***
Тсукишима, обременённый одним рюкзаком и обналиченной заначкой, уже неделю как бродил по городу без цели и надежды, ночуя чёрт-те где и питаясь как попало. Необдуманный порыв скрыться-раствориться в людском потоке постепенно оформился в стойкое желание начать всё заново. Работу найти можно, всё-таки колледж он закончил да и опыт имелся, но что дальше? Тсукишима смутно представлял своё будущее. Медленно затухать под грузом болезни и прогрессирующей слепоты? Скатиться до уровня Куроо и самому себе придумывать повод, чтоб приложиться к бутылке? Окончательно свихнуться в тоске от нерациональной влюблённости и пораженческих мыслей вернуться? А ведь так хотелось. Привычно «цыкнув», Тсукишима отвесил себе воображаемый подзатыльник и зашёл в раменную — есть хотелось, да и время близилось к ужину. Тсукишима избегал людных мест, гуляя по окраинам сомнительных районов, поэтому удивился, когда в раменной оказалось неожиданно много посетителей. Вжав голову в плечи, он, стараясь не привлекать внимания, быстро сделал заказ и огляделся в попытках найти уединённое местечко, но более-менее свободным оказался лишь небольшой — на двоих — столик, за которым сидел, уткнувшись в книгу, какой-то парень. — Не возражаете? — вежливо поинтересовался Тсукишима, отодвигая стоявший рядом с ним стул. — Нет, что вы, — улыбнулся темноволосый парень, вскидывая затуманенный взгляд. — Я не… Тсуки?! Да уж. Кто бы мог подумать. Тсукишима вот точно не мог. По первости ещё поддерживая связь с Ямагучи после окончания колледжа, он постепенно отдалился от друга детства, в конце концов, прекратив отвечать даже на редкие смс-ки и впоследствии сменив номер телефона. И вот теперь он сидел в небольшой раменной и пытался выдавить из себя улыбку в ответ сияющему счастьем Ямагучи. Разговор не особо складывался. Тсукишима предпочитал молчать, отделываясь общими фразами или неопределёнными звуками, но Ямагучи поведение старого друга явно не смутило. Без умолку болтая, вываливая на опешившего от потока информации Тсукишиму новости и собственные размышления, Ямагучи, казалось, пытался успеть за короткое время наверстать упущенное, сминая собеседника радостью и чуть ли не слезами. Как же давно Тсукишиму не прошивало знакомой до последней эмоции волной щемящей нежности и щенячьей преданности. Вот только сердце больше не вздрагивало от тёплого «Тсуки», не отзывалось на восхищение в голосе и не интересовалось чужими проблемами. Сейчас Тсукишиме до одури хотелось зарыться пальцами в жёсткие лохмы, окунуться в фальшивую заботу отсвечивающих золотом глаз, вдохнуть привычный аромат смешанного с сыростью улиц алкоголя и поддаться очередным уговорам и уверенным рукам. Тихо застонав, Тсукишима облокотился на стол и уткнулся лицом в ладони, напрочь забыв, что он тут не один. Затопившее душу отчаяние, грозя сорваться в депрессию, привычно задолбилось вспыхнувшей мигренью в виски, и всё, о чём он успел попросить взволнованного Ямагучи, так это не вызывать «скорую».***
Какие демоны порезвились у него в голове, что позволили себя уговорить остаться переночевать у Ямагучи, Тсукишима не знал и знать не хотел. Но на данный момент он уже второй день валялся на диване в уютной квартире, тупо пялясь в телевизор и по-прежнему не особо реагируя на попытки Ямагучи его растормошить. Понимая, что в наглую пользуется чужим радушием, Тсукишима тем не менее уходить не торопился, с каждым днём всё глубже погружаясь в чёрную меланхолию. Он даже стал огрызаться в ответ на выказываемую заботу и обеспокоенность. Всё было не то и не тем. Страдая мигренью и глотая таблетку за таблеткой, Тсукишима окончательно сломался и признался самому себе, что без Куроо он больше не видит смысла в своём существовании. Надо решиться на последний шаг. Надо. Тсукишима вышел на улицу и поднял к плачущему небу лицо, ловя приоткрытым ртом безвкусные капли. Он быстро промок и замёрз, но возвращаться в дом не хотелось — там настолько всё пропитано Ямагучи, что можно было утонуть в этом спокойствии и противной натуре Тсукишимы невинности. — Тсуки? Как же достало. Неужели нельзя хриплым с перепоя голосом протянуть насмешливое «Ке-е-ей», приобнять его за плечи и, поддразнивая укусами в шею, утянуть к кровати, жгучими поцелуями выпивая последние остатки самоконтроля. — Пошли в дом, простынешь. Тсукишима, без стеснения раздеваясь на ходу, скинул мокрую одежду и босыми пятками прошлёпал по холодному полу в сторону ванной. Да, у Ямагучи была ванная. И кухня, и гостиная, и даже отдельный туалет и гостевые комнаты. У Ямагучи была нормальная жизнь скромного офисного клерка, которому повезло с наследством и добродушным характером, отлично вписывающимся в окружающий мир. И почему он только до сих пор не женился и не обзавёлся кучей детишек? Смыв пену и выключив воду, Тсукишима потянулся за полотенцем, громко хмыкая и отвечая самому себе: «Ты прекрасно знаешь, почему». — Тсуки? На выходе из кухни столкнувшись с голым Тсукишимой, шокированный Ямагучи выронил из рук тарелку с онигири и, зардевшись, словно маков цвет, уставился тому в глаза, боясь пошевелиться. Тсукишима сжал лицо Ямагучи в своих ладонях и внимательно присмотрелся к звёздной россыпи веснушек, постепенно окунаясь в омут тёмных, безумно наивных глаз, из-за стрел-ресниц сражающих неприкрытым обожанием. Бесит. Мягкость губ, незнакомая влажность языка и чужое дыхание. Весь такой восторженный, нежный и обнимающий его Ямагучи — б-е-с-и-т. Снимая с него рубашку и стягивая домашние штаны, Тсукишима мысленно стебался над собой: дóжил — раздевает одного, а мечтает о другом. И кстати, что-то Ямагучи на актива не тянет. Тц. Придётся импровизировать и… вспоминать. Вспоминать, каково это — чувствовать жадность, резкость, безграничную власть и одновременную покорность. Твёрдость члена в руке, его тяжесть на языке и настойчивость проникновения в задницу. Не обращать внимания на громкие, непривычные слуху стоны и слишком мягкое, прямо-таки по-женски податливое тело. Тсукишима на автомате продолжал двигаться внутри Ямагучи, зацикливаясь мыслью на одном слове: бесит-бесит-бесит. Всё чужое, всё ненужное. Чёртов Ку-у-уроо… — Я так ждал, Тсуки, — пролепетал Ямагучи, теснее прижимаясь и неуверенно притрагиваясь к лицу Тсукишимы, заглядывая в давно уже не видящие чёткого изображения глаза. — Всю жизнь — ждал. Да-да. Он знает. Всю жизнь знал. Тсукишима небрежно чмокнул Ямагучи в губы и откинулся на подушки. Завтра он уйдёт, а пока нужно отдохнуть и выспаться.***
Ночью Ямагучи нервно дёргался и в страхе просыпался — боялся, что случившееся окажется сном. И каждый раз убеждаясь, что вот он — Тсукишима — лежит рядом, тихонько вздыхал, целовал его в плечо, подолгу смотрел на умиротворённое лицо и постепенно успокаивался, погружаясь в дремоту. Ямагучи счастлив. Никогда в жизни он не был настолько счастлив, как в эту ночь и продолжавшее умываться дождём утро. Губы растягивались в улыбке — светлой и искренней, как та любовь, что никогда и не думала угасать в его сердце. Дождался, он дождался, получив заслуженную терпением и надеждой награду. «Так. Надо приготовить завтрак — Тсуки любит омлет. И обязательно кофе — Тсуки его просто обожает. И отрыть на полках чего-нибудь сладкого — без этого Тсуки вообще никак». Ямагучи, зачем-то подышав в зажатую между ладоней кружку, налил в неё кофе, выдерживая строгие пропорции сливок для придирчивого во вкусовых пристрастиях Тсукишимы, и направился в комнату — почему бы и не побаловать его утренним кофе в постель? Но на Тсукишиму Ямагучи наткнулся уже в коридоре: полностью одетого и поправляющего на плече рюкзак. — Тсуки? — тонко и жалобно-надломленно проговорил Ямагучи, не понимая, что происходит, но уже предчувствуя — вряд ли что-то хорошее. — Ничего личного, ты не подумай, — повернулся к нему Тсукишима, замерев на пороге. — Просто я не люблю оставаться должным. Считай, что за гостеприимство я расплатился. — Он шагнул на улицу, закрывая за собой дверь. — Прощай, Ямагучи. Чашка с кофе с противным «бздынь» разбилась, распадаясь на части крупными осколками и обжигая пальцы босых ног горячими каплями. Ямагучи как подкошенный рухнул на колени, срываясь в полный отчаяния плач и неосознанно собирая осколки, не замечая, что острые края сколов ранят ладони. Больно. Больно-больно-больно. Почему, Тсуки?! Почему?!! За что… Ямагучи тихо завыл-заскулил, обессиленно лёг на пол, крепче сжал в скользких от крови пальцах осколок и вонзил в запястье, раздирая вену.***
После случившегося Куроо не выныривал из бутылки, в хмельном тумане курируя от бара к квартире, иногда заглядывая по пути в морг и всякий раз надеясь увидеть там Тсукишиму. Но кроме заикавшегося от страха мелкого рыжего пацана в приёмной никого не было, за исключением трупов, разумеется. И знакомой бутылки коньяка на столе с приклеенным стикером «на экспертизу». Наплевав на неуверенные возражения рыжего, Куроо нагло присвоил «вещдок», засунув плоскую бутылку в карман, и вышел из морга, тут же столкнувшись с Бокуто. Как удачно. Растерявшийся от неожиданности Бокуто увернуться от удара не успел, невольно отступая назад и, потеряв равновесие, плюхаясь на задницу. Но Куроо не собирался давать ему возможности сориентироваться, продолжив яростно пинать по ногам и бёдрам, упорно целясь в пах. — Да завались ты психовать, бр… Куроо, — попытался его образумить Бокуто, прикрываясь руками и с третьей попытки поднимаясь на ноги. — Я твоего Тсуки нашёл. — Он быстро закивал в ответ на подозрительный взгляд замершего в неверии Куроо. — Ехать далеко, но к утру должны добраться. Волшебное слово «Тсуки» — единственное, что отложилось в голове — напрочь отрубило от всего остального. Куроо, заплетаясь в ногах, словно собачка на привязи, поплёлся за Бокуто. Хотя нет, не за ним. За Тсукишимой — таким упрямым, вредным и жизненно необходимым «Тсуки», непонятно когда успевшим зацепить огрубевшее и безразличное к чувствам сердце. … — Где-то тут, — разрушил напряжённую тишину Бокуто, выискивая дом, на крыльце которого он и видел Тсукишиму. Мелкая морось и утренняя прохлада окончательно протрезвили и так уже более-менее пришедшего в себя Куроо, позволив оценить обстановку и даже озадачиться вопросом, где они находятся? Но Бокуто, держась поодаль, ничего пояснять не стал, стараясь как можно быстрее отыскать нужное крыльцо. На Куроо он старался не смотреть, боясь опять совершить непоправимое, ещё и в момент, когда пытался хотя бы таким образом извиниться. — Нашёл, — радостный вскрик и вытянутая в нужном направлении рука. — Стучаться будешь или… Очевидно, не будешь, — пробубнил Бокуто вслед сорвавшемуся с места и пнувшему на удивление легко поддавшуюся дверь Куроо. — Охо-хо, — Бокуто с чувством хлопнул себя по бёдрам и присвистнул, разглядев корчившегося на полу парня в луже крови. — И этот туда же! Вы тут что, массово помешались на этом грёбаном очкарике? — В голосе прорезалась злость. — Куроо, помоги и вызови… Но того рядом не оказалось. Мгновенно сообразив, что Тсукишиму он тут не найдёт, Куроо выбежал из дома и завертел головой, пытаясь угадать, куда тот ушёл — явно ведь недавно покинул место драмы. В который раз понадеявшись на удачу, Куроо наугад выбрал направление и со всех ног рванул вниз по улице. В сторону, противоположную от неспешно удалявшегося к окраинам города Тсукишимы.