Нас учили быть птицами

Утро выдалось на удивление морозным, или просто Лане так показалось. Несмотря на то, что ночь она провела с паном Казимиром — во всех смыслах этих слов — спала она беспокойно, ее терзали неясные сомнения и волнения, которым утром она не могла найти объяснений. Поэтому едва проснувшись и поняв, что больше она не заснёт, она покинула шатёр Мазовецкого, не дожидаясь его пробуждения. У всех ведьм было невероятно развито чувство опасности, особенно у Птиц. Иногда это играло с ними злую шутку — любая мелочь, вроде чужаков рядом с домом, заставляло все внутри дрожать. Как птицы трепещут от каждого шороха, так волнуются ведьмы. С годами можно либо научиться отличать простое волнение от того, чему внимание стоило уделить. Лана была еще слишком молодой, и хотя понимала большинство своих возможностей, не всем умела пользоваться и управлять. Но разделять страхи от пустых и существенных, она умела. Поэтому сейчас понимала, что трепет внутри неё вызван чём-то важным. Но чем — пока понять не могла. В шатре все было спокойно. Взгляд девушки тут же скользнул по подругам — Глафира, Дарина, а Марушка спала на ее месте рядом с Катериной, свернувшись в клубок. Потом она посмотрела на ту, которая вызывала тревогу Катерины — Ефимия спала в самом тёмном углу, напряженная, как струна, дышала тяжело и громко. Лана прищурилась. Она, приподняв платье, аккуратно и бесшумно проходила мимо спящих, не тревожа их своими шагами. Остановившись рядом со спящей девушкой, она бесшумно присела рядом, заглядывая в лицо Ефимии. В отличие от многих других, она не выглядела умиротворённой, губы плотно сжаты, а между бровями пролегла глубокая складка. На левой щеке была небольшая царапина, свежая, видимо, получила ее недавно. «Придушить ее прямо сейчас, — подумала Лана. — И все. Казимир меня не осудит.» Девушка уже протянула руку, чтобы в одно движение свернуть шею девушки. Потом появилась другая мысль — наслать одно простое заклинание, и все подумают, что Ефимия просто умерла во сне, а там, много ли надо причин. Всего лишь… Рука ведьмы дрогнула. Она выпрямилась и, также быстро и тихо как вошла, покинула шатер. После душной теплоты, воздух обжег ведьму холодом. Не зная, чем себя занять, Щитилина медленно брела по лагерю, обдумывая все, и в то же время — ничего. Непонятная тревога не ушла, но теперь казалось, что не девчонка-монашка была тому причиной. В противном случае Птица бы ее всё-таки убила, потому что чувство нависшей над головой свинцовой тучи терпеть было невероятно трудно. Ведьма тяжело вздохнула: не всем колдунам и колдуньям, вопреки распространённому мнению, нравилось убивать. Отнять чью-то жизнь — это чаще всего было необходимостью, чем искренним желанием. Ведьмы и им подобные в большинстве своем жили обособленно, где-нибудь недалеко в лесу, чтобы иметь возможность купить еды и всего подобного. При этом у ближайших «соседей» оказывалась двойственная ситуация — во-первых, ведьм, колдуний, ворожей и прочих они не жаловали, поэтому общались и торговались с ними нехотя, если не проявляли агрессии, то презрение — точно. Если случилось что нехорошее — скот стал помирать, урожая не было, то виновник в глазах селян всегда был один, и несложно догадаться, кто именно. Но противоречия возникали, когда к этой же ведьме бежали лечить дитятко, зачастую — те же люди, которые обвиняли ее во всех неудачах. Был еще вариант, когда ведьма жила в самом селе, и страх мешался с острой необходимостью к ней обратиться. Так было с Алевтиной, бабушкой Щитилиной — ей все кланялись при встрече, были вежливы и обходительны, а когда что-то подсобить надо было — сначала дары преподносили и пытались как-то подмазаться. Алевтина, при всем ее дурном характере, никому не отказывала. Лана по детству помнила, как к ним пришла мать с ребенком. Была уже осень, женщина была в старой, заштопанной одежде, и ее сыночек трех лет был одет ненамного лучше, разве что теплее. Малыш от холодов заболел, и вылечить его женщина не могла; прося ведьму о помощи, она предлагала единственное, что могла — кувшин молока, черный хлеб и корзинку ягод. Лана подумала, что бабушка прогонит бедняжку, и потому была сильно удивлена, когда Алевтина помогла мальчишке задаром, так еще и еды в дорогу дала. С Ланой тоже обращались хорошим образом. Зная, что дивчина безмерно своей бабкой любима, кто-то из соседей нет-нет, да и угостит ее чем-то при встрече, в гости позовут, куклу подарят, украшение какое-то. Щитилина не знала, как ко всему этому относился отец, но было ясно, что покуда дитя его счастливо, а люди уважение глубокое выказывают, казак доволен. Да и до того, как он с ведьмами породнился, Федор был почитаем, а теперь все еще лучше стало — за любым советом, помощью, поздравлением к ним в дом в первую очередь шли. А что теща ведьма — так это что, они у всех ведьмы, кто-то просто настоящая, а кто так. Но Алевтина была не единственной ведьмой в родной деревне Щитилиной. Была там еще одна ворожея, куда слабее бабки Ланы, да только куда и злее. Господь свидетель, Лана не хотела ничьей смерти. Но у нее отобрали все, что она любила, чем она жила. Были вещи, которым люди могли поучиться у ведьм. Ведьмы знали, что рано или поздно они в своих силах сгорят, но вместе с тем они знали, что их искры смогут осветить весь мир, и дойти до самого Господа, чтобы они донесли до него, как страдают девушки и мужчины, чьи души колдовством отравили. И разве это будет считаться разрушением, когда из этих искр создаются нечто новое, даже если это новое — такая же ведьма. Ведьмы умеют саморазрушаться, делать это с блеском и величием. И это не имеет значение. Вчера уже прошло, и его холод их не тронет. Завтра — это день, когда ведьма снова сможет сиять. Лишь одна вспышка может разрушать их кости, их основу, но если это произойдет — никто не услышит ни звука. И если кто-то спросит ведьму, она скажет, что она в порядке, ведь те же звезды умирают в тишине, но они возрождаются. Возрождаются каждый раз. Ведьма вздрогнула, мурашки пробежали по всем ее костям, и Лана внезапно обнаружила себя возле шатра Мазовецкого, который покинула сегодня утром. Не зная, куда можно идти дальше, Щитилина бесшумно скользнула внутрь, однако ее попытки быть тихой оказались напрасными — Казимир уже проснулся. Он неторопливо одевался, стоя к Птице спиной, но ее появление оказалось отнюдь не пропущенным. — Надо же, вернулась. А что с утра сбежала? — Я не сбежала, — возразила Лана, подхватывая аккуратно сложенный малиновый плащ колдуна. Она подошла, накидывая его на плечи мужчины, и тот ловко надел его; будучи еще дома, она почти каждое утро вот так помогала одеваться отцу, и сейчас сделала это скорее машинально, чем проявила привязанность. — Не хочу тревожить вас своими пустыми волнениями, господин Мазовецкий. — Уж потревожь, — хмыкнул Казимир, разворачиваясь к ней. Лана непонимающе приподняла брови. — Мы заключили сделку. Если что-то не так, расскажи мне. Лана тяжело вздохнула, чем очень позабавила колдуна. В ней была элегантность ежика: снаружи сплошные колючки, не подступиться, но внутри… Что-то подсказывало ему, что внутри ее отличает та же изысканная простота, какая присуща ежикам, зверькам апатичным — но только с виду, никого к себе не подпускающим и очень-очень славным. — Странное предчувствие, словно случится что-то плохое, — честно призналась она. — Но у Птиц повышена тревожность. Не думаю, что это стоит внимания. Пан окинул ее внимательным взглядом. С одной стороны — чутье у ведьм было развито больше, нежели у колдунов; с другой же — Лана была права, Птицы многое что по-пустому принимали за угрозы. То, что Щитилина это понимала и признавала было небольшим преимуществом, а с другой — она была еще такой юной, что вряд ли могла различать настоящую опасность от мнимой. Казимир не любил делать поспешных выводов. Он был воином, стратегом, и действовать, не узнав всей ситуации, было неразумно. Поэтому Мазовецкий просто решил запомнить то, что его покорную ведьмочку мучили какие-то тревоги, но не придавать этому большого значения именно сейчас. Колдун кивнул и сразу начал говорить об их с Ланой планах на этот день. — Скажи Агафье, пусть найдет тебе одежду для верховой езды. Позавтракаем и отправляемся. — Так сразу? — удивленно распахнула глаза Птица. — А что тянуть? Из трех дней я использовал лишь один, а сегодняшняя ночь по договору может быть последней, — Казимир обнял ведьму за талию, весьма собственническим движением привлек к себе, мягко надавливая на поясницу. Его глаза горели также ярко, как у любого колдуна и колдуньи с такими силами. — Правда, не думай, что я прекращу брать тебя, моя милая птичка. — Если вы не забыли, я верю в Предназначение, — игриво улыбнулась Лана, располагая руки на широких мужских плечах. Кажется, ей пока везло — она не видела Казимира в плохом расположение духа, хотя, возможно, человека с такой силой просто невозможно чем-то расстроить, все беды не будут казаться важными. А вот гнев наверняка выпускал он знатно. — А я пока не очень. Но у тебя еще есть время, — колдун коротко поцеловал ведьму в лоб, посылая новые мурашки вдоль ее позвоночника, и отстранился. — Иди, найди Агафью, а потом распорядись на счет завтрака. — Мне оказали честь новой должностью? И это уже не первый наш совместный прием пищи, пан Казимир. — Не ерничай, а то ты на ежа становишься похожа, а не на Птицу, — беззлобно хмыкнул Мазовецкий. — Птица может обратиться любым животным, если вы помните. — Помню, — Казимир действительно об этом не забывал. Эту прогулку он затеял, собственно, с одной целью — посмотреть наконец-то, своими глазами стать свидетелем того, как ведьма-Птица может менять свой облик, сливаться с живой природой. А насчет твоей должности… Могу сказать, что мои воины считают тебя теперь выше остальных невольниц, ведь ты первая, с кем я провел более одной ночи, так еще и уделяю отдельное внимание. Порадуй душу — покомандуй. Лана уже выходила из шатра, когда внезапно остановилась и обернулась на колдуна. В ее глазах мелькнуло откровенное недоумение. — Я — первая? — переспросила она. Лицо Казимира потемнело. — Ступай. Перечить и возражать Щитилина не стала, покорно отправляясь исполнять приказ. Пока что, Казимир ждал от нее этого — в чем-то покорности, в чем-то легкого сопротивления. Женщины, которые беспрекословно выполняют каждый приказ мужчины, тоже мало чем интересны. Подчинить можно любую женщину, а вот справиться с непокорной — вот тут просыпается интерес! Как и звёзды, Лана стремилась гореть как можно ярче, когда восставала из пепла — всегда восставала, а горела уже трижды. Когда умерла в детстве, когда потеряла родных, и когда заключила сделку с самым сильным колдуном в ее жизни. Вселенная представлялась ей темным и огромным местом, но свет есть всегда, и Лана его искала. Она верила, что свет — это такие, как она, особые, необыкновенные, человечные ведьмы. Но если у нее не получится найти свет, она станет им. Станет светом. Щитилина убедится, чтобы вся Вселенная знала, насколько она прекрасна, когда раз за разом решает выжить несмотря ни на что. В это не самое лучшее утро, Казимир наконец позволил себе полноценно посвятить свои мысли этой маленькой, моментами даже нахальной ведьме. В его жизни, если признаваться честно, женщин было много. Не только невольниц, и тех, кто сам отдавался ему. Были ведьмы, которые искали у него знаний и силу, были те, кто хотел что-то получить от него, но итог оставался прежним — в Мазовецкого влюблялись, а он не мог ответить им взаимностью. Да и о какой взаимности шла речь, если все девушки — как на подбор — поначалу гордые и холодные, а потом готовые вылизывать ему сапоги. Щитилина была немного иной. Она не отрицала влюбленности в него, но называла это со своей стороны по-другому — Предназначением. Казимир в него не то чтобы совсем не верил, скорее не предполагал, что это может произойти с ним. Лана же, с этой ее спокойной мудростью в глазах, пониманием, где-то в ее темных зрачках прятались злость и ярость на весь мир. Она умела концентрировать внимание на себе, привлекать, и как колдун, Мазовецкий видел не только ее магическую ауру, но и составляющую как человека. Взять хотя бы того же ляха светловолосого, который от ведьмы и взгляд отвести не мог. И это несмотря на то, что рядом был он — господин и хозяин, Казимир Мазовецкий. Лана… Подурачиться она любила, но дурой точно не была. Несмотря на то, что тряслась перед ним еще — правда, уже не так сильно, в рамках того, что свято верила в Предназначение — Казимир чувствовал внутри нее веселую и взрывную бурю, которая и скалы в порошок сотрет, а у Ланы лишь приступ смеха вызовет. Невероятная девушка, даже несмотря на то, что ведьма высшего ранга. Казимир усмехнулся своим мыслям, когда в шатер робко скользнула светловолосая девчушка с обедом, одна из тех, за чью сохранность Лана просила. Сама Щитилина скользнула следом и, шепнув что-то блондинке на ухо, сама занялась расстановкой завтрака. Казимир наблюдал за этим молча. Вскоре Марушка — а это была она — забрала подносы и выскользнула из шатра, не забыв поклониться. Лана посмотрела на него, вопросительно приподняв бровь. Казимир усмехнулся. Прогулка обещала быть интересной. *** Одинокие навесы среди поля, конюшня, запах сена и овса, ржание и фырканье лошадей, поступь копыт. Лана оглядывает каждого из здешних обитателей, а потом ее взгляд цепляется за крупного, рыжего жеребца. Лана прищурилась и направилась к нему. Ведьмам было довольно просто найти общий язык со всем живым, если от них не разило смертью и черной магией за несколько верст. Обычно таких даже самые свирепые хищники не привечали, а если ведьма сильная, но зла не желает — ее и медведи в берлоге укроют, и волки спасут, и птицы путь укажут. Если слабенькая ворожея попалась, то тут мимо пройдут, даже если голодные — не бросятся. Кони смотрели на Щитилину с — как ей показалось — полным равнодушием. Ведьмы-Птицы умели различать малейшие эмоции в зверях, но для этого, опять-таки, нужна практика. Лана смогла без проблем установить контакт с той сворой, но вот именно их внутреннее состояние прочувствовала лишь через несколько минут. С конями было точно так же — с каждой секундой в их окружение она, забавы ради, начала различать состояние каждого зверя — вон та кобыла немного голодна, вон тому жеребенку скучно, а на том коне только что ходили в дозор, и он устал. Но, приближаясь к намеченному жеребцу, Щитилина сосредоточилась на одном нем. Конь покосился на нее одним глазом, и Лана уловила его заинтересованность в собственной персоне. Видимо, тут не часто появлялись женщины, особенно — ведьмы. Но Щитилина знала, как поладить с любой наземной — Божьей и не совсем — тварью. Ее движения были мягкими, спокойными и уверенными. Она двигалась с грацией небольшого хищника, опасного, не способного причинить вред здесь и сейчас. — Ну, здравствуй, — спокойно проговорила девушка, поднимая руку внутренней стороной ладони вверх, показывая свою безоружность. Животное фыркнуло, мотнуло головой, но осталось на месте. Конь был рыжего цвета, и, казалось, окрас включил в себя все оттенки. Немного темнее тела хвост и грива. Ноги того же цвета, что и туловище. Конь продолжал мотать головой, но в какой-то момент взгляд его черных глаз остановился на ведьме. Щитилина почувствовала сомнение, а потом животное доверчиво ткнулось мордой в прохладную руку девушки. Лана улыбнулась и ласковыми движениями одной руки гладила коня по морде, а другой перебирала спутанную гриву. — Понравился? — спросил Казимир, бесшумно приближаясь к ведьме. Лана, аккуратно поглаживая морду коня, посмотрела на колдуна и слегка склонила голову в поклоне. — Очень красивый. — Седлать умеешь? — спросил Казимир. Лана кивнула, не отвлекаясь от своего занятия. — Тогда собирайся, поедем. Сам Мазовецкий оглядел, очевидно, лишь небольшую часть принадлежащего ему и его воинам табуна, и найдя кого-то, махнул рукой, подзывая к себе. От табуна отделился один конь: черный, как сама ночь, больше рыжего жеребца Щитилиной. Было видно, что этот конь сильный и мощный, а по проглядывающимся шрамам на шкуре становилось ясно, что этот зверь использовался не иначе как в сражениях. Да и выглядел куда ухоженнее остальных, значит принадлежал не иначе как самому Казимиру. Животное, оставляя в земле глубокие следы после себя, приблизилось к хозяину и замерло, хорошо выдрессированный, он ожидал команды. Казимир отвел своего скакуна в сторону, накидывая седло и, видимо ожидая, что Лана поступит так же, но девушка лишь продолжала поглаживать своего нового друга по морде, и конь потихоньку-понемногу привыкал к ведьме. Немного осмелев, он наклонил голову, обнюхивая пояс, видимо ожидая, что ему может перепасть какая-то сладость, но у Ланы, к сожалению, не было ничего. Поджав губы, она виновато потрепала коня по гриве. Не стала взваливать на него сбрую — еще не настали времена легких седел и щадящих оголовий. Поскачет налегке и спину себе не сотрет. Главное Ведьме не свалиться. Казимир уже сидел верхом на своем вороном. Лана бегло взглянула на него и, придерживаясь за гриву, ловко вскочила на спину рыжего жеребца. Разобрала гриву, чтобы держаться за нее. — Так поедешь? — поинтересовался мужчина. Лана согласно кивнула и немного улыбнулась. — Ведьма-Птица — куча преимуществ. Они отъехали от лагеря. Вороной конь колдуна шел не спеша, с достоинством, ведомый сильной рукой хозяина. Ведьма же чувствовала, как ее скакуну не терпится пуститься вскачь галопом, и Лана, разделяя его желание почувствовать пусть и призрачную, а все-таки свободу, поэтому ведьма не удержалась и спросила: — Куда мы? — Просто проедемся, — легко ответил колдун. Щитилина внутренне напряглась: Мазовецкий вовсе не походил на человека, который делал бы что-то «просто». Какой-то скрытый мотив наверняка был, просто либо он был безобиден и прост, либо коварен и хорошо спрятан. Но, кажется, в любом случае она узнает об этом, лишь когда Колдун захочет этого. Казимир тем временем продолжил. — Чтобы ты не сидела в одном месте. Слышал, Птицам нужен простор. — Да, — кивнула Лана, улыбнувшись. На ее идеальном, будто вырезанном из камня лице появились очаровательные, почти девичьи ямочки. — Спасибо, господин Казимир. Казимир усмехнулся. И с этой по-девичьи красивой и невинной женщиной у него была связь? Это с ней он проводил жаркие и, что скрывать, полные удовольствия ночи? Как же, все-таки, коварны ведьмы, да и женщины в целом: с лицом и голосом девочки, под которыми скрываются жесткая сталь и броня роковой женщины. — Вперед, — усмехнулся Мазовецкий, крепче перехватывая поводья. — Покажи, на что способна в седле. Лана усмехнулась. Затем склонилась к лошадиной шее и прошептала. — Быстрее бури. И не бойся, я не упаду. И он стелился над землей в таком темпе, что замерло сердце от страха и восторга, а ветер свистел в ушах, сдув с головы капюшон, развевая темные волосы. И ведьма раскинула руки в стороны, и летела… Рыжий скакун стремительно бежал, пока не устал и стал сбавлять темп сам. Лана знала, это ему нужно — просто почувствовать волю и жизнь, и как закипает в жилах кровь. Для нее это были мгновения счастья, потому было абсолютно безразлично, увидит ли Казимир свою женщину именно такой, или же нет. Что удивительно, он почти не отставал и теперь ехал рядом. — Я думал, ты свалишься, — расхохотался колдун. Раскрасневшаяся ведьма улыбнулась; пальцы, сжимающие поводья, подрагивали от бушующего в крови адреналина, захватывающего чувства восторга и простой пьянящей свободы.