Нас учили быть птицами

Дом Агафьи Прокопьевны Беркут находился далеко за городом. После смерти супруга, старая женщина отказалась от большого света, решив уединиться так далеко, как только можно. Конечно, ее сыну это не понравилось ― он надеялся, что матушка проживет последние свои года в окружение сына с женой и любимых внуков, в тепле и любви, но никак не бросит все ради уединения с самой собой, несколькими десяток слуг и тишиной, перебиваемой ветром и грозами. В силу занятости, родители посещали Агафью только по выходным, кокетливые близняшки не любили выезжать за город, но зато Жданна посещала бабушку через день ― по четным числам. Прямая дорогая была долгой, трястись в душной карете приходилось почти два с половиной часа, особенно после изнурительных тренировок, которые теперь проходили каждый день с одиннадцати утра до девяти вечера; а все из-за того, что было необходимо отточить выступление, до которого оставалось всего ничего ― две недели. Шел август, но погода, буду в насмешку, все чаще подкидывала петербуржцам дожди, иногда даже грозы, сильные ветры, что ехать куда-то было невозможно. Вот и сегодня ― переодевшись в студии, Жданна сразу отправилась к бабушке, даже не заезжая домой, потому что это заставляло ее сделать большой крюк, хотя мама явно будет недовольна таким положением вещей, и что дочь не была на ужине. Но насчет еды Жданна не переживала ― у бабушки был просто прекрасный повар по имени Федор, настоящий мастер своего дела. В бричке уже ждала верная служанка Катерина ― молчаливая, высокая темноволосая девушка. Поэтому, когда ее графиня скользнула в карету, девушка спокойно поздоровалась и протянула уже готовый легкий перекус. Обычно во время поездки Жданна спала, свернувшись кое-как на сидение, но в этот раз она углубилась в чтение романтического балета. Своим успехам русский балет, прежде всего, обязан приглашенному французскому балетмейстеру Карлу Дидло, прибывшему в Россию в 1801 году. Под его руководством в русском балете начали блистать многие танцовщики и танцовщицы. Балет в России медленно, но верно, достигли до этого небывалой популярности, Державин, Пушкин и Грибоедов воспевали балеты Дидло и его учениц. Пусть это и не афишировалось, но все девушки, включая Жданну, знали, что Мартин Феликсович был близким другом Карла Дидло, и его ученицы понимали ― если хорошо показать себя перед Мартином, то вскоре можно оказаться в ученицах Дидло, и блистать рядом с его фаворитками ― Мария Данилова, Евдокия Истомина, Анастасия Лихутина… Не то чтобы мировая слава была главной целью Жданны, но когда ты занимаешься любимым делом, хочется развиваться и получать как можно больше. Балет, который выбрали для празднования восшествия на престол нового императора, назывался «Сильфида». Молодому шотландцу Джеймсу, накануне его свадьбы с Эффи, является Сильфида — пленительный дух воздуха. Она порхает вокруг дремлющего у камина Джеймса и будит его поцелуем. Джеймс, очарованный Сильфидой, полюбившей его, пытается поймать её, но она исчезает. Когда собираются гости, Сильфида появляется вновь — невидимая никому, кроме Джеймса. Колдунья Мэдж предсказывает Эффи совсем другого жениха — Гюрна. Джеймс прогоняет колдунью, которая уходит, затаив на него обиду. Во время свадебного празднества вновь появляется Сильфида и похищает обручальное кольцо. Не в силах противостоять её чарам, Джеймс устремляется за ней, покинув убитую горем Эффи. Жданне предстояло сыграть главную роль в этой романтической трагедии. Чтением она увлеклась настолько, что не заметила, как прошло время. Очнулась лишь тогда, когда Катерина коснулась ее руки и сообщила, что они уже приехали. Жданна отложила книгу в небольшую полочку в карете и вышла. Холодный воздух практически сразу заполнил легкие, но после надушенной розами студии и долгой езды в карете для Жданны это было в прямом смысле ― глоток свежего воздуха. Она глубоко вздохнула и бросила взгляд на горизонт ― солнце медленно клонилось к закату. Жданна не хотела ехать домой в темноте, но утешала себя тем, что в десять вечера будет еще не так страшно ― лето же. Дом бабушки ― которая она называла «дачей» ― мог составить конкуренцию самым дорогим домам столицы. После смерти мужа, разделив наследство между сыном и внуками, Агафья улучшила свой загородный дом, и теперь доживал в нем последние дни на широкую ногу, не отказывая в себе ни в комфорте, ни в еде. Конечно, старая женщина ела мало, зато на каждый приезд детей устраивала едва ли не настоящие пиры. Агафья Беркут любила жить в роскоши, не стеснялась этого, и всегда открыто признавала. Слуг тоже было немного ― несмотря на шикарность и помпезность дома, он был совсем не слишком большим, хотя в нем могла свободно разместиться семья из семи человек со слугами. Агафью окружало пять служанок, еще двадцать убирали дом, врач, работники кухни, управляющий домом, конюх, садовник и несколько сторожей ― вот и весь набор. В родовом доме Беркутов, в котором сейчас жила Жданна с семьей, это было всего третьей части от всего количества служащих. ― Ваше Сиятельство, ― встретил Жданну управляющий домом, высокий худой человек с седыми, зачесанными назад волосами; он был одет в новую форму, от него пахло дорогим французским одеколоном ― бабушка любила окружать себя не просто хорошими людьми, но и людьми, которые радовали бы глаз. ― Доброго вам вечера, ― сказал мужчина, принимая из рук Катерины аккуратно снятую с головы графини шляпку. Девушка поправила свою юбку и посмотрела на управляющего. ― Как самочувствие графини? ― Намного лучше, ― сказал мужчина. ― Настолько, насколько может быть ей лучше в ее состояние. По крайней мере, сегодня с утра она была в силах объяснить служанке, как надо плести волосы. Жданна тихо хмыкнула. Да, бабушка в своем репертуаре, требует безупречности ото всех. В более молодые годы, она бы не побрезговала сама заплести волосы своей прислужнице, чтобы та впредь не появлялась неопрятной. Дом освещали свечи, на первом этаже царил полумрак. Жданна поднялась по небольшой лестнице, оказываясь на втором, где свет в коридорах был ярче, хотя под дверями некоторых комнат можно было увидеть вечернюю темноту. В такое время суток ярко освещались только несколько комнат ― бабушкина опочивальня и малая гостиная, в которой Жданна и Агафья устраивали поздний ужин. ― Ваше Сиятельство, бабушка, здравствуй, ― Жданна сделал легкий реверанс, и старая женщина посмотрела на нее цепким, хорошо знакомым взглядом, и Беркут спокойно позволила себя рассмотреть. Она знала, что Агафья ненавидела неухоженность, и внучке это прощалось довольно редко ― только если Жданна летела к ней после задержавшейся тренировки, но сегодня девушке повезло. Она успела привести себя в порядок и поправить прическу. Поэтому темные пышные волосы были собраны в гладкую причёску, с прямым пробором, несколькими завитками волос и узлом сзади. Сама девушка сегодня облачилась в простое, изысканное темно-синее платье со вставками черных кружев и бисера; юбка была не такой пышной, как у многих петербургских модниц, а рукава длинные, обхватывающие тонкие девичьи руки. Кажется, Агафья Прокопьевна осталась довольна внешним видом внучки. Она отложила свои вязания, поправила черный чепчик на седых волосах и, кряхтя, встала. Ни Жданна, ни находившиеся в комнате служанки не стали ей помогать, хотя девушка едва заметно поджала губы ― бабушка ненавидела, когда ей пытались помочь в делах, которые, как она считала, могла сделать сама. Очень редко, когда приезжал сын, могла позволить под руку спустить себя с лестницы, но в присутствии Жданны и служанок всегда максимально держала вид собранности и самодостаточности. ― Рада тебя видеть, дорогая внучка, ― спокойно произнесла Агафья. ― Пойдем, Федор, наверное, уже приготовил нам ужин. Федор был из Румынии, которого еще прадедушка привез для того, чтобы тот готовил еду в доме. Тогда это был еще мальчишка лет пятнадцати, но уже с очевидным талантом кулинара. Язык не знал совершенно, но за столько лет уже выучил его, говорил почти без акцента. Это был невысокий, широкоплечий полный мужчина, слегка неповоротливый, с темно-каштановыми кудрявыми волосами. Добродушный и веселый толстяк, любящий шутить и смеяться. Бабушка была одета в черное вечернее платье, и Жданна уже не удивлялась. Дедушка умер три года назад, с того дня Агафья выбрала своей эмблемой сломанное копьё с надписью «Lacrymae hinc, hinc dolor» («От этого все мои слёзы и боль моя»), как Екатерина Медичи после смерти короля Генриха, и с тех пор в знак траура носила чёрные одежды. Иногда она позволяла себе вставки в виде темно-синего или темно-зеленого элемента, но Жданна видела самый главный знак траура ― глаза Агафьи потухли. Она любила мужа настолько сильно, что без него было больно дышать, и своего ангела Сашеньку бабушка вспоминала каждый день. Жданна боялась, что однажды полюбит точно так же ― что без любимого и жизнь не та, и света не видно. Жданна, несмотря на всю роскошь, что окружала ее с рождения, отдавала предпочтения маленьким помещениям, уютным и скромным. Поэтому она так любила малую гостиную на втором этаже бабушкиного дома. Каменные стены здесь были покрыты роскошными гобеленами с изображениями бьющихся рыцарей или прекрасных девушек, засмотревшихся на свое отражение в глади пруда, показывали сцены из трагедий Шекспира и цитаты к ним. Центральное место в зале занимал камин, в высоту он был с двух взрослых мужчин, а украшало его вырезанное из очень красивого белого камня женское лицо, его взгляд, ясный и направленный вниз, наполнял сердца ощущением защищенности. Тепло огня дарило уют. Иногда Жданна гадала про себя, кому принадлежало это лицо ― одной из ее праматерей, о которых она не знала? Мать ее дедушки, или какая-то женщина, в которую кто-то был сильно влюблен? Когда она была малышкой, ее брат Анатолий любил веселить ее вечерами такой игрой ― они садились на ковер перед бюстом и сочиняли истории о том, кем могла быть эта женщина. Иногда к ним присоединялся дедушка, и слушал выдумки внуков с легкой улыбкой, молча сидя в большом кресле. Лишь однажды Жданна осмелилась спросить, а Александр знает, кто эта девушка? Дедушка грустно улыбнулся и сказал, что эта женщина пыталась спасти свою любовь, но смогла спасти лишь семью. ― Как проходят твои тренировки, моя дорогая? ― поинтересовалась бабушка, когда села во главе стола на шесть персон, а Жданна опустилась по правую руку от нее. ― Изнурительно, ― коротко и честно ответила Жданна. ― Но если в итоге я буду танцевать в день коронации императора, то это будет того стоить. ― А если нет? ― изогнула седую бровь Агафья, и усмехнулась, видя, как решительно сверкнули глаза ее внучки. ― Если нет, ― сурово произнесла Жданна. ― Я буду знать, что пыталась, и стану работать еще усерднее. ― Конечно, малыш, ― вздохнула Агафья, и девушка поняла, что бабушка находится в хорошем настроении. Обычно «малыш» она ее не называла. Когда они приступили к вкусному ужину, состоящему из свежего хлеба с розмарином, нежного масла, мягкого сыра, жареной свинины и молодого картофеля с чесноком, политого оливковым маслом, разговоры прекратились. Тишина гостиной перебивалась лишь стуком столовых приборов, и просьбы к слугам передать что-то со стола. После ужина бабушка отправилась в свою комнату, чтобы приготовиться ко сну, а Жданна осталась в гостиной, рассматривая бюст женщины. «― Она любила его так сильно, так сильно… ― всплыл в голове голос дедушки, а следом ― ее собственный детский. ― Но кем она была?» Дедушка Александр никогда не отвечал на этот вопрос. Он лишь грустно улыбался и качал головой, будто показывая, что внуки еще не готовы к таким историям. Видимо, она действительно не была готова, и никогда не будет, либо дедушка никогда не застанет тот момент, когда она будет. В любом случае Жданна теперь вряд ли узнает, кем была загадочная красавица. ― Ваша светлость, ― обратилась к ней из-за спины одна из служанок. Несмотря на то, что они служили у бабушки несколько лет, Жданна их так и не запомнила: они все были одинаково тощими, высокими, бледными, с темными волосами, убранными в затейливую прическу на затылке. Отличить одну от другой можно было только по цвету глаз, но у Беркут голова была занята другими мыслями, чтобы запоминать имя прислуги. Хотя, несмотря на это, она всегда была неизменно вежлива. ― Ваша бабушка готова ко сну, ― сообщила служанка. Жданна кивнула, показывая, что сейчас пойдет, и фрейлина бесшумно растворилась в полутемном коридоре. Беркут бросила еще один взгляд на каменную красавицу, и направилась в комнату бабушки. Это тоже было своего рода ритуалом ― каждый из вечеров, что Жданна проводила у постели бабушки, она читала любую книгу на выбор Агафьи Прокопьевны. Чаще всего это были зарубежные писатели, иногда ― Пушкин. Однажды Жданна нашла книгу под названием «Ганц Кюхельгартен» некого Алова. Бабушка нашла ее интересной, хотя, как часто это бывало, просто не вспоминал о ней на следующее утро. Агафья сидела в своей кровати, обложенная подушками, ее седые волосы были заплетены в простую косу, а сорочка была темно-серой. Едва внучка вошла, женщина подняла на нее мутные голубые глаза ― все из-за катаракты ― и по этому взгляду Жданна поняла, о чем именно захочет говорить сегодня Агафья. Поэтому в ее душе уже шевельнулось знакомое раздражение, но Жданна, как всегда, справилась с ним до того, как оно бы смогло разрастись. Жданна села на стул рядом с кроватью бабушки, расправила складки на платье и посмотрела на Агафью с ожиданием, уже предчувствуя час длительного разговора ― бабушка раньше не заснет, после вечернего приема пищи она бодрствовала около часа минимум, а потом либо засыпала, либо еще говорила, и Жданна знала, что тогда ей придется сидеть у бабушкиной постели долго. Вот и сейчас ― едва девушка села рядом с Агафьей, та начала заламывать пальцы, смотря на внучку слабовидящими глазами. ― Твой дедушка доверил мне много своих тайн, милая. Главная из них… ― Что он был ведьмаком. Да, я знаю, ― сказала Жданна, отворачиваясь. Она не верила в ведьм или колдунов, а ее дедушка ― верил. Ей было около шести, когда дедушка увлекся оккультизмом, что стало причиной серьезной ссоры между ними и отцом Жданны. Агафья во всем и всегда поддерживала мужа, и в последние недели ― когда болезнь давала старому телу небольшую передышку ― каждый вечер Агафья твердила Жданне о том, что она ―… Жданна даже мысленно не могла это произнести. Правда, бабушка так сказала только один раз, прямо и отрывисто, а потом начала сыпать какими-то фактами, и говорила так серьезно, будто обсуждала политику. Колдуньи, ведьмы, колдуны, ведуньи… Ведьмы-Птицы. Жданна не верила в это, считая за детские сказки, но сказать об этом бабушке она не могла. Поэтому, конечно, продолжала читать ей какие-то книги, полные бессмыслицы. Но что она могла поделать? Она любила бабушку, и не хотела оскорблять ее своим неверием. ― Что тебе почитать сегодня? ― спросила Жданна, оглядывая массивный, дубовый стол, полностью заваленный какими-то бумагами и книгами. Но на самом деле книг было немного: один толстый фолиант в ярко-красной обложке, и четыре книги меньше размера в зелёной. Жданна знала, что зеленые книги — это дневники других ее предков со стороны отца ― дедушки Александра, безымянного прадеда, прапрадеда, и прапрапрадеда. Бабушка всегда хранила их на столе, на который не падал свет, и которые она держала в прекрасном чистом состоянии. Однажды, еще в детстве, Агафья увидела, как маленькая Жданна с Анатолием рассматривает одну из книг, быстро и по-детски неаккуратно переворачивают страницы. Сначала она ударила их обоих по рукам и сказала, чтобы они не трогали книги без разрешения. Анатолий тогда обиделся и сказал, что в книге все равно ничего не понятно, но Агафья на это ничего не ответила. Лишь дедушка потом сказал: они поймут, когда придет время, а сейчас бесполезно. И дал детям по сладкому прянику в виде медвежат, чтобы помочь с обидой. Была еще одна причина, по которой Жданна снисходительно относилась к рассказам о разной нежити ― ее прадедушка, имени которого она не знала. Несмотря на статус и богатство семьи Беркутов, род был темным и неясным, наверняка было известно только то, что в семье до самой Жданны рождались только одни мальчики, один сын. Их имена Жданна даже не знала, отец, если ему и было это известно, сам никогда не называл. Дедушка Александр был единственным, кого знала Жданна. Однако ее отец явно знал своего дедушку, потому что однажды, еще маленькой девочкой, Жданна услышала от него, что прадед явно был «не прост». В каком имени «не прост» девушка так и не поняла. Отец только сказал, что иногда случалось, он разжигал камин, даже не вставая с кресла-качалки у окна, и глаза у него при этом горели вроде как колдовским огнем. А иногда, за ужином, на столе вдруг начинала бешено крутиться сахарница. Когда это случалось, прадед смеялся как ненормальный, пускал слюни и, состроив знак от дурного глаза, размахивал руками. Временами прадед вдруг начинал дышать, высунув язык, как собака в жаркий день, и когда он, совершенно выжив из ума, умер в возрасте шестидесяти шести лет, Николаю Беркуту ― отцу Жданны ― исполнилось только три года. Но рассказывал он так, что было видно ― не врет, и ясно это помнит. Не врет, и хотя ему было три, он ясно это запомнил, и никогда не забудет, потому что такое не забывается. Но Александр от своего отца не отрекся, а Николай своего боялся, боялся его увлечений, но всегда исправно посещал на праздниках, просил благословения на свадьбу и никогда не запрещал детям посещать дедушку. Но бабушка никогда не просила Жданну читать красные книги. Однажды Жданна, просто из интереса, спросила, почему. Агафья сказала, что она все еще не сможет понять их, и Жданна больше не спрашивала. Вот и сегодня бабушка попросила прочитать пьесу «Укрощение строптивой» Уильяма Шекспира. «Слай Уж я тебя оттаскаю, верно говорю. Трактирщица Колодок бы таким мерзавцам! Слай Ты ― шкура! Слай не были мерзавцами. Загляни в хроники. Мы пришли с Ричардом Завоевателем. Значит, paucas pallabris {Коротко говоря (искаж. исп.).}, пусть мир идет своей дорогой! Sessa {Заткнись! (искаж. фр.).}.» ― Беркут… ― внезапно выдохнула Агафья, и Жданна замолчала. Бабушка находилась на грани сна и бодрствования, хотя девушка скорее бы сказала ― на грани сна и яви. Она снова начала рассказывать то, что Жданна снисходительно про себя называла «сказками», чтобы окончательно не увериться в том, что бабушка сходит с ума. Легче верить в то, что истерзанный болезнями разум старой женщины рассказывает сказки пусть уже выросшей, а все-таки внучке. — Это сильная и большая птица. Красивая птица. Одна из наиболее известных хищных птиц семейства ястребиных, самый крупный орёл… ― Да, ― согласилась Жданна, но бабушка пронзительно зашипела, как кошка, на которую случайно наступили в коридоре. В такие моменты, она никогда не просила Жданну молчать, но, если девушка ее случайно перебивала, шипела, и это говорило лучше всяких просьб и приказов. Жданна понятливо кивнула, откинулась спиной на мягкую обивку кресла, которое напоминало маленький трон. ― Сова… ― снова прохрипела Агафья. ― Ночной хищник, и все-таки хищник… Пусть и птица. Она меньше беркута, но также опасна, ― женщина слегка завозилась, и Беркут помогла ей лечь. ― И есть еще… сокол. Это самые молодые птицы. Соколы входят в число наиболее умных птиц, они прекрасно охотятся. Тоже хищники, пусть и не такие крупные… Есть и будет беркут, и будет сова, и будет сокол… У них оперение мягкое, полёт бесшумный, когти длинные и острые, окрас маскирующий. ― Знаешь, что объединяет их еще? ― внезапно спросила Агафья, и посмотрела на Жданну ясным взглядом, которому девушка уже не верила. Глаза ее бабушки были чисты скорее, как спирт ― ядовитый и отравляющий, чем вода в озере. И это порой пугало больше всего. Судя по всему, вопрос не было риторическим, и Агафья в этот раз ждала ответа. Жданна слегка пожала плечами, и постаралась придать голосу заинтересованность, чтобы не выдать усталости. ― Они охотятся ночью, потому что хищники, ― предположила она. ― Верно, ― согласилась Агафья. ― Время хищников ночь. Они охотятся ночью. А знаешь, кто еще охотится ночью? Кому принадлежит темнота? Жданна не хотела отвечать на этот вопрос, он ей не нравился. Было в нем что-то… неправильное, бабушка никогда не спрашивала такое. И вместе с тем, против ее собственной воли, губы разомкнулись, и Жданна ответила спокойно и совершенно четко: ― Нежить. В глазах Агафьи мелькнуло удовлетворение, а потом тяжелые веки опустились. Жданна посидела в тишине минуту, слушай ровное дыхание старой женщины, смотря, как поднимает от спокойного дыхания ее грудь. Она каждый раз боялась уезжать в такие моменты ― а вдруг бабушке больше не суждено проснуться. Но сегодня она почему-то совершенно точно знала ― Агафья не умрет этой ночью. Жданна закрыла книгу, сделав закладку на том месте, где Падую Винченцио обнаруживает, что у мнимого «Люченцио» появился и мнимый «отец Винченцио». Беркут протянула руку, взяла морщинистую холодную руку бабушки ― кожа ее была тонкой, будто пергамент, и, казалось, могла порваться от любого лишнего прикосновения, или даже если Жданна просто сожмет ее чуть сильнее. Девушка поднесла руку бабушки к губам и запечатлела на ней легкий поцелуй, составив еле заметный след от помады. Привычно шепнув «Я люблю тебя», ―, а это, несмотря на характер и нрав бабушки, было правдой, Жданна всегда ее любила ― встала, убрала на место книгу, выровняла стул и бесшумно вышла, после чего вышла из комнаты. ― Может, все-таки задержитесь до утра, Ваша Светлость? ― неуверенно предложил управляющий, подавая Жданне накидку и шляпку, в которой так приехала, но Жданна лишь покачала головой. ― Завтра рано утром занятия, ― сказал балерина. ― Мне надо к нему подготовиться. Кроме того, мне надо переодеться, да и вставать рано, чтобы успеть. ― Но ведь уже ночь, ― снова предпринял попытку мужчина, но Жданна качнула головой, показывая, что разговор бесполезен, как и другие увещания. Девушка плотнее запахнула накидку и вышла: уже действительно была ночь, подъездную дорожку освещали фонари у дома ярко-желтым светом. Верная Катерина уже ждала около брички. ― Поспешим, ― коротко приказала Жданна, когда Катерина протянула руку, помогая забраться в бричку. Катерина кивнула, что-то спросила у ямщика, после чего посмотрела на графиню в бричке. ― Извозчик говорит, что можно быстрее добраться через лес. ― Хорошо. По лицу Катерины было видно, что ее эта идея не радует, но возражать против слова балерины она не стала. Жданна коротко этому улыбнулась ― Катерина была хорошо обученной фрейлиной, знающая все тонкости и умеющая вовремя угадать что надо ее графине и чего та хочет. В этот раз читать Жданна не стала ― освещение не позволяло. Она попросила фрейлину не зажигать небольшой дорожный фонарик, чтобы глаза быстрее привыкли к темноте, и теперь, прислонив голову к стеклу окна, смотрела на темный лес. Как всегда, после разговоров с бабушкой, Жданна не думала о чем-то конкретном. Ее мысли свободно бродили в голове, от старых детских сказок до сценария балета, а потом девушка все-таки вспомнила про птиц. Она знала, что дедушка никогда не охотился, почему-то не любил это дело. Зато был хорош в создание разных вещей, и мог создавать чучела животных без убийств. В большей степени, это, разумеется, были все те же птицы ― сокол, беркут, совы, иногда ― гончие псы, кони. Малышкой, балерина обожала смотреть на работу Александра, наблюдать, как он делает чучела животных, будто живые. А сказки бабушки были преисполнены какой-то тоской, грустью, и при этом Жданна всегда чувствовала в них словно обречённую любовь. Эти сказки, которые бабушка или дедушки начинали рассказывать, никогда не имели конца. Но Беркут чувствовала, если бы конец был, он не был бы счастливым, и Жданне он бы не понравился. «Но, возможно, ― внезапно подумала Жданна. ― Я бы хотела хоть иногда иметь крылья». Тут бричку ощутимо тряхнуло, Жданну дернуло, она завалилась на бок и ударилась рукой. Плечо неприятно заныло. «Вот проклятье» ― вырвалась вслух мысль, хотя обычно Беркут так не думала и не ругалась. Катерина осуждающе посмотрела на графиню и качнула головой, показывая свое неодобрение к таким выражениям. Жданна, недолго думая, вышла из наклоненной брички. Извозчик стоял рядом, но Жданна увидела причину остановки еще до того, как ямщик начал мямлить что-то нечленораздельное «Графиня… Тут это…». Колесо, очевидно, на что-то наткнулось, из-за чего треснуло. Жданна была слаба в понимание того, как строятся брички, но тут смогла понять ― треснутое почти напополам колесо починить ночью в темноте будет невозможным. ― Вот черт, ― пробормотала Жданна, но вышедшая вслед за ней Катерина все равно расслышала. ― Не поминали бы черта, Госпожа. ― Эти ваши суеверия… ― поморщилась Жданна, а потом недоуменно приподняла бровь, посмотрела на Катерину. ― Как ты меня назвала? Фрейлина открыла рот, чтобы что-то ответить, но не успела. Тишину леса внезапно разорвал звук подъезжающей брички, и Жданна напряглась ― кто мог ехать так поздно в таком месте? Катерина слегка повела плечами, а в руках извозчика на несколько секунд блеснула шпага ― Николай Беркут хотел знать, что его дочь в безопасности, поэтому извозчиком был невысокий, но крепко сложенный мужчина с черными курчавыми волосами, полные щеки, близко посаженные глаза, нос крючком и едва заметный шрам на правой щеке, а так же едва заметная щетина. И он был прекрасным фехтовальщиком, но поскольку говорил без акцента и какой-то особенности речи, Жданна пришла к выводу, что извозчик все-таки был русским. Извозчик сделал шаг вперед, загораживая графиню и ее фрейлину, и в его руке, заведенной за спину, блеснул короткий нож, похожий на кухонный. Катерина приняла его, и спрятал в широких складках плаща. Жданна прищурила глаза. К ним подъезжала черная бричка. «Надеюсь, они проедут мимо» ― мелькнула мысль, потому что ей не хотелось показать себя в такой неприятной ситуации. Если знакомый ― еще неплохо, по крайней мере, ее здесь знали, знали ее бабушку, и все же… кто мог ехать в такое время? Но надежды Жданны не оправдались ― может, и к лучшему. Бричка остановилась в паре метре от ее собственной кареты, дверь открылась, и из нее вышел мужчина с фонарём в одной руке, и с тростью подмышкой. Он подошел ближе, и Жданна смогла хорошо разглядеть его в свете его фонаря. Мужчина не был молод ― Жданна не могла сказать точно, но сама дала бы ему около тридцати-тридцати пяти. Глаза его то ли из-за темноты, то ли на самом деле были темными. Чёрные брови и волосы, аккуратно зачёсанные назад и сбритые по бокам. Бледная, морщинистая кожа и утиный нос, который, впрочем, не портил общего впечатления. Жданна могла назвать мужчину довольно красивым, и если бы они встретились в светском обществе, он бы ей даже понравился, и она бы рискнула завязать какую-нибудь ненавязчивую беседу. Мужчина подошел ближе, ничего не говоря. Посветив своим фонарем на колесо, он быстро оценил проблему и щелкнул языком. ― У вас беда, как я вижу. Беркут прищурила глаза, оценивая мужчину. Если бы он хотел навредить ― уже мог бы, но он был один, не вооружен (хотя в трости вполне могла прятаться шпага, отец и брат как-то демонстрировали ей подобное). Извозчик ― высокий тощий мужчина с седыми усами, чем-то напоминающий бабушкиного управляющего ― так и остался сидеть на козлах, и если не занимался каким-то боями, с ним могла справиться даже невооруженная балерина. А ехал мужчина явно один ― размер брички не предполагал наличие спутника, да и чтобы заставило его сидеть внутри. Разве что это была женщина ―, но тогда не становилось сложнее. Перейдя к такому выводу, Жданна мысленно себе кивнула, и слабо усмехнулась: ― Мелкая неприятность, я бы сказала… ― она намеренно сделала паузу, подчеркивая, что не знает имени своего собеседника, но мужчина лишь бросил на нее короткий, заинтересованный взгляд, а потом поднес фонарь ближе к колесу. ― Не знаю вашего имени, сударь, ― с едва заметным нажимом сказала Жданна, так, как учила мама. Мужчина метнул в нее веселый взгляд, и улыбнулся. ― Пусть будет сударь, ― он присел перед колесом, и через несколько секунд, пока немного удивленная ответом Жданна пыталась как-то взять себя в руки и понять, как теперь говорить с этим человеком; назвать его хамом не поворачивался язык, но он был с какой-то искрой внутри, и отвечал с некой игривостью, будто стараясь поддержать девушку в такой непростой ситуации. Выпрямившись, мужчина снова цокнул языком и посмотрел на Беркут, которая уже взяла себя в руки, и смотрела с интересом. ― Мда, весьма неприятно, должно быть. Молодая леди застряла в таком темном месте так поздно. Как истинный джентльмен, я не могу пройти мимо. Берите мою бричку. ― Простите? Сударь ей улыбнулся. Он сделал несколько шагов навстречу к ней и ее спутникам. Жданна ненавязчиво вышла из-за спины извозчика и своей фрейлины, которые, пусть и не произнесли ни единого слова, целиком источали напряженность. Жданна остановилась где-то на расстояние полтора метра от мужчины, как позволил бы этикет в данной ситуации. Судя по ее лицу, по реакции мужчины на ее слова, она выглядела удивленной, и так было на самом деле. Получить такое предложение Жданна ожидала меньше всего. ― Я редко езжу в повозках, предпочитаю верхом, но тут нам повезло, ― сказал мужчина, улыбаясь ей какой-то юношеской улыбкой. ― Я могу помочь вам, а вы можете принять мою помощь. На починку колеса уйдет время, много времени, судя по всему. Мне тут недалеко ― я возьму вашу лошадь, приведу кого-нибудь, кто починит, и бричка будет как новая. Но это все время, а уже начинает темнеть, так что вам лучше тут не оставаться. ― Но я не могу принять столь… щедрый жест, ― вовремя нашла Жданна подходящее слово. План мужчины был просто и понятен, даже если девушка хотела на него согласиться ― потому что с каждым мгновением все вернее на нее накатывала усталость, от тяжелого дня, от смешанных чувств после бабушки и всей этой ситуации. Хотелось поскорее оказаться в своей родной кровати, в чистой сорочке, распустить волосы из этого туго пучка, уткнуться в чистые простыни, пахнувшие любимым мятным мылом, и наконец забыться долгим, глубоким сном. Но разве она могла…? Мужчина, видимо, почувствовал в ней слабину, и снова обворожительно улыбнулся. ― Позвольте мне поступить как джентльмену. Возьмите мою карету, я заберу у вас Вашу. Это равноценный обмен. В другое время Жданна подумала бы, что он с ней ненавязчиво флиртует, потому что, что-что, а это она могла различить, и различала слишком хорошо. Но то ли она слишком устала и не могла понимать ситуацию до конца, то ли мужчина и правда вел себя слегка свободно, в любом случае Жданне было не до этого. Она уже сдалась, и сударь это понял, поэтому следующая фраза Беркут была абсолютно бессмысленна, но хотя бы создавала видимость, что она пыталась, и если что можно было сказать ― «разумеется, на такое предложение я согласилась не сразу, но разве у меня был выбор?» — Это, право, неловко. ― Бросьте, я настаиваю. ― Вы не назовете мне ваше имя? ― выдавила она. Да что там имя ― она даже титул его не знает! ― Я должна буду как-нибудь вас найти и отблагодарить. ― Давайте… ― мужчина замолчал, внимательно ее осматривая, а потом слабо улыбнулся. ― Бог даст, мы еще свидимся. И тогда вы узнаете мое имя, а я ― ваше. И вы сможете меня отблагодарить. ― А если мы не встретимся? ― Тогда вы не узнаете мое имя, а я, увы, так же прибуду в неведенье, и боюсь, мне это дастся непросто. Но зато мне о вас всегда напомнит ваша бричка. ― Как и мне о вас ― ваша, ― вздохнула Жданна; эта игра в случайность и вероятность судьбы не то, чтобы нравилась Жданне, но было в ней… что-то манящее. Балерина же наконец-то вспомнила о правилах приличия, и сделала до невообразимого идеальный реверанс. ― Еще раз благодарю Вас. Таинственный сударь улыбнулся, подхватил бледную руку танцовщицы, и припал к ней губами в коротком поцелуе. Жданна мелким вздрогнула ― губы мужчины были невероятно горячими. Она кивнула фрейлине и извозчику, пока тощий мужчина с усами слезал со своего места, и на его лице Жданна не нашла ни малейшего признака недовольства решением хозяина. Напротив ― под усами его губы дрогнули, он вежливо поклонился. Беркут удобнее устроилась в открытой бричке ― сама она всегда предпочитала крытые. Довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все те, которых называют господами средней руки. Значит, ее загадочный «спаситель» был не так прост. «Что же, ― подумала Жданна. — Это лишь увеличивает мои шансы встретить его снова».