grey zone

2002 - настоящее время 1998 - битва за Хогвартс 1991 - 1994 - годы в Хогвартсе

1991 - 1994

Ноги Минхёка дрожали, когда он сходил с Хогвартс Экспресса. Студенты пробегали мимо него так быстро, что немного кружилась голова. Он встал в свою обычную позу, но не мог никого обмануть, себя в том числе. Он был единственным восемнадцатилетним среди семнадцатилетних, мудаком, который облажался тупо по всем фронтам. Он возвращался в школу, которую покидал с таким напускным триумфом. И вернулся неудачником. Но слизеринцы и чистокровки не имели права быть неудачниками. По крайней мере, его мать так говорила. — У тебя есть преимущество перед всеми в Хогвартсе, — она говорила пренебрежительно, но уверенно. Это была она. Мыслями как будто всегда в другом месте. Всегда стремилась к чему-то большему. Так она относилась ко всему. С мёртвой спокойной уверенностью. С верой, что её кровь — единственное, что имеет значение, и неважно, что всё остальное пропитано гнилью. Таким же она видела Минхёка. Он был её драгоценностью, несмотря на то как сильно он облажался в очередной раз. Она даже улыбнулась ему и легко коснулась его щеки. Почти что по-матерински. Минхёк потянулся навстречу её касанию, он был готов собрать все остатки её любви. Он вернулся. Минхёк посмотрел вверх. Замок выделялся на фоне серого осеннего неба. Тёмные башни всё также упирались в землю неподалёку от металлического озера. Осознание ударило его пощёчиной — он был дома, Хогвартс был его домом. Голод съедал его изнутри. Первым, что он начал искать, была не гостиная Слизерина, это было лицо в море других лиц. Он искал то самое лицо, которое думал, что забыл, но, конечно же, помнил. Улыбку, которая никогда не была обращена к нему, она рушила всё внутри Минхёка, кем он был и когда-либо будет. Этот поиск был обречён на провал с самого начала. Вокруг было слишком много лиц. Он не узнавал их. Когда это знакомое место стало таким незнакомым? Минхёк не увидел Хёнвона на праздничном ужине. Большой Зал был наполнен голосами и движением, что делало невозможным найти одного человека среди хаоса. Гриффиндорский стол находился слишком далеко от слизеринского, так же как Хёнвон и Минхёк друг от друга. Решив больше не пытаться, Минхёк молча начал есть. Это предчувствие встречи было неприятным, но оно давало ему то, за что можно держаться и к чему можно двигаться в будущем. Хёнвон, конечно, не желал встретить Минхёка, но в этом не было ничего нового. Они не встретились на первый день учёбы. Они не встретились и на следующий. Первый совместный урок у них был в середине недели, к этому времени он видел Хёнвона пару раз в коридорах издалека. Он видел Хёнвона постоянно с этим парнем, Чжухоном. Он видел его на улице неподалёку от замка. Он видел его нелепый берет, который Хёнвон надел, когда на улице похолодало. Так что когда они оказались в одном классе и одновременно посмотрели друга, Минхёк не был шокирован тем, какими впалыми стали щёки Хёнвона, каким высоким он стал, каким красивым. Он не был шокирован этим — но движением губ Хёнвона. Хёнвон смерил его взглядом с головы до ног, нахмурился, пытаясь понять, что Минхёк здесь забыл, если он уезжал навсегда. Уехал, закончил школу, стал Пожирателем Смерти. Этот момент настал. Минхёк пытался избежать этого взгляда всеми возможными способами. Но не теперь. Теперь он был не намерен убегать, отводить взгляд. Каждый раз, когда они оказывались неподалёку, он всегда сразу же видел Хёнвона. Он сделал это своей миссией — бесить Хёнвона своим присутствием, чтобы услышать хоть одно слово в свой адрес. Он хотел сорвать этот железный занавес, который сам же повесил. Он сидел рядом на совместных классах. Когда у их команд были общие тренировки, он постоянно летал у колец, которые были под защитой Хёнвона. В библиотеке Минхёк всегда приносил свои книги на стол в углу, за которым любил сидеть Хёновон. Он признавался ему снова и снова, надеясь, что Хёнвон прочтёт его мысли, заглянув в глаза. Когда это не сработало, Минхёк начал говорить вслух. Он постоянно говорил о Кихёне и Хосоке, о гей браках. О лицах, которые корчил Хёнвон, когда он был недоволен. Как твои дела? Ты не можешь сейчас разговаривать? Почему ты не общаешься с Хёну? Он смеялся над своими собственными шутками и продолжал говорить. Ничего. Чаще всего он критиковал Хёнвона, его манёвры после каждой игры, его советы были такими же непрошеными, как маггловские дикпики. Ничего. Он даже отправил Хёнвону одну. Она двигалась. Когда Хёнвон наконец решил что-то ответить, он буквально обжёг Минхёка. — Ты всё ещё здесь? Его голос был всё таким же мягким, но он стал ниже. Грубее. Совсем немного, но чтобы все поняли, что злить этого львёнка не стоит. Было что-то в его голосе, когда он говорил, что-то острое, то, чего Минхёк не замечал раньше. Минхёк усмехнулся. Да. Он был здесь из всех возможных мест. Всё еще студент. Всё еще слизеринец, хоть он не разделял их взглядов. Всё ещё влюблённый в того, кто хотел от него избавиться. Минхёк превратил свою фальшивую усмешку в ещё более фальшивую улыбку. — Конечно, я не мог оставить тебя так же, как твой любовничек. Холодная война между ними продолжалась до того, как началась настоящая война. Хёнвон как-то читал, что не все светлячки светятся. Он не разбирался в науке, даже если он и знал это когда-то, то уже забыл. Он помнил, что читал об этом, но постоянно забывал причину. Он пытался вспомнить запах книги из коллекции своего отца, глянцевую обложку маггловского научного журнала. Там была статья о биолюминесценции. Дело в том, что магглы считали светлячков носителями магии только потому, что у них не было чего-то, с чем их можно было бы сравнить. Хёнвону казалось голубое свечение водорослей в озере куда более магическим. Его взгляд затуманился, он посмотрел в окно и увидел нескольких светлячков, болтавшихся в воздухе из стороны в сторону, как золотая пыль. Они сияли очень ярко. Если бы Хёнвон был одним из них, то он бы никогда не светился. Он был погружен в свои мысли весь день. Он чувствовал себя костром, который оставили догорать после вечеринки. Он не мог ничего поделать с этим. Воздух был горячим, разговоры тягучими и грустными, и самым печальным было то, что все делали вид, что это не прощальная посиделка. Он ничего не мог поделать, он думал о том как красиво и мило улыбался Хёну, когда остальные поддразнивали его из-за грядущей женитьбы. Он ничего не мог с этим поделать, как и с алкоголем в его крови. Забавно, как огневиски теплом разливалось по его телу, но вокруг него не было искр, ни одной. Он смотрел на Кихёна и Хосока, они что-то оживлённо обсуждали, от взгляда Кихёна исходил тёплый свет, который был предназначен только парню возле него. Не было никаких светлячков. Но было неоново-голубое сияние. Хёнвон не завидовал. Он не умел завидовать в принципе. Смотря, как Кихён что есть силы цеплялся за Хосока, потому что это была их последняя возможность быть вместе, пока Кихён не закончит школу, Хёнвон чувствовал только жалость. У них всё было намного хуже. У них было что и кого терять. Хёнвон не мог потерять Хёну, потому что никогда его не имел. И никогда не сможет. И было в этом что-то успокаивающее, что-то определённое. Хёнвон сидел и слушал, странные мысли, которые принадлежали Кихёну, и его собственные, громче, чем обычно. Любовь. Он не мог понять, что это такое. Хёнвон скептически относился к этому, но он думал, что был влюблён. Как Кихён вообще мог нести весь этот груз на себе? Его бремя было таким тяжёлым от всех этих чувств. Даже такие второстепенные чувства Кихёна казались слишком сильными для Хёнвона. Ощущение, похожее на лёгкий ветерок, обдало его прохладой. Усмешка. Усмешка? Он последовал за мягким звуком и встретился взглядом с Минхёком. О. Точно. Он всё ещё здесь. Хёнвон откинулся на спинку дивана. Мысли Минхёка становились все громче в его голове. Хаос набирал обороты, из ветерка превращаясь в торнадо. Шум, который появлялся в его голове, когда он прикасался к алкоголю, после того как ударился головой, пришёл по расписанию, как и всегда, втаптывая в землю его собственные мысли. Он мечтал о том, чтобы у него не было способности читать мысли. Он мечтал о том, чтобы уметь читать их лучше. Минхёк был таким полным. Его мысли все шли, шли, шли, они были такими плотными, что застилали Хёнвону глаза. Он моргнул, чтобы прогнать это ощущение. Все мысли Минхёка были в голове Хёнвона. Он был разбит. Мозг Минхёка взорвался, когда он снова встретился взглядом с Хёнвоном. Хёнвон внезапно почувствовал, что адски устал от всего этого шума в его голове. Устал от чужой боли. Устал слышать мысли Кихёна, хоть он больше и не наблюдал за ним. Это были его мысли или до него долетали обрывки их разговора? Почему казалось, что у Кихёна было два голоса? Эта любовь ослепляла его. А за ней появилось что-то другое. Желание. Страх того, что тебя бросят после того, как ты откроешься кому-то. Кихён. Последний раз. Минхёк. Последний раз. Всё это слилось в одну мысль. Хёнвон не знал, чьи мысли он слышит прямо сейчас. Чей это голос, полный мольбы. Он слышал два голоса, один был громче второго, они наслаивались друг на друга, но не сталкивались, потому что все эти мысли были одинаковыми. Я хочу быть с тобой. Я хочу быть с тобой сегодня. Имена ничего не значат. Что ты видишь здесь? Я хочу быть с тобой. Я всё равно ухожу. Я ухожу, ты рад? Я рад. Нет, я не рад этому. Имена ничего не значат. Сегодня я хочу - — Хорошо. Секундой позже до него дошло, на что он соглашался. Это поразило его, сразило наповал. Он был в своей голове весь вечер. Сейчас он бы предпочёл, чтобы кто-то другой прочитал его мысли. Хёнвон не считал секс чем-то особенным. Он знал и дружил со многими, кто занимался сексом просто так, без всяких обязательств. Секс — это просто секс, руки, языки и гениталии. Он слышал много таких мыслей, по-детски наивных, он сам раньше так думал, о том, что когда-нибудь он будет с кем-то. Он слышал, как неловко это может быть, как странно. Как хорошо. Он слышал обо всем этом, а об остальном он читал в маггловских книгах и манхве. Первый раз должен значить для него больше — мог бы, он мечтал, что будет с Хёну. Но Хёну не был таким, как он. Когда Хёнвон смотрел на него, он чувствовал что-то, но он не ощущал влечения. Быть просто друзьями было достаточно. Быть человеком, о котором Хёну подумает раз или два — было достаточно. Пока Хёну был рад видеть его рядом, всё было хорошо. Всё было нормально. Он ощутил на себе взгляд Минхёка. — Хорошо? — Да, хорошо. — Хорошо — что? — Всё. Всё, о чём ты сейчас подумал. — Я думал о многих вещах. Я должен был сказать тебе. Я клянусь, я не такой. Я хочу — хочу чтобы ты знал — хочу — я — ты — пожалуйста, услышь меня — ладно — всё — я говорю. Я хочу сказать тебе. Ты. Ты. Ты мне. «Нужен». Хёнвон договорил за него. Он поднялся. Было темно. Хёнвон проснулся с рукой на его заднице и чужим горячим дыханием на шее. Его голова была неподъёмной. Хёнвон не слишком хорошо справлялся с похмельем. Со слизеринцами, которые прижимались к нему, он тоже не слишком хорошо справлялся. Не то чтобы это что-то значило. Он не мог пошевелиться. Он собирался спать, пока кто-то другой не проснётся, чтобы всех разбудить. Хёнвон, наверное, должен был удивиться тому, что в спальне было сразу четыре человека, но он не удивился. Он уже наполовину проснулся, когда Кихён и Хосок завалились в спальню. Зевая, все начали медленно подниматься. Они посмотрели друг на друга и усмехнулись. Кажется, что никто из них не стеснялся того, что они все проснулись в одной постели на липких простынях. Они все были слишком голыми, чтобы теперь стесняться этого. Минхёк сел на кровати, закрыв лицо ладонями. Внезапно он вспомнил всё, что произошло прошлой ночью, застонал, но тут же замолчал. Хёнвон напомнил себе, что этот парень не знал золотой середины — он либо был жутко громким, либо тихим как кладбище ночью. Сейчас он выглядел как кладбище ночью. Он взглянул на Хёнвона один раз. Как будто он искал ответ на вопрос — он вчера умер или выжил, потом он отвернулся и поднялся с кровати. Его длинные худые ноги, широкие плечи и прямая спина были еще бледнее, чем его лицо. Хёнвон позволил себе засмотреться на несколько минут. Молчание, к которому он уже привык, сейчас можно было списать на превосходство Минхёка. (Конечно, Кихён снова и снова клялся, что Минхёк не верит в то, во что верят остальные слизеринцы, что он не был мудаком, он просто вёл себя как мудак. И Хёнвон теперь мог подтвердить это перед всеми. Но вести себя как мудак и быть им приводило к одному результату, так что в конце эта разница не имела значения). Хёнвон не понимал, что ему делать с движениями Минхёка, с его «доброго утра», его взглядами. Это было так странно для гордого представителя чистокровных волшебников. Наверное, он чувствовал себя виноватым. Он пытался играть по правилам вчера. Он делал всё правильно, как хороший парень. Он даже достал из рукава я-люблю-тебя карту. Всё это казалось глупым при свете дня. Потому что днём это уже не выглядело так хорошо, это всё звучало как ложь. Минхёк наверняка помнит, что сказал это, сказал, наверное, в порыве во время секса, и поэтому даже сейчас он выглядел голым, хотя уже надел нижнее белье. Хёнвон натягивал свои носки, думая об этом. Да. Это всё объясняет. Тень стыда не сходила с лица Минхёка, пока он подбирал с пола свою мятую одежду. Хёнвон наблюдал за ним с какой-то странной теплотой во взгляде. Видеть Минхёка там уязвимым было невероятно странно. В конце концов, слизеринец был обычным человеком. Хёнвон подумал, что это то, что он должен знать. Всё могло бы быть гораздо хуже. Он мог бы быть трезвым и напряжённым с тем, в кого был действительно влюблён, но тем, кто не испытывал к нему таких же чувств. Он мог быть со своим другом, и это бы разрушило их дружбу навсегда. Он мог бы оказаться в постели с парнем, которому он был безразличен. Хёнвон потянулся и надел футболку, затем брюки. Он заметил кое-что странное. Ничего не болело. Он слышал, что тело должно болеть после первого раза. Да, всё могло бы быть гораздо хуже. Лето 1993 пришло и ушло с одним ударом сердца. Окраина города, где жил Хёнвон, светилась от лучей солнца, не было никаких признаков тёмного осеннего неба или тёмного военного будущего. Хёнвон отправил парочку писем Хёну, получил столько же в ответ, одно из Тбилиси, второе из Еревана. Хёнвону пришлось обратиться к книгам своего отца, чтобы найти эти места на старой выцветшей карте. Это было странно, но границы, которые лежали между Хёнвоном и Хёну, ничего не изменили, они и до этого были между ними. Хёну всегда был вне зоны досягаемости для него, так или иначе. Теперь он и физически был далеко, так что Хёнвон мог ясно мыслить. Думать о не самых приятных вещах. И о приятных. Просто думать. Ему не нужно было это чувствовать. Ему не нужно было продолжать тосковать. Желать чего-то. Эти слова замерли на кончике его языка. Теперь он был свободен, разве нет? Но он всё ещё цеплялся. Всё еще желал, чтобы всё оставалось на своих местах. Чтобы его всегда ждал Хогвартс, чтобы Волдеморт подождал того момента, когда Хёнвон спокойно состарится, чтобы его отец нашёл постоянную работу, чтобы его матери не приходилось в одиночку обеспечивать двух взрослых мужчин. Он желал, чтобы его голова принадлежала только ему. Он напивался несколько раз за лето, пытаясь понять, что с ним происходит, слышит ли он мысли других людей в таком состоянии, может ли он не просто слышать, но понимать их. Может ли он отличить воспоминания от желаний, желания от страхов. Это был хороший опыт. Вместо того, чтобы тренировать способность к чтению мыслей, он стал менее восприимчив к алкоголю. Теперь он мог слышать чужие мысли только тогда, когда напивался просто в говно, а когда это происходило, то после он ничего не помнил. Несмотря на это, Хёнвон считал эксперимент успешным. Он не научился держать это под контролем и не нашёл источник своей странной силы, но он уменьшил её влияние на его жизнь. Этого было достаточно. Он никогда не говорил об этом с родителями. Его отец просто бы расстроился, а мать… заинтересовалась. Наверное, она нашла бы решение этой проблемы или сломила его разум в попытках сделать это. Но Хёнвон бы не рискнул открыть свой разум кому-то. Было достаточно страшно открывать для себя мысли других людей. Он мог жить с этим. Правда. Всё это могло быть хуже. Может быть, он был неудачником в отличие от своего супер преуспевающего отца или действительно успешной матери. Запоминать то, что он услышал, будучи пьяным, становилось всё сложнее и сложнее. Его память становилась всё хуже после того, как он ударился головой, но так как Хёнвон никогда не был среди лучших учеников, никто не обращал на него внимания. Учителя не ожидали от него ничего особенного, средних результатов было достаточно. Когда он заваливал какой-то предмет или забывал о чём-то, чаще всего о домашней работе, учителя предпочитали просто не обращать внимания, потому что он в ближайшее время должен был стать ловцом команды Гриффиндора. Он был занятым студентом, и он никогда не был проблемным подростком. Настоящий гриффиндорец. Ему многое позволялось, Хёнвон просто плыл по течению. Он пытался тренировать свою память на летних каникулах — пытался запомнить места, куда ездил Хёну со своей невестой, запомнить названия растений, которые пытался вырастить его отец, повторял ключевые моменты из учебника истории магии. Так же как с другой проблемой, он просто уменьшил её, но не решил до конца. Он не мог вспомнить, когда было восстание гоблинов, в 1612 или 1712, но он знал, что Ереван граничит с рекой Раздан и известен пахлавой (которая отлично сочеталась со свежесваренным кофе, по словам Хёну). Он запоминал случайные факты. Названия достопримечательностей, озёр и рек. Какая почва больше подходит для выращивания подснежников. Вкус губ Минхёка. Он помнил, как впервые почувствовал тепло, что он сияет изнутри, как настоящий гриффиндорец. С течением времени он привык к странному отношению со стороны однокурсников. Он знал, что его никто не ненавидел, но никто особо и не обращал на него внимания. («Конечно тебя никто не ненавидит, ты слишком красивый для этого», — Хосок поддевал его). Хёнвон просто жил на автопилоте, заставляя себя подняться с постели каждое утро. В то время как остальные проживали свои лучшие годы, Хёнвон держался особняком, не особо заботясь о дружбе, которую было слишком утомительно поддерживать. Ему нравилось находиться среди людей. Но он ничего не имел против того, чтобы быть одному. Все его друзья были старше или младше него. То, что он был наедине с собой во время учёбы, не заставляло его чувствовать себя одиноким. Когда Хёну и Хосок выпустились, Хёнвон почувствовал пустоту, которую они оставили себя после себя, но в то же время он был готов к этому. Он скучал по ним, но точно так же, как скучал по ним во время летних каникул. Их отсутствие не так трогало его, как бы это ни звучало, потому что он на протяжении всего года готовил себя к этому. Хёнвон вернулся в Хогвартс, но пустота внутри него изменилась. Он должен был догадаться. Минхёк предупреждал его. Он говорил ему, но Хёнвон не воспринял его всерьёз. «Последняя ночь перед тем, как всё изменится». «Последняя ночь перед войной». Что-то из этого. Или и то и другое. Конечно, он ошибался. У него ушло много времени, чтобы осознать, что Минхёк перевёлся в другую школу. Хёнвон встречался с Кихёном в первые несколько недель семестра. Длинная худая тень, которая постоянно следовала за Кихёном, больше не была в поле зрения, Хёнвон ничего не чувствовал по этому поводу. Он ожидал услышать или увидеть Минхёка рано или поздно. Прыгающим по лестницам. Запускающим фейерверки на озере. Играющим с младшекурсниками, которые доверяли его улыбке и принимали участие в его розыгрышах, даже не подозревая об этом. Но тишина всё ещё висела над ними, и тени рядом с Кихёном всё ещё не было. Прошёл месяц. И Хёнвон спросил. Кихён странно посмотрел на него, как бы не веря, что он сейчас действительно спросил про Минхёка. И Хёнвон получил свой ответ. Ответ, к которому он не был готов. — Ты тоже не знал? — Откуда я мог знать? — Ну, вы двое… — Кихён замолчал, не сумев подобрать слова. — Это ничего не значило, разве нет? Если он ничего не сказал своему лучшему другу, то почему он бы решил рассказать мне? Мы никогда не были друзьями, — Хёнвон решил напомнить ему. Но он бы хотел этого. Он бы хотел, потому что всё ещё иногда он слышал я не такой как они, я не такой, я пытался, пытался так сильно, как мог, я пытался спасти, я хотел - Но всё это было ложью. Не только та часть. Вообще всё. Минхёк уехал в Дурмстранг и теперь каждое его молчание обрело смысл. Хёнвон перестал общаться с Кихёном к концу года. Его родители говорили, что он слишком пассивный, учителя называли сговорчивым. И Хёнвон был таким. Иногда. В другое время он мог нянчиться со своими проблемами, пытаясь отложить их решение в долгий ящик, на долгие годы, помня о том, что все они могут ударить по нему в будущем в тысячу раз больнее, но так как он знал об этом, он мог избегать их. Одна из этих проблем напомнила о себе и ранила Хёнвона, когда он вернулся в школу в седьмой раз и увидел Ли Минхёка в классе. Да, некоторые проблемы ухудшались с течением времени. Довериться и переспать с тёмным волшебником из Дурмстранга было в этом списке. Хёнвон проглотил своё «привет» и уставился на слизеринца. Детские круглые щеки сменились острыми изгибами. Он весь состоял из углов — от его бровей до костяшек пальцев, которыми он сжимал бедра Хёнвона. Теперь Хёнвон понимал, что он выбрал самый худший вариант. Это всё было его собственным выбором. Насколько пустым и безжизненным был Хёнвон, насколько голодным, чтобы поверить первому человеку, который утверждал, что увидел в нём жизнь и свет? Насколько мёртвым внутри он должен был быть, чтобы почувствовать связь с тем, кто умер уже давно? Единственный раз, когда он пожелал забыть о чём-то, память не позволила ему. — Видел? Оторвав взгляд от пергаментов со стратегиями игры, он посмотрел на Минхёка. Слизеринец смерил его таким взглядом, что любой человек был бы сбит с толку, но только не Хёнвон. Люди говорили, что он пассивный, так что он безразлично принял приглашение на свадьбу, которое ему протянул Минхёк. Он потёр его между пальцев и вернул в бледные руки. — Да. Сегодня утром. — Должно быть хуёво быть гостем на свадьбе Хёну. На лице Хёнвона не было эмоций. — Почему? Минхёк пожал плечами. Его мышцы немного расслабились. — Я думал, что наблюдать за тем, как любовь всей твоей жизни женится на ком-то другом, охуеть как больно. Разве нет? — Я не знаю, — Хёнвон поднялся и начал собирать пергаменты. Он закинул рюкзак на плечо, посмотрел на Минхёка и вспомнил. Вспомнил всю его ложь, вспомнил, как на одно мгновение он всё простил. Стало больнее. — Расскажешь мне, когда я позову тебя. Оставив изумленного Минхёка позади, Хёнвон вышел из библиотеки. — Эй, Че! Хёнвон даже не подумал обернуться, он и так знал, кто его позвал, он предпочёл бы никогда не услышать этот голос снова. В Большом Зале было громко. Слизеринский стол праздновал победу над Гриффиндором со счётом 140:60. Он почувствовал, что Минхёк приближается к нему сзади, так что поспешил к столу своего факультета, пытаясь избежать слизеринца. Он был в нескольких шагах от преподавательского стола. Но он был наивным, думая, что Минхёк отъбётся только потому, что учителя сидели рядом. Он обогнал Хёнвона и усмехнулся, хотя эта усмешка не дошла до его глаз. — Че. — Ты мешаешь мне пройти. — Не могу сказать о тебе того же. Что с тобой? Я забил как минимум 6 мячей. — Это потому, что ты жульничал. — Ох, малыш, я бы никогда не изменил тебе. (оставлю тут эту игру слов с cheat —может значить как жульничать / изменять кому-то) Хёнвон очень устал, настроение было хуже некуда, его желудок казался тяжелее обычного, он явно переел перед сегодняшней игрой. Он замолчал, Минхёк тоже. Он пытался выразить всю кипящую злость взглядом, Минхёк напрягся. Как и любой другой ребенок, Хёнвон пообещал своему отцу, что никогда не будет материться, потому что это ужасно и только плохие люди так делают. Он подумал, что Хосок ошибался. — Пошёл нахуй, — сказал Хёнвон. Он не почувствовал себя лучше, но и хуже не стало. Минхёк улыбнулся. — Я думал, что уже это делал. Как любой послушный ребёнок Хёнвон пообещал отцу, что не будет затевать драку. Он наклонился вперёд. Хёнвон залечил свою разбитую губу после того, как директор велел ему и его родителям идти. Минхёк оставил свой синяк на ломаном носу как трофей, пока он не зажил сам. После того, как они выпустились, Хёнвон ушёл в национальную сборную, Минхёк играл за местную команду в течение четырёх лет. Они встретились только тогда, когда Минхёк присоединился к Паддлмир Юнайтед.