***
— Ну-ну, мой дорогой, — Чехов приподнял голову, увидев Дашу. — И что это опять такое? Снова алкоголь? Самому не надоело? — Кто бы говорил, — хмыкнул пепельноволосый. — Увидеть тебя без бокала вина в руке — явление крайне редкое, согласись. — Не зуди ты так. А вообще пьёшь как девка, наберёшься же в момент. К чему вообще такие переживания? — вдруг спросила Донцова, введя Антона в некий ступор. А переживания у него действительно были. Сколько времени уже прошло? Чуть больше месяца, кажется. А Дашка так и не думала приходить в сознание. И именно из-за этого у Чехова сердце периодически начинало сжиматься, да и ему слишком часто стала абсолютно, как это иногда казалось, без причин являться, может, мерещиться блондинка. Неважно реальность это или сон. Из-за первого, кстати, Антон периодически наносить себе незначительные увечья, чтобы хоть как-то перестать видеть Дашу. — Прошёл уже месяц, а ты до сих пор не очнулась. И даже если проснёшься, то даже я не знаю с какими сложностями тебе вновь придётся столкнуться. — признался пепельноволосый, почти заплакав. — Ой, ну началось утро в деревне, — вздохнула Донцова, закатив глаза. — И куда я денусь-то? Помру? Я ж упрямая дурёха — таких на чёрном параде никто не ждёт. — Тогда почему я постоянно вижу тебя? — Не знаю, — пожала плечами блондинка. — Я тебе википедия или толковый словарь, что ли? Одно из моих главных правил по жизни — все меня любят, — она улыбнулась. — Да-да, все любят Дашу Донцову. Конечно, в разной степени и по-своему. Но факт остаётся фактом.***
Резко проснувшись в холодном поту, Чехов начал оглядываться. Всё как и всегда — обычная и привычная квартира, спальня. И, кажется, даже посапывания Маяковского слышны из гостиной. Прошло уже много лет, а до сих пор спал как маленький ребёнок, от чего Антон даже периодически мол испытать некое умиление, после накрывая черноволосого одеялом, которое опять было сброшено на пол. Тихо и быстро пробравшись на кухню, после сделав кофе, Чехов тут же начал его глушить — всё равно уже уснуть не получится. Поставив кружку на место, он начал рыться в шкафу, после найдя вязанную кофточку, которую где-то умудрился откопать Владимир, пошутив, что пепельноволосому обязательно пойдёт. Антон лишь хмыкнул, нацепив эту вещицу на себя, пытаясь не задаваться вопросом где же Маяковский раздобыл это добро. Хотя, вашу ж налево, это чертовски удобно. Вновь взяв кружку, Чехов маленькими и тихими шажками пошёл на балкон. Было заметно как осень, пускай и не очень заметно, подкралась. Уже холодало, быть может, от такого времяпровождения на балкона пепельноволосый с его не особо сильным иммунитетом и простудиться, но Антона сейчас это особо не волновало, если пожалеет, то явно уже потом. — Вау, ты всё-таки решил нацепить мою кофточку. — пепельноволосый повернулся, увидев Маяковского, который ещё протирал глаза спросонья. — Тц, лучше приоденься. А то простынешь и будешь ныть ещё: «Чехов, я заболел. Я умираю. Да за какие грехи мне всё это.» — кривлялся Антон. — Какой ты злой. Сразу видно у кого в детстве велосипеда не было. — усмехнулся Владимир. — Слушай, может тебе надо было дарить не кофту, а велосипед? — Может, тебе надо было побольше мозгов подарить? — в ответ спросил Чехов, слегка вскинув бровь. Маяковский пожал плечами, после достав сигареты и зажигалку, уже через несколько секунд выпуская дым, отчего пепельноволосый тут же начал морщиться. Он до жути не любил эту дурацкую привычку Володи. Как он вообще умудрился допустить, что этот черноволосый парниша начал курить? Уму просто непостижимо. Поэтому, когда Маяковский протянул ему сигарету, предложив покурить, Антон лишь тихо прорычал, после отвернувшись. — Ты знаешь, я это не люблю. Гробишь своё же здоровье. — пробурчал Чехов. — Я пойду, наверно. Не хочу находиться в этом чёртовом дыме. — Не уходи, — остановил его Владимир, схватив за руку. — Вот чего в старую бабку превращаться? Сказал бы — я б прекратил. — черноволосый потушил сигарету. Они молча смотрели друг на друга. А Маяковский всё больше видел как же пепельноволосый устал. Быть может, Чехову уже съело, а заодно и раздавило одиночество, не оставляя ничего взамен. Или дело просто в таком засранце как реальность. Как говорится, моменты проходят и из-за угла этих самых моментов появляется жестокий, небритый засранец, имя которому — реальность. — Тебя что-то тревожит? — вдруг спросил черноволосый, пытаясь хоть какими-нибудь клещами вытащить правду из собеседника. — Давай-давай, не выёживайся. — Дело в Даше. Куда бы я не пошёл, где б не находился, — она везде преследует меня. Как призрак или что-то вроде того. Но она же не умерла. С ней ведь всё в порядке. Да, улучшений практически нет, но и ухудшений тоже. — признался Чехов. — А ты не допускал хоть малейшей вероятности, что ты просто любишь её? — серьёзно спросил Маяковский. — Это бред, — Антон покачал головой, нервно засмеявшись. — Она была и остаётся всего лишь другом. — Да ну? Другом, ради которого ты способен пожертвовать своими интересами? Другом, смерть которого является для тебя чуть ли не самым худшим кошмаром? Это любовью называется вообще-то. — говорил Владимир, и с каждым сказанным словом его взглядом как будто темнел. От таких рассуждений Чехов задумался. Ранее он вообще никогда не осознавал что такое любить. Хоть и подмечал, что в подсознании начинал таять каждый раз, когда Дашка улыбалась или смеялась, когда они просто беседовали, а в конце разговора блондинка всегда легонько била его в плечо. Все годы их знакомство пепельноволосый оправдывал это тем, что Донцова всего-то кто-то вроде наставника для него. Однако в глубине души Чехов имел план — как только Даша освободиться от контроля Достоевского, рассказать ей всё, может, начать встречаться. Но всё это разбилось о жестокую реальность. Антон-то думал, что после Фёдора у блондинки никого и не было, а это вышло не так. И видя Дашу с Осаму, всё сразу стало понятно — она явно больше не одна. Слишком эгоистично было думать, что у неё не осталось вообще никого, что никто не появился далее. И что делать? Злиться? На кого? На Дашу? А в чём, собственно, её вина? В том, что смогла полюбить? Нет. Она определённо невиновна, что наконец нашла счастье и разум, что в трудах. Боже, как же часто Донцова твердила это, когда речь заходила о парнях. А вот от этого уже обидно становилось. Неужели он — не те мозги, которые работают? Неужели Чехов хуже, чем Осаму? Недостаточно хорош для неё? Или, может, Дазай? А в чём тогда виноват шатен? В том, что встретил Донцову раньше, чем кто-то другой, и полюбил её? Уж точно нет. Хотя Антон отдавал отчёт — Осаму невероятно повезло с дамой сердца. Даша — прекрасная, нежная женщина, и бывает порой сильнее даже мужчин. И тот человек, которому Донцова обещана судьбой, будет одним для неё на всю жизнь. Иногда кажется, что со злостью есть только два варианта — проглотить или выпустить её кому-то в лицо. Но есть и третий — просто отпустить. И как только придёт осознание, что злости больше нет, то вновь можно начать спокойно двигаться дальше. Быть может, именно это бывает порой идеальным окончанием идеальной истории любви. Просто история может быть чужой. А собственная ещё где-то далеко, просто ждёт где-то. — А я отпущу её, — наконец сказал Чехов. — Быть может, так будет верно. И если Даша счастлива, то я не имею права мешать этому. Когда-нибудь это точно произойдёт. И пепельноволосый так же, как и Донцова почувствует что такое главный подарок судьбы и счастье. Когда-нибудь он отпустит это. Ведь абсолютно всё возвращается в норму. Даже Антон Чехов.