Июнь '86

      Джойс уезжает после обеда, когда стрелка часов только касается четверки, и Уиллу внезапно тяжело с ней расставаться. Она крепко его обнимает, говоря о том, как будет по нему скучать, пока Уилл сам не выбирается из её объятий, чтобы напомнить ей о том, что ей лучше уехать сейчас, чтобы не застать ночь в дороге. Одного сбитого койота им всем достаточно, не хватало в темноте сбить ещё кого-то или вовсе попасть в аварию. Он прощается с ней, как ему кажется, довольно сухо, но она, вроде как, этого даже не замечает. Поглаживая сына по щеке, она обещает приехать через месяц, обещает позвонить ему, и напоминает, чтобы при Огасте он был предельно внимательным. Уилл на всё кивает и целует её в щеку, чувствуя, как ему в спину упирается чужой взгляд. Он не знает, кому тот принадлежит, и не хочет оборачиваться, чтобы узнать, но ощущает, как становится от него неприятно.       Он глядит вслед уезжающему автомобилю матери с какой-то знакомой лишь ему печалью и возвращается в дом, к ожидающему его на крыльце Майку. Тот улыбается Уиллу подбадривающе и вскользь проводит пальцами по тыльной стороне его ладони, в попытке вытянуть у того улыбку, и, возможно, это у него получается, но Байерс не уверен до конца, улыбается ли он.       Огаста показывает им их спальни и любезно информирует их о предстоящих мероприятиях в городе, но Уилл не особо вслушивается, потерявшись в собственных мыслях. Он всё ещё думает о койоте на обочине между Ремингтон и Бэттл-Граунд, об уезжающей матери, и о том, как Огаста встретила Майка. Вытирая потные ладони о джинсы, Уиллу хочется отойти от неё и перестать слышать её голос, ему хочется остаться в одиночку и уткнуться в одну из узорных подушек ручной работы, что выложены на кровати. Ему хочется закричать, потому что всё внезапно давит.       – Уилл? – ладонь Майка холодная, почти ледяная, и Уилл вздрагивает от его прикосновения к запястью, но приходит в себя, выбираясь с трудом из водоворота удушающих мыслей.       – Дорогуша, ты весь бледный, – Огаста касается мягкими пальцами его щеки, и её руки теплые, не такие холодные, как у Майка, но от них хочется отстраниться, потому что и так непередаваемо жарко, и так дышать нечем. – С тобой всё нормально?       – Это, наверное, последствия дороги, – бормочет Майк, перехватывая внимание женщины на себя и давая Уиллу время выскользнуть из её пальцев. – Это была не лучшая поездка.       – Что же случилось?       Огаста переводит взгляд своих светлых глаз с одного юноши на другого, и уйти от ответа не кажется возможным, потому Майк не уходит, продолжая и неуверенно и с извинением поглядывая на потерянного Байерса.       – Мы сбили койота, – произносит он, чуть хмурясь – кажется, будто это было не этим утром, а на прошлой неделе, достаточно давно, чтобы он перестал ощущать боль от этого происшествия. По крайней мере, Уиллу так кажется, но на деле он понятия не имеет, что относительно произошедшего чувствует Майк.       – Какой ужас, несчастное животное! – всплескивает руками Огаста, и Уиллу кажется, что она фальшивит – едва ли ей жаль зверя.       – Он был ещё жив, когда мы уезжали, – продолжает Майк. – Мы позвонили в службу отлова животных или что-то в этом роде, и сообщили об этом. Возможно, что его спасут.       – Вы оставили его умирать? – удивление в голосе женщины кажется неподдельным, и Уиллу оно не нравится, оно словно пропитано чем-то, что ему незнакомо. – Мучиться в ожидании смерти или спасения? Несчастных животных нужно добивать, чтобы их участь не стала куда печальнее быстрой смерти.       Уилл вздрагивает от этих слов и даже отшатывается от Огасты, словно впервые видит эту женщину, но Майк удерживает его под локоть, не давая отступить больше чем на полшага, чтобы та не заметила. Он большим пальцем поглаживает его по коже, почти умоляя, чтобы тот успокоился, и Уиллу дико хочется, чтобы они, наконец, остались одни.       – Так, я знаю, что нужно, чтобы тебе стало полегче, – Огаста вновь обращает внимание на внука, вновь поглаживает его по щеке теплыми пальцами, продолжая: – У меня есть отличный травяной чай, который тебя успокоит.       – Я не люблю травяные чаи, – бормочет Уилл, но тут же прерывает себя, видя, как женщина взмахивает рукой.       – Это необычный чай, Уильям. Тебе понравится.       На этом она уходит, оставляя ребят одних в комнате, ставшей теперь спальней Байерса, и какое-то время после её ухода в помещении по-прежнему царит тишина, почти звенящая, пока Майк её не нарушает.       – Ты в порядке? – его прохладная ладонь куда приятнее мягкой руки Огасты, и Уилл льнет к нему, тянется за прикосновением и прикрывает глаза, чувствуя, что, наверное, он немного не в порядке.       – Буду после необычного травяного чая Огасты, – чуть улыбаясь, говорит Уилл, и Майк улыбается ему в ответ.       Он отступает на несколько шагов, и Уилл недовольно мычит на потерю контакта, но замолкает, когда Майк прикрывает дверь в комнату. Без сомнений они услышат, когда Огаста поднимется – половицы в доме скрипучие, – и успеют отступить друг от друга, а пока Уиллу просто необходимо, чтобы Майк оказался рядом, ближе, чем это позволено у миссис Байерс-Лестер.       Уилер обнимает его крепко, почти сгребая в охапку, и Уилл прижимается к нему плотно, утыкаясь в ключицу и прикрывая глаза. Так намного легче, когда ничего не ощущаешь кроме рук человека, заставляющего сердце колотиться в бешеном ритме. И Уиллу так хочется высказать Майку все те тревоги и мысли, которые терзают его с тех самых пор, как они сбили несчастное животное, но даже сейчас, наедине, он не решается вымолвить и слова. Слишком осязаем страх потерять Майка, отпугнуть его бесконечными волнениями и страхами, безудержными мыслями и этой сильной нуждой.       – Уилл, что не так? – горячее дыхание Майка путается в волосах, обжигает ухо, и Байерс ерзает в его руках, прежде чем чуть отстраниться.       – Я не знаю, просто такое странное чувство… Наверное, это из-за того, что я давно здесь не был, – он пожимает плечами и оглядывает спальню. Самая обычная, в светло-голубых тонах, с узкой кроватью, застеленной белым постельным бельем и украшенной декоративными подушками с вышивкой ручной работы на наволочках. Обычный платяной шкаф, обычный стол со стулом, обычная полка с книгами, названия которых Уилл видит впервые. Ему кажется, что и эту спальню он видит впервые, что он никогда не спал здесь, будучи ребенком, что здесь всё как-то неправильно, не так, как было когда-то давно. Разве он не должен был вспомнить, когда только переступил порог дома? И он вспомнил: библиотека казалась знакомой, – он помнил, как Огаста читала там ему книги, в гостиной он играл с её плетеными фигурками животных, а на веранде с видом на сад он собирал цветы, которых никогда не видел в Хокинсе. Он припоминает отрывками почти всё в доме, но он не помнит этой спальни.       Шаги Огасты не разносятся по этажу – она словно почти не ступает по полу, и потому ребята едва успевают отступить друг от друга, когда она входит в комнату. В её руках стакан со светло-желтой жидкостью, в которой ещё кружатся соцветия каких-то подсушенных цветов, и Уилл глядит на них, гадая, что же за цветки ему предстоит выпить.       – Вот, милый, – с мягкой улыбкой произносит Огаста, протягивая стакан, и Уилл неуверенно его берет из её рук, с удивлением обнаруживая, что напиток нисколько не горячий, даже не теплый. – Выпей всё до капли, и тебе полегчает.       – А что там? – всё ещё глядя на кружащиеся в водовороте чаинки, спрашивает Байерс, внезапно ощущая какое-то непреодолимое желание выпить этот чай.       – Кое-какие травы, способствующие восстановлению твоей иммунной системы и жизненных сил.       Уилл поднимает взгляд на Майка, в вопросе вскидывает бровь, сомневаясь, стоит ли пить, и на неопределенное пожатие плечами Уилера, всё же делает глоток. На вкус напиток не походит на травяной чай, он, наверное, ни на что знакомое Байерсу не походит. Он не сладкий и не горький; с привкусом вереска на языке и с запахом земли, и ещё с каким-то особенно резким, сводящим скулы привкусом, от которого, допив, тут же хочется резко выдохнуть. На мгновение Уиллу кажется, что Огаста могла добавить туда алкоголь, но ничего похожего он на языке не ощущает, а потому лишь чуть сконфуженно благодарит её и возвращает стакан.       – Дай ему пару минут, – улыбается она, поглаживая Байерса по голове и поворачиваясь уже к Майку. – Я сомневаюсь, что сегодня у меня хватит времени всё вам здесь показать – нужно готовить ужин. Но завтра я проведу вам экскурсию по городу. Познакомлю с местными жителями и расскажу обо всех тех забавах, которые ждут вас в это время года.       – Забавах? – переспрашивает Майк, и Уилл поднимает взгляд на Огасту. Они не слышали ничего о каких-либо предстоящих праздниках, а Джойс не упоминала, что что-то намечается, она даже говорила, что здесь, в Роузмонте, едва ли есть чем заняться.       – Да, но об этом завтра, – женщина похлопывает ладонями по бедрам, потом прячет их в карманах аккуратного передника с вышивкой и глядит пристально на Уилла. – Майкл, пригляди за ним. Чай скоро начнет действовать, и ему лучше присесть на это время. Я пока приготовлю ужин, и мы поговорим о том, как проходили все те годы, что мы не виделись.       Она вновь поглаживает Уилла по голове, и Байерсу кажется, что он чувствует это прикосновение через пленку. Он в целом ощущает себя иначе, словно его тянет к земле, словно его пальцы внезапно и не его собственные, а голоса вокруг звучат далеким эхом. Он не замечает, как Огаста уходит, и не замечает, как Майк оказывается рядом. Он даже не уверен, что продолжает стоять у входа в комнату, потому что ему кажется, будто он уже лежит на мягких подушках, узор на которых вращается и ползает по кругу, живет.       – Эй, Байерс, только не говори мне, что этот чай был с секретом, – улыбка на лице Майка мягкая, а его прикосновение к волосам приятные, но они тоже ощущается недостаточно, словно через преграду, неизвестную Уиллу.       – Кажется рисунок на этой подушке живой, – тихо бормочет Уилл, указывая на вышивку, и Майк смеется, поглаживая того по волосам.       – Тебе лучше?       Уилл кивает, устраиваясь на плече Майка и рассматривая их переплетенные пальцы. Ему определенно лучше, потому что в голове, наконец, почти нет мыслей, лишь кружащиеся, словно чаинки в воде, обрывки.