***
Дэвид ждал Джона у себя в трейлере, от нехер делая куря одну сигарету за другой. На самом деле, за время съемок он курил в таких невменяемых количествах, что каждое утро просыпался с ужаснейшим кашлем и охрипшим голосом и первые полчаса с трудом разговаривал. Джон, кстати, сам предложил ему дополнительно прорепетировать их общую сцену. Причем предложил спокойно, без хамства и ругани, без перекошенного лица, что, само собой, казалось плодом чьей-то больной фантазии, и Дэвиду до сих пор казалось, что его ждет какой-то подвох. Но Джон всего лишь подошел и сказал Боуи, что хочет доработать этот отрывок и желательно без присутствия Фредди — вот так вот просто. Дэвид маялся от скуки в трейлере вот уже второй час, успев дочитать книгу, которую планировал закончить только на следующей неделе; литературы у него с собой было не так уж много, поэтому он удерживал себя от желания взяться за новое произведение. Он, еще немного посидев с чашкой кофе в руках, все же встал с дивана и подошел к своему шкафу, достав оттуда чехол, в котором «отдыхала» его акустическая гитара. Дэвид накинул куртку, повесил гитару на плечи и вышел на улицу, присаживаясь на нижнюю ступеньку. Естественно, ближе к вечеру температура падала, и все нормальные люди сидели в теплых трейлерах, но уж больно сильно ему хотелось сменить картинку. Он лучше замерзнет сейчас, нежели просидит еще полтора часа в этом закрытом клочке пространства. Боуи вздохнул и зажал первый аккорд своей песни, немного экспериментируя с боем. Он прочистил горло и начал петь. Джон посмотрел на часы: оставалось около часа до назначенной встречи с Дэвидом, и он решил выйти на прогулку. Он еще ни разу не делал это за все пребывание здесь, так как съемки отнимали все время, а после них уже никаких сил не оставалось. Быть может, это было так, потому что Джон не привык работать с рассвета и до поздней ночи, но в любом случае, он был рад, что сегодняшний день был не таким загруженным, так как его Адольф на некоторое время из фильма пропадал; и у Джона, наконец, появилась возможность остаться наедине с собой. Он взял под руку сценарий, чтобы потом не возвращаться в свой трейлер, булочку со стола, которая лежала там еще с завтрака, накинул куртку — хотелось бы Джону быть более продуманным и взять с собой вещи потеплее — и вышел на улицу, махнув на прощание репетировавшему песню Саймону — певец, кстати, из него был так себе. Его трейлер был самым последним в веренице остальных передвижных домов и стоял, как бы на углу, у самого леса. Джон свернул в сторону, к тропинке, что тянулась почти через весь заповедник, и подобрал с земли интересной формы камень: он был похож на какого-то животного, с разломанным верхом и извилистыми линиями посередине. Откусив булку, из которой вытек шоколад прямо ему на кофту, Джон выбросил камень и принялся вытирать куртку пальцем, при этом зажимая сценарий рукой. Откуда-то сзади раздалось завывание, и Джон, размазавший шоколад только больше, плюнул на это дело и, зажав в зубах булку, развернулся к поющему человеку. Леннон молча выслушал песню, оставаясь стоять на своем месте, а когда Дэвид закончил, Джон тихо подошел к его трейлеру, дверь которого была приоткрыта, и Дэвид сидел за ней, не видя Джона. — Должен признать, это было неплохо. Хорошо, я бы сказал, — прогремел он сверху и вынырнул из-за трейлера перед Боуи, жуя остатки булочки. Дэвид дернулся, когда голос Джона раздался где-то сбоку от него, не на шутку испугавшись. Он отложил гитару в сторону и посмотрел на Леннона, что с набитым ртом сказал что-то там про то, что песня Боуи ему даже — пора было вызывать экзорцистов — понравилась. — Да ты сегодня в ударе, — усмехнулся Дэвид, вставая со ступенек: ноги у него уже онемели то ли от холода, то ли от весьма неудобной позы, в которой он продолжительное время сидел. — В эти булки что, что-то подсыпают? — спросил Боуи, упаковывая инструмент обратно в чехол. Он поднялся по лестнице, постучав пальцами по открытой двери. — Но спасибо, проходи. — Ага, наркотический шоколад, — улыбнувшись, отозвался Джон, доедая булочку и стряхивая мелкие крошки со своих рук. — Я, вообще-то, на прогулку собирался, но раз уж ты зовешь к себе… — протянул Джон вальяжно и взбежал в трейлер по ступенькам. Он с усмешкой оглянулся в трейлере, замечая, что — неожиданно — сосед Дэвида, видимо, после пьянки вернулся: около двери валялось уже две пары грязных кроссовок, были разбросаны футболки по всем поверхностям, а с одного стула привлекательно свисали штаны, почти касаясь пола. — Ну, как тебе живется с соседом? Надеюсь, он не каждый день пьет? Вот мой, например, Саймон который, вечно одну и ту же песню репетирует, с которой он прозаично появится на две секунды в фильме, и больше мы его не увидим. Но эти строчки сраные уже в кошмарах мне сниться будут, — сказал Джон, снимая куртку и присаживаясь на стул со свисающими штанами. — Человек ответственно относится к делу, чего ты начинаешь, — засмеялся Боуи, приоткрыв небольшое окно, он высыпал туда гору окурков из пепельницы, и сел обратно на диван, на котором уже лежала папка со сценарием. — А насчет моего соседа… Дэвид едва ли не ответил: «без него жилось лучше», но, к счастью, вспомнил, что они с Фредди все еще разыгрывали этот дешевый спектакль. Он стянул с себя верхнюю одежду: на нем был теплый красный свитер под горло и темные свободные штаны. Свитер оказался хренового качества и уже растянулся, болтаясь на худощавой фигуре Боуи, однако вещь эта была ему дорога, потому что подарена была отцом много лет назад. — Не знаю, как часто он пьет, — продолжил Дэвид, брезгливо осматриваясь по сторонам, с раздражением замечая, что их общий стол снова был покрыт различной природы пятнами и крошками. — Он парень неплохой, но свинья последняя. — М-м-м… Нет, у меня Саймон — чистюля редкостная. Правда, наверное, наивно полагает, что после этого шедевра в виде его выступления в фильме, у всех глаза выкатятся от восторга, и ему всобачат Оскар. Ну, или как минимум Джаггер позвонит и предложит стать солистом вместо него, — проворчал Джон, закативший глаза; голос Саймона звенел в его голове даже тогда, когда самого Саймона рядом не было. — Ну, да ладно, впрочем, Бог ему в помощь, — вдруг сказал к чему-то Джон и водрузил очки себе на нос, раскрывая папку со стопкой бумаг. — Так… — облизнув кончик пальца, он стал листать сценарий. — Так… на каком там моменте Адольфо снова вершит судьбы? А, вижу, — сказал он, заметив выделенную красным цветом пометку с его именем. — Надо будет ребенка так назвать, я смотрю, все Адольфы судьбы вершат, — пошутил Дэвид и бросил осторожный взгляд на Джона: все же не все люди такие шутки понимали. Джон даже глазом не моргнул. — Ну, если ты своего сына Адольфо назовешь — не знаю, в мою честь или в честь… — Джон показал указательным пальцем в небо, а точнее в хилый потолок трейлера, — то мой будет носить гордое имя Иосиф. Ну, это так, чтобы война между нами не кончалась никогда. По прошествию трех часов, когда у Джона уже голова раскалывалась от повторения одного и того же, и он ужасно был голодным, они решили приостановить читку сценария. Сказав Дэвиду: «Ну, пока», он отворил дверь и, гордо расправив плечи, шагнул вперед; чуть промазав с расстоянием до первой ступеньки, он ступил сразу на вторую, подогнув ногу, и упал на землю, задевая по дороге стол и расчесывая лицом неровную каменистую поверхность. — Твою же мать, — пробурчал Дэвид, когда Джон с грохотом распластался по дороге, и что-то подсказывало Боуи, что приземление это было не мягким. Он подбежал к Леннону, который «пал на колени» у него на пороге, рассыпав при этом все бумаги, что теперь романтично лежали вокруг него; при других обстоятельствах, Дэвиду это бы даже польстило. — Давай, я помогу, — он осторожно взял Джона за руки, боясь сделать еще больнее. Он с опаской поглядывал на лицо Джона. — Явно что-то не то с теми булками было, — добавил он. — От общения с тобой уже ноги подкашиваются, — отозвался снизу Джон, щекой припечатанный в землю. — Это все шутки о Гитлере так отзываются, — проговорил он, когда Дэвид помог ему подняться, и Леннона чуть ли не повело в сторону, когда он подхватил с земли слетевшие очки. Итак, из носа у Джона ручьем текла кровь, и грязной рукой он пытался остановить ее, приподнимая вверх голову. Леннон, еще не успевший себя осмотреть, не знал, что колени у него тоже были содраны, штаны порваны, а новая и единственная курточка теперь больше походила на тряпку для мытья полов. — Это же надо было так… — прохрипел он, опустив глаза на разбросанные по земле листы бумаги, которые теперь еще и перемешались, и фиг знает, как собрать их по порядку опять. — Бог наказывает, ну точно… — бормотал Джон, кривясь от боли и чувствуя, как ломало в ногах. — Карма та еще сука, если позволяешь себе шутки про национал-социализм, — сквозь улыбку пробормотал Дэвид, придерживая Джона за руку. — А тем более, Гитлера. — Он даже с небес гадит, — пробормотал Джон, ошарашено стоя и не зная, что делать дальше. Леннон выглядел, мягко говоря, жизнью поебанным: половина его лица, колени и руки были в крови, одежда в нескольких местах была порвана, а вот чудо-очки каким-то образом умудрились уцелеть, слетев с носа Джона еще до его падения; только вот стекла приобрели красно-коричневый оттенок, и из-под них на Боуи смотрели два пронзительных карих глаза. — Куда ты лезешь, — нахмурив брови, проворчал Дэвид, когда Джон, испачкав свои и без того грязные до ужаса руки в собственной крови, прислонил пальцы к носу, видимо, пытаясь таким образом улучшить свое положение. — Занесешь еще что-то, будешь месяц такой красивый ходить. Боуи осмотрел Джона с ног до головы и пришел к выводу, что тот, скорее всего, с трудом доползет до дома, еще и дел натворит, если вообще не забьет на все, кое-как промыв раны, и завалится спать. На улице уже было темно, и зная Леннона, тот мог еще и по дороге в чужой трейлер забрести, напугав при этом всех его обитателей своим видом. — Давай, пошли обратно, боец, я аптечку с собой взял каким-то хером, — протянул Дэвид, обреченно вздыхая. Видимо, этот день не мог оставить его трейлер и его самого в покое, и вот только возвращения соседа для полного счастья не хватало, чтобы им вдвоем с Ленноном не скучно было. — Брутально выглядишь, Джон, — хмыкнув, добавил он, смотря на несчастного Джона, который рассматривал свои грязные дрожащие руки, — вот боюсь, как бы Фред повторно тебе лицо не разбил, когда увидит эту красоту неописуемую. Джон поморгал ресницами, убирая руку от носа, которая уже полностью была в крови, и пролепетал невнятное: «Да ладно, не надо, я умоюсь просто». Но Дэвид, не обратив на это тихое «не надо» внимания, потянул его в трейлер. — Подожди, сценарий, — сказал Джон, убирая руку Дэвида и начиная собирать бумаги, что хаотично валялись по земле. На мелких камешках теперь виднелись кровавые полосы. — А я оставил свой след, — усмехнувшись, сказал Джон, ощущая солоноватый вкус крови на языке. — Да уж, оставил, Леннон, — усмехнулся Боуи, осматривая свое крыльцо, которое больше походило на декорацию какого-то боевика; подумать только, еще пару часов назад он романтично пел здесь песни, а потом появился Леннон, и… ну, как обычно все было, в общем. Дэвид зашел вовнутрь и принялся перерывать все свои сумки и ящики, пытаясь отыскать заветную сумочку с лекарствами. Ему хотелось убить своего соседа Джозефа за этот беспорядок и кучу ненужных вещей. Джон молча сел на стул, прижимая к груди собранные листы бумаги; прежнего пыла и энтузиазма чуть поубавилось, и Леннон стал чувствовать боль по всему телу, начиная от рук, ног и заканчивая всей передней частью тела, на которую он так удачно приземлился. Он тупо смотрел на свои разодранные колени, из которых очень вдохновляюще стекала кровь, на разодранные руки, которые были в грязи, и думал о том, как интересно складывался вечер. — Этот день не мог пройти без приключений, — заметил Боуи, наконец доставая из нижнего ящика темно-синюю сумочку, которая затерялась где-то посреди его рубашек и футболок. Несмотря на то, что ему искренне было жаль Джона, его в какой-то степени даже забавлял этот удрученный, задумчивый вид Леннона, который сидел на стульчике, как ребенок, который разбил коленки, ожидая, когда мама все помажет. — Все слишком хорошо начиналось, — хмыкнул он, доставая из пачки бинты и смачивая их перекисью водорода. — Не хочу, чтобы ты меня не так понял, но тебе бы раздеться: у тебя все ноги и локти разбиты. Дэвид спокойно посмотрел на Джона, снарядившись всеми нужными медикаментами, и слабо улыбнулся. Все это было весьма забавно, и Дэвид в который раз подумал, что Джон был большим непослушным и охренеть, каким доставучим подростком, и было в этом что-то цепляющее. — Раздеваешься ты, нет? Джон поднял взгляд на Дэвида с ничего не выражающим выражением лица и, отложив драгоценные бумаги на стол, медленно, кривясь от каждого прикосновения к телу, снял вначале разорванные штаны, которые выглядели так, будто его собаки покусали, а затем — куртку. Он несколько секунд смотрел на нее таким жалобным взглядом, что Дэвид чуть слезу не пустил, а потом печально произнес: — Новая же куртка была… — Может, ты введешь в моду порванные кожаные куртки. Я бы носил, — не смог сдержать смешка Боуи, становясь на колени рядом со стулом. Он аккуратно коснулся лица Джона, наблюдая за тем, как краснел стерильно белый бинт. — Чувствую себя героем чертовой мелодрамы, — недовольно пробурчал он, очищая лицо Леннона от грязи и крови. Джон сидел перед ним в одном лишь нижнем белье, что совершенно не смущало Дэвида; он, промыв ссадины на носу и лбу Леннона, пока Джон пустым взглядом смотрел куда-то, переместился на разбитые до мяса локти. — Ты бы их носил, потому что я это изобрел? Или потому что тебе просто нравится стиль ободранной собаки? — спросил Джон, шикнув, когда Дэвид стал промывать раны с особым азартом. На каждое прикосновение Дэвида он отдергивался, убирая руку от бинта, и кривился, словно на приеме у врача, недовольно бурча что-то себе под нос. — Я просто люблю все необычное, — ответил Дэвид, не обращая никакого внимания на все недовольства Джона. — Аккуратнее! — прошипел он, когда Дэвид весьма настойчиво прижал ватку к его локтю, и у Джона аж глаза заслезились. Он наблюдал за тем, как Дэвид аккуратно и постепенно стал обрабатывать его стертые руки, не пропуская ни одной раны, осторожно прижимая бинт к кровоточащим местам; Джон, за которым, в общем-то, никто по жизни не ухаживал и не пытался помочь (кроме разве что той бедняжки из школы, с которой он встречался), весьма заинтересованно и удивленно смотрел на то, как о нем заботились. — Если бы мне не было больно, я бы рассмеялся, наверное, — сказал он, посмотрев сверху вниз на Дэвида, что стоял перед ним на коленях с этой ваткой в руках и очень серьезным, сосредоточенным выражением лица. — Ты так заботливо промываешь мне раны, Боуи, — добавил он серьезно, приподняв брови, — к чему бы это? Он на секунду прервал свое занятие, прижав ватку к ране, и взглянул на Джона. — Не надумай ничего, я просто перфекционист и не успокоюсь, пока там все не будет чисто, — объяснил он, нарочно долго задерживая бинт на одной из ран. Джон дернулся, недовольно смотря на Дэвида и отдергивая ногу. — М-м… — протянул он, в упор глядя на Боуи, — а я уж подумал, ты влюбился. — Я проблем не ищу, — хмыкнул он, вставая на ноги. Он отложил использованные бинты в сторону, про себя удивляясь тому, какими красными они были, и взял новые, смачивая их в перекиси. — Поэтому нет, не влюбился, — он подарил Леннону любезную улыбку, нахмурившись от вида левого колена Джона. Боуи был уверен, что заживать оно будет довольно долго, а в том, что там останется шрам, сомнений не возникало. Когда Дэвид закончил обрабатывать раны — причем Леннон еле сдержался от шуточек по поводу того, что Боуи стоял перед ним на коленях, — Джон, натянув на себя обратно всю рваную одежду, сказал короткое: — Спасибо. Он помялся у выхода, почувствовав себя как-то неловко от того, что Дэвид, вроде как, сильно ему помог, и Джон, тяжело вздохнув, сквозь зубы проговорил: — У меня есть бутылка виски… если хочешь, то можем… эм… распить ее? У меня Саймон в трейлере как раз, — быстро добавил он, топчась на пороге и все также преданно прижимая сценарий к груди. — Если это просто способ меня отблагодарить, то не стоит, — спокойно улыбнулся Дэвид, выкидывая все использованные материалы в мусорное ведро. В первый раз в жизни он видел Джона смущенным, и картинка эта была та еще. — Но если действительно хочешь со мной выпить, то я «за». Джон, отдернувший рукав куртки, сказал: — Я просто приглашаю тебя на вечернее пьянство. Он отворил дверь, ступив на эту лестницу уже с меньшим азартом, и спросил: — Ну, так ты идешь или как? — Или как, Леннон, — ответил Дэвид, посмеиваясь. Джон явно не был доволен сложившейся ситуацией, и его это от чего-то только смешило. Боуи снова, в третий раз за вечер, надел свою меховую куртку, предварительно затоптавшись на пороге. — А тебе не холодно в этой твоей кофтенке? — поинтересовался он, облизнув губы, которые очень сильно обветрились за последние дни. — Теперь еще и порванной. Джон окинул Дэвида прищуренным взглядом, осматривая его меховую куртку, и сказал: — А ты думаешь, почему я по трейлерам чужим снуюсь, от нечего делать? Согреться вот пытаюсь, — проговорил он с усмешкой и вышел на улицу. — По твоему виду ты, скорее, пытаешься убиться, — хмыкнул Дэвид, шагая вслед за Джоном, который еле ноги волочил. К счастью, как Боуи помнил, трейлер его заклятого «коллеги» находился прямо напротив и уже виднелся из-за деревьев. — У вас же уже топят, я надеюсь? — спросил он, чтобы хоть как-то нарушить это славное молчание. — Или ты, Леннон, меня нарочно заманил в свой трейлер, чтобы мой отобрать? — Стопроцентное попадание, Боуи. Как четко ты подметил мой план, — вяло отозвался Джон, все еще прикасаясь к своему носу пальцами, надеясь, что он его не сломал. Леннон отворил дверь в трейлер, который уже, к счастью, действительно починили; Джон сказал гостеприимное: «Прошу», и зашел первым. Он весело помахал Саймону, который ютился на своей кровати, зажав карандаш в зубах и что-то внимательно рассматривающий на листе бумаги перед собой. — Уже всю песню выучил? — поинтересовался Джон, откидывая на тумбочку папку со сценарием; она, пролетев к стенке, громко ударилась. — Леннон, мать твою! — ужаснулся Саймон, подняв на Джона глаза; он высунул карандаш изо рта, приподнимаясь на ноги. — На тебя в лесу напали? Джон ехидно покосился на Дэвида, который до этого момента маячил на пороге, и сказал: — Нет. Это компания мистера Боуи так на меня влияет. Давай без подробностей, Саймон. Где виски? Саймон, которого ответ «давай без подробностей» не удовлетворил, подскочил доставать бутылку виски, все также удивленно оглядывая Джона. Он поприветствовал Дэвида и попросил: — Нет, серьезно, Дэвид, хоть ты скажи. — Никто на него не нападал, — бросил Боуи, усмехнувшись. Он отчего-то решил, что если он поддержит Леннона, не распространяясь о падении Джона, они покроют это происшествие завесой тайны — так было веселее. Дэвид покосился на побитого Леннона и недовольного таким ответом Саймона и едва удержался от смешка. — Нападешь тут. — Итак, где обещанный виски? — Дэвид присел на край чьей-то кровати (по разбросанным на ней вещам, пустым пачкам сигарет и помятым сценарием, он догадался, что это было пристанище Леннона) и осмотрелся вокруг, подмечая, что этот трейлер по размеру был многим меньше его собственного. Дэвида даже немного совесть кольнула, но только немного. Джон отмахнулся, а Саймон не то засмеялся, не то хрюкнул, аккуратно, словно трофей, достал бутылку виски и два стакана к ней. — Больше нет, — пожав плечами, отозвался он на вопросительный взгляд Джона, — будем пить по очереди. Он радостно разлил виски по двум стаканам и отдал один из них Дэвиду, а другой — Джону. — Вообще, я очень рад, что вы зашли, — продолжил разговор Саймон, придвигая маленький передвижной столик к двум кроватям, — мне так скучно было последний час, а с Джоном… — он обернулся на Леннона, который стоял у двери, рассматривая свою куртку, и при упоминании своего имени покосился на Саймона с приподнятыми бровями, — ну, с ним в общем… не всегда поговоришь, — добавил он тише Дэвиду, ставя бутылку на стол и возвращаясь на зону кухни. — Не шепчи, Саймон, я итак знаю, что ты обожаешь меня, — отозвался Джон, выпивая до дна виски и отдавая стакан соседу. — Обожает, несомненно, — сказал Дэвид, за несколько секунд осушив свой стакан с алкоголем. Он не был любителем виски, и все же сегодня Боуи был даже не против слегка накидаться. Завтра утром Фредди собирался просмотреть отснятый материал и решить, не нужно ли было переснимать какую-то из сцен, поэтому времени «проспаться» у них было достаточно. К тому же, Дэвид отлично переносил алкоголь. — Но я не посочувствую, Саймон. Боуи закурил сигарету и посмотрел на Саймона, который уже от одного стакана выглядел довольно пьяным, и в голове у него пронеслась мысль, что один лишь вид этого паренька и его пустой взгляд вызывали в Дэвиде скуку, на которую тот сам и жаловался. Боуи был бы не прочь, чтобы им с Джоном досталось больше виски, а Саймон, для своего же блага, свалил бы развлекаться в другое место. — Это что еще, а его шутки? — начал Саймон, залезший на свою кровать в кроссовках. Он откинул лист бумаги, на котором был рисунок карандашом, в сторону, и разлил им с Дэвидом еще по стакану виски. — Нет, Дэвид, ты слышал эти шутки? Я еще глаза открыть по утрам не успеваю, как уже над ухом эти ругательства мне ще… Джон, роющийся в своем деревянном шкафчике, пристально посмотрел на Саймона, который, заметив это, решил фразу не заканчивать и молча сделал несколько глотков спиртного. Он отставил бутылку, поглядывая на мрачного Леннона. — Больше будешь смеяться — дольше проживешь, Саймон, — отозвался он, стягивая с себя штаны и обнажая свои раненные ноги. — Можешь считать меня своим бонусом долголетия, — добавил Джон, натягивая легкие шорты и другую свежую футболку; он аккуратно прикрыл дверцу шкафчика, которая неприятно скрипнула, и он поморщился так, словно каждая вещь в этом трейлере вызывала у него отвращение. Переодевшись, он присел около Дэвида, допивая виски за Саймоном, и отклонился назад, прислоняясь спиной к стене. Дэвид с улыбкой проследил за ним, поглаживая кончиком пальца белую хрупкую сигарету, прислушиваясь к приглушенным голосам на улице, а затем серьезно посмотрел на Саймона и сказал: — Я слышал эти шутки, — кивнул он и потушил сигарету. — И они смешные. Так что заканчивай, — хмыкнув, добавил он, при этом чувствуя, что даже его постепенно начинало «вести» от виски. Он задумчиво стал рассматривать процент алкоголя, что был написан на бутылке, когда Саймон, закивав, подскочил на месте и чуть ли не побежал к холодильнику. Он стал рыться внутри него, доставая еду, которая там лежала — для Джона это было полнейшим удивлением, что у них вообще что-то было в холодильнике, — и совсем скоро перед ними развернулся целый шведский стол под вопросительный взгляд Джона и смешки Дэвида. Леннон сидел в довольно странной позе, скрутившись на кровати, поджав под себя одну ногу, и зачем-то вечно поправляя падающие на глаза волосы. «Подстричься бы», — подумал он и перевел взгляд на передвижной столик. — Саймон, ты бы хоть шпротами своими не позорился, пощадил бы себя, — сказал Леннон, рассматривая несколько бутербродов, откуда-то взятые свежие огурцы, чипсы, банку шпрот; все это еле умещалось на маленьком столике, и Джон бесцеремонно схватил один из бутербродов, вдруг вспомнив, как голоден он был. Саймон снова метнулся на так называемую кухню и выудил откуда-то бутылку водки в то время, как Дэвид без особого интереса рассматривал эту гору продуктов, и немного поразмыслив, взял жменьку чипсов, вспомнив, что за день он, в общем-то, почти ничего не съел. — Ну, что обсуждать будем? — проговорил сосед Джона, выставляя бутылку водки почти на самый край стола, боясь задеть всевозможные лакомства, с таким лицом, словно эта водка была настоящим сокровищем. Джон чуть ли колбасой не подавился. Если тайно заполненный едой холодильник он пережить еще мог, то скрытая бутылка алкоголя была просто кощунством по отношению к нему. — Тебе еще повезло, что я не учуял твою настойку. Боуи засмеялся, делая новую затяжку, предварительно подпалив сигарету, и с интересом покосился на Джона, который вцепился в свой бутерброд двумя руками, словно не видел еду уже несколько дней. В помещение было довольно темно, так как горела одна-единственная лампочка над кухонным столом, и Дэвид толком не понимал, почему никому из них не пришло в голову включить свет. Он остановил себя на мысли, что продолжительное время рассматривал профиль Леннона: в этом приглушенном свету его лицо казалось еще более необычным и «нескучным», чем в дневное время, и Дэвид аккуратно осматривал длинный нос с горбинкой, опускаясь вниз к густой бороде, которую Леннон отрастил специально для роли в кино, поднимаясь вверх к черным густым бровям и падающим на лоб волосам. Он немного подумал и сказал: — Ты на Иисуса похож. Джон, прожевав последний кусок говядины и отбросив остатки булки на стол, струсил мелкие крошки со своего рта на кровать и сказал: — Так меня еще никто не опускал. И до дна опустошил содержимое стакана. — Нет, ты не подумай, — продолжил он, когда Саймон, выпучив глаза, посмотрел на Джона и снова прилип к бутылке виски, — я, как бы, приветствую Иисуса, но есть некоторые моменты, которые меня смущают… впрочем, неважно, — вяло махнул он рукой, отбирая бутылку у Саймона и наливая им с Дэвидом очередную порцию алкоголя. — Я не в настроении обсуждать Иисуса или его чокнутых фанатиков. Итак, просто пить оказалось не слишком интересно. Вначале уснул Саймон, когда в ход пошла бутылка водки, но перед этим он устроил им небольшой концерт, громко выкрикивая никому неизвестные песни со своей кровати, пока Джон не кинул в него подушкой, и Саймон, недовольно посопев лицом в кровать, провалился в глубокий сон. Затем они постепенно стали опустошать следующую бутылку, но шло все это слишком медленно, потому что алкоголь уже стоял в глотке, а мысли были настолько спутанными, что Леннону самому порой казалось, что он был на грани реальности и сна. Боуи же, напротив, в сон абсолютно не клонило, и у него в голове роем жужжали мысли, перескакивая с одной на другую, не имея ничего общего между собой и не несущие никакой смысловой нагрузки; одно разве что — все они были о Джоне Ленноне, и пожалуй, что-то общее между ними все же было. Не подумайте неправильно, Боуи просто любил все необычное. Джон Леннон для него был чем-то вроде, с одной стороны, очень понятной загадкой, а с другой — совершенно странной, местами глупой детской, наивной, но притягательной, сексуальной загадкой. Было что-то эдакое в задранном кверху подбородке, упрямо выгнутых бровях, остром на словцо языке и неровном, почти кривом носу. Джон Леннон далеко не был красавцем, однако он выделялся своими глазами, что были насмешливыми, недоверчивыми, искрящимися хитростью; он выделялся равнодушным, но в тоже время цепким ироничным взглядом, который притягивал свое внимание, даже если Леннон находился на другом конце комнаты. Он выделялся длинными каштановыми волосами, которые постоянно поправлял, словно они раздражали его, как раздражало Леннона все в этом мире, и это тоже его выделяло среди остальных. Дэвид Боуи совершенно точно знал, что все, что было в Ленноне особенным, было связанно с негативными чертами его характера, и Дэвиду пришлось бы провести не один день, гадая, что же в Джоне было хорошего, но когда это Боуи интересовался порядочными людьми? — Давай еще выпьем, — предложил Дэвид, глаза которого упрямо смотрели на Джона; он видел, что Леннон уже почти клевал носом о стол, и Дэвид похлопал того по плечу. — Знаешь какие-то пьяные игры? А то без малыша Саймона скучно стало. — Выпьем, — кивнув, сказал Джон, вдруг проснувшись, и залпом опустошил четверть стакана водки, водрузив свои ноги на стол. — Игру знаю. «Я никогда не». Прежде чем Дэвид, расплывшись в ехидной улыбке, согласно кивнул, Джон сказал: — Я никогда не трахался с режиссером своего фильма. Если с тобой такое случалось, ты пьешь. Выразительный и удивительно внимательный для пьяного Джона взгляд остановился на лице Дэвида, который только в первую секунду растеряно вздохнул, а затем потянулся за бутылкой, которая, кстати говоря, тоже подходила к концу. — Очень оригинально, Джон, — с «восхищением» промямлил Дэвид, похлопав Джона по ноге. Он сделал большой глоток, скривившись, и передернул плечами. Из открытого окна дул холодный ветер, от чего у Боуи постоянно появлялись мурашки по телу, но ему было слишком лень встать, чтобы закрыть его. — Вкусно? Хмыкнул Джон, с ухмылкой наблюдая за тем, как перекосившийся от первого вопроса Дэвид выпил водку. Слава Богу, Джон был не в состоянии выяснять отношения, иначе он снова разошелся бы в шуточках по поводу того, каким образом Дэвид попал в фильм; хотя, по правде говоря, даже ему уже надоела эта тема. — Нет, не вкусно, — сказал Дэвид с лицом чернее тучи. — А ты удовлетворил свое любопытство, маленький тиран? — спросил Дэвид с прищуром, и что-то ему намекало на то, что пить им больше не стоило. — Ну, насчет маленького я бы поспорил, конечно… — Ну что ж, будем по твоим правилам играть. Я никогда не трахал Роджера Тейлора, — Боуи сымитировал кривляния Леннона, недвусмысленно тому подмигнув. — Испробуешь напиток откровения? — спросил Дэвид и едва ли не тыкнул в лицо Джона бутылкой. Леннон засмеялся, посмотрев на Боуи и выхватывая бутылку из его рук. Он облизнул губы, вспомнив ту ночь, сказал: — Так я и знал. И сделал два глотка. Он прикрыл глаза, поморщившись, и задумался над следующим «я никогда не». То, из-за чего он начал эту игру, было сказано в самом начале, и ответ он получил, так что… Джон задумался над следующим вопросом, устраиваясь поудобней на кровати, насколько «поудобней» было вообще возможно, учитывая то, что она вся была захламлена вещами Леннона и слегка перекашивалась в левую сторону от его веса; лежал он в очень странной позе, подпирая голову рукой и рассматривая свои ботинки на столе. — Может, сыграем в слабо? — спросил Дэвид после короткого молчания, когда водки осталось на один мелкий глоток. — Наказание за невыполнение желания придумаем сами, алкоголь не нужен. Что скажешь? У Джона все слова смешались в гамму звуков, и он, таращась на Дэвида, сказал: — Да. Не совсем понимая, на что именно он сказал «Да». — Ты первый. — Я первый, значит, — губы Дэвида еле шевелились, и он, таки открыв глаза и тяжело вздохнув, взял новую сигарету. — Слабо сказать мне искренний комплимент? — сказал он, зажав сигарету зубами, но так и не подпалив ее. Джон закатил глаза и просидел так несколько секунд. — Господи… — медленно проговорил он, вернув зрачки на место, — это же какое надо эго иметь, чтобы такое спросить. Каждый раз, — палец ткнулся в грудь Дэвиду, — поражаюсь тебе, ха. Он облокотился рукой о плечо Дэвида, надавливая на него всем весом, и с самым задумчивым выражением лица, на которое только был способен пьяный Джон Леннон, изрек: — Такая у тебя мордочка симпатичная, Боуи. Обзавидоваться, и все здесь. — Мордочка симпатичная? — растеряно спросил он, поворачивая голову к Джону. Пьянючее лицо Леннона находилось так близко, что Боуи едва не рассмеялся. — Это сейчас сарказм был? — спросил он, в первый раз в жизни слыша, что «мордочка у него была симпатичной». Обычно люди говорили, что внешность у него странная, запоминающаяся, отталкивающая, но явно не симпатичная, и уж наверняка его лицо не нарекали «мордочкой». — Боуи, отъебись, — прошипел Джон, продолжая нависать на Дэвиде, — на какой в жопу сарказм я сейчас способен? Его глаза наткнулись на остатки еды, что валялись на столе, и он, пьяно хрюкнув, спросил: — А слабо тебе прорекрмламировать… прорекламровать… прорекламировать огурец так, чтобы я его купил? — поинтересовался он, отлезая от Дэвида и смотря на него внимательным взглядом с приподнятой вверх одной бровью. — Я слушаю. Игривый взгляд Дэвида остановился на розоватом лице Джона, и он облизнулся, поглаживая шершавой рукой простынь. — Есть у меня идея, как применить огурец с пользой, но боюсь, ты будешь против, — хрипло изрек Дэвид, зажав сигарету во рту, отчего-то пялясь на губы Джона. Идея у него была, и идея была весьма интересной, так что Боуи, ощущая полный мрак в голове, несколько секунд так и сидел, таращась на тонкую линию рта Джона, прежде чем перевести долгий похотливый взгляд на его глаза, даже в таком пьяно-угашенном состоянии понимая, что смотрел «не туда» он слишком долго. — Какая идея? — тупо спросил Джон, пялясь в район носа Дэвида. — Джон, — мягко протянул он, закусывая при этом нижнюю губу, — ну подумай, Джон, — Боуи схватил огурец, демонстрируя его, словно экспонат в каком-то музее. — На что огурец похож? Джон, щурясь, стал водить головой вслед за передвижениями огурца, совершенно пустым взглядом смотря на него. Он кое-как упирался рукой о кровать, пытаясь удержать собственное пьяное тело и при этом стараясь не навалиться на Дэвида; его просто жутко клонило в сон, и Джон собирал остатки сил, чтобы не упасть лицом в подушку. — Ну да, — хмыкнув, изрек он, оторвав взгляд с кончика зеленого гладкого огурца на лицо Дэвида, — на член, Боуи? — Слава Всевышнему, мы дошли до этого вывода, — философски изрек Дэвид и, наконец, подкурил сигарету. Не был бы он пьяным в стельку — не поверил бы, что вообще ведет эту весьма странную беседу. Джон непонимающе уставился на Дэвида, сказав: — Ты запутал меня, проехали. Хватит с меня этих игр. Джон, скривившись, откинул огурец в сторону, мрачно посмотрев на Дэвида, полностью лег на диван, натянув край футболки выше носа и обнимая себя руками: хоть трейлер и починили, из-за температуры на улице внутри было не слишком тепло, а ветер, что только расходился на улице пуще прежнего, и подавно не создавал теплой атмосферы. Слава Богу, Дэвид не видел себя со стороны и уж точно никак не мог заметить свой томный взгляд из-под полуопущенных ресниц; взгляд этот скользил по всему лицу Джона, останавливаясь абсолютно на каждом сантиметре его кожи и особенно долго задерживаясь на губах. Дэвиду было легче признаться в том, что текст его песен не имел никакого смысла, чем в том, что Джон — пьяный в стельку Джон — был посексуальнее любого члена их каста, и на слове «члена» у Дэвида приятно потянуло внизу живота.***
*Итак, водка была хорошей. Итак, водка подействовала чуть позже и подействовала хорошо. Он сидит с сигаретой во рту, совершенно забыв о ней и, как идиот, молча пялится на губы Джона, который почти что спит, туманно разглядывая стену напротив; Дэвид прикрывает глаза, сглатывает слюну, тушит сигарету, выкидывает ее через стол на пол. — Мне скучно. Дэвид и не знает, как хрипло и почему-то жалко звучит его голос. Его глаза натыкаются на лежащий в стороне огурец, и он чуть ли не воет от досады. Его воображение отчетливо рисует картины того, что он мог бы сделать с Джоном и этим огурцом. Он четко видит то, как толкает Джона на кровать, он чувствует, как его руки стягивают эти дурацкие шорты, он слышит, как кричит Джон, когда Дэвид сильно и безжалостно... Дэвид почти пылает и мысленно ругается. У него внутри в прямом смысле этого слова разжигается огонь, и он прилагает все силы для того, чтобы, хрипя, покрываясь краской, не сказать Джону Трахнешь меня? — Что? — спрашивает Джон. Его вопросительный взгляд останавливается на лице Дэвида. Он просовывает руку под голову, и, хмуря лоб, смотрит на Дэвида. — Что? — испуганно переспрашивает сам Дэвид, вдруг замерев на месте. Он же не сказал это вслух? Джон раздраженно цокает языком и снова отводит взгляд. Дэвид протяжно выдыхает, надеясь, что Трахнешь меня? осталось только в его собственной голове. — Я говорю… скучно мне, — второй заход. Ты идиот, что ли, Дэвид? Его безумные, жаждущие этого человека прямо здесь и сейчас глаза раздевают Джона бесцеремонно, со всей страстью, на которую способен Дэвид. О чем ты, нахрен, думаешь, Дэвид? У него начинают дрожать пальцы. Он держит их сплетенными на коленях, хотя почти чувствует, как подушечки его пальцев прочесывают волосы Джона и натягивают его… да Господи. У него уже земля из-под ног уходит. Сознание судорожно пытается припомнить еще кого-то, кого Боуи хотел в таком быстром темпе. Сознание пытается найти хоть одно оправдание тому, что у Дэвида назревает стояк от Леннона. — Мне тебя развеселить, что ли? Голос Джона все такой же холодный и спокойный, а у Дэвида все так же нарастает липкое желание силой в сто двадцать ударов сердца в секунду размером с целую Англию и страстью всех голливудских фильмов. от Джона пахнет стойким одеколоном, водкой и крепкими сигаретами. от Джона веет силой и сексом. от Джона несет безразличием и властью, и у Дэвида почти нахрен ширинка разрывается. Левым ухом он слышит, как скрипят собственные зубы, как пальцы комкают простынь, как сносит голову. — Что? Взгляд Джона явственно спрашивает: «Ты идиот?», но сам Джон говорит: — Мне тебя развеселить, я спрашиваю? Дэвид уже не думает. — Да, — срывается его голос. Нет, у него, блять, без шуток горит все тело, каждая клеточка тела, каждый миллиметр. Он бы сердце себе выдрал, так сильно оно билось, и голову бы скрутил, так сильно там звенело это животное желание. — Боуи, — Джон выгибает бровь, упираясь ногой в спину Дэвида, — я в душе не ебу, как общаться с людьми. Я умею либо ссориться с ними, либо трахаться. Что из этого тебе подходит? Красивые пальцы Джона — да когда сука блять они красивыми успели стать — снова поправляют волосы. Полуприкрытыми глазами Дэвид берет его стоя, царапает пальцами, кусает зубами и ставит раком. Ртом Дэвид шумно выдыхает и плюется: — А ты мне что-то из этого предлагаешь? — Предлагаю все, — с фальшивой улыбкой отвечает Джон. У Дэвида голова то ли в песке, то ли в темном небе, и глаза его смотрят на Джона сквозь дымку. И все вообще такое нечеткое. — Можешь выбрать одно из двух, — говорит Дэвид. Может, виновата все же водка? Его почти выворачивает от страха, но он касается рукой колена Джона и прямо смотрит ему в глаза. Он смотрит на плотно сжатые, упрямые губы Джона, пьяные красные глаза и капельку пота, что стекает вниз по лбу. ну пожалуйста. в штанах жестко горит. он уже готов умолять. Джон следит за рукой Дэвида, проводит шершавым языком по сухим губам, неожиданно улыбается и приподнимается на локтях. — Серьезно, Боуи? — вызывающе спрашивает он, пока от Дэвида несет диким всепоглощающим животным желанием взять Джона. Джон отталкивается одной рукой о кровать и приближается к Дэвиду, у которого в штанах виднеется большой бугор, и глупо уже что-либо скрывать. Глаза Дэвида не видят ничего, кроме губ Джона. Губы Джона в безумной близости. — Ты же знаешь, как я люблю с тобой ссориться, — говорит самый сексуальный мужчина на всей Земле. Его взгляд лишь на секунду похотливо останавливается на губах Дэвида, и он грубо тянет тощее тело Дэвида на себя, прижимая его вплотную к ширинке своих шорт. Холодные пальцы обхватывают подбородок, и мокрый шершавый язык Джона оставляет влажные следы на теплых губах Боуи. Дэвид не открывает рот, и Джон жестко прикусывает его губу, сразу же залезая в его рот языком, глотая вкус алкоголя и недавно выкуренных сигарет. Рука Джона с силой держит волосы Дэвида, не отпуская, пока пальцы второй руки сжимают подбородок, не позволяя Дэвиду отдернуться. Дэвид почти стонет. У Дэвида разъезжаются ноги. Дэвид еле держится, чтобы не сесть на Джона. Дэвид двигает бедрами, чувствуя, как кружится голова, как в ноздрях застревает запах Джона, как перед глазами стоит голое, покрытое засосами тело Джона. Джону так жарко внутри Дэвида, что он, мать собачья, чувствует растекающееся тепло внизу живота, как раз там, куда вдруг насаживается Дэвид, который стонет ему в губы, который с силой царапает кожу шеи сзади, который упирается членом прямо в его горящий член сквозь грубую ткань одежды. У Леннона есть голова на плечах. Леннон отрывается от него, чуть толкает Дэвида в сторону и обратно падает на подушку. — Весело тебе? — спрашивает он, вытирая кончиком пальца свои губы, оценивающе смотря на Боуи. — Весьма, — тяжело дыша, отвечает Дэвид и еще раз окидывает Джона взглядом. Дэвид был терпеливым человеком, но даже у него уже кончалось всякое там терпение. Он бросает короткий взгляд в сторону Саймона, который продолжает мирно спать, и загадочно ухмыляется, сползая вниз по простыни, одной рукой расстегивая ширинку Леннона. Джон удивленно смотрит на пальцы Дэвида, которые ловко за секунду расправляются с его шортами. Джон разъяренно выдыхает: — Боуи, ты совсем ох… — Надеюсь, твой сосед крепко спит, — отвечает он и тянет шорты Джона вниз, вслед за ними стягивая и нижнее белье. Дэвид медленно проводит языком по всей длине члена, поддерживая его рукой, чувствуя, как он постепенно увеличивается в размере и объеме. Джон протяжно вздыхает. У Джона, блять, член твердеет. Джон, блять, чувствует колечко губ вокруг своего члена. Джон, блять, чувствует язык на своем члене. Он дрожит, смотрит совершенно охуевшим взглядом на Дэвида и прогибается в спине каждый раз, когда на его теле появляются новые горячие следы. Господи блять, как его заводит вид чертового Дэвида Боуи, который обхватывает его член длинными пальцами, начиная медленно водить по нему вверх-вниз. Господи блять, один только вид Дэвида Боуи внизу, стоящего на коленях, может довести Джона Леннона до оргазма, и он сжимает простынь пальцами, пожирая Дэвида затуманенными глазами. — А тебе весело, Джон? — Что ты… блять… — шипит он, непроизвольно дергаясь бедрами в такт движениям руки Дэвида, — делаешь… Он уже не может это выдержать. Под ухмылку Дэвида его рука падает на голову Боуи и с силой сжимает волосы. Его рука насаживает Дэвида на член и в бешеном порыве продолжает резкие постоянные движения; Дэвид отрывается от него на мгновение. — Будто тебя что-то не устраивает, — отвечает Дэвид, а у Джона крышу срывает. Он выжидающе смотрит на Джона, и не дожидаясь ответа, полностью берет его член в рот, начиная двигаться вперед-назад, то ускоряя, то замедляя темп, сжимая руками бедра Леннона. Он водит языком по его головке, теперь руками добираясь до впалого живота, царапая ногтями по коже и оставляя длинные прерывающиеся красные следы. Джон подрагивает и изгибается от каждого прикосновения Дэвида, упираясь всем телом в кровать, продавливая этот скрипучий долбанный матрац до самого пола. Он тяжело сглатывает слюну и стоны, которые застревают где-то посреди глотки, пытаясь вырваться. Он туманным взглядом смотрит на плывущее лицо Дэвида и замечает свой стоящий твердый член, и думает о том, как же так, блять, вышло, что он хочет этого долбанного Боуи. Дрожащие пальцы Джона снова зарываются в волосы Дэвида, сцепляясь там в тугой замок. Дрожащие пальцы Джона надавливают на голову, они толкают ее вперед так, чтобы губы Дэвида сомкнулись железной хваткой вокруг члена, а головка уткнулась куда-то в район гланд. Сдержать стон не удается. Он рычит, когда горячий язык начинает расчесывать его член прямо во рту Дэвида, а мокрые губы оставляют влажные следы. Джон прижимает голову Дэвида почти что прямо к своему животу, изгибаясь во всем теле. Дэвид продолжает наращивать темп, заглатывая член Леннона до самого основания, почти что давясь им. Его собственное возбуждение охуеть, как напрягает, и он, думая, что определено сойдет с ума, если ничего не предпримет, одной рукой пролезает в брюки, надрачивая себе в том же темпе, что двигается его рот. Волна наслаждения поглощает все тело, и он наверняка громко стонал бы, если бы не был занят минетом. Спина Джона изгибается, и он, дергаясь, кончает Дэвиду в рот со вздохом-вскриком, и это едва ли не доводит Боуи до разрядки. Дэвид отстраняется, облизывая губы и продолжая рукой ласкать себя. Он томно прикрывает глаза, и закидывая голову к потолку, вцепившись правой рукой в спинку кровати, кончает. Джон, тяжело дыша и абсолютно без сил, падает на теплые влажные простыни, слыша собственное оглушающее сердцебиение и растекающееся оргазмическое расслабление. — Блять… — шипит он, взглядом натыкаясь на спящего Саймона, и думает, что хорошо бы обратно шорты надеть. — Ну, спасибо, блять, — обращается он к покрасневшему Дэвиду и слабой рукой накрывает себя одеялом. — Всегда пожалуйста, Джон, — отвечает Дэвид, выглядящий и звучащий так, будто бы пробежал марафон. Сердце до сих пор бьется, как сумасшедшее, и он, небрежно застегивая брюки, и то, не до конца, ложится в противоположную от Джона сторону кровати, закрывая глаза; его тут же уносит, и он проваливается в сон.