Я в огне не горел, Я в воде не тонул, И на раз я решал все вопросы. Но буквально на днях я увидел одну И лечу без оглядки с откоса.
Этот вечер… Жданна могла сказать, что он был лучше тех, что были до этого. Какая-то особая магия была в нем, особые чувства. Казалось, время остановилось, забывая идти вперед, когда Жданна медленно вложила свою ладонь в руку следователя и последовала за ним, увлекаемая им в круг танцующих. Яков Петрович не сводил с балерины внимательного взгляда, проводил ее сквозь расступающихся гостей. Музыка, смолкнувшая было, снова зазвучала, разливая в воздухе нежную мелодию. Окружающие тихо выдохнули, вновь вспоминая, как дышать. Жданна парила над землей, чувствуя, как кружится голова и легко покалывает в кончиках пальцев. Яков, собранный и напряженный, не отрывал глаз от Беркут, а девушка смотрела на Гуро, улыбаясь и светясь от безграничного счастья. Мечтая о том, чтобы в небе зажглась еще одна звезда, такая же яркая, как любовь, что разливалась в ней. Последние аккорды еще звучали в прохладном воздухе зала, когда Жданна прошептала: — Я люблю тебя. Все равно теперь это было одним из немногих, что имело значение. Яков Петрович замер, глядя на балерину глазами, полными нежности. Он мягко коснулся ее щеки костяшками пальцев. ― Здесь много людей, ― шепнул он. ― Не хочешь поговорить наедине? ― Хочу. В одной из маленьких гостиных было прохладно, балерина зажгла несколько свечей. Легкое вино не сильно ударило в голову, и Жданна чувствовала приятную слабость во всем теле. ― Я слышала, вы снова с блеском раскрыли сложное дело. ― Не знаю, насколько с блеском, ― усмехнулся следователь. ― Но было весело. ― Весело? ― Жданна усмехнулась и развернулась к Якову Петровичу. Мужчина с ухмылкой опирался на высокое кресло, глядя на балерину с непередаваемой нежностью. На Жданну еще никто так не смотрел. ― Вы называете такие дела «веселыми»? Яков Петрович усмехнулся. ― Я многое называю веселым, Жданна Николаевна, ― сообщил Гуро, подходя ближе к балерине. ― Не многое удостаивается серьезного отношения в моих глазах помимо работы. За редким исключением. ― И что это за исключения? ― тихо, почти шепотом спросила девушка. Сегодня все чувствовалось по-другому, острее, чем раньше. Яков Петрович взял тонкие девичьи руки в свои, и недоуменно заметил, какие они холодные. Как в ту ночь на крыше, когда она обещала танец и так и не смогла его подарить. ― Я забыл, где бывал И кого целовал, Я не помню, кто сколько мне должен. В моей жизни одна Натворила обвал, И другой вариант невозможен… Яков протянул Жданну к себе, впиваясь в ее губы опаляющим и жадным поцелуем. Этот поцелуй присваивает балерину себе, заставляет любые мысли капитулировать, не говоря уже о каких-то серьезных разговорах. И при этом он говорит куда лучше тысячи слов. — Знаете, вы напоминаете кошку, ― оторвавшись, сообщил следователь. — Простите? — Вы такая же грациозная, прекрасная, изящная, но при этом себе на уме. У вас, дорогая Жданна Николаевна, такая позиция, насколько я понял. Вы как кошка, гуляете сами по себе. Я видел ваши выступления. Отдавая себя балету, за танцами вы пытаетесь скрыть, насколько вы горячи, стремительны, пытаетесь укротить страсть и огонь внутри себя, чтобы не вспыхнуть в обществе, которое слишком ограничено в умственных способностях, чтобы оценить это. — А вы это не просто увидели, но еще и оценили? — Более того, душа моя, ― объятия Якова стали немного крепче. Жданна коротко выдохнула. ― Я способен затушить этот огонь. Жданна посмотрела на Якова. Он стоял перед ней, озаряемый теплым светом канделябров, и балерина смотрела на него восторженным, сияющим взглядами, светлой улыбкой и безграничной любовью к следователю. Беркут почувствовала, как ее будто приподнимает над поляной, а краски вокруг становятся ярче. Бархатный голос Якова разливался по комнате, наполняя, отдаваясь глубоко в душе. Все мысли покинули ее, и лишь одна зазвучала в голове отчетливо и ясно: «Я его люблю!» Оглушенная этим открытием, Жданна забыла, как дышать, прислушиваясь к эмоциям, вихрем закружившимся в ней после этого признания, сделанного самой себе. Она смотрела перед собой, привыкая к чувству, захлестнувшему каждую ее клеточку. Все стало правильным, единым, будто душа, до этого метавшаяся в сомнениях, наконец стала цельной. Как смогла она пропустить его, не заметить, как оно зародилось? Жданна любила Якова, и это открытие наполнило ее силой, желанием рассказать о своих чувствах. — Звучит как крайне неприличное предложение, ― хриплым шепотом заметила девушка. — Так и есть.Для неё, дорогой, Быть хочу я слугой, Все капризы готов выполнять я. Лишь бы только в ночах Звёзды гасли в очах И покрепче сжимались объятья.
Это было потрясающее ощущение ― он гладил ее кожу, и Жданна отчетливо чувствовала контраст его теплой ладони и холодного воздуха в комнате. У Беркут будто кровь по венам стала течь иначе. Сердце пропускало удары. Распахнув глаза, девушка увидела затуманенный взгляд следователя. И это дорогого стоит ― он желает ее. Только ее одну во всем мире. И от осознания этого Жданна вздрогнула. ― Тебе холодно? ― Нет. И он медленно склоняется. Нарочито медленно потому, что предвкушение поцелуя уже само по себе прекрасно. Жданна безотчетно потянулась к его губам… И целовал он балерину столь же медленно, чувственно, завораживающе… Беркут осторожно обняла его, чтобы не сделать больно. Скользнула ладонями по сильным, рельефным плечам, пропустила пряди коротких темных волос между пальцев, погладила нежную кожу за ушами. Яков не делал ничего особенного ― осторожно гладил по спине вдоль позвоночника, обхватывал ладонями девичье лицо и поглаживал скулы, пробежался пальцами по шее, взял за плечи и потянул на себя, заставляя прижаться так близко к нему, насколько это было возможно. Жданна старалась не опираться на него. Но лишь до тех пор, пока поцелуй не перешел из нежного в разряд безгранично страстных и требовательных. Жданна постаралась отстраниться, но он лишь припал губами к ее шее. ― Жданна. Яков Петрович, ― раздался размеренный, спокойный голос, и Жданна отшатнулась, вырвавшись из рук следователя. Немного перестаралась правда ― каминная полка больно ударила по лопаткам, но Жданна этого не ощутила. Настоящая боль теперь мало что стоило ― особенно после сломанной спины, но было весьма неприятно. Почти так же неприятно, как быть застуканной с чужим мужчиной собственным отцом. ― Прости, пап. ― Кажется, это я должен извиняться. Прервал такой момент, ― взгляд графа скользнул к спокойному, как покойник, Якову, который поправлял манжету своего пиджака, будто и не случилось то, что случилось. ― Яков Петрович, теперь вы обязаны жениться на моей дочери. Ух уж эта хитрая усмешка на отцовских губах… Она одновременно и щекочет любопытство, и вынуждает нервничать: правила игры Беркут никто не сообщил. Она ― слепой котенок, действующий инстинктивно. А это чертовски опасно в такой щекотливой ситуации, где любое движение, даже плавное, может привести к взрыву. ― Непременно, граф, ― очаровательно улыбнулся Гуро. Он успел быстро посмотреть на Жданну, которая, притихнув, стояла в стороне, и отчего-то зло взирала на них обоих. ― Сохранить репутацию такой прелестной девушке ― что может быть лучше. Граф хохотнул, кажется, искренне довольный. Но Жданне было не до смеха. ― Простите, ― буркнула она и, более не утруждая себя деталями этикета, вышла вон из комнаты. Поняв, что в коридоре никого нет, кроме нее, она завернула за ближайший угол, после чего, приподняв юбки, из-за всех сил бросилась бежать в свою комнату. Она была зла, обижена и разочарована. Хома Брут спал в ее кресле. Жданна не поняла, что он делает в ее комнату, но задумываться об этом не стала. Громко хлопнула дверью и разочарованно зарычала в вечернюю темноту. ― Боже, Жданна? ― подскочил богослов на месте. ― Что такое? ― Он женится на мне! ― зашипела Беркут, яростно сдирая с рук и шеи украшения, и швыряя их на кровать. ― Потрясающе, ― аккуратно произнес Хома, садясь ровно, и проводя рукой по взъерошенным после сна волосам. ― Поздравляю. Кто «он»? ― Яков. Хома помолчал какое-то время. ― Твой кавалер, ― медленно вспомнила он. Жданна кивнула, подошла к окну и смотрела на заснеженный двор. ― Ну, здорово. А что не так? Жданна помолчала. Действительно, а что не так? ― Репутация, ― наконец сказала она, и ощутимо вздрогнула. Черт, ведь все не так уж и плохо, но… но это чертово слово! Конечно, оно не обесценивает все, что было между ними, но именно сейчас оно пришлось совершенно не к месту. ― Не понимаю. Прости, видимо я слишком богослов для этого. ― Он как-то сказал, что… ― Между долгом и честью… ― произнес Гуро, задумываясь, а потом ответ сам его нашел. ― Наверное, я выбрал бы свою репутацию. Такого Жданна точно не ожидала. ― Что? ― Иногда, выполняя долг, можно опозорить себя, или следуя долгу чести можно стать насмешкой. Если встает такой выбор, я хочу любым способом сохранить свою репутацию. Это самое важное, что есть у каждого человека. Или одно из самого важного, ― он посмотрел на Жданну, которая как-то странно притихла. ― Вы не согласны? ― Но он любит тебя, ― возразил Хома, поднимаясь. ― Можешь оставить меня? ― внезапно спокойно попросила девушка. Жданна ― эгоистка, и теперь сполна расплачивалась за это, расковыривая рану, которая, правда, так и не затянулась, лезла в нее грязным пинцетом, что точно, гарантированно паршиво закончится. Хома ничего не сказал. Жданне он нравился еще и этим ― юноша был понятливым и степенным, простым даже. Он лишь кивнул. ― Доброй ночи, ― после чего вышел. Жданна заперла дверь на ключ, быстро сама разделась, сложила украшения на столе, расплела тяжелую прическу, залезла под одеяло и свернулась там калачиком. Ей надо было многое обдумать. *** Ночь выдалась беспокойной, а утро ― холодным и чужим. Один раз за ночь зашел отец, но Жданна его не впустила, и, решив, что дочь спит, граф ушел. Конечно, она поступала совсем как не хозяйка бала ― просто взяла и ушла, даже ни с кем не попрощавшись. Но сейчас было все равно ― внутри неприятно жалила змея в самое сердце, и Жданна долго не могла заснуть. Она много думала, но толку от этого, как много раз в ситуации, где чувства правили балом, не было. Балерина равнодушно осознала, что приняла решения еще вчера вечером, и то, что она сказала Хоме, было единственным вариантом. У нее было Предназначение. Лана хотела, чтобы играли по ее правилам? Хорошо, Жданна сыграет ― жить-то хочется. На завтрак она съела всего несколько крекеров и горячий черный чай с сахаром. Катерина обеспокоенно смотрела на графиню, но раньше, чем успела спросить, все ли в порядке с госпожой, Жданна холодно спросила: ― Помнишь парня по имени Хома Брут? ― Да, графиня, ― кивнула Катерина. Беркут пару минут обдумывала свое решение, а потом кивнула каким-то своим мыслям и приказала. ― Позови его ко мне. Хома пришел быстро. Он был одет в чистую серую рубашку и черные плотные штаны, щеки его раскраснелись от февральского мороза, который не собирался смягчаться из-за приближающейся весны. Жданна была в простом лиловом платье, с собранными в толстую косу волосами. Ее взгляд был спокойным и печальным, она как никогда чувствовала себя потерянной, хотя, впервые в жизни, наверняка знала, что ей надо делать. ― Доброе утро. Ты хотела меня видеть, ― сразу сказал он, усаживаясь в облюбованное вчера кресло. Жданна не стала возражать. ― Мне нужна твоя помощь, ― тихо, спокойно сказала она. Голос ее был как первое дуновение теплого ветра после долгой зимы. ― Я ― ведьма. Ведьма-Птица. Теперь с этим не поспорить. То, что случилось с Яковом, всего лишь поблажка для меня. Для других такого не будет, ― Жданна решительно посмотрела на Хому, сжимая одну руку в другой, и продолжила. ― Ты сказал, что знаешь вторую девушку. Она родилась 14 апреля 1809, ей примерно восемнадцать лет, у нее светлые волосы и голубые глаза. Знаю, это мало, но мне она нужна. ― Да, Настя, ― согласился Хома. ― И еще одна? Жданна подошла к своему столу и извлекла какой-то листок, исписанный ее аккуратным почерком, и протянула Хоме. В детстве она любила решать сложные задачи, поэтому вычленить из дневников самое важное было для нее схоже с интересной игрой. ― Ей должно было только-только исполниться семнадцать. Родилась 15 мая 1810. Темно-каштановые волосы, темно-зеленые глаза. Она в Диканьке, приехала туда совсем недавно. ― Тогда эта точна та девушка, о которой я думал, ― решительно кивнул Хома, вспоминая премилую маркизу, которую видел в Диканьке несколько месяцев назад. ― Что сделать? Беркут снова достала что-то со своего стола ― Хома подивился тому, в каком идеальном порядке там все находилось, у него в комнате обычно был полный хаос. ― Передать им эти письма, ― сказала балерина, протягивая ему два письма в плотных, черных конвертах. «Сокол» и «Сова» было на них выведено аккуратным, каллиграфическом подчерком. — Это важно. От этого зависят наши жизни. ― Да, жизни тех, от которых это совсем не ждали, ― Брут хмыкнул. Он сложил пополам исписанный заметками Жданны листок, засунув в свой карман, и бережно положил письма в подкладку в плаще. ― Спина болит? ― спросил он сочувствующе, подходя ближе, и проводя кончиками пальцев по линии позвонков. Жданна повела лопатками ― отчасти из-за того, что хотела избавиться от чужого прикосновения, отчасти из-за слишком уж явного ощущения падения и столкновения с асфальтом. ― Каждый раз, когда я хочу это прекратить, ― честно призналась она, и в ее черных глазах мелькнул страх. ― Каждый раз, когда хоть малейшая подобная мысль проскальзывает в моем сознании, я снова чувствую, как падение дробит мои кости. ― Убивает не полет, а столкновение, ― философски заметил Хома. ― А как же твой… Яков? Ты откажешься от помолвки. Жданна почувствовала, как внутри все сжимается от холода. Она хотела этого меньше всего, она любила Якова, но ― Да. ― Но разве это не то, что надо? ― аккуратно поинтересовался юноша, вспоминая об одной из сторон Предназначения. ― Я не выйду замуж за человека, который жениться на мне ради репутации. Мою уже ничего не спасет, ― равнодушно произнесла Жданна. Хома вздохнул и покачал головой. Он не был рожден в знатной семье, его отец был ремесленником, а мать ― пела при церковном хоре. Все думали, что юный мальчишка станет таким же кузнецом, как и его отец, но когда одного из его товарищей сожрала дикая ведьма, и Хома воткнул серебряный нож ей в сердце, будущее открылось перед ним. Он ушел в церковь, в которой пела его мать, и оттуда попал в собор Преподобного Сампсония Странноприимца, и там научился быть экзорцистом. Ему тогда было четырнадцать, и прошло всего десять лет, но то беззаботное детство уже представлялось ему чем-то далеким и чужим. Хоме пришлось быстро повзрослеть, и он видел, что сейчас Жданна проходит через то же самое. Он увидел смерть друга, чтобы узнать и уверовать, что помимо слуг Господа, есть дьявольские прихвостни, а Жданна сама умерла. Брут мало понимал игры высших сословий, и, если быть честным, он сам мало понимал, зачем разрывать помолвку из-за такого пустяка ― случайно брошенной фразы. Но, возможно, для Жданны в этом было нечто тайное и сокровенное, личное. Нечто, что было серьезным поводом для разрыва отношений. Хома этого не понимал, поэтому и говорить об этом не собирался. ― Когда вы хотите встретиться? ― нейтрально спросил он. Это было не его дело ― сердечные дела почти чужой для него девушки. Он чувствовал, что обязан им помочь, но никто не говорил, что он должен лезть в чужие отношения. Жданна умная девушка, сама решит, как для нее правильно. ― Сначала надо узнать, что знают они. Что они пережили. Потом все решим. Хома Брут не попрощался, но кивнул ей и вышел, и Жданна поняла, что увидит его нескоро. Хома помог ей, за это она будет век ему благодарна. Возможно, за несколько дней он помог ей больше, чем семья за всю жизнь. Впрочем, теперь у нее будет новая семья. С балетом придется покончить — это Жданна поняла внезапно, только что. Мысль проскочила в кристально чистой голове. Беркут бросило в дрожь, потом ее всю затрясло. Она поджала губы, закрыла глаза, но слезы уже заструились по щекам. Она рухнула на пол и, уткнувшись лицом в кровать, зарыдала. Она плакала о том, что теперь навсегда потеряла для себя. И причина была не в замужестве, ни в семье, как она полагала в прошлом ― прошлом, которое было не таким далеким, теперь казалось другой жизнью, ―, а в ней самой. Ей придется добровольно отказаться от сцены, забить гроб со своей мечтой, и закапать в мертвую землю, на которой никогда не взойдут цветы и не взрастут деревья. «Поразительно, ― отстранено подумала она. ― Я узнаю о том, что являются сильнейшей ведьмой, что связана с двумя такими же ведьмами Предназначением, а все мои слезы из-за того, что мне придется отказаться от балета». Но эта мысль не принесла утешения, наоборот ― лишь больше вскипели слезы на глазах, и Жданна не стала себя сдерживать.