***
Донцова сидела на одеяле, которое она успешно принесла из своей комнаты в комнату Достоевского, и успешно лежала на полу, начав курить новую сигарету. Всё было бы просто идеально, если бы не пару «но». Первое — даже не смотря на уютное, приятное и мягкое одеялко, пол оставался жёстким и чувствовался всё так же не особо приятно. Можно было бы залезть на кровать, но тут тоже была парочка, хоть и других «но». Во-первых — Дарье просто лень подниматься с пола, а во-вторых — сидеть на той же кровати, что и Фёдор, сейчас ей определённо не хотелось, лучше уж на твёрдом полу в одиночестве, чем с вот этим вот чудом. Второе — ощущение цепи, которая связывает с не очень-то приятным для неё человеком, не приносило блондинке ни малейшего удовольствия или удовлетворения, хотелось даже невольно зарычать. — Ты всё так же, как и раньше, куришь. Так и не избавилась от этой дурацкой привычки, — заметил Достоевский, от чего девушка невольно зашипела. — Какой же ты у нас наблюдательный-то, — саркастировала Донцова, — А ты всё так же, как и раньше, ведёшь себя как мудак. Увы, ты не избавился от этой дурацкой привычки, как и я от своей — мы с тобой в расчёте. — Хотя бы на балкон вышла. Ну или курила бы в окно. — Увы, прости, я не хочу беспокоить ваше величество, — язвила Дарья, наконец, взглянув на своего собеседника, — Кстати, знаешь почему я ещё присоединилась к тебе? Понимаешь, я просто обожаю наблюдать за тем, как ты лажаешь. А ещё больше я люблю бесить тебя. Божечки, это так прекрасно. Ты же не думал, что я буду просто ещё одной твоей пешкой? Фигушки тебе, а не шанс поломать меня снова. Я действую по своему самому любимому принципу. Давай, напряги свои мозги и попробуй угадать. — Быть самой собой? — сделал предположение Фёдор, вскинув бровь. — Не-а, неверно. Мой самый любимый принцип по отношению к тебе — я мщу и месть моя страшна. Знаешь, я благодарна Ацуши и Чуе за такую возможность. И поверь, я не собираюсь упускать свой шанс. Невыносимое время для тебя уже началось, — усмехнулась девушка, после чего выдохнула и потушила сигарету, — А знаешь, нам и вправду не помешало бы прогуляться. «Ну и что же ты задумала на этот раз, Дарья Донцова?»***
Донцова шла уверенной походкой по улицам Йокогамы, вернее и правильнее сказать, по переулкам этого города. Ведь по её словам: «Если бы мы пошли обычным путём, то это было бы очень скучно». У неё была улыбка до ушей, она выглядела даже слишком счастливо, что даже в некотором роде пугало Достоевского. Он мог предположить множество вещей, но только не то, что творится в голове у этой девушки и что она собирается делать. Именно поэтому он лишь следовал за блондинкой. Но вдруг Донцова остановилась у небольшого бара. Она вздохнула и похоже, что даже как-то помрачнела. Войдя вовнутрь, у неё окончательно появился взгляд побитой собаки, она с грустью и тоской смотрела на всё, вновь закурив сигарету. — И что это должно значить? — задал вопрос Достоевский. — Боже, такое ощущение, что амнезия не у Ацуши, а у тебя, Федь. Два года назад ты выловил меня в этом баре, предложил работать на тебя, ну, а я согласилась. Вернее, забрал к себе. У меня и так не было выбора — мне определённо не хочется проходить через то же самое во второй раз. Одного раза мне вполне хватило. И ещё одного такого «прекрасного» шанса мне определённо ненужно. Ты вновь угробил мою жизнь, превратив её в бесконечный кошмар. Поздравляю тебя с этим, возьми с полки пирожок и медальку забрать не забудь, — с некой болезненной усмешкой ответила Дарья, вспоминая тот самый день. — До сих пор вспоминаешь тот день? — Да, безусловно, — лишь тихо ответила она.***
Два года назад Жизнь наладилась. Вот, что сидело в голове Дарьи уже достаточное количество времени. Она свободна, никто не манипулирует ею, не пользуется и не промывает мозги. Свобода — вещь прекраснейшая. И Донцова безусловно этим пользуется. Спустя столько лет она наконец-таки стала самой собой. Может дышать со спокойствием и чистым сердцем. Эта новая жизнь определённо для неё — жизнь, в которой она может быть самой собой. Спустя несколько лет она вновь может называть себя с гордостью и чистой совестью счастливым человеком. Прошлое уже отпущено — что было, то прошло. Нужно жить настоящим, а не прошлым. Эмоциональные раны почти зажили, она их уже почти не чувствует. Всё-таки переезд в Японию был хорошим решением — она оставила абсолютно всё в прошлом, в том числе и людей, которых знала. Донцова надеялась, что не встретит их более. Это был обычный вечер выходного дня. Дарья как всегда направилась в бар, что находился неподалёку от её дома. Она уже предвкушала, что сейчас закажет своё любимое вино и будет курить сигаретку, на её счастье и благо курение было разрешено в данном заведении. И вот, всё просто прекрасно — прекрасное вино, прекрасный дым от сигарет, сами сигареты прекрасны. Беспокоиться явно не о чем. — Не ожидал, что ты предпочтёшь подобный образ жизни, — раздался до ужасной боли знакомый голос, повернувшись, Дарья смогла увидеть Достоевского. По её нескромному мнению он вообще не изменился — всё та же лисья улыбка, те же хитрющие фиолетовые глаза, бледная кожа, пальцы, что периодически кровоточат. Сначала она самую малость не поверила своим глазам, однако всё хорошенько осознав, чуть не поперхнулась вином. — Какие люди-то! Это ж самая главная мудачная крыса России. Чего тебе надобно, старче? — сакрастировала Дарья, выдыхая дым. — Неужели ты и вправду ненавидишь меня? — Представь себе, да. И я от этого разговора не испытываю ни малейшего удовольствия, точно так же, как и от твоего присутствия, — буркнула Донцова, — Эх, а я-то думала, что не встречу никого из старых знакомых. Но видно не судьба, видно не судьба. «Жизнь, за что ты меня так ненавидишь?», — мысленно тяжело вздохнула она. — Ты ведь в курсе, что курение убьёт тебя? — Дорогуша, да ты ж гений! А то я без тебя не знала этого. А вообще… Ну значит, я самоубийца. Осознавая, продолжу медленно убивать себя, может умру без мучений, — усмехнулась блондинка, — Послушай, если тебе что-нибудь надо, то говори. Если нет, то будь добр, свали нахер. Донцова прекрасно всё сразу поняла. Достоевский определённо пришёл за ней. И сбежать от него она определённо не сможет, уже слишком поздно для побега. Даже если и попытается, то в итоге ничего не получится. Фёдор определённо найдёт за какие струны её души нужно подёргать. Лучше уж сдаться сразу, но быть начеку. Нужно не стать вновь глупой и наивной девочкой. И она не станет, не в этот раз. — Скажи, ты ведь всё ещё хочешь убить Дазая Осаму? Если присоединишься ко мне, то я помогу тебе это сделать. Вряд ли ты сможешь провернуть без меня. Как тебе такое предложение? — Ясно всё с тобой, хочешь от него избавиться и лень заморачиваться со всем этим. Хочешь по принципу — я помогу тебе, а ты поможешь мне? Ладно, дело заманчивое. Но что я получу помимо удовольствия от исполнения своей мечты? — Деньги, если они тебе, конечно же, нужны. И что-то мне определённо подсказывает, что ты нуждаешься в деньгах. Я ведь прав, верно? — уточнил Достоевский. — Не-а, не прав. Но вот чисто из интереса, сколько ты можешь предложить? — спросила Донцова, после чего её собеседник протянул Дарье бумажку, взглянув на записку, в глазах блондинки появились искорки, — Что ж, довольно-таки неплохо. Ладно, тебе повезло, что я в хорошем расположении духа, иначе, боюсь, у тебя бы не только пальцы кровоточили. Хотя, а вот, чтобы было если бы я отказалась? Насильно бы заставил, вновь сломал меня и свёл с ума. Даже не думай о том, чтобы вновь что-нибудь со мной сделать. Я буду внимательно следить за тобой. Запомни, я не дам тебе ещё одного шанса.***
Настоящее время Донцовой оставалось совсем немного для исполнения своего плана. И пожалуй городская свалка — просто идеальное место для этого дела. Об этом месте она совершенно случайно от Накахары, за что была очень благодарна ему. Придя сюда, она проверила сумку, в которой всё так же лежали старые письма. Кажется, изумрудные глаза блондинки загорелись огнём. — Да начнётся же шоу, — тихо прошептала Донцова с улыбкой на лице, от которой даже немного страшновато. На свалке она достаточно быстро нашла нужное место на свалке, где можно было бы устроить что-то вроде поджога. Этим идеальным местом оказалась обыкновенная железная бочка. Из сумки она достала письма и зажигалку. В глазах Донцовой пылал огонь, но в то же время отслеживались некая печаль и пожалуй гнев. — Что за бумаги? — задал вопрос Достоевский. — Письма, — тихо и максимально спокойно ответила Дарья, — Письма, которые ты мне писал. Когда-то я привыкла хранить твои письма… Знаешь, с нашей самой первой встречи я поняла и думала, что ты мне предрешён. какой же глупой я была. Я ошиблась и выбрала не того человека. И поэтому… Я больше не позволю подобному случится! И не позволю Ацуши выбрать не того человека! Чёрт! Давно уже пора было это сделать! — Донцова схватила несколько писем и подожгла их, а на лице девушки проступили слёзы. — Стой! И не приближайся больше ни на шаг ко мне! Тебе уже давно нет веры! Знай одну вещь — я не поддамся твоим сладким речам! После этого Донцова начала поджигать и остальные бумаги. При виде горящей бумаги она испытывала некое удовлетворение и… Удовольствие? Возможно, но оно было крошечным. Сердце болело, хотелось завыть и зарычать от ран, которыми Донцова обладала, её сердцу хотелось по-настоящему закричать. — Я предам твои письма огню! Если хочешь, то будь зрителем. Впрочем, из-за нашего положения, у тебя нет особого-то выбора. Для меня ты чужак… И жаль, что я поняла это слишком поздно… Пробежавшись по строчкам, сожгу их дотла! Донцова бросала письма в огонь одно за другим. Пожалуй, в данный момент она не могла мыслить здраво, эмоции брали верх над ней. Дарье хотелось поджечь всё. Всё то, что связывало её с человеком, которого она ненавидела всей душой и сердцем. И пожалуй, Донцова определённо не будет жалеть о таком поступке, о принятом решении. Она сожжет эти письма дотла. — Ты сам раздул из этой искры огонь. И нет… Я не дитя! Всё то, что ты творишь мне определённо не ново! Да, людей немало в плену твоих чар. И я не желаю быть частью твоей повести, этой повести! Другие могут гадать, что же отвечала Дарья Донцова спустя несколько лет после того как ты ушёл, сердце разбив. А просто наблюдал ты, как всё тут сгорает дотла! Пускай же этот огонь заберёт письма в совершенно неизвестный, иной путь. Донцова придала свои письма этому явлению природы, что может за несколько минут уничтожить всё. Ничего не должно остаться, пускай этот огонь заберёт всё, что может. Всё же есть некая красота в этой ситуации — в огне определённо есть своя красота, своя эстетика. Нет, не такая как в сигаретах и табачном дыме. Совершенно другая, но в то же время похожая. Дарье определённо нравилось наблюдать за этим зрелищем, а её волосы и платье красиво развивались на холодном ветру. Письма горели в адском огне, а девушка лишь краем глаза наблюдала за этим событием. Её глаза горели тем же огнём, что и огонь, который сжигал письма. В этих изумрудных глазах определённо видна ненависть, гнев и горестная боль. Пускай же всё сгорит дотла…