Свет иных миров

      «Красное солнце. Запах желудочного сока, разложения и мяса. Руины, низкие горы вдалеке. Двенадцать грязных колонн и деревья в странной чёрной слизи».       Так написал Калла в заметках о кошмарном мире и задумался. Затем добавил:       «Река из кусков плоти, содержащих воспоминания».       Кажется, ничего не забыл. Калла перечитал ещё раз и обвёл некоторые плохо прописанные буквы.       — Послушай, ты ещё долго тут будешь торчать? — над ухом донёсся голос Кумара, а через мгновение Калла уловил приятный мясной запах и тут же сглотнул слюну. — От одной твоей унылой рожи ужин испортится у всех.       — А ты не смотри, — под нос сказал Калла, склонившись над книжкой и дописывая строчки о белом существе. — Ну, либо поищи этого… обиженного, чтоб поторопился. И скажи ему, пусть принесёт сменное бельё. А ещё чтоб приготовил тёплую бадью, иначе мои волосы слипнутся.       — Ай-ай-ай. Ну ты даёшь. Что ж тебе так насрать на брата? Словно он тебе обязан жизнью. Словно не брат вовсе, а так, никто, прислуга. — Кумар поцокал языком и поставил котелок на другом конце стола. Затем, опёршись на край, достал самокрутку, поджёг от свечи и затянулся. Калла поморщился, когда до него дошёл земляной запах. — Нехорошо это, знаешь ли, — сказал Кумар, шумно выдыхая клуб сизого дыма. — С таким-то отношением тебя ещё не раз отпиздят. Да и не в этом вся беда. Впрочем, не мне тебя учить.       Калла опустил веки и сильнее сжал в пальцах уголь, так что тот треснул, и крошки осыпались на грязные листы бумаги. Этот глупый разговор заставил его снова прокрутить в голове всё то, что сказал Магнолий перед уходом.       — Мне не насрать на брата. А вот ему на меня… — Калла скривил губы, потом хмыкнул и убрал в сторону отломившийся кусочек. Другой же он принялся крутить в руках. — Он мой брат. Мой. А мой — значит… мой. Значит, принадлежит мне. Как, например, уруми. А тем, что принадлежит мне, я владею полноправно. Так, как захочу. Всё очень просто, понимаешь?       — Но ведь ты тоже его брат.       — Именно. Если бы ему было не насрать, он бы самоотверженно пожертвовал собой. Будь он сейчас на моём месте, я — на его и стоял бы вопрос обмена, я бы… — Калла приподнял брови и хохотнул, — ради него я бы и в жопу дал. Это неприятная, но слишком малая цена для достижения высшей цели.       — Пиздец, — негромко сказал Кумар. — Что я только что услышал? Надеюсь, ты больше никому этого не скажешь. Высшая цель, блядь. Какая у тебя высшая цель? Насрать мне в уши? Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?       — А ты что, смеёшься над моей целью? Над моей мечтой? Посмотри на меня! На, взгляни! Полюбуйся! — Калла оттолкнулся от стола, увозя назад стул с мерзким скрипом, и быстрым движением раскрыл балахон. — Я урод! Погляди на мои ноги! Погляди на мои руки! На это страшное тело! Когда я опускаю глаза, мне хочется блевать, потом ещё раз блевать и ещё. Когда вижу это лицо, хочется его разбить. Ты думаешь, мне приятно понимать моё уродство? А я ничего, ничего не могу с этим поделать! Я бы мог быть кем-то. Кем-то важным. Кем-то, кого бы заметили, кем бы восхищались. А вместо этого… — Калла вздохнул, сощурился, натянуто улыбнулся и продолжил писклявым слащавым голосом: — Магнолий-Магнолий, такой хороший мальчик! Умница и молодец! Такой красивый, такой сильный, такой умный! Лучший сынулька, лучший племянник, лучший среди всех во всём! А я что? Я никто, что ли? Почему это я не лучший? Не мешайся — вот кто я. Всего лишь тень великого отца и великого брата, который без меня даже защитить себя не может. Меня никто не видел, никто не замечал. Но однажды…       Калла закрыл глаза. Казалось, это случилось так давно, а прошло всего лишь больше полугода. Тогда Калла очнулся, окружённый беспросветной тьмой, и первое, что почувствовал, — невозможная боль, словно сгорал заживо. Он заорал так, как никогда не кричал. Вопли, отражённые эхом, улетели вверх, разбиваясь о стенки глубокой ямы множеством чудовищных возгласов. Из глаз хлынуло. Калла затрясся, как от холода, и стал захлёбываться — не только слезами и криками, но и кровью, что стремительно заполняла глотку.       «Я… умираю?» — с удивительным смирением подумал он.       Калла сильно вздрогнул, выблёвывая горячую жидкость, и к нему медленно пришло осознание, что ноги не двигаются. Боль нарастала, в голове шумело, будто тысячи голосов пытались что-то сказать ему. И тогда Калла погрузился во тьму, ещё более чёрную, чем та, в которой проснулся. Наконец наступила тишина.       Вскоре он снова очнулся и, прежде чем боль опять настигла его, успел только подумать, где он и почему ему так плохо. Мысли не складывались, а страдание вдруг стало таким привычным, что Калла лишь морщился, когда неприятно пульсировало чуть выше паха. С каждым опусканием век становилось холоднее. Тяжело дыша, Калла выдавил улыбку, и по вискам покатились слёзы. Как хорошо, что жизнь вот-вот закончится, думал он. Никто не вспомнит о нём. Умрёт здесь один, бесполезный, разбитый и никому не нужный. Как хорошо…       А потом он увидел свет.       Всего на мгновение перед глазами вспыхнуло три круглых лиловых огонька. Они висели над Каллой и слегка колебались из стороны в сторону, точно пауки болтались на паутине. Это и есть смерть?       В третий раз Калла проснулся от лёгких беспорядочных касаний и тихого стрекота. Он открыл глаза, и всё тело сковало морозом. Вокруг покачивалось много огоньков. Их оказалось достаточно, чтобы немного осветить пространство вокруг. И от того, что увидел, Калла закричал, но вопль превратился в мычание — рот заполняло нечто твёрдое и горькое.       Из полумрак показывались тонкие лапки с зазубринами, как у богомолов. Маленькие уродливые тела поблескивали в лиловом свете. Широкие жвала соприкасались с животом и ногами… или с тем, что от них осталось. Существа захватывали залитую кровью плоть и оттягивали, вертя трёхглазыми головами, как это делают псы, когда отрывают куски от мяса.       Войдлинги, ну конечно, кому ещё быть здесь, на дне, в таком одиноком, пустом месте? Это не смерть… Это даже хуже смерти. Калла хотел оттолкнуть одного, но руки не шевелились. Всё, что ему оставалось, — лишь наблюдать, как его раздирают на части.       «Они пожирают меня… — подумал Калла обречённо, и его снова начало мутить. — Они… меня… пожирают».       Он попытался вдохнуть, но то, что находилось во рту, продвинулось чуть дальше в глотку, царапая горло, и развалилось на части. Калла закашлялся и, повернув голову вбок, вытолкнул в рвотном позыве твёрдую массу. Песок… кажется, это всего лишь песок… Но откуда ему взяться на дне каменной пещеры?       Пока лежал и пытался отдышаться, несколько раз обдало жаром, а потом холодом. Затем, измученный болью и единственным вопросом, почему до сих пор жив, Калла поднял глаза и застыл, не позволяя себе моргнуть. В нескольких локтях от него лежало странно вывернув лапки существо. Этот войдлинг был заметно больше сородичей. Под ним, из черной неровной дыры в боку медленно растекалась жидкость, неприятно пахнущая разложением. Три больших глаза тускло светились в темноте. Калла вгляделся в них, ища отражение разума. Войдлинг слегка дёрнулся и обмяк, лиловые глаза потухли. И тогда Каллу вдруг настигло чувство неизбежности — впервые так близко он видел чужую смерть.       Он перевёл взгляд на остальных войдлингов. Они копошились возле него, склоняя и поднимая головы, но… поломанные ноги всё ещё лежали на месте. Мяса на них не стало меньше, боль почти прошла.       «Что они делают?» — кажется, Калла тогда так подумал. Это действие выглядело странно и пугающе.       И наконец, привыкнув к темноте, он увидел, что войдлинги вовсе не едят его. Быстро шевеля жвалами, они выделяли тягучую жидкость, собирали её в комки и вкладывали в раны.       «Они… они…»       Калла обратно положил голову на холодный камень и закрыл глаза.       «Зачем?..»       Очнулся он снова с полным ртом песка. Сбоку лежала ещё пара мёртвых войдлингов. Остальные разбежались, и на то, что они рядом, указывал лишь отдалённый стрекот. Калла пошевелился. Ноги отяжелели и не сгибались. Помогая себе руками, он с трудом сел, дотронулся до кости, торчавшей из голени, и его тут же пронзила боль, которая, впрочем, через мгновение затихла.       Наверное, если бы не войдлинги, умер бы от боли и потери крови.       «Они спасли меня». — Калла сглотнул, взглянул на большого войдлинга, придвинул к себе и помедлил в нерешительности. Затем ощупал его, проник рукой в ещё влажное отверстие и провёл пальцами по чему-то мягкому и продолговатому с небольшую тушку птицы. Ухватившись, Калла вытянул его и поднёс к глазам. Яйцо, точно яйцо! Пахло отвратительно, и, задержав дыхание, Калла огладил его. Треснувшее. Пустое. Затем в разбухшем теле войдлинга он нашёл ещё два таких же. Вероятно, вылупились прямо внутри матки и разорвали её. Однако в целом войдлингов выходило больше.       Они сделали то, что никогда бы Калла не ожидал от людей.       «Вы пожертвовали маткой ради меня. И матка тоже… — Калла тяжело вздохнул, придвинул остальных мёртвых войдлингов и обнял всех. — Ради меня. Ради одного меня… такого страшного, брошенного и глупого… Почему? Зачем вы это сделали? Вы хоть понимали? Нет, вы определённо не понимали. Такие страшные. Такие брошенные. И такие…»       Калла опустил брови, к горлу подступил ком.       «Глупые», — улыбнулся он.       — Однажды… — наконец сказал Калла и обнял самого себя. Его голос опустился до полушёпота. — Однажды меня заметила Бездна. И я решил, чего бы мне это ни стоило… стать чем-то бóльшим… кем-то очень важным для Неё. Чтобы, когда настанет время, — он на мгновение замолк, — пожертвовать собой ради Неё.       — Ну-ну, ты слишком очеловечиваешь Бездну. Как же скоро ты разочаруешься? — Кумар снова выпустил клуб дыма и горько усмехнулся. — Она красива, лишь если смотреть на Неё издалека. Так тянет, манит… Но когда вглядываешься, узнаёшь ближе, понимаешь, что… Ей на тебя насрать. Ни тепло, ни холодно, знаешь. Никак. Слышал про безответную любовь? Вот это она и есть. — Кумар хмыкнул, вертя в пальцах самокрутку. — Так что продавать себя или брата ради суки, глухой к твоей страсти… ну, как-то совсем глупо. Чудовищно. Не по-человечески.       Калла просиял.       — Отлично! — воскликнул он и сжал кулаки. — Значит, я на правильном пути!       Кумар скосил на него глаза, но ничего не сказал.       — Так, я что-то не понял, — радость быстро сошла на нет, и Калла посерьёзнел, — где этого соплежуя носит? Я долго ещё буду ждать?       — Похоже, ты всё-таки не понял. — Кумар расплылся в издевательской улыбке. — Что будешь делать, если не придёт?       Калла приподнял бровь и повёл глазами из стороны в сторону.       — Ну… ничего? Сейчас подуется немного и придёт, вот увидишь! Он не может не прийти. Такое просто невозможно!       — Ты уверен?       — Конечно, я ведь его знаю. Он придёт. Обязательно придёт!       Но Магнолий не пришёл. Ни через минуту, ни через час. Калла по-прежнему сидел на том же месте, кусал губы, постукивал ногтями по столу и поглядывал на выход из пещеры. Ну где этого дурака носит? Почему его приходится так долго ждать? Да и пожрать хочется… Калла скосил глаза на котелок, вокруг которого собрались охотники — Кумар, Раджип, ещё несколько мужчин и единственная среди них женщина, Валийка. Очевидно, мяса уже не осталось, но, быть может, немного… хотя бы чуть-чуть… Многого Калле и не надо. Он сглотнул потёкшие слюни, тяжело вздохнул и свесил голову. Ну где, где, где?       — Эй ты, как тебя там? Не мешайся, точно! Ну что, как ждётся? — в пьяном угаре рассмеялся Кумар с противоположного края стола и громко рыгнул. — Только ты это тут… ну как там… если будешь всю ночь сидеть, не обоссы нам пол. Потом заставлю самого вылизывать! — Он жутко оскалился, и его слова все тут же поддержали громким смехом.       Калла сильнее насупился и вжал голову в плечи. Как тот смеет так с ним обращаться?!       «Я убью тебя, Магнолий, если ты сейчас же не придёшь!»       — Ах, Раджип, с этим шрамом ты стал таким… таким пиздатым. Ни у кого такого нет! — Валийка прижалась небольшой грудью к руке Раджипа, а пухлыми губами — к уху. — На сегодня я вся твоя, милый…       — Эй-ей-ей, полегче, шлюха! — Кумар хватанул её за косы и дёрнул. — А как же я? Вообще-то сегодня я тебя ебу!       — Пошёл ты нахер! — оскалилась на него Валийка. — Я больше не хочу тебя! Я хочу его!       Раджип заулыбался, и вино тут же полилось из его рта обратно, наполовину онемевшего, оставляя тёмный след на подбородке.       — Ну а что ты думаешь… о нас втроём? — Раджип приобнял Валийку за плечи и потянул к себе.       Она взглянула на него невинными глазами, улыбнулась. На щеках появились ямочки.       — Вот же настырный жук! Ладно уж, давай… в следующей жизни! — Она заржала, откинула косы назад, повернулась обратно к Раджипу и заохала. — Ой-ой-ой, милый, как же так получилось? Даже пролитому вину нужно найти применение! — И впилась тому в губы в мерзком, мокром поцелуе.       Остальные присвистнули, а Калла сморщился. Ещё чуть-чуть — и точно блеванёт! Раз Магнолий… Этот болван! Раз он не спешит, значит, придётся самому убираться отсюда, пока никто не вспомнил, почему он тут. Калла поискал возле стула костыли, но руки словили только воздух.       — А чего это ты, деточка, так скривился? У тебя запор? — проскрипела Валийка. — Быть может, тебе помочь?       Калла отвернулся и сильнее зажевал губы.       — Да он это… как тебе сказать? Да блядь, из головы вылетело! — ругнулся Кумар. — Болезненный? Нет, ну как там… Да похер! Того, короче, у дитятки. — Он покрутил пальцами возле головы. — Сегодня, слышь, подрался с дочкой Ярима. Отрезал пальцы, ранил… вот прям так же, как Ка’Зикс Раджипа.       Со стороны посыпались изумлённые возгласы:       — Охереть!       — Ну и урод!       — Да ладно? Не пиздишь? — Валийка выпучила и без того большие глаза. — А я-то думала, чего Ярим такой сегодня… Вон оно что. Ну и херню же ты натворил, крысёныш мелкий. Беги. Пиздуй отсюда, куда глаза глядят. Дед твой с доченьки своей пылинки сдувает, а тут ты…       Омела, сраная Омела! Калла вспомнил, что, помимо брата, за этот день потерял ещё кое-что очень важное.       — Это всё она… она… — процедил он, дрожа всем телом и что есть силы вжимая в ладони ногти. Кожа лопнула, по пальцам заструилась кровь, но боль не принесла никакого облегчения.       Омела отняла всё, что у него было. От мысли, что Магнолий теперь с ней, а не с ним, Калла чуть не умер.       — Да ему похер, кто начал. Пиздюлей-то получишь ты, — с усмешкой произнесла Валийка.       — Я тебе скажу больше, — Кумар наклонился к её уху, но проговорил так, чтобы слышали все. — Он и жопу брата хотел продать мне.       — Пиздец, — ахнула та, и её все поддержали.       — Неправда… Неправда! — воскликнул Калла, тяжело дыша. «У меня больше ничего не осталось» стучало в голове уже не просто молоточком, а кувалдой. — Ты врёшь!       — Что? Я? Я не вру, ты сам так сказал. Кому, по-твоему, тут поверят — мне или тебе, пиздюку тупому? — Кумар нахмурил брови и отпил вино. — Ну да, я слегка поддатый и несу херню, но это не меняет дела. К тому же, — он нехорошо улыбнулся и провёл языком по губам, — ты мне сказал, что готов был бы…       — ХВАТИТ! — крикнул Калла и вскочил на ноги.       В пещере резко затихло. Калла вытер потёкший нос, развернулся, чтобы никто не видел хлынувшие слёзы, схватил костыли и, по пути вставив их под мышки, заковылял к выходу так быстро, как только мог. Уже на улице, отойдя за камни, он упал и разревелся.       Никто! Никто не слушает! Никто не понимает! Это всё из-за Омелы! Из-за неё теперь так страдает, из-за неё он потерял всё! Она виновата! Она! А Магнолий… Магнолий… Калла громко всхлипнул, уткнулся в рукава и протяжно застонал. Что опять не так сделал? Никогда и ни за что не продал бы его! Даже слова не сказал! Не согласился на обмен! Так почему же тот ушёл? Почему бросил?       Калла глубоко вдохнул и выдохнул, застыл в той же самой сжатой позе, поднял глаза на потемневшее небо, на которое высыпали звёзды. И подумал:       «Быть может, я правда что-то не так делаю?»