Нас учили быть птицами

Лана проснулась от того, что у нее затекло все тело, а распущенные на ночь волосы щекотали нос. Девушка села, пару раз чихнула, и рефлекторно опустила руки на живот. В голове сразу выстроилась картина минувшего дня, а потом, поборов горечь, ведьма вспомнила и то, чем собиралась заниматься дальше. И в этой череде холодных, расчетливых и отравляющих сознание мыслей, она ласково гладила свой живот. В голове было кристально чисто и спокойно, но снова тошнило от страха, и только ребенок в чреве казался единственным, за что можно было зацепиться в борьбе с собственным помешательством. В дверь робко постучали, и когда Лана разрешили, то в комнату вошла Евдокия со стопкой чистой одежды, в которой ведьма признала свою собственную. — Доброго утра тебе, — светло улыбнулась пани. — И тебе, хозяйка, — откликнулась ведьма. Сейчас, рассматривая, лицо Евдокии при свете дня, она немного недоумевала, как могла принять ту за Катерину. Конечно, определенное сходство было: обе темноволосые, чернобровые, с белой, как снег, кожи. Но у Евдокии волосы были прямые, не такие пышные, как у подруги ведьмы, она была худее, и будто бы ниже, с большими глазами, напоминающими глаза испуганной лани. Уверенная в себя, бойкая и роковая Катерина мало походила на эту тихую скромную жену пана. — Переодевайся, и пойдем к столу, — ласково улыбаясь, сказала пани. Лана, несмотря на с утра хмурое настроение, улыбнулась, польщенная таким нежным вниманием чужой женщины. Прежде чем переодеться, Лану отвели в баню. Девушка с большой радостью привела себя в порядок, потому что всегда любила выглядеть опрятно и чувствовать себя чистой. Стоило только измученному, загнанному длительным перелетом телу оказаться в горячей воде, как с губ тут же сорвался громкий стон удовольствия, который Лана не смогла сдержать. Воющие от напряжения мышцы вспыхнули болью все одновременно, а кожа покрылась мурашками, заставившими судорожно сжать пальцы на деревянных бортиках бадьи. Посудина была такой огромной, что ведьма поместилась в ней полностью, уйдя под воду по шею, спутанные волосы длинными мутными водорослями расплескались по поверхности, а Птица потянулась всем телом, наслаждаясь приятными ощущениями. Прохладный порыв ветра, ворвавшийся в незакрытое окно, холодом прошелся по покрасневшим щекам, покрывшимся от горячей влаги испариной. Крепко зажмурившись, Лана с головой ушла под воду, стремясь забыться. Тело приятно покалывало от терпкого тепла, все звуки вокруг исчезли, погрузив ведьму в блаженную тишину, а мир вокруг просто растворился, оставив Лану наедине со своими мыслями. Кошмарные воспоминания, которые все это время так старательно гнала от себя прочь, хлынули с новой силой, ногти с силой заскребли по бедрам. Слабость, которую Щитилина так старательно прятала не только от других, но и от самой себя, настигла в одиночестве, глаза зажгло, но в этот раз ведьма справилась, сумев убедить саму себя в том, что ей совсем не больно, что она сильная и справиться. Только тогда, когда легкие уже не могли выдерживать без столь необходимого им кислорода, Лана порывистым движением вытолкнула себя из воды. Волосы тут же облепили лицо, холод сковал объятиями плечи, и девушка жадно задышала ртом, втягивая в себя показавшийся необыкновенно вкусным и сладким воздух. По коже бежали ручейки начавшей остывать воды, упал на пол случайно задетый рукой кувшин, а ведьма, схватив лежащую на маленьком деревянном столике щетку, принялась с усердием оттирать кожу жесткой щетиной, наблюдая за тем, как расцветают на теле безобразные алые пятна. Пахнущее полевыми травами мыло припекало, попадая на то и дело появляющиеся царапины, кожа очень быстро начала неприятно ныть и болеть, но Лана не сдавалась до тех пор, пока воспаленное сознание не посчитало, что сдирать с себя кожу без ведомых причин — не лучшее решение. Болезненное раздражение осталось единственным напоминанием обо всем произошедшем, помутневшая от мыла вода уже почти остыла, и Лана, старательно промыв утратившие весь приличный вид волосы, решительно выбралась из бадьи, едва не поскользнувшись на мокром полу. Надев на еще влажное тело нижнюю сорочку, чистую, и пахнущую какими-то травами, Лана села на кровать, поглаживая живот и сосредотачиваясь на температуре тела. Как Птица, она могла контролировать ее, приспосабливаться почти ко всем условиям погоды, но сейчас просто хотелось поскорее высохнуть. Уже через несколько секунд сорочка перестала липнуть к высохнувшему телу, а волосы привычно виться, высыхая. И в этот момент Щитилина почувствовала ощутимый толчок в живот. Она резко выдохнула, сильнее обхватывая живот руками, и сын тут же откликнулся еще одним движением. Лана улыбнулась. По крайней мере, она не потеряла все окончательно: у нее была она сама, ее магия, которая становилась только сильнее, и маленький ведьмак в ее чреве. Большое мягкое полотенце смыло мелкие капли с пышущей жаром кожи. Когда вода исчезла с ее тела, ведьма первым делом заплела волосы в замысловатую косу и уложила ее на затылке — если опять придется превращаться, собранные волосы были лучшим решением. Надев чистую одежду, Лана почувствовала небывалый прилив оптимизма. Глянув в зеркало, она была почти довольна своим отражением. Мешала только излишняя бледность, вызванная вчерашним внезапным превращением, но сейчас колдовство перестроилось, готовясь в каждую секунду изменить тело своей ведьмы. Пана Андрея уже не было, поэтому две пани позавтракали в тишине. Куда ушел казак, Лана поинтересовалась чисто из вежливости, и поэтому не обиделась на то, как Евдокия путано и неуверенно ответила про то, что пана срочно потребовали по делам. Мужским делам, о которых жена, очевидно, не знала и не должна была знать. — Вы могли бы… — внезапно неуверенно начала пани. Они сидели за столом, и Евдокия покачивала ребенка, маленького годовалого сына, и смотрела на него так, будто он был смыслом ее жизни, самим миром; Лана задалась вопросом, будет ли она так же смотреть на своего ребенка, или же возможная отцовская внешность сделает невозможным просто взглянуть в глаза сына. — Утром муж сказал, что вы могли бы остаться здесь. Напишите вашему жениху и отцу, Несмотря на то, что Лана вчера говорила о женихе, Евдокия с Андреем упорно говорили «муж», видимо не допуская мысли о том, что у Ланы может быть ребенок, зачатый вне брака. Девушка не спешила их исправлять, радуясь, что такую мелочь заметили, и сами исправили, очевидно, подумав, что в брак Лана вступила недавно, и еще не привыкла говорить «муж». — Благодарю, — вежливо сказал ведьма, аккуратно вытирая рот салфеткой и добавляя в тарелку салат, пока Евдокия пыталась подобрать необходимые объяснения и обещания.— Но должна отказаться. Вряд ли моему пану понравится, если он найдет меня в чужом доме. И этим было все сказано. Евдокия замолчала, отвлекаясь на ребенка. Лана не стала дожидаться возвращения пана. Кое-как убедив взять Евдокию золото, она попросила себе коня. Выяснилось, что Андрей подготовил ей скакуна, и Лана мрачно усмехнулась: мужчины всегда чувствовали женщин, которые поступают по-своему, не слушая никого. Пан видимо догадывался, что предложение остаться ночная гостья отметет, и поэтому все было готово к тому, чтобы ведьма покинула временное пристанище. Кроме того, Лана понимала одну важную деталь — когда ты в бегах, ни в коем случае нельзя останавливаться. Отданный ей конь был красивым. Вороной, с потрясающим серебряным отливом, длинной гривой и хвостом, с сильными ногами, крупный, было сразу видно, что конь предназначен для долгих путешествий. Едва ведьма подошла к нему, конь сначала недовольно забил землю копытами, почувствовав женщину, отличную от тех, которых он видел раньше, но признав в этой женщину — ведьму-Птицу, тут же доверчиво ткнулся мордой в протянутую ладонь, вызвав у Ланы довольную усмешку. С Евдокией она попрощалась быстро, попросив передать мужу искреннею благодарность ха коня, и оценив подаренные ей в дорогу небольшой плед, сумку с едой и еще с какими-то вещами, которые Лана пока не могла оценить; она легко стегнула коня, но этого оказалось достаточно, чтобы животное уловило желание двинуться в путь немедленно. Ее охватило странное ощущение, довольно приятное, словно все нервы разом запели. Тело окутало тепло солнца, прогнав тенистый холод. Раздался шум, напоминающий хлопанье крыльев и стук подкованных серебром копыт… Не рискуя ехать по деревенским дорогам — уж больно приметно выглядела беременная девушка верхом на дорогом коне, не стоило давать лишний повод себя обнаружить — Лана свернула в ближайший лес. У ведьм, которые были рождены с магией, контакт с природой давался легче, поэтому Лана была уверена, что она без проблем убедит деревья скрыть следы своего пребывания, и не откликнется на магию, Казимира, если тот пойдет на ее поиски. Казимир… Сердце болезненно резануло, и Лана зажмурилась, стараясь справиться с собой. Последние дни и так получались слишком нервными, не стоило тревожить себя и сына еще больше. Она подумает и поплачет о своем разбитом сердце позже, когда у нее будет время и безопасное место. Хм, безопасное место. Дорогу перед ними то и дело перебегали рыжие белки. Впрочем, то, по чему ехала девушка, и дорогой-то можно было назвать с большой натяжкой. Это скорее напоминало пересохшее русло ручья — все обочины заросли бурьяном, однако конь скакал спокойно и уверенна, аккуратно рысью, будто понимая, в каком положении находится новая хозяйка, и что если бы она даже забылась, то не упала бы. А Лана всерьез задумывались: у нее не было идей, куда можно поехать. Живой родни — нет, друзей — нет, а в Русском царстве ей оставаться нельзя было. Надо было отправиться куда можно дальше, но ведьма не так много знала о мире: всего лишь по рассказам колдунов-странников, которые были желанными и частыми гостями ее бабушки. В их речах она слышала о таких странах как Англия, Италия… Валахия. В мозгу что-то щелкнуло, и Лана улыбнулась. Валахия. Область, расположенная на юге Румынии, между Карпатами и Дунаем. Однажды она видела колдуна, который пришел из этой загадочной страны, и в разговоре с бабушкой — который отец не желал, чтобы дочь слышала — колдун сказал, что это прекрасное место для колдунов и ведьм, которых больше не было идти. И помимо остальных стран, Лана знала, как туда добраться. Ей надо было найти кое-какой корабль, совсем маленький, не походящий на те боевые корабли, о которых иногда судачили мужчины. Если не выгорит дело с морским путем, то можно как-то бежать пешком. В вечном движении тоже была своя польза: по крайней мере, так ее было бы сложнее поймать. Но при этом грубая мысль, что она допустила ошибку, спешила отравить сознание, и хотя разговору, который она слышала, и который стал побегом, сложно было приписать какой-то иной смысл, то поговорить с Мазовецким можно было. В конце концов, она могла бы защититься, и уже тогда знать, от кого бежать, а не просто… бежать. Лана слегка натянула поводья, и конь пошел медленнее. Желание жить велело ей лететь как стрела, и тем не менее нельзя загонять коня — пешком ей не достичь цели. Поэтому пока животное пыталось отдышаться, Лана с силой провела по лицу. Лишние волнения были ни к чему, и развернуться сейчас, чтобы все-таки поговорить, было глупым и еще более рискованным предположением. В конце концов, они с Казимиром бессмертны, и если придется снова встретиться, то не лучше ли будет сделать это, когда она уже родит и найдет кого-то, у кого можно будет спрятать сына? Около десяти вечера она была на хуторе, о котором говорил пан Андрей, тот самый, где жил его брат с семьей. Но у Ланы не было желание снова останавливаться на ночлег в чем-то доме. Опять таки — оставляет следы, да и деньги опять придется платить. Она взяла их много с собой, но неизвестно, как дальше сложится путь в Валахию, а золото решит множество проблем. Но и ей, и коню надо было отдохнуть, поэтому девушка проехала по редкому лесу, расположенному рядом с хутором, и решила переждать несколько часов прямо в лесу. Ведьма спешилась, и повела коня под уздцы. Удача ей благоволила во многом — почти сразу она нашла небольшой питьевой источник, но лес казался холодным и неприветливым. Пока конь утолял жажду, немного остыв, Лана пыталась дотянуться до сознания деревьев, до их составляющих, той самой сердцевины, что делало природу живой. Но не получилось, и в ее голове расползался ядовитый туман. Лана тяжело и раздраженно выдохнула. Лес только разрешал ей передохнуть несколько минут, но не собирался укрывать ее, значит — либо дальше в путь, либо искать здесь постоялый двор, а этого хотелось меньше всего. Опять-таки: она была слишком заметна, и если за ней уже идет погода, то лучше соблюдать осторожность. Конь, не отходя далеко от хозяйки, щипал траву. Бросив седельные сумки на землю, Лана исследовала их содержимое. Ее сумка с золотом была полна, к ее радости, и это согрело сердце. А вот в той сумке, что ей пожаловала Евдокия, к своей вящей радости, Лана обнаружила не только вяленое мясо, хлеб, яблоки и мех с водой, но и толстый черный плащ с капюшоном. Если придется дальше ночевать в лесу, то на нем можно будет задремать, и холодно не будет, и переодеться в него можно, если что. Она обнаружила еще одно платье, совсем простое, и гребень для волос — тоже обыкновенный, но эти вещи согрели душу. Быстро перекусив, Лана пешком отправилась в деревню рядом. Конь шел рядом, все время норовя толкнуться носом в плечо ведьмы, будто выпрашивая ласку, но Щитилина могла пока дать ему только одно яблоко. Впрочем, и этого коню хватило, и он радостно заржал, как жеребенок, и Лана тоже улыбнулся. Улицы почти пустовали, а тех, кого Лана встречала, на нее почти не обращали внимания — посмотрят, и забудут. Плащ был надежно запахнут, и живота не было видно, а темнота скрыла и его, и интересный расцвет коня. Все равно, ведьма не планировала оставаться здесь надолго — поспит, а с рассветом поедет дальше, никто даже не заметит. Она все еще чувствовала запах горевшего цвета анемона на своих волосах и одежды, он будто въелся ей по кожу. Он был слабее, чем вчера, а это означало, что через день-два заклятье падет, и найти ее можно будет легче. И тогда это превратиться в гонку на время. Однако, то ли к сожалению, то ли к какому-то облегчению Ланы, на постоялом дворе не было свободных комнат. Хозяин виновато улыбался молодой, хмурой девушке, что-то говорил, но Лана лишь махнула рукой. Это было даже ей на руку: не стоило привыкать к удобству и комфорту, неизвестно, в каких условиях придется жить дальше, да и деньги оставит. Решит, что в следующий раз остановится на дворе лишь когда совсем невмоготу станет, либо когда ей нужна будет настоящая ванна. Лана погладила по морде коня и слабо улыбнулась. — Кажется, нам пора в путь снова, — сказала она, слабо улыбаясь. — Знаешь, мы с тобой уже день в пути, а я так и не дала тебе имя, — конь согласно качнул головой. Лана вспомнила, что на днях читала повесть о князе Владимира, который крестил Русь. Имя Князя Красно Солнышко мало подходил для черного, как ночь, жеребца, но и не его хотела Лана дать. — Я назову тебя Куря. Именем печенежского хана, который сделал из черепа своего врага чащу. Конь согласно заржал. Лана села в седло, и уже собиралась было отправиться дальше, как оклик позади нее заставил остановиться: — Хороший конь. За сколько отдашь? Лана развернулась. К ней направлялись двое мужчин. Они были высокими и широкоплечими, из-за чего казались слишком большими, смуглые, поджарые, с лицами южан. Один, все-таки, уступал в росте другому, и пусть разница составляла всего полголовы, это было заметно. Одеты они были весьма показательно, подчеркивая свое и так явственное происхождение. Высокие расшитые сапоги с широким голенищем и заправленные в них брюки, и красная широкая рубаха навыпуск у того мужчины, что был выше, и зеленая рубаха у того, кто был ниже своего друга. Обе рубашки были сделаны из красивой, слегка блестящей ткани. Поверх неё высокая узорчатая жилетка, а у низкого курточка. Орнаменты на ней были вышиты, и у мужчин они различались. Штаны подпоясаны широким поясом из кожи, который был украшен бисером и крупными бусинами, бляшкой из металла и золота. — Не продается, — сказала Щитилина, сверкнув очами, и ее глаза стали на несколько тонов ярче, сверкая, как звезды в ночи. Это было отличительной способностью ведьм, когда глаза их становились невероятно яркими, мало уже напоминая человеческие оттенки глаз. — Ведьма, — с непонятным удовольствием протянул тот, что был помладше в зеленой рубашке. Второй мужчина, который был старше, внимательно изучал ее, будто стараясь узнать. — Цыгане-чернокнижники, — в тон ему протянула Щитилина. Цыгане были кочующим народом. Обычные люди, далекие от мира настоящего колдовства, поговаривали, разумеется, что цыгане с чертями дружбу водят, что они могут привораживать, отворачивать, проклинать, наводить порчу и прочее, прочее, прочее. И Лана не спорила: цыгане это могли. Однако ведьмы и колдуны их недолюбливали именно за то, что бродяги учились колдовству по черным книгам, при этом имя минимальный магический потенциал, который был у каждого человека. И развитие его, за счет принуждение отдельной стихии природы, было немыслимо для настоящих колдунов. В мире существовала строгая иерархия темных сил. Самыми низкими считались обычные вещуньи — те, кто умели мелкие заклятия, и чаще всего никак не развивались. Потом шли провидицы и провидцы, которые могли немного больше, и иногда, с большим трудом, заглядывать в будущее. Потом — колдуны и колдуньи, те, кто обладал настоящим магическим даром, но не родился с ним, а выработал сам, по классике говоря — «заключив сделку» с темными силами. Стоило больших трудов разработать в себе то, чего нет, особенно магию. Чаще всего срок жизни таких колдуний мог укоротиться, или они на всю жизнь оставались прекрасными, а внутри старели, как и все. А уж потом шли ведьмы и ведьмаки — те, кто был рожден с силой, и обладали невероятным талантом. Ведомой можно только родиться, настоящей ведьмой нельзя стать. Причем разрыв между прошлым и настоящим поколением ведьмы не должен составлять больше четырех, иначе рожденная ведьма уже через пять поколений считалась всего лишь провидицей. Вверху этого порядка стояли ведьмы-птицы, и те редкие мужчины, которые могли обладать таким даром. Само обладание магией также могло быть разным: врожденным, как в случае с Ланой, а потом — с ее детьми; приобретенный — случайно ли, когда умирающая ведьма искала себе преемницу, в результате несчастного случая, едва не стоящего жизни, или когда начинали реализовывать магический потенциал; и приобретенный посмертно — то есть когда какие-то силы возрождали человека из мертвых. Тогда для него приоткрывалась тайная завеса иного мира, и его связь с ним была неразрывна. Традиционно, таких называли «темными» или «воскресшими». Иногда смерть становилась толчком для реализации врожденных сил. В случае с Ланой именно смерть в детве сделала ее птицей. Но если говорить откровенно: деления были чисто символичными, и только между самими детьми магии. Отдельно признавали только Темных, Ведьм, Колдунов и Ведьм-Птиц, как самых сильных. С ними либо считались, либо ненавидели. И чернокнижников. Цыгане умели колдовать, но для этого им нужны были заклятья, слова, как и всем, кто был рожден вне магии. Последние три ступени магической иерархии могли колдовать без слов, просто так исполняя свою волю, хотя это и было сложно для колдуньи. Цыгане же были бродягами, жили в лесах, и природа позволяла им брать что-то у себя, не возвращая, хотя у остальных колдунов и ведьма шел двухсторонний обмен. Поэтому цыган-чернокнижников не очень любили, но и старались сильно не гнать, потому что магия есть магия, и не важно, какая она. Это люди могли носы воротить, а все члены иерархии друг друга чувствовали. — Вас здесь редко увидишь, — продолжал тот высокий мужчина. — Места гиблые, даже для нас, никакого отклика природы. Лана в ответ усмехнулась. Это уже было ясно, она почувствовала, как сложно здесь жить. — Но вы здесь, — легко заметила она. — Проездом, — тут же откликнулся второй мужчина. — Как и я. Мне проблемы не нужно. Мужчины понимающе кивнули. Непонятно зачем, они проводили Лану до конца деревни, где снова начинался лес, и только тогда остановились. Они внимательно вглядывались в нее темными глазами, а потом старший из них улыбнулся и весело сказал: — Хорошей дороги. — И вам, — улыбнулась Лана, сжимая коня по бокам, и животное тут же бросилось в новый путь. В душе, Лана была даже рада встречи с чернокнижниками: их магия могла заглушить ее и спутать следы. Колдун, который рассказывал о Валахии, на самом деле был Темным, который развил свой дар, полученный после смерти. И он рассказывал, что в этом княжестве, можно встретить все масти колдовства: и вещуньи, и провидицы. Запрятаться там было проще простого, а если судьба подкинет новую удачу, и там будет еще одна Птица, то Лана будет почти спокойна за свою дальнейшую жизнь. «Валахия, — внезапно подумала она. — Настоящий приют колдовства и магии». Цыгане же тем временем спешили к своей хозяйке. Им было что рассказать. *** Казимир был в ярости, и это было ясно абсолютно всем. Ланы не было всего лишь вторые сутки, а Мазовецкий уже был готов казнить половину своего войска, потому что поиски не давали результаты. Предугадать, куда отправиться беженка тоже было невозможно: она сама часто повторяла, что у нее никого из родных не осталось, и единственный ее дом — сам Казимир. Про другие страны она даже не говорила, хоть и читала. Поэтому невозможно было ни знать, ни угадать. Казимир не сделал он этого лишь потому, что понимал — вины ляхов в этом нет. Он сам мог легко найти Лану, но сожженный цветок анемона, который обнаружился колдуном очень быстро, действовал как зеркало. Казимир знал, куда побежала его ведьма, знал, что если в этом направлении никто не может идти, значит оно правление, но даже колдун не мог побороть заклятье. Он направлялся на поиски, но против воли ехал в другую сторону, понимая, что идет не туда. Заклятье работало исправно, и Казимир не сразу понял почему, пока, долго стоя в шатре Ланы, он не осознал: она собиралась не в спешке, она не готовилась к побегу. Она бежала испуганной. Что-то оказалось для нее слишком страшным, нечто, с чем она не могла прийти даже к нему. И если бы Казимир подумал об этом дольше, то конечно нашел причину: разговор, участником которого он стал. Видят Боги, если таковые есть, он ни за что бы не убил Лану, но в тот момент, почуяв страх ведьмы, он уже не думал об этом. Злость и ярость, боль от представительства, все это мгновенно ушло, и осталось только упрямство и желание вернуть сбежавшую Предназначение. Чтобы она объяснила, чего так испугалась, чтобы он смог… защитить ее. Но поиски дали результат не сразу. Заклятье постепенно слабело, и вскоре можно было бы найти ведьму, но до этого времени Казимир не собирался сидеть сложа руки. Он велел своим воинам обыскать каждый ближний хутор, чтобы понять, была ли там ведьма, или Лана схитрила и птицей преодолела большее расстояние. Но примерно в тот момент, когда Лана распрощалась с цыганами и ехала дальше, воины пана Казимира были в доме пана Андрея. Присутствие ляхов казаки встретили обнаженной саблей, однако преимущество было явно не на их стороне. Схватка была короткой и кровопролитной, и уже спустя полчаса Казимир внимательно смотрел на стоящего на коленях пана Андрея, из разбитого виска которого текла кровь, а сам он был весь в грязи, и на бледную как смерть его жену Евдокию. Их сын мирно спал в колыбели. Мазовецкий прошелся по дому, цепляя каждую мелочь, и уже спустя минуту убедился: Лана действительно была здесь. Ее присутствие он ощущал, как слабый аромат духов, и хотя этот аромат уже почти выветрился, он не сомневался, что разрыв между ними небольшой. Возможно, она опережала его на тридцать с лишним часов, но это будет сущим пустяком, когда заклятье падет окончательно. Осмотревшись, он вернулся к хозяевам, и медленно, угрожающе протянул: — День назад, или может даже раньше, к вам явилась девушка в положение. Высокая, темноглазая, с темными волосами. Была? Пан упрямо сжал губы, а его жена побледнела еще сильнее, и держащему ее ляху пришлось перехватить пани крепче, иначе бы она упала прямо здесь. Казимир выдержал только полминуты молчания, после чего сквозь зубы прошипел, теряя терпение: — Не советую молчать. Для вас это только лишние пытки, но ей я не собираюсь причинять вреда. — Вор и убийца Казимир Мазовецкий, — выплюнул пан Андрей, но на уже знакомые и даже льстящие оскорбления пан Казимир даже бровью не повел. — Мне плевать, что там произошло у вас с этой девушкой, но я рад, что ты ее не нашел. Жги, убивай меня — я не отвечу. Мазовецкий понимал, что если казак решил, то решил. Его можно было пытать: раскаленным железом выжигать клейма, вырывать ногти, отрубать пальцы — всего и не перечесть. Пытками ляхи славились изощренными. Однако в этот раз у Мазовецкого не было на то ни желания, ни времени. Поэтому он спокойно осмотрелся, придумывая, чем можно надавить. Насчет жены он не был уверен — даже если бы пани прямо тут изнасиловали на глазах мужа, возможно, это разожгло бы только больше злости, но не желание признаться в чем-то. И тут Казимир снова посмотрел на колыбель. Малыш в ней спал. Пани первая перехватила его взгляд, и она вскрикнула, как раненная птица, еще до того, как Казимир озвучил свое решение. — Киньте ребенка в огонь. Гам поднялся невообразимый. Андрей закричал оскорбления, угрозы, Евдокия начала визжать, кричать, молиться, плакать, но ляхи не потеряли собранности. Один из самых близких воинов, он же один из самых жестоких за спиной Казимира, подошел к младенцу и почти с отцовской нежностью поднял его из кровати. Под крики родителей, Мазовецкий одним движением разжег огонь ярче, и лях подошел к нему нарочито медленно. Нервы матери не выдержали в тот момент, когда ребенка, медленно завозившийся, на вытянутых руках воин держал над огнем. Пани тут же заголосила еще громче, и Казимир понял, что добился всего. — Мы не знаем! Правда не знаем, Лана нам ничего не сказал! — Казимир сделал знак, и воин с ребенком над костром замер, а потом сделал шаг назад. Малыш тихо хныкал, но почему-то еще не проснулся. Колдун кивнул бледной от страха пани, чье лицо заливали слезы, чтобы она продолжила. — Она пришла вчера ночью, сказала, что едет на соседний хутор к отцу и мужу. Переночевала, а утром отправилась в путь. Клянусь, это все! Она ничего больше не сказала! — Покажите мне комнаты, где она была. Евдокия, едва ли не теряя сознание, показала ему комнату, где спала Лана, баню, место завтрака. Казимир долго осматривал каждую комнату, ища хоть что-то. Он искал любую зацепку, и неожиданно нашел. Это было совсем неожиданно, но в гребне, который Евдокия давала Лане, и который еще никуда не убрала по каким-то причинам, между зубцами вился темный длинный волос. Мужчина вытянул его, рассматривая, держа в двух пальцах, а потом довольно усмехнулся: он нашел способ обойти заклятье анемона. — Недолго Лане бояться осталось, — сказал Мазовецкий самому себе, выходя из дома пана, и проявляя небывалую милость, оставляя в живых всех, кто был в нем. — Скоро вместе будем.