Тьма, окрашенная Светом

      Ацуши не может спокойно спать по ночам. Парня мучает бессонница, причём не самая лёгкая, а достаточно тяжёлая. Ацуши даже стал мечтать о том, чтобы наконец нормально выспаться, ведь для уже хоть каким-то прекрасным счастьем было то, что он смог поспать хотя бы несколько часов, эти два-три часа были просто спасением для беловолосого, хоть и достаточно маленьким.       Сначала было просто невыносимо не спать вообще, потом появились те самые пару часов сна, но они не особо улучшали ситуацию. Ацуши всё так же ходил целыми днями безумно усталым, сонным и вялым. Однако спустя некоторое время он сделал кое-какое открытие — Достоевский может не спать несколько суток подряд, и ничего, жив-здоров вроде. Значит и беловолосый может. Может же, верно?       Как выяснилось Накаджима тоже это умеет делать и вполне неплохо может справляться с такой задачей, как не спать несколько дней. Он даже смог поставить свой личный рекорд в этом деле — пять дней. Пять суток без никакого сна, вот какова была выдержка Ацуши Накаджимы.       Обычно он продолжал работать ночью или же коротал ночное время с Донцовой. Правда порой при виде Ацуши, пьющего вторую или третью чашку кофе, с явно помятым, но в то же время каким-то каменным лицом, у Дарьи просто сжималась сердце от подобных видов, после чего она всеми силами пыталась отправить Накаджиму в кровать любым действенным способом.       Простые просьбы тут вообще не помогали, даже криками ничего толком не решалась, поэтому Донцова стала по-тихому подсыпать снотворное в кофе или подливать успокоительное в чай, который после давала Ацуши. Однако если быть честным самому себе, то девушку до ужаса мучила совесть — она ведь не имеет никакого права пичкать беловолосого лекарствами, даже если это делается вроде как для его блага.       Поэтому Донцова стала прибегать к другому методу — одного, ну или парочку её фирменных ударов ногой вполне себе хватало для того, чтобы вырубить Ацуши. Правда утром всегда Накаджима вечно ругался на неё за подобные выходки, девушка лишь строила виноватое личико и пожимала плечами, шепча, что это нужно для блага беловолосого.       Ацуши же стал замечать сам в себе кое-какие изменения — он перестал чувствовать усталость, ему уже было всё по барабану, как-то было вообще чуть ли не всё безразлично. Он, словно робот, правда с большущими мешками под глазами. Смотря на такого Накаджиму, у Дарьи маскимально сжималось сердце и она молилась, чтобы свершились две вещи — Ацуши вновь ходил сонным, похожим хоть на живого человека, и пусть Накахара уже спасёт это «чудо».       Однако после того, как Ацуши попал к Чуе, он смог в коем-то веке один раз прекрасно выспаться. Конечно, этого бы не произошло если бы беловолосый в тот вечер не навернул слишком много вина. Правда, в последующие ночи Ацуши уже не смог так спокойно спать, он лишь притворялся, что спит. И естественно, что Чуя это заметил, даже сказал об этом Накаджиме, последний лишь отнекивался, вертя головой из стороны в сторону и явно стесняясь.       После этого стал пытаться изо всех сил заснуть, он должен спать во чтобы то, не стало. И у него это даже самую малость получилось. Ацуши и вправду спал пару часов, как убитый. Возможно, это у него получилось ещё по одной причине — ему понравилось спать, он чувствовал спокойствие в объятиях рыжего. Ацуши никогда не чувствовал подобной теплоты, спокойствия и множество других приятных чувств от Достоевского.       Во время таких раздумий Ацуши всегда чувствовал себя обманутым, как будто бы его сломали, уничтожили. Иногда даже на Чую он посматривал с тоской, понимая, что наступит день, когда ему придётся уничтожить этого рыжего. У Ацуши ведь нет выбора, верно? Или, может быть, всё-таки есть?       Однако размышляя подобным образом, его мнение, мысли и переживания, как будто бы что-то усыпляло, не давая беловолосому здраво мыслить. Ацуши определённо не мог понять, что с ним происходит, что с ним не так. Однако беловолосый уже не противился так Накахаре. И как бы это сказать, ему даже нравилось проводить время с Чуей. Хотелось вновь открыться этому рыжему парню, но что-то не давало этого сделать.       И вот, опять пора ложиться спать. Чуя взглянул на Ацуши, который отводил взгляд от него. Накахара обнял Ацуши, убирая длинные платиновые прядки с лица бывшего напарника. Чуя ещё давно подметил для себя, что Ацуши отрастил волосы, что было достаточно непривычно для Накахары. Рыжий привык видеть своего напарника с короткими чёрными волосами, очень часто носящим линзы красного цвета, однако в памяти отложились всё-таки лиловые глаза с огоньком янтаря. И эти глаза были сейчас, вот только они были какими-то другими — холодными и неживыми вовсе. — Что ты делаешь? — недовольно буркнул Ацуши, самую малость покраснев. — Это объятия, Ацу, — прошептал Чуя. — Конечно, мне это не особо приятно, но делай так почаще, рыжий, ты, извращенец. — Та-ак, а почему я рыжий извращенец? — спросил Накахара с небольшой усмешкой. — Ну у тебя иногда странные действия. Меня вот, смущает то, что мы спим вместе. Мы ведь не встречаемся, а ещё ты вечно обнимаешь меня во сне. Спасибо хоть, что мы вместе в туалет не ходим и ванну не принимаем, — хмыкнул Накаджима. — Нет тут ничего странного! А вдруг ты сбежишь, а? Я же этого не знаю. Тем более мои обнимашки тебе ведь не противны. И даже не смей говорить, что это не так, я по твоим глазам вижу, да у тебя это на лбу даже написано, — ответил Чуя, после чего как-то по-хитрому заулыбался, он даже засиял, — Кстати, ты обращаешься ко мне на «ты». Значит, я тебе не безразличен, да и ты не общаешься со мной так, как будто бы тебе всё равно на меня. Значит… Мы с тобой друзья, Ацу! Даже не смей отрицать этого, котёночек. — Вовсе нет! Не надумывай лишнего! Это всё потому, что нам придётся провести много времени вместе, чтобы вспомнить кучу всего! И хватит звать меня котёночком! Меня это раздражает! — отрицал всё Ацуши. — Если я рыжий извращенец, то ты тогда котёночек. И точка, — заявил Чуя, после чего вздохнул, — А вообще я прекрасно знаю, что ты не спишь по ночам. Поэтому, сегодня ты будешь спать всю ночь. — И что ты собираешься сделать? Напоишь меня снотворным? Или вырубишь ударом? — Ты чего? Зачем такие радикальные меры? — удивился рыжий, — Поскольку выговориться ты мне не хочешь, то я не буду вытаскивать из тебя слова щипцами. Поэтому, самый лучший способ выспаться — это колыбельная.       Ацуши и слова не успел сказать, как Чуя запел:

Тёплый, пушистый котёнок спит, Свернулся в клубочек и мурчит.

      На удивление для Накаджимы голос рыжего был крайне красив, приятен и нежен. Эта незамысловатая песня успокаивала Ацуши, Чуя же гладил беловолосого по голове, что безусловно добавляло спокойствия Накаджиме. И вдруг произошло то, чего он сам не ожидал — Ацуши ни с того, ни с его заплакал. Он сам этого не понял, но совесть опять надавила на него. — Спасибо, — прошептал беловолосый, слабо улыбнувшись. — Всегда пожалуйста, Ацу. — Погоди! — крикнул Накаджима, не поняв своего всплеска эмоций. — Мне стало лучше, можешь ещё раз спеть эту песню про пушистого котёнка, пожалуйста. — Хорошо, я всегда готов помочь тебе, котёночек, — ответил Чуя, вновь запев свою песню.       Чуя делал это вновь и вновь пока Ацуши не заснул крепким сном. Он лишь тихо посапывал, прямо как в тот раз, когда перепил алкоголя. Накахара был определённо уверен, что в этот раз беловолосый не проснётся ночью. Рыжий лишь улыбнулся, убрал прядки со лба Накаджимы, после поцеловав беловолосого в лоб. Ацуши от этого не проснулся, однако улыбнулся во сне. «Мне определённо не даёт покоя твоё тату на руке. Может, оно как-то сковывает тебя? Возможно, нужно обязательно с этим разобраться. Однако, сейчас... Спокойной ночи, котёночек», — подумал Чуя, улыбнувшись.