grey zone

1994-1998

Слава Хёну как Хорошего парня иногда была на руку Минхёку. Это точно было выгодно ему в ту ночь. Если бы не Хёну, мадам Розмерта ни за что бы не разрешила кучке студентов снять номер над Тремя Мётлами. Шестеро из них не сидели бы на подушках, диванах, или как Юнги, на полу. Ночь была прекрасной и сияющей. Минхёка удивляла красота неба над Хогсмидом, золотые облака плыли по розовому небу над тихой деревушкой. Волшебники любили светлячков, и те постоянно окружали их. Была причина, по которой магглы верили в магию, когда они находили луг, покрытый золотой лихорадкой туманного света светлячков. Минхёк отметил, что у них есть ещё одна вещь, которую любят волшебники — огневиски. Он выпил стопку залпом, позволив холодному алкоголю горячей волной пробежаться по всему телу. Но никто из них не пьянел. Проблема алкоголя была в том, что его было достаточно только тогда, когда его действительно было достаточно. Но не всегда. Некоторые мысли должны остаться под замком. Конечно, они не должны хмуриться, они были свободны сегодня. Семестр закончился, лето только началось, у них было время до утра, до того, как они вернутся в дома своих семей. (У них было время до утра, чтобы молиться о том, чтобы война не началась в следующие два месяца. Чтобы они снова могли увидеть Хогвартс и лица друг друга). Минхёк думал, что эти переживания пришли к нему с возрастом. Теперь они были взрослыми, или на пороге того, чтобы ими стать. Они были почти взрослыми, почти горели в нетерпении и страхе перед тем, что прятаться больше негде. Минхёк не мог представить, как себя чувствуют Хёну и Хосок, покидая школу навсегда, смотря в глаза неизвестности. Хёну хорошо справлялся, в отличие от Хосока. Хёну, гриффиндорец из чистокровной семьи, уже был обручён с девушкой старше него, которую он знал и уважал, Минхёку не нужно было гадать, он знал, что Хёну хотел этого. Хёну был создан для такой жизни. Он станет идеальным мужем, даже всего в восемнадцать лет. Минхёк попытался не засмеяться. Неужели Хёнвон запал на него из-за этого? Из-за его доброты? Благородства? Из-за того, что на него всегда можно было положиться? Неважно в чем была причина, Минхёк его не винил. Хёну был действительно пиздец какой добрый. Охуительно благородный. Он предложил свою дружбу Минхёку даже после того, как тот отказывался пожать ему руку после проигранных матчей. Минхёк наполнил стакан, наблюдая за светлячками. Хёну хорошо справлялся. Он предполагал, что тот отправится путешествовать, что его ждёт брак, наполненный чем-то другим, не желчью и презрением. Хосок. У Хосока всё было не так радужно. Минхёк окинул взглядом их люкс, за который чистокровки заплатили со своего кармана. Он смотрел на Хосока и Кихёна, держащихся за руки. Они говорили о времени, будущем, об их семьях. Комната была не очень большой, он мог слышать, о чём они говорили. Он мог слышать, как Хёну и Юнги обсуждали Кавказ и предложения поработать там. Он мог слышать тихое дыхание Хёнвона, который сидел рядом. — Просто присоединишься к Ордену, как и планировали, — сказал Кихён тем тихим, я-говорю-слишком-мало-но-чувствую-слишком-много, голосом, который он приберёг только для Хосока. Этот голос, который достигал только кончика его языка, перемежая слоги влажными маленькими паузами. — Как только я закончу школу, я найду тебя. — Ты не обязан, — прошептал Хосок. — Я не буду тебя винить, я не хочу, чтобы ты — — Мы говорили об этом, я ничем не жертвую. — Твои родители выжгут твоё имя с семейного гобелена. Ты никогда не сможешь вернуться. — И? — Я не хочу, чтобы ты это делал. — Но ты хочешь меня? — Ки, — тяжело вздохнул гриффиндорец. — Просто дождись меня. Подожди один год. Слабый туманный свет кляксами падал на стены комнаты. Лампы были включены, но завешаны школьными мантиями. Полупрозрачные летние мантии пропускали немного света, но не настолько, чтобы Минхёк мог видеть выражения лиц тех, кто сидел рядом. Минхёк повернулся и посмотрел на парня возле себя. Хёнвон запрокинул голову назад, облокотившись на спинку дивана. Он был абсолютно расслаблен. Его взгляд был направлен на пару в углу. Было очевидно, что он слушал их разговор, как и Минхёк. Минхёк подумал, что, наверное, Хёнвон представляет себя на их месте, и Хёну просит его подождать немного. Он представлял себе похожую картину, только в ней он был вместо Хёну. Он тихо рассмеялся. Голова Хёнвона немного сдвинулась, сначала Минхёк увидел только нос и подбородок, потом длинные ресницы, которые блестели от тусклого света. Хёнвон лёг щекой на спинку дивана, от его взгляда исходило такое же тепло, как от света ламп. Немного придавленный алкоголем и внезапным вниманием Минхёк почувствовал пульсацию в висках. Он плавился под взглядом этих глаз. Так чувствует себя цветок лотоса, который предоставлен сам себе, но поддерживается тысячью водных рук. Это заняло у него целую минуту, чтобы осознать, что ему никогда не нужно встречаться взглядом с Хёнвоном. Его тело кричало, мысли клубились. Но он сидел напротив, не в силах пошевелиться. И что, и что? Он всё равно уезжает. Какая разница, уже завтра больше не будет Хогвартса. Не будет Хёнвона. Для него будет только проклятый Дурмстранг. Так что какая разница, если Хёнвон знает? Вообще имело ли это значение хоть когда-нибудь? Минхёк может его больше вообще никогда не увидеть. Он может позволить себе просто смотреть. Это был последний раз, так что какая разница? Когда реальность оглушила его, он нашёл в себе силы отвести взгляд от Хёнвона. Он снова наполнил стакан до краёв и выпил всё содержимое залпом. Он поморщился и откинулся на спинку дивана. До его слуха долетел глухой смех Юнги и медово-низкие смешки Хёну. Минхёк (с долей иронией и как бы без нее) подумал, есть ли отношение между ориентацией и счастьем. Кажется, что Юнги и Хёну были самыми счастливыми в этой комнате. Затем смешок раздался с другой стороны. Он знал, что не нужно оборачиваться, не нужно смотреть, но всё равно это сделал. Хёнвон наблюдал за ним всё это время. Его зрачки расширились так, что радужки почти было не видно. Его вид ничего не выражал, и, в отличие от других людей, невыразительность стала его нутром. Он мог быть просто пассивным. Он выглядел иначе, только когда был рядом с Хёну. Но это была ложь. Хёнвон не был пассивным, когда смеялся над саркастическими шутками Кихёна, или когда полностью сосредотачивался на игре, или когда говорил о своих моделях с Хосоком. Он казался пассивным только тогда, когда никого не было рядом. Ну или рядом был Минхёк. Сегодня Хёнвон скрывал свои эмоции, наверное, из-за присутствия Минхёка. Взгляд Хёнвона пронзал его насквозь, но в этом было что-то освежающее и освобождающее. В то же время что-то пугающее. Что-то заставило Минхёка принять эту данность, потому что иного пути уже не было. Щепотка фатализма заставляла его думать о себе, Кихёне, даже о Хёну — думать о всех тех ролях, которые он играл, лишь бы не жить своей жизнью. Он желал этого. Ему так хотелось остаться, но он знал, что ему нужно бежать. После всего этого остается только бежать. Его слизеринское нутро хотело уйти прямо сейчас и сжечь всё дотла. Разрушить абсолютно всё, оставив за собой только пыль. Разрушить себя самого. — Хорошо, — тихо сказал Хёнвон. Минхёк знал, что это был голос Хёнвона, даже если они говорили друг с другом всего раз во время той игры. Время стремительно полетело вперед или остановилось. Минхёк уже ни в чём не был уверен. У него свело живот почти так же, как когда путешествуешь с помощью порт-ключа. Минхёк облизнул губы. — Хорошо? — Да, — Хёнвон потянулся. От него пахло огневиски. — Хорошо. — Хорошо — что? — Всё, — он ответил, не моргая. — Всё, о чём ты сейчас подумал. — Я думал о многих вещах. О том, чтобы признаться в своих чувствах. О том, чтобы поцеловать его перед тем, как уйти. Поцеловать его. Он подумал о том, как хотел переспать с ним. Хёнвон поднялся, Минхёк пошел за ним, никто в комнате не обратил на это внимания, никто ничего не сказал. И потом была дверь. Ключ. Темнота. Темнота. Она становилась все гуще. Невозможно было привыкнуть к ней, так что Минхёк даже не пытался. Может быть, ему стоило держать глаза открытыми с самого начала, но как. Он был слишком пьян, слишком сфокусирован, слишком галантен, чтобы целовать парня с открытыми глазами — этому его научил Кихён. Целовать Хёнвона с открытыми глазами казалось ужасной идеей в принципе, так что Минхёк закрыл их. Он прижался к Хёнвону всем телом, он протолкнул язык в тёплый рот напротив своего. Вот почему они назвали его огневиски. Хёнвон мог сжечь его дотла, как древний город, и Минхёк будет стонать и просить о большем, да, пройдись по этому пеплу. Они во что-то врезались. Минхёк не был уверен во что — в кровать или в софу, которые стояли по всему номеру, неважно, что это было, они упали на нее, и Хёнвон засмеялся. Минхёк наклонился, чтобы украсть этот звук с его губ. Не в первый раз он мысленно поблагодарил Хёну, Хороший Парень выбрал номер, подумав, что люди захотят спать в нормальных спальнях. Минхёк проигнорировал иронию в его мыслях, он благодарил возлюбленного его возлюбленного за то, что он может целовать Хёнвона, ебать, он ЦЕЛУЕТ ХЁНВОНА. Он не хотел себя обманывать, он знал, что Хёнвон представляет Хёну на его месте. Минхёк зажмурился еще сильнее. Хёнвон думал о Хёну, кладя руку на грудь Минхёка, расстегивая пуговицу за пуговицей. Он сжал руку Хёнвона и потянул её к своему галстуку, который свободно висел у него на шее. Поцелуй замедлился, они оба прислушались к шуршанию шелка, и затем голод и желание вернулись к ним. Их пальцы переплелись. Это выглядело так, как будто одна рука касалась своего отражения в зеркале. Было так хорошо, что Минхёк забыл, насколько всё это плохо. Он сжал запястье Хёнвона и немного отодвинулся от него. — Ты уверен? Его голос был низким и хриплым. — Ты сказал, что это последний раз. Идеально, не так ли? Перед тем как ты уедешь. Минхёк ничего не говорил. Но да, это будет первый и последний раз. Это было идеально. Хёнвон смотрел на него, свободной рукой развязав его галстук. — Ты в полной жопе, — сказал он так, как говорят пьяные, когда резко трезвеют. Минхёк посмотрел на него. — Ага. Но ты тоже. — Никогда и не говорил, что я не там. Это был не тот ответ, которого он ожидал от Хёнвона. — Ты правда хочешь этого? — Я хочу этого. Он сглотнул. Он не спросил у Хёнвона, хотел ли он его. Раздеться было проще всего. Минхёк спросил, знает ли Хёнвон очищающие заклинания, Хёнвон сказал, что нет, у Минхёка задрожали колени, он понял, что это значит. Он легонько постучал своей палочкой и начал говорить заклинания. Это было странно — смотреть. Подготавливать кого-то. Единственный парень, с которым был Минхёк, уже пришел подготовленным. Хёнвон зарычал, Минхёк заглушил его поцелуем. После этого в его голове потемнело. Их тела были прижаты друг другу, их пальцы были переплетены, пока Минхёк не разжал их один за другим. Он легко провёл пальцами по груди, животу Хёнвона, и сжал пальцы на его бедре. Он переборщил с заклинанием, Хёнвон уже был готов. Минхёк аккуратно провёл пальцами, растягивая Хёнвона. Хёнвон приподнял бедра и застонал. Это было всё, в чем нуждался Минхёк. Он аккуратно ввёл один палец. Внутри Хёнвона было так узко, Минхёк был ошеломлён. Он делал всё, чтобы отвлечь Хёнвона от давления. Он кусал его шею и линию челюсти, его зубы скользили по коже Хёнвона, не сжимая ее. Он нашёптывал что-то, по крайней мере, Минхёк так думал. Он позволил Хёнвону притянуть его лицо к своему, его полураскрытые губы коснулись губ Хёнвона. Хёнвон нежно провел рукой по волосам Минхёка. Второй палец вошёл проще, чем первый. Темнота отступила. Когда Минхёк отодвинулся, чтобы встать на колени, Хёнвон увидел его, и он увидел всего Хёнвона. Его длинные ресницы, длинные ноги и длинный член. Его руки потянулись следом за его взглядом. Он сжал бедра Хёнвона. Минхёк положил ногу Хёнвона себе на плечо. Одно плечо. Слегка повернувшись, он укусил Хёнвон за бедро. Хёнвон фыркнул. — Щекотно. Уголки губ Минхёка приподнялись. — Прости. Минхёк вошёл. Оставаться в сознании было невозможно, ещё сложнее, чем просто оставаться. Теперь он знал, что он не может. Он не может остаться и при этом не сойти с ума. Это было слишком медленно для секса врагов и слишком бессмысленным для прощального секса. Это в принципе было бессмысленно. Минхёк продолжал целовать местечко под коленом Хёнвона, фокусируясь на их ритме. На звуках, слетавших с губ Хёнвона. На звуках за дверью. Минхёк расправил плечи. Тусклый свет пробежал по его груди. Он взял Хёнвона за бедро и направил его на себя, грубее, но всё ещё медленно. От его пальцев могли бы остаться синяки, если бы Минхёк захотел. Идея остаться отметинами на теле Хёнвона отозвалась болью в его животе. Но он не сжал пальцы сильнее, его толчки стали неровными. Он вонзил зубы в бедро Хёнвона. Он вдохнул его запах полной грудью. — Я близко, — простонал Хёнвон, отвечая на вопрос, который Минхёк не задавал — по крайней мере, вслух. Минхёк ускорился, он чувствовал, как энергия покидает его тело. Минхёк трахал Хёнвона, пока не услышал, как он кончил. Он застонал, его ладонь легла на бедро Хёнвона, он сдвинулся и осторожно опустил ноги Хёнвона. — Ты действительно очень громкий. Всё время. — Я даже не стонал почти, — попытался защититься Минхёк, рассмеявшись, он упал на живот рядом с Хёнвоном. — Ты громкий прямо сейчас, — устало пробормотал Хёнвон. Он был прав. Мысли Минхёка были ужасно громкими, он даже не мог слышать собственного голоса. Его голова была наковальней под молотом. Его мысли — чистейшая ртуть. То, что обычно было бесконечным потоком слов, острот и смешков, превратилось в переполненный кубик нежного на ощупь желатина внутри его черепа. — Перестань. — Я пытаюсь, — честно ответил Минхёк, он действительно пытался. Хёнвон устало потёр ладонями лицо. Он посмотрел на Минхёка. — Это хорошо, что ты не ненавидишь Хёну. Я думал, ты всех ненавидишь. «Я люблю тебя», — подумал Минхёк. Хёнвон уже проваливался в сон, он перевернулся и вздохнул. — Не надо. Минхёку даже не было больно. Он смотрел на спину Хёнвона. Его позвонки пробегали как жемчужная дорожка между лопатками. Это было всё, чего он заслуживал. Больше, чем он заслуживал. Намного больше. По крайней мере, Хёнвон знал. Так ведь? Он знал, что в Минхёке есть частичка души, которая не стала плохой. Хёнвон протянул за спину руку, похлопав по простыни рядом с ним. Он отыскал руку слизеринца и потянул его на себя. Он тихо прошептал «спокойной ночи» через плечо, пока Минхёк пододвигался к нему, кладя голову ему на плечо. Он прижимался к нему всю ночь, но он не спал. Он слышал, как скрипнула дверь, Кихён и Хосок ввалились в спальню, тихо смеясь. Они приземлились на ту же кровать, неподалеку от них. Кихён прошептал то же заклинание, которое незадолго от этого произнёс Минхёк. Было тихо. Тихо, хотя они говорили всё это время, не прерываясь. Я вернусь к тебе превратилось в я уже близко, после этого на комнату опустилась тишина. Вокруг больше не было светлячков. Первый месяц в Дурмстранге прошёл быстро. Минхёк получал письма от Кихёна каждый день. Сначала он злился на него, потом умолял, потом поставил ультиматум. После этого Кихён затих на неделю — видимо, он ждал ответа от Минхёка или хотя бы какого-то объяснения, почему тот вообще уехал. Когда Кихён так и не получил ответа, злые письма снова начали приходить. Минхёк сохранил их. Он читал все письма. Самыми ужасными были те, где аккуратным тонким почерком были написаны вопросы — сделал ли Кихён что-то не так. Если он и правда сделал что-то не так, облажался так, что Минхёк решил уехать в Дурмстранг. Ни в одном из писем не упоминались Хосок, Хёну или Хёнвон, как будто их вообще не существовало. Минхёк знал, что это не потому что Кихён не беспокоится о них. Это было потому, что в первую очередь он беспокоился о Минхёке. Но эта забота не позволяла Минхёку ответить, потому что ответить один раз означало ответить ещё раз, и ещё, и тогда он никогда не оставит Хогвартс позади. Но он сам себя обманывал. Он ходил по коридорам Дурмстранга, но его мысли были о Чёрном озере и о снеге, который лежал на верхушках деревьев Запретного леса, хотя была совсем не зима. Он шел по коридорам Дурмстранга, но думал о том, как уютно было находиться в Хогвартсе, когда тут стены были пропитаны тёмной магией. Тут было даже хуже, чем дома. Потому что дома он видел только часть. Он видел только последователей Тёмного Лорда и тех, кто восхвалял чистоту крови и убивал неугодных, когда им приказывали. Дети спешили стать убийцами, потому что они верили в Него, потому что убийство выглядело весельем в их глазах. Минхёк видел реальных Пожирателей, но не видел их в действии. Он мог стать одним из них. Он всё ещё слышал слова своего отца. Он положил свои тёплые ладони на лицо сына. «Не уезжай, не становись таким же». Минхёк положил свои ладони поверх отцовских рук, отнял их от своего лица, отпустил и легонько сжал. Он сказал ему, что никогда не станет таким, как они. Он знал себя. И он был прав, ничто в Дурмстранге не могло заставить его возненавидеть магглов. Дурмстранг заставлял его только ненавидеть себя самого. Письма приходили всё время, что Минхёк провел в Болгарии. Но они приходили всё реже и реже. Посещаемость Минхёка падала так же, как число людей, которые о нём вспоминали. Минхёк забрасывал предмет за предметом, до того момента, когда он просто перестал ходить на занятия совсем. Он был слишком талантлив, но никто не обращал на него внимания, он был слишком невинным для этого места. Минхёку было так смешно от этой мысли, что он, он!!! считался невинным в Дурмстранге. Когда он вернётся в Хогвартс, его однокурсников там уже не будет.