Нас учили быть птицами

Наталья была глотком свежего воздуха, не иначе ― вздорная, упертая, самовольная и, судя по всему, не умеющая смущаться. Она была смелой и говорливой, и Александр Бинх заметил, как легко она переводит внимание на себя, заставляя идти на поводу. Точно так же, как это было с ним несколько дней назад. А еще Идрисова была любопытной, очень любопытной. Александр ― как и условились ― несколько раз сопровождал ее на конные прогулки, чаще всего после обеда, когда вся деревенская жизнь немного утихала перед вечерним кругом обязанностей, и когда они оставались вдвоем, Наталья расспрашивала его обо всем ― о Диканьке, о местных традициях, даже о службе на Кавказе, хотя Бинх эту тему люто ненавидел. Война в настоящей жизни ― это все-таки не веселый рассказ с картинками, это суровая, жесткая реальность, и Александр не хотел об этом вспоминать, он хотел забыть это, как страшный сон. Наталья Идрисова, наверняка, об этом знала ― у нее был пытливый, всезнающий взгляд, а порой в нем мелькало нечто такое, что Александр забывал, что ей на самом деле только шестнадцать. Она напоминала Бинху юнцов, что он встречал на фронте ― вчерашние подростки и завтрашние смертники. Казалось, ничего общего между ними и Натальей не было, но этот усложнённый взгляд на жизнь, постоянный взгляд назад, словно за спиной враг ― Александр не мог понять, откуда это могло появиться в молодой девушке. Девушке, которая по сути даже настоящей жизни не видела. Наталья Идрисова любила читать книги, ездить верхом, хорошо стреляла, и если бы Бинх знал о ее мыслях про собственную уникальность, то признал бы их верными. В отличие от других юных прелестницах Петербурга, в Наталье была странная, почти сверхъестественная сила. День постепенно превращался в вечер, и сегодня она тоже собиралась прокатиться верхом ― ночные прогулки будоражили, Наташа наслаждалась чувством полета, ― Плохо спишь, сестренка? Сергей оперся руками на спинку стула, за которым сидела Наталья, расчёсывая каштановые волосы, и слегка потянул на себя. Наташа взглянула на него снизу-вверх и вверх-тормашками, и недовольно щелкнула языком. ― Кошмары, братец. ― Конечно. Или малышка Таша просто влюбилась. Девушка отложила расческу, стараясь скрыть недоумение, и посмотрела на брата. ― Что? ― Полицмейстер. Бинх, ― посмотрев по сторонам, проверяя, не подслушивают ли их, сказал молодой Идрисов и ухватил сестру за плечо. ― Вы много времени проводит вместе, ― с каждой минутой этого разговора Наталья становилась злее и увереннее. Она громко громыхнула расческой по столику, и вскочила с места, гибкая и опасная, точно дикая кошка, толкнула брата в грудь, но даже это не стерло насмешливой улыбки с лица Сергеи. ― Отец убит горем по болезни нашей матери, а мать пытается вытащить его из этой депрессии, ― холодно отрезало она. Улыбка Сергея пропала, но некое веселье из глаз ― нет. Немногое в жизни он удостаивал серьезного отношения, но за потакание ее капризам Наташа могла простить многое. ― После Нового года ты вернешься в училище, а я останусь здесь ― посреди смерти и горя. Что плохого в том, что я стремлюсь уйти из-под этого гнета? Да и Александра Христофоровича я знаю чуть больше недели. ― Что, кстати, не оправдание, ― хмыкнул Сергей, потирая по-юношески гладкий подбородок. Сестра посмотрела на него с насмешкой, отчетливо чувствуя собственную злость и тревогу. ― Он ссыльный офицер, отец никогда не позволит… ― Сергей! ― шикнула она, и борясь с подступающей паникой, она вгляделась в расслабленное лицо Сергея. Постаравшись сделать собственный взгляд как можно надменнее, она холодно отрезала. ― Довольно, брат. Не хочу больше это слушать, ― брат явно не поверил ни единому слову, но удерживать не стал, и Наталья поспешила поскорее остаться в одиночестве. Она яростно глянула на брата и вышла, громко хлопнув дверью. Так же быстро, она спустилась вниз и направилась в конюшню. Всё вокруг иллюзорно, и только закат даёт понять, что ты существуешь. Закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким ни был, удачным или неудачным, день — это мой день, и он уходит навсегда. Закат полыхнул и потух — каждый миг его казался вечным, но переход от алого к пепельному занял не более нескольких демонических мигов. Наталья неслась вперед ― быстрая и неумолимая. Холодный ветер хлестал по лицу, точно плеть, подбрасывал собранные в хвост волосы вверх, а глаза слезились от скорости. Моревна яростно ржала, стук ее копыт отдавался рядом с сердцем. В лесу было довольно прохладно, мелкие капли, то и дело пробивающиеся сквозь густую крону, изрядно раздражали, а платье для верховой езды очень быстро из голубой стала темно-синей. ― Ладно, ― поведя плечами, бросила Наталья. ― Поворачиваем домой, Моревна. И лошадь с радостью бы исполнила пожелание хозяйки, но не успела она дернуть поводья, как услышала пронзительный вой совсем рядом, который постепенно перешел в щелканье челюстями. Лошади громко заржала, встала на дыбы с испуга, почуяв вблизи хищника, всадницу ощутимо тряхнуло, и, не удержавшись на месте, дернувшись вперед, Идрисова упала, стукнувшись затылком о землю и чудом успевая откатиться в сторону, когда лошадь встала на четыре ноги и бросилась бежать. ― Проклятье, ― пробормотала Наталья, но к собственному ужасу поняла, что не слышит собственного голоса. Это пришло запоздалое оглушение после удара, звон в ушах лишь усилился, и Наталья оперлась спиной на дерево, ожидая, пока звуки вернутся в реальность. Вспышки боли прошли по разным точкам тела, начиная с затылка, судорогой свело тело, нехватка дыхания, обжегшая легкие. Девушка болезненно поморщилась. Боль ушла, и Идрисова с трудом поднялась на дрожащие ноги, чувствуя, как тело наполняется небывалой силой. Скептически осмотрев себя, насколько это было возможно, Наташа лишь тяжело вздохнула, на какое-то мгновение малодушно решив, что один день ничего не меняет, однако тут же отогнала от себя эти мысли. Одежда была почти насквозь мокрой, в сапогах хлюпала вода, и от отвращения хотелось тихо выть. Позади нее что-то зарычало, заворчало, и девушка вспомнила причину, по которой ее лошадь взволновалась. Рядом с ними выл волк, и, раз всегда спокойная Моревна так понесла, значит хищник был рядом. Очень рядом. Буквально за ее спиной. Наталья медленно перевернулась. Она вспомнила, что волкам в глаза смотреть нельзя, поэтому быстро скользнула взглядом по зверю ― волк напоминал крупную остроухую собаку, ноги высокие, сильные; лапа крупнее и более вытянута, нежели собачья. Голова широколобая, морда относительно широкая, сильно вытянута и по бокам обрамлена «бакенбардами». К тому же она очень выразительна. Серо-бурый мех был густым и длинным. Хвост довольно длинный, толстый, опущен вниз. Его янтарные глаза смотрели с любопытством на застывшую на месте девушку. Убежать она даже не пыталась ― животное сильнее и быстрее. Также нельзя поворачиваться к хищнику спиной. Он воспринимает это, как слабость и срывается в атаку. Лучший вариант ― взобраться на дерево, хотя и есть вероятность просидеть там несколько часов. Волки ― животные терпеливые, подождут. Наталья не была уверенна, что сможет сделать шаг в сторону, настолько сильный страх обуял ее. Держать эмоции под контролем, не предаваться панике ― стоит ощутить страх и принять неверное решение, как шанс выйти из сражения победителем станет равен нулю. ― Вот же черт, ― пробормотала она, но из пересохших от страха губ не вырвалось ни единого слова. «О, Боже!» ― кричало все внутри. Наталья чувствовала, как все внутри переворачивается и, больше не думая, что делает, она уставилась в янтарные волчьи глаза. Волк низко зарычал, но Идрисова продолжала смотреть. А в следующий мгновение здоровенный зверь вдруг прижал уши и, несмело подобравшись к Идрисовой, лег у ее ног и ткнулся мокрым холодным носом в щиколотку, закрытую сапогом. Даже тихо заскулил. ― Господь всемогущий, ― пробормотала маркиза, медленно присев, и потрепав зверя между ушами. Волк довольно заурчал. Он сидел очень близко и смотрел на нее. При этом прижал уши и склонил голову набок с самым милым выражением морды. Грянул выстрел. Волк вскочил, низко зарычав, грозно рыкнул, и бросился в лесную глушь. ― Вы в порядке? ― спросил Александр Христофорович, пряча пистоль. Он подошел к девушке и крепко взял ее за локоть, поднимая. Он обеспокоенно оглядел ее, ища возможные повреждения и раны. Не обнаружив таковых, он заглянул в глаза маркизы, всматриваясь в расширенные зрачки. ― Да… Да, все хорошо, ― пробормотала Идрисова, все еще под впечатлением от того, как повел себя с ней дикий зверь. Тряхнув головой, из-за чего все некрасиво поплыло перед глазами, Наталья посмотрела на Бинха. ― Небольшой удар мне не навредил. Голос не дрожал, звучал уверенно и ровно, и Наталья даже позволила себе довольную улыбку. Мысленную, разумеется, потому что в реальности, наверное, Идрисова больше напоминала испуганного лесного зверька, медленно отступая в защитную тень растущих где-то за спиной деревьев. Не то, чтобы она боялась мужчину или чего-то опасалась, однако в его присутствии чувствовала себя абсолютно неуверенно и беззащитно, как ребенок. ― Поэтому и советовал вам не ездить одной, ― с нажимом объявил Александр, чересчур сильно сдавливая запястье маркизы. Упрямая, самонадеянная девчонка, обладавшая большей властью, чем он сам. ― Чтобы не произошло ситуация вроде этой, ― безрадостно констатировал Бинх, глядя на маркизу с плохо скрываемой жалостью. Кажется, он за все недолгое время их знакомства окончательно убедился в ее полнейшей бесполезности и беспомощности. ― Но все хорошо, и это не важно, ― быстро глянув на него с неприязнью и злобой, маркиза одним движением освободила руку, постаравшись, чтобы этот жест не выглядел пренебрежительно. ― У вас в поместье есть врач? ― поинтересовался Александр, будто не замечая последнего движения девушки. ― Он пока не прибыл, ― раздосадовано произнесла Наталья. Тот врач, который был, полностью занимался здоровьем матери, готовя ей какие-то лекарства, облегчая боль, и юной маркизе вовсе не хотела волновать его, отвлекая на свои проблемы. Едва бы она призналась в этом Бинху ― говоря об этом, она почему-то чувствовала себя одинокой и брошенной, маленькой девочкой, которую привезли сюда, не спросив ее желания. Конечно, Наталья хотела, чтобы мама снова была здорова, чтобы она снова ходила по дому легкой, почти летящей походкой, успевая наблюдать за всем и сразу, а не лежала целыми днями, с трудом проходя небольшие расстояния. Наталья считала постыдным признаваться в том, что чувствовала себя одинокой, поэтому не собиралась говорить об этом Бинху. Александр немного нахмурился после ее слов, внимательно изучая маркизу пронзительным взглядом зеленых глаз, а после вдруг совершенно неожиданно улыбнулся, от чего сразу посветлело суровое лицо. Что-то внутри Наташи тут же пришло к выводу, что улыбка мужчине необыкновенно идет. ― Тогда я покажу вас нашему местному врачу, ― и это не звучало как предложение. *** ― Ну, что маркиза, ― врач усмехнулся, по-отечески потрепав девушку по плечу. От него пахло сильным перегаром, руки у него немного тряслись, но когда он осматривал голову Натальи и прикладывал к ушибленному затылку лед, движения его были спокойными и уверенными. ― Удар был сильным, но могло быть хуже. Возможно, небольшое сотрясение, тошнота и сонливость, но ничего серьезнее, я думаю. Силуэты людей прыгали перед глазами, голова кружилась, а прохлада помещения с трудом помогала от мучившей весь день духоты. Бомгарт Леопольд Леопольдович был ссыльным в Диканьку Петербургским врачом. Александр Христофорович предупредил, что скорее всего мужчина будет пьян, и так случилось ― но Бинх также добавил, что этот порок не мешает мастерски врачевать. Это был среднего роста, плотный мужчина, с голубыми глазами, коричневыми, слегка поседевшими бровями, волосами и бакенбардами, со светлой кожей. ― Например? ― спросила она, массируя виски пальцами, надеясь, что это поможет собраться с мыслями. ― Лошадь могла бы вас затоптать, ― просто заявил доктор. Наталья слегка нервно усмехнулась. ― Да, получился бы очень нелицеприятный труп, ― сказала она, представляя, как выглядела бы, затоптанной лошади. ― Именно. За спиной Наташи что-то тихо скрипнуло, дверь дома открылась, и в помещение вошла девушка. Красивая девушка ― высокая, стройная блондинка, с горящими голубыми глазами, лишь немного старше самой Натальи. Воздушное создание, хорошенькая, словно одна из тех дорогих фарфоровых кукол, что Наташа получала в детстве в подарок. ― Леопольд Леопольдович, Александр Христофорович, ― вежливо кивнула девушка, приветственно кивая. Она была стройна и грациозна. Бинх и Бомгарт кивнул тоже. ― А, Настя, ― улыбнулся врач, а потом снова посмотрел на маркизу. ― Наталья, это Анастасия Максимовна, моя временная протеже. Настя ― Наталья Павловна. ― Рада познакомиться, ― склонилась в легком поклоне Идрисова; Наталье понравилось отсутствие официоза. Это было безумием, но Наташа мгновенно почувствовала, как вспыхнуло все в душе, растекаясь незнакомым до этого теплом. Судя по тому, как блеснули голубые глаза светловолосой девушки, Анастасия почувствовал то же самое. ― Мне тоже очень приятно, ― светло улыбнулась блондинка. Она протянула девушке мешочек из плотной ткани. ― Это сбор трав, пейте семь дней с утра и вечером, это поможет против неприятных последствий. ― Дякую, ― сказала Наташа, надеясь, что правильно произнесла. За несколько дней она выучила несколько самых элементарных фраз и предложений на украинском, и Бинх тоже помогал овладеть говором местных жителей, чтобы поскорее вписаться в деревенский колорит. Судя по всему, девушка была способной ученицей. Анастасия ей улыбнулась. ― Будь ласка. ― Хорошо, ― с нажимом произнес Бинх. Наталья посмотрела на полицмейстера, стоящего за ее спиной до этого безмолвной тени. Пронзительнее взгляда ей не доводилось встречать. Испытующий. Властный. И… печальный. Будто обречённый — и наперёд знающий о том, что обречён. Странно, что она не замечала этого раньше. ― Если это все, я отвезу Наталью Павловну домой, ― неожиданно заботливо произнес Александр, по-прежнему не замечая, какое воздействие оказывает на Наташу. Судя по всему, он действительно ничего странного и неправильного во всем происходящем не видел. ― Буду рада, ― Наталья благосклонно кивнула, одарив Бинха одной из тех вежливых, приветливых улыбок, которым ее научили взрослая компаньонка в Петербурге, повторяющая, что нужно уметь произвести на собеседника, пусть даже и незнакомца, хорошее впечатление. Потом она повернулась к Леопольду Леопольдовичу, которые присел за стол и снова наполнял свой стакан белой, пахучей жидкостью. ― Благодарю за оказанную помощь. ― Надеюсь, будем встречаться как можно реже, ― улыбнулся ей Леопольд Леопольдович, и маркиза тоже усмехнулась. ― А я бы еще с вами увиделась, ― добродушно произнесла Анастасия. ― Непременно, Анастасия, ― усмехнулась девушка, делая беглый реверанс. Аксимова ей улыбнулась. Она направилась за Александром. В голове неприятно пульсировала тупая боль, поэтому девушка ухватилась за любезно представленный мужской локоть, пытаясь не обращать внимания на внимательный, чуть насмешливый взгляд. Слабость в теле буквально провоцировала на всякие глупости и нелепые случайности вроде валяния в грязи, падения на землю и тому подобное. Сохранить гордость и чувство собственного достоинства хотелось невероятно, поэтому каждое свое движение Наташа выверяла очень тщательно, стараясь не покраснеть еще больше, тем более что ее лицо и так уже, наверное, напоминало перезрелый помидор. Подобных чувств она никогда раньше не испытывала, не знала, чего можно ожидать дальше, и это юной маркизе совсем не нравилось. Гнедой конь Александра Христофоровича стоял чуть в стороне, недовольно перебирая тонкими ногами и то и дело мотал головой. Александр легко распутал привязанный к дереву повод и порывистым движением вскочил на коня, придержав его, когда тот вновь недовольно мотнул головой. Широкая ладонь в черной перчатке возникла перед девичьим лицом, и Идрисова покорно позволила втянуть себя в седло. Спина натолкнулась на широкую горячую грудь, надежная сильная рука легла ей на живот, и Наталья тут же подобралась, как зверь перед прыжком, чувствуя, как судорожно затрепетало в груди сердце. Сжатые кулаки побелели от напряжения, и девушка, прикрыв глаза, постаралась дышать как можно размеренней. Горячее дыхание обожгло макушку и взъерошило волосы, а в следующее мгновение маркиза даже не заметила, как конь, повинуясь своему всаднику, бросился вперед по тропе. Александр уверенно правил лошадью, одновременно с этим придерживая Наталью за талию, чтобы маркиза не свалилась под ноги несущегося по тропе коня. Лошадиные копыта звонко простучали по каменному мосту, Наталья не сдержала облегченного вздоха, увидев знакомые распахнутые врата. Полицмейстер направил коня на задний двор, и влетел, вздымая вверх опавшие листья. Бинх попридержал коня, заставив его покорно остановиться, после чего ловко спрыгнул на землю, тихо звякнув тяжелыми сапогами. Александр повернулся к своей спутнице, помогая спешиться, попридержал под руку, убеждаясь, что Наташа твердо стояла на земле, а после позволил отступить на несколько шагов. ― Спасибо, за то, что помогли мне, ― дернула Наташа уголком губ в улыбке, чувствуя, как бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается. Не выдержав, она скользнула взглядом ниже, по светлым бакенбардам на скулах, по упавшей на лицо седой пряди, по тонким крыльям носа… По изуродованным шрамами щекам, тонкие полоски которых тянулись до самых губ. Шрамы — украшение и гордость мужчины-воина. ― Пустяки, ― в негромком голосе звучала искренняя насмешка, и Наташа тут же поджала губы. Полицмейстер вежливо кивнул юной маркизе. ― Доброй ночи, Наталья Павловна, ― почтительно склонил он голову, согревая бархатом хриплого голоса. Запах, исходящий от мужчины, окутал теплым облаком, согрел и взбудоражил кровь, а еще подарил какое-то странное, иррациональное чувство защищенности. Привыкшая стоять за себя самостоятельно, Наталья была к подобному не готова, и совершенно не знала, как нужно реагировать. ― И все равно спасибо, ― мягко произнесла девушка, улыбнувшись, а в следующее мгновение аккуратно прикасается мягкими губами к колючей бледной щеке. Щеке, изуродованной рваными шрамами ― память о «благодарности» за принесенные победы в войне. О «награде» за хитрость и смелость. Вечное напоминание о Кавказе и том, что там происходило. Странно смотрятся белёсые кривые рубцы на красивом, будто выточенном рукой искуснейшего зодчего, лице. Наталья удивляется тому, как не замечала их раньше. Она наверняка покраснела до корней волос, но решительно направилась к себе, мысленно приказав не оборачиваться. И хотелось сказать ― нет, короткий взгляд, брошенный в спину, совсем не волновал, но сказав это, Наталья Идрисова соврала бы самой себе.