Нас учили быть птицами

На изучение всех книг ушел почти месяц. Жданна изучила дневники от и до, и знала о прошлом Ланы все, что было можно. Все, что знали ее предки, а возможно ― даже больше, чем они. Ведь Лана была ее праматерью, в то время как в мужчинах ее семьи не было и капли магической крови, которая только могла быть в женщинах. Жданна сравнивала это с гемофилией. Болеют только мужчины, однако переносчиками являются женщины. Тут нечто подобное, только магия могла быть как в женщинах, так и в мужчинах, но в полной мере ей обладали только женщины. «Во всех, кроме дедушки», ― подумала она. Вот, почему про все это ей рассказывала бабушка. Ведьма учит ведьму. Или же жена ведьмака передает знания ее внучке-ведьме. Жданна приняла это быстро и почти спокойно. Создавалось ощущение, будто какая-та часть сложной мозаики встала на место. И все же ее мучило беспокойство. Ей нездоровилось, постоянно тошнило и хотелось спать, хотя духота мешала отдыху. Первый день, когда ночью она закончила изучение дневников, Жданна обессилено пролежала в кровати, не сумев ничего съесть и стараясь унять тревогу. Внутри словно зудело, разъедая и пугая еще больше. Только к следующему утру балерину немного отпустило, и она встала, чтобы заняться делами. План действий она понимала плохо. Судя по всему, дальним кровным родством с ней было связано еще две ведьмы, самой младшей должно было быть около шестнадцати. «Еще такой ребенок!» ― с сожалением подумала Жданна, смотря на вьюгу за окном. Себя жалко не было, а этих двух неизвестных ее… сестер было. Наверное, правильно было назвать их сестрами ― у них была общая праматерь, а колдовство в крови делало их ближе, чем Жданна, возможно, когда-либо будет близка со своими родными братьями и сестрами. «Что же, ― вздохнула она и посмотрела в зеркало. ― Значит, таков мой удел» Но больше она не позволяла себе терять разум. Она с головой погрузилась в изучение тех книг, что оставила ей бабушка ― она, дедушка и те предки, чьи имена не сохранились на их древе. Жданна перечитывала их от корки до корки, вникая, размышляя, надеясь, что это даст толчок ее магическим способностям. И она была права. Изучив оставленные книги, она нашла новые в подземелье бабушкиного поместья. Книги заклинаний и заговоров, пузырьки с разным содержимым, а также разные мензурки, ступки и пестики. Жданна с головой погрузилась во весь этот водоворот, проведя ночи у бабушки в поместье ― родители думали, что так она справляется с тоской, а слуги в доме строй графини оказались молчаливыми и равнодушными к тому, что творит их молодая госпожа. Жданна довольно скоро научилась использовать все их вместе, со всеми остальными загадочными приспособлениями, оставленные предками. Лишь одно ей никак не удавалось. Жданна надеялась исправить данное упущение как можно скорее ― это было жизненно важным, и это было далеко не метафорой. Книги заклинаний заговоров пугали, когда она только начала в них погружаться. Их пыльные кожаные переплеты, иногда украшенные серебряными птицами и клинками, словно сами за себя говорили, какой именно магии они посвящены. Но теперь они уже не казались зловещими, скорее красивыми. Когда отец упомянул о том, что император устраивает новый бал ― прием в декабре в честь Дня памяти Святого благоверного князя Михаила Тверского ― она, к удивлению всей семьи, высказала желание посетить его. Отец недолго колебался ― конечно, траур Жданны по бабушке был сильнее, чем у каждого из них, но видимо девушка пришла к решению, что любой траур надо снимать когда-то. И Николай Беркут с радостью согласился. Выйдя из комнаты в вечер приема, Жданна выглядела при этом столь же величественно, как и всегда. Она чувствовала себя обновленной, не только из-за того, что обрела новый источник уверенности в себе, дело было в ней самой. В ее душе все наконец-то стало на место, и пусть та правда, что ей открылась, была ужасна, жестока и нереалистична, Жданна в ней нуждалась. Эти чувства будили в ней невиданную силу. На балу Жданна первым делом ощутила на себе завистливые взгляды, и поймав свое отражение в зеркале поняла, почему ― горе и траур будто сделали ее еще прекраснее, чем она была до этого. Из юной девушки она за месяц превратилась в холодную красавицу. Она была прекрасна. Казалось, сама луна следовала за ней, куда бы она ни направилась. Она была так молода, так мила, так прекрасна. Юноши, насколько это позволял им этикет, окружили ее, заводя беседы, и каждый разную, надеясь, что именно его тему она поддержит, но Жданна лишь вежливо улыбалась и отвечала дежурно всем. Ее интересовал только один мужчина, и она надеялась, что вскоре он появится, спасая ее от этого общества, которое девушка и в лучшие дни не любила. Беркут не прогадала. Яков Петрович появился рядом, весьма быстро перетягивая на себя внимание, в совершенном молчании, но с жёсткой усмешкой, протягивая ей руку, приглашая на танец. Девушка очаровательно улыбнулась, присела в коротком реверансе и протянула свою ладонь в ответ. ― Я рад, что ты наконец-то появилась на приеме, ― сказал Яков. Жданна заметила, что после того вечера в бабушкином поместье он перестал обращаться к ней на «вы», и это было невероятно приятно. ― Мой траур наконец-то снят, ― сказал Жданна, и поняла, что это было правдой лишь отчасти. Траур и скорбь по бабушке всегда будет с ней, но именно сейчас ― с новыми знаниями ― она была готова жить дальше. ― И я тоже рада нашей новой встрече. ― Я рад тебя видеть, ― сказал Яков то, что произнес в начале, только теперь открыто, и обращаясь только к ней, только ее, ставя в центр. ― Да, ― широко улыбнулась девушка. ― Я тоже. Ваши письма согревали меня своей теплотой и нежностью. ― Никогда не был романтиком, ― доверчиво сообщил Яков Петрович. ― Но для тебя я старался. Жданна улыбнулась. У нее сегодня было прекрасное настроение ― возможно, это был последний спокойный вечер перед сложным сражением. Когда танец закончился, Яков осторожно взял ее руку в свою, мягко касаясь ее губам. Конечно, на этом их вечер не закончился. По традиции, пары, которые не были повенчаны, не должны были танцевать больше трех танцев вместе, поэтому Яков и Жданна, после первого танца, отошли в сторону. Мама и близняшки сегодня не приехали, а отец был занят разговором со своими деловыми партнерами, лишь краем глаза наблюдая за дочерью. Но ничего предосудительного не было: Жданна и Яков просто разговаривали, девушка улыбалась и периодически смеялась чему-то вместе со своим собеседником. Самое большое, что позволил себе Гуро в этот вечер ― поправить выбывший локон темных волос, из-за чего щеки девушки мило заалели. Сотни свечей заливали огромный зал ярким светом, отражаясь на драгоценных камнях, создавая сияющий ореол вокруг гостей. Неумолкаемый гул наполнял помещение — сотни людей говорили, смеялись, спорили. Прошло около часа, прежде чем у Жданны закружилась голова. Девушка слабо улыбнулась и, сообщив, что пойдет подышать свежим воздухом, немедленно пересекла зал и, улыбаясь придворным, ушла к колоннам, скрывающим лестницы на верхние этажи, а оттуда ― прямо на балкон. Ступив в его темную прохладу, она глубоко вздохнула. Но и тут ей не удалось побыть в одиночестве. Она замерла в дверном приеме на лестнице, заметив статную, мужскую фигуру. Жданна опасливо потопталась на месте и, прищурив глаза ― из-за переживаний по смерти бабушки ее немного подводило зрение ― она заметила сложенные руки, на пальце блестел тяжелый перстень, и… либо Жданну слишком сильно подводило зрение, либо… ― Ваше императорское высочество! ― Жданна склонилась в глубоком поклоне. Император перевел на ней взгляд тусклых, уставших глаз. Он прищурился, будто пытаясь вспомнить, кто перед ним, и наконец, кивнула. ― Жданна Николаевна, ― после чего снова отвернулся. Подумав, что Николая Павловича лучше не отвлекать, девушка робко сказала: ― Простите, что потревожила вас, я ухожу. ― Не стоит, оставайтесь, ― внезапно остановил ее мужчина. Жданна замерла на месте, не зная, стоит ли ей действительно остаться, но наконец, решила, что было бы невежливо уйти прямо сейчас. Поэтому она подошла ближе, положила руки на перила и посмотрела вперед. Сумерки мягким покрывалом укутали лес, легкий туман клубился меж стволов деревьев, ветер доносил сладковатый запах прелой листвы, желтым ковром укрывающей землю. Жданна полной грудью вдохнула прохладный воздух, плотнее запахивая теплую шаль. Император рядом с ней стоял абсолютно бесшумно, словно даже не дышал. Жданна подняла на него взгляд, отметила необычайную угрюмость мужчины. Она помолчала еще, а потом, рассчитав каждое слово, робко сказала: ― Если мне позволено будет сказать, вы выглядите несчастными, Ваше императорское высочество. ― Надеюсь, вы единственная, кто это заметил, ― усмехнулся мужчина, и внезапно поморщился, будто от головной боли. ― Воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных. Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне. Никто не ощущает большей потребности, чем я, быть судимым со снисходительностью. Но пусть же те, которые судят меня, примут во внимание, каким необычайным способом я вознесся с поста недавно назначенного начальника дивизии на пост, который я занимаю в настоящее время, и при каких обстоятельствах. И тогда придется сознаться, что, если бы не явное покровительство Божественного Провидения — мне было бы не только невозможно поступать надлежащим образом, но даже справляться с тем, что требует от меня заурядный круг моих настоящих обязанностей, ― Жданна, широко распахнув глаза, молча смотрела на императора, не зная, как реагировать на такое признание. Она, конечно, сразу поняла, что терзает нового правителя России, но какие слова подобрать, чтобы помочь ему хотя бы словами, она не знала. Даже представить не могла, что ей стоило ― и было позволено ― говорить. Но Николай Павлович, кажется, сам понял, какой раздор внес в душу своей гостьи, поэтому слегка улыбнулся, вновь становясь похожим на ту каменную статую, которой представился Жданне в их первую встречу. ― Извините, милая графиня, что забиваю вашу голову подобными несуразицами. Беркут открыла рот, чтобы сказать, что она понимает, что все еще наладится, что, в конце концов, все станет проще. Первые шаги всегда сложны, особенно на таком сложном пути, который Господь избрал для Николая Павловича. И который Лана выбрала для Жданны. Балерине придется стать либо жертвой, либо убийцей — третьего не дано. Поэтому не так уж и сложно было юной девушке понять терзания мужчины, который был императором, и который был старше нее. Но она промолчала, так и ничего не сказав. Что она могла, на самом деле? ― Ваше императорское высочество, ― раздался напряженный голос позади них, и император с балериной развернулись. Девушка без удивления увидела перед собой следователя, который с легким непониманием смотрел на Николая Павловича и Жданну. Император легко улыбнулся, и поприветствовал мужчину кивком головы. ― Яков Петрович. Что же, я отдохнул, пора дальше в это замечательное общество, ― он кивнул девушке, и балерина присела в реверансе. ― Жданна Николаевна. ― Ваше императорское высочество. Николай Павлович! ― император остановился, с удивлением посмотрев на балерину, видимо удивленный тем, что у нее нашлось смелости окликнуть его. Беркут глубоко вздохнула, и сказала. ― Я думаю, что… после… вас будут судить иначе, чем всех нас. И… там они поймут эту жгучую боль и будут милосердны. На каменном, без капли искренних эмоций, лице Николая Павловича промелькнуло сначала недоверие, а потом искренняя благодарность. Судя по взгляду, это удивило даже Якова Петровича. ―Спасибо, Жданна Николаевна. И император поспешил уйти с балкона. Беркут тяжело вздохнула. ― Ещё не уезжаете? ― поинтересовался мужчина с ухмылкой. Жданна кокетливо улыбнулась, плотнее кутаясь в шаль, и мысленно поблагодарив мать, что настояла на том, чтобы образ балерины подстроили под теплую вещицу. ― Сегодня мне что-то нехорошо, ― сказала она. ― Но я чувствую себя достаточно бодрой, чтобы подарить вам еще несколько танцев. Только дайте мне пару минут передышки. Яков Петрович рассмеялся и подошел к Беркут. Девушка снова перевела взгляд на лес. На балконе было тише и спокойнее, чем этажом ниже, и прохладный воздух успокаивал головную боль. Жданна прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Легкая улыбка блуждала по его лицу, когда следователь задумчиво рассматривал красивое лицо своей молодой спутницы. Жданна тихо рассмеялась. ― Что-то не так? Вы так пристально меня рассматриваете. ― Ничего, ― Яков Петрович вздохнул и положил свою трость на пол. Жданна непонимающе посмотрела на него. ― Я никогда не видел такой красивой девушки как ты. В следующую секунду его губы накрыли ее, терзая настойчивым поцелуем. Рука легла на затылок, прижимая голову к себе, путаясь в волосах. Яков целовал Жданну отчаянно и жадно, словно стремясь оставить печать на ее губах, печать своей принадлежности ему и только ему. Поначалу опешив от яростного напора, Жданна отвечала на грубую ласку не менее страстно, кусая губы мужчины, прижимаясь к нему всем телом, лихорадочно блуждая по груди. Несколько долгих мгновений длился этот дикий поцелуй. С трудом прервав его, Яков отступил, держа голову балерины в руках и поглаживая ее скулы большими пальцами. Дыхание рвано слетало с их губ, постепенно выравниваясь. Они молчали, глядя друг другу в глаза. Припухшие губы, горящие взгляды — Жданна фыркнула. — Я представила, как мы сейчас выглядим, — в ответ на недоуменный взгляд сказала она. — Что о нас подумают? — Тебя не должно это волновать, — хрипло прошептал Яков, прижимая балерину к себе. ― Не должно. *** Жданна не смогла сомкнуть глаз до самого утра. Некоторое время балерина просто лежала, слушая приглушенные трели сверчков и шорох листьев. Слабый ветерок осторожно приподнимал легкие занавески, с тихим шелестом разлетавшиеся по мрамору пола. Запах ночных цветов, залетавший из сада, окутывал спальню, навевая дрему. Жданна перевернулась на живот, пропустив руки под подушку и удобно устраиваясь на ней. Голова стала тяжелой, и сон начал уносить балерину вдаль… Балерина резко вдохнула, из сна ее выкинуло, будто ужасным кошмаром. Она села на кровати, потерев глаза ладонями. Жданна тяжело дышала, сидя на кровати, глядя сонными, грозящими вот-вот закрыться глазами на постепенно заполняющие комнату рассвет, и чувствовала себя… странно. То самое, непонятное, что вспыхнуло в ней чуть раньше, сейчас скреблось внутри еще сильнее, покусывая время от времени, едва-едва, словно крохотный зверек с мелкими, но очень острыми зубами. Она бы сказала, что болит сердце, вот только у нее сейчас его не было, своего собственного, настоящего — не было. И это и было самым болезненным. Девушка встала, и когда собиралась выйти, чтобы позвать служанку, за ее спиной раздался громкий стук. Жданна подпрыгнула, тихо вскрикнув, и развернулась. ― Проклятье, ― пробормотала она. Книги, которые были ее наследством от бабушки среди прочего, были аккуратной стопкой сложены у нее на столе, лежали рядом с другой литературой, чтобы их случайно не нашли родные. Одна из книг упала, раскрывшись, и Жданна скосила глаза. Страницы были исписаны размашистым, мужским почерком, который, тем не менее, был легко читаем.

«Итак, их трое ― беркут, филин и сокол… Не филин ― сова. Это должна быть женщины. Но у меня только сын, как и до меня, и после. Не больше одного мальчика. И внук старший ― Анатолий. Неужели, еще не время? Родилась девочка. Назвали Жданна. «Желанная». Родилась 13 марта 1804. Если верить моим подсчетам, то все сходится, моя семья стала семьей Беркута. Тогда, Сова и Сокол должны родиться 14 апреля 1809 и 15 мая 1810. Звезды сходятся, Предназначение скоро вмешается… Жданна. В основе проявлений физического плана — инстинкт самосохранения. В самом широком смысле этого выражения, разумеется. В основе проявлений ментального плана — рассудочность. 1829. Всадник. Если бы я мог найти двух других, или хотя бы примерно знать их семьи»

― Жданна Николаевна, ― в комнату робко вошла Катерина. Жданна вздрогнула, подняв взгляд от книги, и кивнула, показывая, что та может говорить, и наклонилась, чтобы поднять дневник. ― Доброе утро, графиня. Вам прислали подарок. От Гуро Якова Петровича. ― Хорошо, можешь идти, ― кивнула Жданна, и Катерина, поклонившись, вышла. Жданна подхватила из кресла шаль и накинула на плечи. Катерина оставила шкатулку на прикроватной тумбочке, и балерина подняла на нее. В душе что-то шевельнулось, но Беркут испытывала какое-то чувство, похожее на то, будто ее покрывала ледяная корка. Балерина открыла присланную шкатулку. ― Какое великолепие, ― восхищенно прошептала Жданна, глядя на тускло мерцавшее ожерелье. Даже скудное предрассветное освещение не могло скрыть великолепия камней, уютно лежавших на бархате шкатулки. Беркут протянула руку, но боялась прикоснуться к ним, словно украшение могло рассыпаться в вечернем тумане. Жданна посмотрела в окно. В голове был полнейший хаос, ее мир буквально рушился, а внутри просыпалось нечто сильное, намного сильнее, чем она сама. И она пока не знала, на что ей было это нужно, но внутри, в полной неразберихе этих чувств, она знала только одно ― она влюбилась в Гуро Якова Петровича. За окном был декабрь, и шел снег. И в сердце дума заронилась ― пора пришла, она влюбилась.