***
— Приветик, меня зовут Александра! — это произошло спустя пару недель после того, как Достоевская стала шпионить. — Но ты можешь меня звать Санькой, так же как и Даша. Ты же Чуя, верно? Рыжий с неким ужасом, шоком и презрением взглянул на черноволосую, которая протянула свою руку для рукопожатия, а Накахара просто смотрел на девушку, ничего не говоря, смотря на неё, как будто на какого-то монстра. В эти несколько мгновений мафиози увидел в ней Фёдора, она ведь просто идеальная его копия. А от мыслей о Достоевском пошли мысли и о Ацуши, о том, что возможно, над Тигром прямо сейчас издевались, что рыжий допустил подобное вновь. — Да. — это было единственное, что он смог выдавить из себя, даже не протянув свою руку в ответ. — Ха? — тут вмешалась Донцова. — Это что такое, Накахара?! По нормальному никак? — Всё в порядке. — попыталась успокоить подругу Саша. — Он имеет право на это. — Ладно, — вздохнула блондинка. — В общем, Чуя, извини, что сообщаем тебе это только через несколько недель. Я тебе уже немного рассказывала про Саньку, и к ней вернулись воспоминания. — Повезло. — хмыкнул Накахара. — Не перебивай меня! И теперь она шпионит за Федей ради нас. А ещё у нас крайне печальные новости по поводу девочки. Федя промыл ему мозги и убедил в том, что злодей тут ты. Что это ты предал Ацуши, забрал у него воспоминания. Ну, а ещё Федя убедил девочку в том, что они раньше любили друг другу, что это он сделал предложение, а не ты. — закончила Даша, взглянув на рыжего, у которого, казалось, сейчас начнётся нервный срыв. — Чуя? — Нет, это нормально... Всё нормально! — Накахара сорвался. — Успокойся! — тут уже не смог сдерживаться Дазай. — О-о-о... Успокоиться, говоришь? Да если Достоевский хоть пальцем тронет Донцову, то ты тут же будешь рвать и метать! Так почему я должен быть спокоен?! Над моим любимым человеком издеваются, а мне, блять, надо делать вид, что похер?! Никто из вас этого никогда не видел, да и не увидит, как Ацу немо плачет, как видно его моральную боль! Как сердце ноет не только у него, но и у меня! Но, конечно же, нужно молчать! — Тогда может кому-то нужно было следить за своим любимым человеком, зная, что о том, что мой братец явно не успокоиться?! — возразила Достоевская. — А может кто-то, с самого начала знающий всю ситуацию, что Фёдор — сплошная подстава, должен был сделать хотя бы малюсенький шаг к тому, чтобы остановить своего брата?! — Не смей! Ты ничего не знаешь! — О, да ладно! Как будто ты многое понимаешь в нас! Как будто всё осознаешь! Почему ты думаешь, точно так же, как и Фёдор, что умнее всех тут?! — крикнул рыжий. — Я никогда и не говорила о совершенстве! Следи за своим языком, Арахабаки! И хватит сравнений с моим братом! — Хватит вам обоим! — Даша попыталась остановить их. — Так ведь невозможно работать! Либо вы ладите, либо... Либо я не знаю что делать... — Хорошо, — вздохнула Саша. — Чуя, нам надо поговорить наедине.***
— Итак, давай заново начнём. Меня зовут Александра Достоевская. — представилась она, вновь протянул руку, и на этот раз рыжий протянул в ответ свою. — Чуя Накахара, — тихо ответил он. — Приношу свои извинения за ту сцену. Не знаю, что на меня нашло. — Хе-е-ей, всё нормально. — Санька положила свою ладонь на плечо рыжего. — Ты весь на нервах, тебя можно понять. И в принципе, ты можешь меня недолюбливать, так сказать. В конце концов мой брат сильно подпортил тебе жизнь. Слышала, что подобное не в первый раз. — Это уже неважно. — Держи. — Достоевская протянула Накахаре бутылку вина. — Что прям с горла? — Ну, как сказал бы мой брат, мы с тобой сейчас униженные и оскорбленные. Так что, надо что-то делать с этим. — Слышать что-либо о Фёдоре — это наименьшее, чего мне сейчас хотелось бы. — Чуя глотнул алкоголь. — Как Ацуши вообще? — Сложно сказать, — Санька пожала плечами. — Мой брат отлично промыл ему мозги, и поэтому, он считает, что счастлив. Но мне кажется, что Ацуши страдает, просто не осознаёт этого. — Верю. Наверняка у Ацу опять безжизненный, совершенно пустой взгляд. — Откуда ты знаешь? — Не в первый раз, как говорится. Обычный жизненный опыт. — Чуя, знаешь, я уверена, что если бы не мой поганый братец, то Ацуши просто замечательный человек. — Я знаю. — Накахара слабо улыбнулся, после взглянув на фотографию с ним и Ацуши. — Вы выглядите такими счастливыми. — Мы сделали эту фотографию, как только начали встречаться. Это было самое первое фото нас, как пары. Я ему ещё волосы не обстриг, ещё я звал его Рапунцель в это недолгое время, — после Чуя замолк, через несколько минут лишь тихо добавив. — Я скучаю по нему. — Нет, ну, я так не могу больше! — не выдержала Достоевская. — Я не могу видеть, как вы оба страдаете! Если бы не этот шпионаж, то... Не знаю, я бы уже давно убила моего брата. Тут даже дело не в том, что он имеет отношение к моей смерти. Вся суть в людях, над которыми он издевается. Никто не заслужил подобного. — Мне просто хочется помочь Ацуши. Он и так с головой натерпелся. В любом случае, Фёдор сделал две огромные ошибки. Во-первых — связался со мной, потому что я тот ещё упёртый баран, которого не остановить. А во-вторых — кольцо сыграет с ним злую шутку. Совершенно в отрицательную для него сторону. — Послушай, у меня имеется один план, правда, тебе, как и Даше, он скорее всего не понравится. — Выкладывай. — Если в общих чертах, то нам надо устроить ложную подставу для Ацуши. — Ложную подставу? — не понял рыжий. — Ну да. Смотри, мы создадим условия, при которых он сбежит от Фёдора. По большей части это сделаю я, но не суть. Если он поймёт, что ему плохо с моим братцем, то тогда... — Тогда он сбежит! — догадался Чуя. — А я бы мог его подобрать. И в таком случае мы бы начали возвращать Ацу к жизни. — Да, но есть парочка проблемок, — уточнила Санька. — Кому-то придётся его ещё больше морально покалечить, может даже физически. А вот против этого ты уже будешь. Но зато подобным шагом, возможно, что ты завоюешь его доверие, ибо сейчас Ацуши тебя просто ненавидит. Быть может, чудесное спасение поправит его отношение к тебе. Знаешь, порой чтобы что-то построить, надо что-то разрушить. — Близкий тебе человек — это тот, кто может ранить больнее всех остальных. Приходиться просто верить в то, что он не поступит подобным образом. — серьёзно прошептал рыжий. — Я не хочу делать котёночку больно, но если другого выхода не будет, то поступлю именно так. — Хорошо, но пожалуйста, не говори сейчас об этом плане Даше. Ради меня, прошу. — Я понял. Но у меня к тебе вопрос — ты замечала хоть что-то, хоть какое-нибудь действие со стороны Фёдора, из-за чего Ацу мог потерять память? — Я не знаю каким образом мой брат забрал у него воспоминания. Не уверена, что это то, но иногда видела, как уже после потери память он что-то колол Ацуши. Не имею понятия, что это такое. — Это определённо какая-то наркота. В этом у меня нет сомнений. Вопрос в другом — что именно это. Впрочем, разберёмся как-нибудь.***
— Хе-е-ей, Ацуши, знаешь, рыжие парни выглядят такими милыми. — как-то раз сказанула Санька. — Ничего подобного. — с раздражением в голосе возразил Накаджима. — Рыжие патлы отвратительны. — Это из-за того рыжего? — Да, — признался Ацуши, после сорвавшись. — Почему этот рыжий тупица считает, что может мешать чужому счастью?! Почему он считает, что умнее всех! Я его ненавижу! Настанет момент, и я возьму то, что принадлежит мне! Я заставлю страдать его. — Может быть он хотел защитить тебя от кого-то? — задала провокационный вопрос Достоевская. — Что за бред? Да я уверен, он бы убил меня, если не какая-нибудь случайность. Да и ему не от чего меня спасать. Он не имел никакого права мешать нашим отношениям с Фёдором, потому что я люблю его, а он любит меня. — Ты сам-то в этом уверен? — спросила Санька, приподняв бровь. — Естественно! — тут беловолосый немного опешил. — Я-я... Уверен, я всю жизнь Фёдора любил. Пока не появилась эта рыжая дрянь. Клянусь, я его убью. Хотя нет... Сначала я заберу у него все воспоминания, так же, как он это сделал со мной, и только потом уничтожу его самой мучительной смертью. Саша с грустью и болью взглянула на него. Ей хотелось разрыдаться, выпустив все свои эмоции наружу, но у неё уже просто не было сил на это. Все силы и слёзы были потрачены шесть лет назад. Достоевская всё больше узнавала в Ацуши старую Донцову. И Саньке всё больше не хотелось, чтобы с ним случилось то же, что и с её подругой когда-то. Она не может вновь молчать, снова ни черта не сделать и позволить случиться падению в бездну. Каждый человек живёт в своей собственной драме. И с каждым днём Санька всё больше осознавала это. Так было раньше — при старой жизни, когда она ещё была жива. И точно так же при новой. И на Достоевскую сильно давил тот факт, что она жива, но если подумать, то по сути она — ходячий труп. Стоило ли ей вообще возвращаться? Что мёртво, то должно оставаться мёртвым. Санька совершенно разучилась чувствовать боль. Это ведь дано живым, а не мёртвым. Но при этом у неё есть чувства. А чувства есть только у живых. Так, кто же она такая — живая или мёртвая? Но зато Санька знала отлично другое — никто не хочет терять своих любимых. Она видела это как по взгляду Даши, так и отлично сама это понимала. И знала, что Чуя не хотел терять любимого человека, что он лучше сам умрёт, чем допустит подобное, что убьёт за дорогого. Достоевская не могла дать точный ответ, но у неё была некая твёрдая уверенность в том, что и Ацуши точно такой же. Быть может, поэтому эти двое и сошлись. Оба любят друг друга до смерти, готовы загрызть за любимого человека, но при ищут карты друг к другу, только притворяются, что знают. Так где это чёртова карта? Им нужна подсказка. Ведь пугающая правда в том, что сейчас они оба летят вслепую и лишь придумывают, как идти.