Тьма, окрашенная Светом

      Донцова лишь ходила из стороны в сторону, из одного угла комнаты в другой. Настроение было прекрасным, ей даже хотелось прыгать и скакать, словно маленькая девочка. Даша даже немного пританцовывала, шепча что-то вроде: «Да, да, да!». Пожалуй, она уже давно так не радовалась, не до этого было. А сейчас всё иначе.       Всё идёт по плану — у Чуи получилось. Да, пускай это всего лишь маленький шажок к победе, пускай только начало хороших вестей. Чуя забрал Ацуши к себе, у рыжего наверняка есть свой план, которого он будет придерживаться. И Донцова в некотором роде знала этот самый план, и в нём действовал не только один Накахара, но и она сама. Её задача — удержать Достоевского, не дать ему позволить вмешаться. Такова её миссия. И она обязана выполнить это дело, Донцова должна сделать всё правильно, нельзя подвести Чую и Ацуши.       Донцова не была такой воинственной особой ранее, всего лишь за такой короткий срок она превратилась из серого пятна прямо в героя дня. Она больше не сможет быть чьей-то пешкой, чьим-то инструментом в достижениях чужих целей. Пришло её время, пришло время быть другой, тем человеком, которым её ещё никто не видел.       Однажды ею уже воспользовались, сломали и убили морально. Боль была страшной и мучительной, она не проходила годами. И когда боль наконец начала утихать, вновь пришёл тот, кто разрушил её, кто предал её, кого она ненавидела большего всего — Фёдор Достоевский.       Когда-то Донцова поклялась самой себе в том, что никогда больше не станет связываться с этим человеком. Но предложение с убийством Дазая Осаму было даже заманчивым, в некотором роде. Ко всему прочему она прекрасно знала Достоевского, понимала, что если даже Фёдор получит её отказ, то не остановится. Этот человек обязательно найдёт за какие ниточки её души нужно потянуть, чтобы Донцова согласилась. Разницы нет совершенно никакой, точнее она может быть и есть — не мучить себя лишний раз или вновь стать поломанной куклой.       Хоть она и дала согласие, но Донцова придерживалась своих принципов — быть верной самой себе и быть собой. На этот раз она будет выставлять правила в этой игре, она никому не даст больше помыкать и манипулировать собой. Такова Дарья Донцова и её принципы.       Она, как и Достоевский, следила с самого начала за Ацуши. Донцова откровенно не понимала зачем ему нужен такой мальчишка как Накаджима. Ей казалось, что от Тигра проку не будет никакого, он будет только мешаться под ногами. А каждый раз, когда Фёдор начинал читать целую лекцию про незаменимость и важность Накаджимы, то Даша лишь закатывала глаза и зевала, порой говоря что-то вроде: «Федя, это провал», «Это про-о-овальный пла-а-ан!», «Хрень полная, у тебя не выйдет ничего», «Это будет провалом. А знаешь почему? Потому что ты — идиот, Федь».       Однако всё начало меняться, когда Ацуши присоединился к Крысам. Донцова увидела милого, слишком доброго и, пожалуй, ну уж очень наивного мальчишку. Она просто не понимала как это чудо могло присоединиться к Достоевскому, а уж тем более его уважать. Но тем не менее с Накаджимой она смогла сдружиться. Ацуши — единственный человек из Крыс, с кем Даша смогла не просто найти общий язык и стать другом, но пожалуй он стал ещё и своим человеком для неё.       Да, Донцова прекрасно понимала, что Ацуши с памятью — совершенно другой человек. Но даже к старому Накаджиме она смогла проникнуться симпатией, он уже не был совершенно бесполезным парнишкой, которым казался раньше, теперь он был хорошим человеком. Она даже восхищалась тем, что Ацуши пожертвовал всем, пожертвовал собой ради любимого человека. Донцова определённо не каждый день встречала человека, который был бы готов отдать всё, что угодно ради своей любви, пускай даже и неразделённой.       А ещё она с самых первых моментов, первых дней слежки сказала одну вещь про Чую и Ацуши: «Они будут парой». И спустя некоторое время она прекрасно поняла, что рыжий неровно дышит к Накаджиме, что Накахара влюбился в своего ученика и напарника. Порой у неё даже появлялись мысли: «Да когда ж они наконец признаются?». Или например, делала жест «рука-лицо» из-за очередной тупости (по её мнению) Ацуши и Чуи.       Правда была и в том, что Донцова порой завидовала Ацуши. Он был влюблён в своего человека, того, кто действительно любит и уважает его. Накаджима чувствовал настоящую любовь, у него было всё, что нужно для счастья, чего у неё уже не было много лет. И как же Донцова порой злилась на тот факт, что всё это Ацуши отдал, отказался от всего ради любимого человека.       Нет, она ни в коем случае не злилась на Ацуши, он тут явно был невиноватым. Донцова прекрасно понимала, что даже если бы Накаджима не пошёл на такую сделку, то Достоевский определённо нашёл бы способ как забрать Ацуши к себе — использовал бы чьи-то способности, чтобы стереть Накаджиме память и заставить подчинить разум паренька себе, может быть сам промыл Ацуши мозги. Накаджима лишь ускорил этот процесс, заодно заключив немного необычную сделку ради безопасности Накахары.       Первые дни Донцова не особо понимала, что Достоевский собирается делать с Ацуши. Оставит его в покое или сломает его? И вот, однажды, когда она в очередной играла на гитаре, то её пронзило — нет, в покое не оставит. Донцова стала более внимательно наблюдать за этими двумя и её догадки крепли с каждым днём — Ацуши всего лишь очередная кукла в руках Фёдора, Тигром просто воспользуются, дополнительно промыв мозги, а возможно потом и убьют.       Донцова стала всё больше узнавать в Ацуши себя — точно она несколько лет назад, когда ещё доверяла Достоевскому. Она прекрасно понимала, что в итоге произойдёт с Накаджимой и допустить этого не хотелось, этот парнишка определённо не должен пройти через подобное, он лучше всего этого, ему нужна помощь. Хоть Донцова и понимала, что если она вмешается и начнёт переманивать Ацуши на другую сторону, то Достоевский явно её за это по головке не погладит.       Но ей уже определённо нечего терять. Всё, что у неё было она и так уже давно потеряла. И потерять своего друга она уж точно не могла. После встречи с Накахарой, Донцова стала ещё больше стараться быть преданной своим принципам и помогать Ацуши. Хоть порой у неё это не всегда и не получалось. А ещё она прекрасно запомнила одну простую вещь, которую как-то сказал Чуя: «Своих в беде не бросают». И она не бросит ни Накаджиму, ни Накахару. — Не слишком ли много радости? В последнее время ты прямо стала героем дня, — вдруг Донцова вернулась в реальность, услышав голос Достоевского и почувствовав его ладонь на своём плечу. — Не-а, не слишком. И да, даже думать не смей о том, чтобы вернуть Ацуши или помешать Накахаре, — немного язвительно улыбнулась девушка, после чего схватила Фёдора за руку, резко достала пистолет и нацелилась на своего собеседника, — Федь, ты же знаешь, что я действительно выстрелю. Причём в отличии от тебя я действительно умею стрелять и если сейчас воспользуюсь пистолетом, то дышать ты уже не сможешь. Как никак, а я бывший секретный агент, впрочем, как и ты. — Верно, — лишь прошептал Достоевский, после чего выхватил пистолет из рук Донцовой, выстрелил в неё, девушка упала на пол, кажется, уже пошла кровь, однако она лишь рассмеялась, — Что смешного? — Ты действительно подумал, что можешь убить меня моим же оружием, да? — с неким смешком спросила Донцова, доставая пули из своего живота, после чего её тело начало регенерировать, — Ты идиот, Федь. Пистолет, а в том числе и пули — моя способность. Я не могу пострадать от моей же способности. Либо регенерация сразу подействует, либо пули отскочут от меня. Даже если бы я вдруг захотела бы застрелиться своим же оружием, то не смогла бы этого сделать. Да я даже сейчас боли не почувствовала толком. Смешной ты. Кстати, ты стащил мой пистолет, чтобы убить Чую, да? Зная об особенности моих пуль — они парализуют тело эспера и убивают мгновенно. У тебя возможно возник вопрос — почему же на Накахару они не подействовали? Я бы могла тебе сказать, но так забавно смотреть как ты мучаешься. — Ты ведь помогала Накахаре с самого начала, да? Не думай о том, что я не догадался об этом. — Какой ты у нас догадливый. Да, помогала, в некотором роде. Однако… — последние слова она прошептала, нацепив себе на руку и руку Достоевского цепь с наручниками, — Я начну помогать по-настоящему ему только сейчас. Я не позволю тебе вмешаться. — Вот как. Таков был ваш план — Накахара забирает Ацуши к себе и восстанавливает память, в то время как ты держишь меня на месте. Я прав? — Ты может быть и прав, но не до конца, у Чуи есть ещё пару тузов в рукаве, некоторые из них даже я не знаю, а о тех, что знаю, я тебе ни слова ни скажу. Это провал, Федь. Для тебя уже давно всё кончено. — Вовсе нет. Ещё не вечер и у меня всё под полным контролем. Неужели ты и вправду подумала, что я так просто позволю уйти Ацуши? Всё куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Знаешь, на самом деле я благодарен тому опыту, что ты когда-то мне подарила. Благодаря этим знаниям, я смог правильно настроить Ацуши. Правда, он оказался намного сложнее тебя, из-за чего пришлось прибегнуть к помощи моего старого знакомого… — Только не говори, что ты… — прошептала Донцова с некой ноткой ужаса в голосе, перебив своего собеседника. — Да, всё именно так, как ты думаешь. Ты же помнишь Булгакова, верно? Мы вместе один раз даже встречались… — Помню, но… Ты использовал его способность на Ацуши и себе?! — Совершенно верно. Способность «Мастер и Маргарита» — контроль разума. Он помечает одного человека как Мастера, а другого как Маргариту. Маргарита доверяет Мастеру, верит в каждое его слово, только если это не явная ложь, как если бы он сказал, что небо сделано из воды. Изо всех сил хочет сделать его счастливым. Но для тебя, скорее всего, это всё лирика. — Ясно всё. Способность «Мастер и Маргарита» заставляет Ацуши верить во все твои слова, да? Тогда… И даже если Чуя расскажет ему всё и предоставит доказательства, то Ацуши всё равно не поверит, он лишь продолжит верить тебе. Но ведь всё пошло не так. — Да, так бы и было, если бы Ацуши не начал разрушать печать Маргариты. Как я понимаю это произошло, когда он встретил Накахару и заговорил с ним. Но вот только Ацуши не стёр до конца действие способности, хоть он и сомневается, но Ацуши всё равно слишком сильно доверяет мне. Даже если он вдруг каким-нибудь чудом вернёт себе память, что, конечно, вряд ли произойдёт, Ацуши всё равно будет верен мне. Кстати, смотря на твоё нынешнее положение, ты ведь теперь не сможешь связаться с Накахарой и рассказать ему эту информацию. — Верно, не смогу, — с досадой произнесла девушка, — Однако Чуя и сам это поймёт, даже без моей помощи. Он ведь далеко не тупой. Не гений, как ты, конечно, но достаточно умён и сообразителен, чтобы всё понять. Ну, а что касается тебя… Ты монстр, Федь. Я тебя ненавижу, так и знай. — Я в этом никогда и не сомневался, — с усмешкой ответил Достоевский, — Но ответь на один мой вопрос, Донцова. Ради чего ты всё это делаешь? Зачем?       Вдруг, что-то болезненное закололо в сердце Дарьи. Как будто бы старые раны вновь начали кровоточить, хотя казалось, что они давно зажили. Всё же есть то, что никогда не сможет зажить до конца. И у Донцовой такие раны имелись, боль осталась, она никуда и не пропадала, просто ощущалась не так сильно, как сейчас. — Потому что в отличии от тебя я понимаю, что близких людей предавать нельзя! Ты угробил и сломал слишком много жизней, в том числе и мою! И я не позволю, чтобы ты сломал ещё чью-то! Особенно сломал моего лучшего друга! Ты перешёл не те границы! Я не позволю тебе сломать Ацуши Накаджиму. Знаешь, Чуя как-то сказал одну простую вещь: «Своих в беде не бросают». Ацуши стал для меня своим и я не предам его! — Донцова почувствовала тяжёлый ком в своём горле, который мешал говорить. Хотелось даже позволить выпустить слёзы и боль, что накопились за долгое время, но она должна быть сильнее этого, она должна держаться. — Надо же, Ацуши стал для тебя своим человеком всего за несколько месяцев. Не ты ли говорила, что он бесполезный мальчишка, который будет мешаться под ногами? — Люди меняются, Федь. И мнения о людях тоже. Знаешь, я могла бы убить тебя, у меня даже есть такое желание, в некотором роде. Но я хочу оставить эту привилегию тому, кто ненавидит тебя даже больше, чем я. Тому, кто действительно хочет убить тебя. — Ты весьма интересная личность, Донцова. Сначала ты клянёшься в том, что ненавидишь Дазая Осаму и желаешь его убить. А теперь твоя ненависть, а заодно и месть, перешли на меня. Из-за чего такие перемены? — Да Осаму по сравнению с тобой — божий одуванчик! Поэтому сначала я сделаю всё, чтобы тебя уничтожили, а уже потом займусь Осаму. Ты прекрасно знаешь за что именно я тебя ненавижу.       Вдруг по телу Донцовой пробели мурашки, тело начало трястись, дрожь только усиливалась. Несколько солёных слёз покатились по щекам, а девушка лишь начала бормотать что-то вроде: «Почему?», повторяя это слово раз за разом. Казалось, что ещё чуть-чуть и с Донцовой, а возможно и её психикой, произойдёт что-то ужасное — Почему… — прошептала она, после чего сорвалась, — Почему именно ты?! Несколько лет я корила себя в смерти наших людей, хотя в этом был виноват только ты… Несколько лет я ненавидела себя за свои ошибки в прошлом. И вот, когда я наконец стала самой собой, вновь начала хорошую жизнь, почувствовала себя счастливой. Ты вновь пришёл и отобрал у меня всё! Я ненавижу тебя… — Я знал, что всё так закончится, ты слишком эмоциональна. Эмоции лишь мешают тебе. А вообще ты должна быть благодарной за всё то, что я сделал для тебя. Если бы не я, то ты бы осталась никем. Будь благодарна, — сказал Достоевский, как бы подливая масла в огонь. — Быть благодарной тебе? Да пошла нахер твоя благодарность! — крикнула Донцова, чуть не сорвав голос, казалось, что её изумрудные глаза вдруг наполнились кровью и приняли алый цвет. — Надо же, давно я не видел тебя в таком состоянии. Но знаешь, будет достаточно интересно посмотреть на то, что задумал Накахара. Ацуши попытается вернуть память, а заодно сможет войти в доверие Накахары, после убрав его навсегда. Даже если Ацуши вернётся память, чего не произойдёт, так как его воспоминания есть только у меня, и только я могу вернуть память Накаджиме обратно. Так вот, даже если он получит свои драгоценные воспоминания, то будет уже слишком поздно. Сейчас Ацуши по большей части доверяет мне беспрекословно. Он любит меня, и я в каком-то из смыслов люблю его — как художник любит свою кисть. Когда он вернётся, я буду ждать его. Его друзья могут уйти, но не беда. Я — всё, что ему надо. И как только я заполучу всё нужное мне, то и Ацуши уйдёт тоже. Потому что это всё, что мне нужно. И ты понимаешь к чему я, собственно, веду. Я оставляю лишь то, что мне нужно. И пожалуй, ты в этот список не входишь. — То есть, ты убьёшь меня в какой-то момент, да? Что ж, удачи тебе в этом. Кстати, через эти наручники нельзя использовать способности. А ещё… — Донцова сделала паузу, схватив Фёдора за рубашку, серьёзно сказав. — Молись о том, чтобы Чуя не убил тебя при первой же возможности. Поверь мне, ему хватит слова, а может даже и кивка Накаджимы, чтобы сделать это. Молись, Федь, ведь совсем скоро ты уже точно не сможешь дышать. Это я тебе обещаю. — Ты пожалеешь о своих действиях, определённо пожалеешь. Возможно не сейчас, но потом это произойдёт. Ты ведь сама прекрасно всё понимаешь. — Верно, я понимаю, — тихо прошептала девушка, отпустив Достоевского, — Ты подонок. Подонок, прогнивший до мозга костей. Не понимаю, что я в тебе тогда нашла. А я ведь ещё и замуж выйти за тебя согласилась… Однако сейчас я уже не глупая девчонка, которой когда-то была. Ты получишь свою карму. Обязательно получишь. Возможно не от меня, но карма придёт за тобой. А пока что я буду помогать своим людям. Я останусь собой и продолжу быть верной только себе самой — вот мои принципы.       Она обязательно сохранит свои принципы, поможет тем, кто нуждается в ней. Донцова сыграет важную роль в этой игре. Вернее, она уже давно играет эту роль. Просто сейчас она наконец смогла раскрыться, почувствовать себя таким человеком, которым когда-то мечтала быть.