокруг стоял сильный шум. Заливистый смех перекрывал визгливый женский голос. Слышались протяжная музыка мизмара, улюлюканье, а сверху, с балкончика храмовой башни — проповедническая речь, призывавшая к воздаянию хвалы Солнцу.       Мальзахар замедлил шаг возле танцовщицы в красном, которая извивалась на ковре, то и дело приоткрывая загорелое бедро. Какая красивая, подумал он. Она посмотрела поверх вуали на Мальзахара, словно на пустое место.       Недалеко два торговца с ухоженными бородами, в белых халатах и тюрбанах, господа Махмат и Али, сидели за столом на стыке палаток и играли в мельницу. Господин Али, чьи губы казались такими пухлыми, будто его ужалила пчела, хмурил густые брови. Обок него стояли мужчины и кричали на оба уха, а господин Махмат возмущался громче всех и, не стесняясь в выражениях, обвинял того в нечестности. Пока господин Махмат размахивал кулаками, к его прилавку с фруктами подбежал мальчишка и схватил апельсин. Недолго думая, Мальзахар бросился тому наперерез.       — Эй, сначала надо заплатить, а потом брать! — Мальзахар грубо развернул его к себе лицом. И только потом заметил, насколько тот худой. Мальчик озлобленно глянул на него, наступил на ногу, а потом укусил, но Мальзахар стерпел и только сильнее сжал тощее плечо.       Как так вышло? Этот ребёнок младше него, лет восьми или девяти. Почему же он крадёт? Всегда есть способы заработать законным образом.       «Зачем ты это сделал? Почему ты просто не попросил?» — хотел сказать Мальзахар, но было поздно — мужчины перестали спорить, и перевернувший стол с шашками господин Махмат уже очутился рядом.       — Ах ты ж маленький паршивец! Опять за воровство! — закричал он.       Апельсин выпал из пальцев мальчика. Господин Махмат схватил палку, что стояла у ножки прилавка, спрятанная под тканью.       — Я держу его, Мальзахар, можешь отпускать.       И Мальзахар отпустил.       Господин Махмат несколько раз ударил мальчишку по рукам. Несильно, но тот всем телом сжался. Мальзахар заметил на его ладонях синяки. Теперь ясно, откуда они взялись.       — Будешь знать, как в следующий раз красть! Позор отца и матери! Не стыдно? — Последний раз палка соприкоснулась с пальцами, и наконец господин Махмат отпустил мальчика. Тот, кинув на Мальзахара ненавидящий взгляд, сорвался с места и скрылся за ближайшим поворотом.       Мальзахар опустил глаза. Правильно ли поступил, остановив этого ребёнка? Правильно. Воровать — нехорошо. Но тогда почему так стыдно?       — Лови, Мальзахар. — Отвлёк от размышлений господин Махмат. Мальзахар взглянул на него и вовремя сложил руки лодочкой, чтобы поймать монету. Господин Махмат усмехнулся, показывая золотые зубы и убирая обратно палку. — Ты заслужил. Молодец. Зоркие у тебя глаза.       Мальзахар постоял, рассматривая полустёртый профиль старого императора. А затем сказал:       — Я возьму немного фиников и апельсин.       Господин Махмат посмотрел на него прищурившись. Его сухие тонкие губы приподнялись, но он ничего не сказал и взял протянутую монету. Мальзахар выбрал самые спелые фрукты и потрогал их, убеждаясь, что сочные они не только на вид.       — Господин Махмат, а тебе больше не нужна помощь на плантациях? — спросил Мальзахар перед тем, как отойти.       Господин Махмат уже сидел развалившись в кресле и затягивался трубкой. Душистый запах табака заставил и Мальзахара слегка расслабиться.       — Новый урожай созреет только через недели две. — Господин Махмат выдохнул дым через нос. — Тогда и приходи. Впрочем, — он затянулся снова, — если нечего делать, можешь пособирать жуков с кустов. Заплачу как обычно.       Мальзахар поклонился и поспешил за мальчишкой. Тот не успел далеко уйти: в переулке, соединяющем базарную улицу и храмовую, он копался в мусоре. Пахло отвратительно: гнилыми овощами и дерьмом. Мальзахар встал, сжимая в руках фрукты и не решаясь ступить дальше. Наконец он шагнул, и под ногой неприятно чавкнуло. С трудом Мальзахар заставил себя не смотреть вниз.       — Эй! — позвал он мальчишку, но вышло неуверенно.       Тот обернулся, спрятал руки в карманы штанов и втянул голову в плечи. Мальзахар сделал ещё несколько шагов и сказал твёрже:       — Эй, извини. Я не хотел тебя пугать. И не хотел, чтобы всё так вышло. Воровать неправильно. Я понимаю, почему у тебя не осталось выбора. — Он подходил всё ближе. Мальчик ничего не говорил, не двигался, лишь таращил большие карие глаза. — Но так продолжать нельзя. Тут многим людям нужна помощь даже в мелких делах. И они не против заплатить. Например, господину Махмату…       Мальзахар не договорил, когда в лоб ему прилетел камень. Фрукты выпали из рук, и мальчишка тут же подхватил их. Мгновение — и в переулке его уже как ни бывало.       — Ах ты ж… — Мальзахар потёр ушибленный лоб. — Я найду тебя, крысёныш!       Он развернулся, чтобы поскорее покинуть это ужасное место, и принялся отряхиваться, словно таким образом избавился бы от горького осадка на душе. И вдруг понял, что из кармана пропали все монеты.

***

      Каллу выкинуло из Мальзахарова сна настолько резко, что закружилась голова. Он проснулся и не двигался, пока перед глазами не прошли большие чёрные круги. Магнолий лежал рядом, прижимался к плечу лбом, и Калла чувствовал его тёплое дыхание.       Выбравшись из-под одеяла, он содрогнулся от холода. Затем перевалился через тело брата и попытался сползти на пол, но в итоге шлёпнулся, больно ударившись коленями.       — Калла, ты чего? — донёсся слабый голос.       Калла поднял глаза. Магнолий, свесив руку, смотрел на него рассеянным взглядом и медленно моргал.       — Ничего, — сказал Калла, потирая колено. — Спи давай.       — М, — только издал звук Магнолий, потянулся и закрыл глаза.       Порывшись под кроватью, Калла достал поношенные панталоны, штаны, длинную рубаху и балахон, от которого пахло мылом. Сел на полу и, помогая себе руками, вытянул голые ноги, тонкие и серые, с большими ступнями. Они всегда напоминали о слабости и о том, что произошло прежде, чем жизнь разделилась на до и после, поэтому Калла старался не смотреть на них.       Одевшись и натянув ворот до носа, Калла поискал кусочек угля и книжицу, в которую заносил всё новое. Записи всегда помогали привести в порядок мысли. Прошлым утром Магнолию непросто получилось убедить его оставить книжку в комнате, а тем более уруми. Он сопротивлялся, но брат был непреклонен! Калла насупился, вспоминая, как тот просто отобрал их. Наверное, теперь, после вчерашней стычки, Магнолий десять раз подумает, прежде чем изымать единственное оружие!       Калла копался дальше. В углу обнаружил книжку. Нащупал уголь. Пальцы прошлись по куче тряпья и на миг коснулись клинка, спрятанного в ней. Меч-кнут — это всё, что у него осталось от отца… Как хорошо, что он уже умер. Калла бы не вынес больше его… взгляда. Взгляда холодных глаз, неживых, прямо как у трупа. Калла что есть сил зажмурился, чтобы больше не представлять отца.       Затем он сел опёршись спиной о кровать и раскрыл записи. Глазами пробежался по предыдущим заметкам и добавил то, что рассказал Вел’Коз в последнем сне. Внёс новые сведения о Бездне в целом: про неравномерность времени, пограничный слой, родственность аспектам. Дописав «Они создали Бездну», призадумался. А зачем, зачем Она понадобилась, если из истории Рунтерры ясно, что аспекты враждуют с Ней? Случайная ошибка? Или вовсе нет? Если Бездна им родственна, тогда что собой Она воплощает? Совершенное зло? Вечный голод? Полный хаос? Всё сводилось к одному: что такое Бездна?       Вопросы, вопросы без ответов… А сколько ещё предстоит таких задать?       Калла облизал уголь и причмокнул. Написал про особенности роя, принцип форм и очертаний. Вспомнил: самостоятельно воссоздав пограничный слой, он не увидел безднорождённых. Как сделал это в первый раз, так и не понял. Или Вел’Коз всё подстроил? Выделив целую страницу на подведение будущих итогов, Калла добавил:       «Без изменений. Не мог сосредоточиться».       Упомянул самоочищение, а когда принялся пояснять слияние миров, запутался. Вел’Коз говорил, что Бездна и Рунтерра… нет, весь этот мир, взаимопроникают. Но также утверждал, что, издав Зов, Калла на миг размыл границу… Как интересно! Что же это значит? Калла улыбнулся, обратил лицо к свету и слегка запрокинул голову. С каждым мгновением тепло всё больше разливалось в груди. Он вздохнул и с наслаждением подумал мысль, которая напрашивалась: не поэтому ли он нужен Бездне? Чтобы, когда наступит время, завершить слияние? Слияние... проникновение... а-ах...       — Выглядишь так, будто только что подрочил, — сказал Магнолий.       — Подрочил и кончил, — поправил Калла.       Он скосил глаза на брата и уловил заинтересованность во взгляде, направленном на записи. А потом — разочарование. Магнолий никогда не понимал его почерк. Бывало, Калла и сам не разбирал.       Когда радость поутихла, Калла перевернул страницу и вывел большими буквами:       «МАЛЬЗАХАР».       Потом подумал и зачеркнул, но, кажется, слишком поспешил с решением. Растёр края зачёркивающей линии и добавил рядом:       «И АСПЕКТ».       С чего начать? Калла поскрёб лоб. Осмысливал слова Вел’Коза весь вчерашний день, а то, куда угодил в Мальзахаровом сне, что видел и о чём тот говорил, следовало ещё хорошо обдумать. Калла подёргал страницы книжки и перелистнул на последнюю. Её заполняли упрощённые мужские и женские тела, соприкасающиеся в похабных позах, а также рядочки членов. Недолго думая, Калла подрисовал ещё и удовлетворённо оглядел плоды собственного творчества. Это занятие странным образом одновременно помогало и отвлечься, и собраться с мыслями.       «Они видят во мне кого-то другого. Божество», — повторил Мальзахар в голове.       Калла пожевал потрескавшуюся от холода губу, а затем вытянул из-под кровати уруми и положил поверх книги. Меч плавно изогнулся, длинный и широкий, со следами ржавчины. Калла медленно провёл по лезвию, остановился, нажал сильнее. Резануло в пальцах, и он повернул их к себе, чтобы увидеть, как ранки наливаются кровью и тут же затягиваются. Уруми уже затупился, но ещё мог причинить боль.       Что же хотел сказать отец, когда передал этот странный, на вид бесполезный меч?       — Что это? — Калла помнил, как удивился, впервые взяв уруми, который повис в руках, как упавший член.       — Это — уруми, — говорил отец. — Меч-кнут. Теперь он принадлежит тебе.       — Меч? — Калла недоверчиво поглядел на него. — Ты хочешь, чтобы я… чтобы я убил тех, кто смеётся надо мной?       В тот день дети со второго круга снова потешались над ним, обзывая уродом и грязнулей. Он видел отчаяние в глазах Магнолия — тому хотелось играть с ними, но не хватало воли бросить его. Тогда Магнолий разрыдался, и дети назвали его плаксой. Отец просто смотрел на то, как оба его сына в одно мгновение стали изгоями, а потом подозвал Каллу и повёл к себе. Калла думал, что тот его накажет, но вместо плети отец достал странный, похожий на угря меч.       — Это не обычный меч, — отвечал отец. — Он создан не для убийств, — необычайно медленно говорил он, выделяя каждое слово. — Овладеть им значит овладеть собой. В неумелых руках он ни на что не годен, кроме причинения вреда тому, кто его держит.       На мгновение отец замолк. Калла смотрел ему в глаза. В глаз. От взгляда его правого слепого глаза всегда становилось не по себе, будто за серой дымкой, которой тот был затянут, скрывалась тёмная тайна. Отец продолжал:       — Но в умелых он превращается в могущественное оружие. Всё ещё непредсказуемое. Но управляемое. Сила, которую ты не понимаешь, равно смертельна силе, которую ты понял. Разница лишь в том, для кого смертельна.       Так говорил отец. И когда он это сказал, Калла не знал, что думать. Что всё это значит? Зачем отец даёт ему уруми? Если им нельзя убить, то для чего он нужен? Калла сощурился, обхватил широкий клинок обеими руками и надавил, скалясь и разрезая плоть. Отец говорил о Бездне, очевидно!

***

      — Вот и помогай после этого кому попало, — фыркнул Мальзахар, чистя песком туфли позади палатки, что загораживала переулок. — Ну и пожалуйста, больно нужно.       Он вышел обратно на улицу и пошёл к отцовской лавке. Навстречу ему двигалась женщина в длинном тёмном платье и несла ребёнка. Тот потянулся пухлыми руками к Мальзахару, когда они сравнялись. Мальзахар отшатнулся и кинул на него уничтожающий взгляд, что ребёнок аж расплакался. Мальзахар ехидно улыбнулся.       Когда он добрался до палатки с оранжевым верхом, отец сидел за прилавком, усыпанном безделушками. С отодвинутыми на лоб очками он держал маленькую щётку в одной руке, а в другой — фигурку кошки, и рассматривал её.       — Что такой хмурый? — Кажется, он даже не отвёл глаз.       — Меня обокрали, — недовольно пробормотал Мальзахар, убрав руки в карманы.       — Обокрали? — Отец наконец взглянул на него.       Мальзахар вкратце рассказал, что случилось. Тот рассмеялся.       — Что смешного? — ещё сильнее разозлился Мальзахар.       — Мой сын — дурачок, — улыбнулся отец и продолжил уже серьёзнее: — Мальзахар, ну нельзя же быть таким наивным. Так можно и в рабство себя продать.       — Да понял я, понял!       — На вот, — отец протянул вторую щётку, — лучше смахни пыль с товара и убери песок. А потом разложи всё в алфавитном порядке.       — Чего?! — вскричал Мальзахар. — Это же бессмысленно! Мы на прошлой неделе всё раскладывали по форме!       — Я подумал, что так недостаточно интересно, — сказал отец, взглянув на солнце и прищурившись. — Для покупателя любое украшение, любой оберег, любая фигурка должны быть находкой, а не просто обычной безделушкой.       — Мы так ничего не заработаем, — помрачнел Мальзахар, — если будем постоянно менять порядок.       — О нет, Мальзахар, ты ничего не понимаешь!       Так прошёл час. Мальзахар уныло тёр оберег с символом Солнца, когда уловил необычную женскую речь:       — Ты принимаешь такие монеты?       Возле соседнего прилавка с игрушками стояла высокая госпожа с острым лицом и в тёмно-синем платье с поразительно красивой вышивкой. Из-под платка, что покрывал голову, выглядывали длинные пышные кудри. Мальзахар невольно засмотрелся — никогда ещё не доводилось видеть таких красивых женщин. Явно не местная. И говорила так странно… на шуримском, но по-другому. Согласные буквы выходили у неё заметно жёстче.       — Покажи, госпожа, — сказал господин Омар, владевший лавкой игрушек, — полноватый мужчина, чёрный, как пережаренное мясо скаллаша.       Женщина протянула монеты, и только тогда Мальзахар заметил, что сбоку к ней прижималась девочка примерно его возраста. У той были такие же длинные кудри, как у женщины, но лицом она немного отличалась. На мгновение Мальзахар встретился с ней взглядом, и ему резко стало не по себе. Он отвернулся и снова уставился на оберег, который дрожал в руках. Или это руки дрожали?       Такие пустые и спокойные глаза… Мальзахар видел детей с таким же взглядом. Эти дети пережили ужасные события.       — Выбирайте, что хотите, — наконец произнёс господин Омар.       Мальзахар прислушался. Женщина сказала на помеси шуримского и другого, очень грубого языка. Девочка ответила ей так же.       — Нет-нет-нет, — в голосе господина Омара Мальзахар уловил неодобрение, — мы не продаём ничего ноксианцам!       Ноксианцам?       — Ноксианцам? — Женщина повторила вопрос Мальзахара. — Да какие мы ноксианцы?! Глаза разуй, дорогой!       Завязался громкий спор, и, кажется, вся улица замолкла, чтобы ничего не пропустить. Женщина надрывала глотку, перечисляя всю родню до пятого колена и то и дело переходя на личности. Господин Омар не слушал её и кричал о том, что Ноксус — заклятый враг, а шуримцы, говорящие на языке врага, — тоже враги.       — Когда наш милостивый император вернётся, я сама! Лично! Слышите меня все?! — воскликнула женщина. — Лично приду к нему, чтобы он разобрался! Чтобы он разобрался с таким ослом, как ты! Упаду в ноги и буду просить, чтобы тебя и твою лавочку прикрыли, дорогой!       — Чтобы меня прикрыли?! Лично к императору?! Да ты себя слышишь, дорогая? Не смешно самой-то?       — Успокоились жи-и-иво! — громко разнеслось над базаром, и через толпу к спорящим протолкнулась стража. — Что тут происходит? Что у тебя стряслось, госпожа?       Мальзахар наконец взглянул на место действия. Платок на голове женщины съехал, и кудри на затылке выбились наружу. Девочка стояла закрыв уши руками, а господин Омар смачивал шарфом выступивший на лбу пот и глубоко дышал ртом.       — Этот старый осёл не желает продавать моему ребёнку, моей единственной девочке, игрушку! — отчеканила женщина, высоко подняв голову и явно ощущая превосходство. — Я требую извинений и публичной порки!       За платком лицо стражника не было видно, но по глазам Мальзахар прочёл: «Почему это происходит именно со мной?».       — Они говорят на ноксианском! — заявил господин Омар. — Они оскорбляют не только мои чувства, но и многих здесь присутствующих, чьи родственники погибли от рук Ноксуса!       Стражник вздохнул.       — Так вы беженцы? — устало сказал он женщине.       — Вот! Вот разумный человек! — Она заулыбалась, показывая на него рукой.       — Все вопросы, кто прав, кто виноват, решает господин визирь. Идите к нему и разбирайтесь.       Поняв, что самое интересное уже закончилось, люди стали расходиться. Мальзахар последний раз посмотрел на девочку. Она всё так же пусто глядела куда-то перед собой, слегка посасывая губу.       Уже вернувшись домой, Мальзахар расплакался. Одно предположение сменялось другим, рисуя в голове ужасные картины. Почему же… почему же мир так жесток?