Нас учили быть птицами

Было только раннее утро, а Тесак уже был на ногах, и ему уже было, что сообщить начальству. Он неуверенно замер перед дверью в контору, не решаясь войти. Появилась необычайная неуверенность ― ему постучать, или войти сразу. Он мялся, неуверенный в том, что Александру Христофоровичу Бинху стоит доносить о том, в чем он не был даже уверен. Полицмейстер не любил донесение новостей, которые основывалась на слухах и предположениях. Он верил только фактам. Но в конце концов Тесак пришел к выводу, что приезд четы Идрисовых ― или отдельных ее представителей ― не стоит оставлять без внимания. Тесак коротко ударил в дверь и вошел в помещение. Бинх сидел за столом, просматривая какие-то бумаги ― несмотря на то, что сейчас основой проблемой был Черный Всадник, обычных бытовых проблем было достаточно. ― Александр Христофорович, ― позвал Тесак. Александр окинул своего помощника взглядом и опять опустил взгляд. ― Позвольте доложить. ― О чем? ― спросил Бинх. ― Опять Всадник? Или Гоголь со своими видениями? ― Нет, ― сказал Тесак. Он честно мужался сказать то, что хотел, только как лучше это сделать не знал. Он не был уверен, что имеет права тревожить старые раны. С последнего приезда Идрисовых в Диканьку прошло почти три года. ― Там поместье Идрисовых… Его убирать начали, никак кто из них приедет. Александр на несколько секунд замер, перестав читать, а потом перевел взгляд на своего писаря. Тот несколько сжался от тяжелого взгляда зеленых глаз. Александр Бинх был хорош собой: изумрудные глаза, слегка поседевшие русые волосы и бакенбарды. Светлая, щетинистая кожа. Когда он только приехал, многие дивчины хотели быть с ним, но сердце полицмейстера было закрыто. Тесак знал, что в прошлом его начальника был какой-то неприятный эпизод с любовным чувством, видел это в глазах порой. Но теперь все было по-другому: Тесак точно знал, кого любит Бинх, и кто любит его. Поэтому не был так уверен, сообщая эту новость. Александр отложил бумаги и сцепил пальцы в замок на столе. ― И что? ― холодно спросил полицмейстер. Тесак несколько растерялся. Конечно, Бинх был скуп на эмоции, но писарь думал, что известие вызовет у него несколько другую реакцию. ― Так это… ― начал было Тесак, но запнулся. ― Я подумал, а коли Наталья Павловна приедет…? В лице Александра что-то неуловимо дернулось, всего на секунду, но этого хватило, чтобы Тесак смог разглядеть. Он был наблюдателен. Но сейчас он начал понимать, что поступил не совсем верно ― ему следовало точно узнать, кто из семьи приедет и уже потом докладывать Александру Христофоровичу. Осознав это, Тесак виновато опустил голову, когда глава местной полиции внезапно сказал: ― Не приедет она, ― после чего вернулся к бумагам, причем с таким лицом, словно Тесак ничего и не говорил. ― Но, СанХристофорович… ― попытался возрастить писарь, но в последний момент замолчал и, коротко кивнув, вышел из конторы. Бинх продолжал вчитываться в бумаги, но смысл написанного неумолимо исчезал. Он с раздражением откинул их. *** Растянувшись на спине в кровати, Настя с легкой улыбкой наблюдала за тем, как Николай чуть дрожащими руками застегивает крылатку. Руки у него дрожали почти всегда, даже по ее телу они проходились с едва уловимой дрожью. ― Чем ты хочешь заниматься сегодня? ― спросил Гоголь. Он всегда спрашивал у нее именно это, хотя ответ менялся редко. Настя с радостью осознавала, что ему нравится проводить с ней время, нравится спрашивать как у нее дела, какие у нее планы на день, смотреть, как она готовит, слушать ее голос; нравится, когда он что-то ей рассказывает и она слушает его. Им нравилось находиться рядом с друг другом. ― Скоро приезжает моя старая подруга, ― честно призналась Настя, думая о Наташе последние три дня. ― Старое поместье, что стоит недалеко отсюда, принадлежало ее семье. Они жили здесь три года назад. И теперь она хочет вернуться. ― Она аристократка? ― уточнил Николай, хотя было понятно, что ответ будет положительным. Он видел поместье, которое упоминала возлюбленная. Александр Христофорович как-то резко и мутно объяснил, что раньше оно принадлежало семье маркиза, но они недолго здесь прожили, и с тех пор дом заброшен. Кажется, полицмейстеру была неприятна эта тема, и отвечал он лишь потому, что Гоголь был выше его по званию, но Николай не стал дознаваться обо всем. Были разные причины, почему Бинх мог не хотеть об этом говорить, и это не имело к Гоголю отношения. Да и более важных дел сейчас было больше. ― Да, маркиза. Но она поссорилась с родителями, и отказалась от титула и всего прочего, ― произнесла Настя. В ее голосе переливались разные, неясные ему оттенки чувств. Словно Настя говорила о ком-то действительно близком, чье состояние было для нее так же важно, как и ее собственное. Он кивнул. Понимал, что ничего хорошего юную девушку в село вроде Диканьки привести не могло. ― Она молодая же, верно? ― спросил он, когда его мысли сменили направление. Настя кивнула. ― Насколько? ― В мае ей исполнится девятнадцать. Николай нахмурился. Из-за какой-то странной связи со Всадником, он переживал из-за всех жертв, каждая убитая девушка оставалась рубцом на его сердце. Настя пыталась убедить его, что всех не спасти, и верный путь к победе придется нащупывать, закрывая глаза на погибших. Она была по-своему права, и Николай ей верил, хотя ее мягким голосом произносились довольно суровые речи. Аксимова всегда была осторожна в своих высказываниях, предпочитала слушать, а не говорить. ― Ты должна предупредить ее, ― они оба поняли, о чем он говорит. ― И лучше, если она будет жить здесь, в самой деревне. Здесь Всадник почему-то не появляется. ― Я скажу ей, ― Аксимова улыбнулась. Она села в кровати, и белая шелковая ночная рубашка слегка сползла, оголяя бледные, худые плечи. ― Хотя, Наташа никого не слушает. Но я знаю, как ее уговорить. И Аксимова хитро усмехнулась. Николай усмехнулся тоже ― не мог не ответить на ухмылку возлюбленной. Она была словно чем-то непостижимым и непонятным, загадочней чем философский трактат, чем романтические стихи о страстной любви. Это была сказка, чем-то похожая на быль, и так хотелось поверить, что она будет длиться вечность. Она казалась ему птичкой, загнанной в золотую клетку, которая никогда не поет в неволе. Она не была рабыней, но не знала, что такое свобода. Да и кто на самом деле обладает свободой в обществе? Богатые? Вряд ли. Все деревенские девушки, хоть и плыли по своему течению ― сначала следуя за родителями, потом за мужем и его семьей ― были куда свободнее питерских дам. Настя же казалось, была заперта в самом мире, и хотя она была по-своему свободной, создавалось ощущение, будто она живет по наитию, подвергаясь известному ей течению. Свободная ― и в тоже время нет. Николай хотел бы показать ей настоящую свободу, помочь вырваться из клетки. ― Хорошо, ― кивнул следователь, потом подошел к девушке и поцеловал ее в губы. ― Тогда увидимся за обедом. Настя довольно улыбнулась и кивнула. С утра она выглядела по-особенному хорошо ― со взлохмаченными светлыми волосами, без грамма косметики, она была такой настоящей и живой, что у Николая невольно замирало сердце. Гоголь ушел вместе с Бинхом и Тесаком ― продолжались поиски дивчины по имени Даринка. Александр Христофорович в это утро пребывал в наиболее хмуром расположение чем обычно, и судя по взгляду, что полицмейстер бросил на Настю, едва она появилась из дома, ему было известно о том, что Наташа Идрисова снова решила вернуться в Диканьку. Сложно было сказать, как отнесся к этому полицмейстер ― в нем бурлило столько разных эмоций, от сжигающего гнева до солнечной радости, что Настя не стала пытаться в этом разобраться. Когда речь шла о Наталье Идрисовой, управлять эмоциями Бинха было просто невозможно. Настя глубоко вдохнула прохладный воздух. У нее было много дел на сегодня. *** Лес под ненастным вечерним небом стоял мертвый, застывший. Корни цепляли наездницу, голые ветви хлестали по лицу, оставляя кровавые следы. Но она продолжала ломиться вперед, задыхаясь, стряхивая листву с волос. За ней никто не гнался, но она гнала лошадь так, словно сам император велел ее поймать. Раньше Наталье Идрисовой редко давали ездить на лошади. Ее любимая лошадь Моревна была подарком от деда, и юная маркиза ее обожала. Однако, проехаться верхом ей доводилось нечасто. Мама полагала, что многие благородные аристократки теряют своё девичество не в постели, а во время верховой езды. В Диканьке, когда мать была больна, контроль над ней значительно ослаб, но с того момента давно она не седлала свою добрую лошадь. Наталья чертовски соскучилась за сутками в седле, за долгой дорогой, постоялыми дворами, да и драками тоже. Она засиделась в монастыре, скоро и вовсе хватку растеряет. Вскоре ей захотелось перевести Моревну на рысь, хотя бы ненадолго. Лошадь заметно радовалась возможности хорошенько размяться. Такому животному нельзя просто жить в стойле, всего лишь несколько раз в месяц выбираясь на краткие прогулки по окрестностям Воскресенского Новодевического монастыря. Отец не одобрял этого увлечения, но, когда Наташа поставила его перед фактом, что ездить верхом она будет, он не сделал ничего. Сергей был его наследником, его надеждой, и только он заслуживал настоящего внимания. Хотя Сергей и был старше своей сестры, они были так похожи — Наташа не могла понять, почему с ней обращаются по-другому. Сергея учили владеть мечом, пистолетом и ездить на лошади, а Идрисову — петь, улыбаться и очаровывать. Он стал бы наследником всего состояния отца, а Наташу бы продали чужому мужчине, как лошадь — чтобы ездил на ней, когда захочется, бил, когда заблагорассудится, а со временем бросил ради кобылки помоложе. Уделом брата были слава и могущество, ее — роды и кровь. Но в один день у нее достало сил изменить свою судьбу. На самом деле, она меняла ее дважды ― когда выбрала Бинха, и когда поехала в монастырь, бросив свой дом. Дома-то родного и не было, почитай. Мать умерла, отцу она была нужна, пока ее можно было удачно выдать замуж, но после связи с ссыльным полицмейстером это было бы уже невозможно. А брат ее вскоре уехал из-под надзора отца. Наташа знала, что в один день он просто не приехал в свое училище, и растворился где-то в бескрайних просторах России, лишь изредка посылая письма отцу ― и сестре, но это уже после того, как узнал, где она живет. Теперь у нее было оружие ― куда опаснее меча, и навыки, намного страшнее тех, которые когда-либо могли быть у брата. Наташа замедлила свою лошадь только у самой Диканьки, и позволила ей продолжить путь спокойным шагом. Девушка с некой любовью осматривала позабытые виды: между камнями разросся густой мох, нарисовав паутину, напоминающую вены на старушечьих ногах. Наташа глубоко вдохнула запах ― вода, деревья и ничего более. Просто прекрасно. Разрушенный особняк представлял собой лишь часть того величия, что хотел придать ему отец. Неясно, кому хотел он это доказать ― помещики Диканьки дрожали в благоговейном трепете от одних слов «маркиз из Петербурга», и искать одобрения и восхищения у таких льстецов, лжецов и лицемеров высокомерный отец точно не стал бы. Жителями села были неинтересны шик и роскошь приезжих ― у них были свои дела и заботы. С лошади она соскочила едва ли не на ходу. Гнедая лошадь устало сопела, и Наташа похлопала ее по шее, даря немного жизненных сил ― от себя и от леса. Лошадь встрепенулась, и благодарно ткнулась мокрым носом ей в плечо. Наташа рассмеялась. Ступени особняка были полуразрушенными, и она вновь задалась тем же вопросом, что задала ей Жданна еще в Петербурге ― а не ведьма ли поддерживала особняк в порядке, пока жила в нем? Ведьмы ― те существа, которые любят комфорт, и их сила помогала сделать комфортным любое место. Иногда это происходило неосознанно. А теперь, когда ведьма покинула дом, он медленно разрушался. И другая ведьма не могла его поддержать. Наташа нашла Жданну в одной из гостевых комнат. Гуро дремала, но когда Наташа переступила порог комнаты, женщина мгновенно проснулась и выпрямилась. Несмотря на трехгодичное замужество и почетный статус жены лучшего дознавателя в России, графиня осталась прежней чаровницей. Её карие глаза так и искрились озорством, а в темно-каштановых локонах, которые были небрежно стянуты в высокий пучок, сияли лучи заходящего солнца. Обычно затянутая в корсет талия обычно так и манила мужа прижать к себе, но сейчас Жданна была в свободном, синем платье, которое не утягивало, а просто красиво облегало фигуру. Сейчас в графине было больше домашнего, небрежного, но эта небрежность шла ей до безумия. ― Много резни я пропустила? ― с усмешкой спросила Идрисова, подходя к кровати и плюхаясь на нее. ― Таша, ― улыбнулась Жданна, разминая шею, изящный изгиб которой плавно перетекал в округлые белые плечи. ― Выглядишь как всегда… ― Дико? ― бывшая маркиза усмехнулась, не дав старшей подругой закончить фразу. Жданна хотела сказать «изящно», и это было бы правдой, хотя описание Идрисовой тоже было по-своему верным. Только она могла выглядеть дико и изящно одновременно. Внешне она никогда не теряла своего достоинства, но дикость и даже некое безумие в ней читалось в некоторых движениях, во взгляде и даже в пушистых волосах. Идрисова была в светло-бежевых штанах, сапогах для верховой езды на тон темнее штанов, поверх которых носила укороченное синее платье с короткими рукавами и V-образным вырезом. Сзади оно шло ниже колен, но вперед было разрезано почти до бедер. На платье нет застежки, оно держится за счет противовеса, и, судя по всему, Наташе нравилась эта шаткость, будто оно могло съехать вниз в любой момент. Для того, чтобы сделать путешествие более удобным, она собрала волосы у висков в две косички, которые соединялись в распущенный хвост на затылке. При бешеной скачке, которую так любила Наташа, полностью распущенные волосы были бы неудобны, но и полностью она их так и не собрала, продолжая высказывать свою непокорность. Но самое главное, что видела в ней Жданна ― горящие глаза. Глаза человека, который хочет жить. Жданна считала, что это лучшее, что она смогла дать Идрисовой вместе со свободой. ― У тебя есть интересные новости для меня? ― спросила Наташа, хрустя пальцами. Жданна ненавидела этот звук. Кроме того, Наташе надо было принять ванну и провести себя в порядок, графина еще со времен монастыря помнила, насколько сильно девушка любит чистоту и порядок. Хома Брут как-то весьма точно назвал ее «разбитой драгоценностью, которую чудом склеили». Внешне почти такая же, но уже совершенно другая изнутри, где видны все эти трещины и склейки. ― Ну, только то, что мой муж узнал. Всадник убивает девушек только по праздникам. Не только настоящим, но и старинным. Наташа усмехнулась. Каждого она поражала своей харизмой и самоуверенностью. А ее чуть лукавая полуулыбка частенько заставляла расплываться лужицей каких-нибудь юных кавалеров. Но Жданна-то знала, что раньше она любила улыбаться открыто, демонстрируя белоснежные зубы. ― Вроде ночи небесного сварога? Жданна ласково улыбнулась. ― Да. Но для нас это мало что меняет, просто теперь у нас со Всадником одни… сроки. Наташа тихо рассмеялась. Несмотря на то, что она старалась бодриться, было видно, что она устала. Ей наверняка хотелось спать, и Жданна не видела смысла задерживать ее. ― Я взяла сюда одну служанку, ― сказала Жданна. Наташа изогнула бровь в немом вопросе. ― Она подготовила тебе комнату. ― Не рискуешь? Настала очередь Жданны ухмыляться. ― Этой нет. Она будет молчать до конца своих дней обо всем, что здесь увидит. Кроме того, она ничего такого не видит. Катерина считает, что я сюда приехала за мужем, и теперь не могу прийти в себя после его смерти. Наташа довольно усмехнулась. Она любила умных людей, которые умеют делать то, что им хочется, и при этом не глупить. Улыбнувшись Жданне, Идрисова направилась в свою комнату. Жданна велела Катерине перетащить в комнату Наташи еще одну ванну, и обустроить ее так же хорошо, как и эту. Топить немного слабее, потому что Наташа любила спать в прохладе, но под двумя одеялами. Жданна глубоко вздохнула. Внизу заржала взволнованная лошадь Идрисовой, но Беркут не обратила на это внимание. У нее сегодня слишком сильно болела голова, и клонило в сон. Заснув, женщина уже не слышала, как в соседней комнате копошится приехавшая маркиза. Катерина, по приказу своей графини, кружила над юной маркизой, которая сидела с мечтательной полуулыбкой, пока служанка с остервенеем терла ее кожу и поливала горячей водой. Первое, что приказала сделать Наташа ― наполнить ей горячую ванну. Провести пару часов в абсолютном тепле казалось ей неплохой идей. Горячая вода растопила холод, что, казалось, сковал каждую ее косточку. Несмотря на то, что дождь начался до того, как она приехала, и Наташа под него даже не попала, она успела изрядно замерзнуть, но пробирающая ее дрожь не смягчила чувств ― она находилась в ужасном нетерпении перед встречей с Александром Бинхом. Наталья погрузилась в размышления, уставившись невидящим взором на поднимающиеся от воды струйки пара. Комната была огромной. Каменные стены закрывали искусные золотые, красные и черные гобелены, свисающие с витых прутьев на железных крючьях. Гобелены не только украшали комнату, но и не впускали внутрь пронизывающий холод снаружи. По бокам огромного камина стояли две высоченные статуи, казавшиеся живыми. Каждая изображала красивую женщину с крыльями и суровым, отстраненным выражением лица; их взгляды были устремлены вниз. Сначала Катерина обтерла маркизу жесткой губкой, содрав при этом не только небольшое количество грязи, но и слоя три кожи, потом обрезала ногти так, чтобы все они стали одинаковой формы, и, самое главное, удалила волосы. Вся кожа саднила, жгла и, казалось, сейчас порвется. ― Ужинать будете? ― спросила Катерина. Наталья качнула головой, пропуская мокрые пряди сквозь пальцы. ― Нет, благодарю, ― мягко промурлыкала Наташа, хотя в ее голосе слышалась явная усталость. ― Я хочу лечь спать. Катерина кивнула. Она отложила мочалку и полила плечи маркизы теплой водой, бережно обтирая их ласковыми руками. Наталья слабо улыбнулась от удовольствия. Катерина тщательно промыла ее волосы, и никак не прокомментировала то, что в пышной шевелюре Идрисовой нашлись мелкие листочки и веточки. Идрисова задалась вопросом, что получает Катерина от своей госпожи, если служанка так спокойно последовала за герцогиней в эту глушь и не задавала лишних вопросов. Катерина собиралась помочь девушке переодеться, но маркиза отослала служанку. Ей не хотелось ничего, только спать. Поэтому маркиза влезла в самое простое нижнее платье и с распущенными, мокрыми волосами залезла под одеяло. Катерина подкинула дров в камин, но в комнате все еще было немного прохладно, поэтому служанка принесла еще пару одеял. Одним она накрыла маркизу, а второе оставила рядом с кроватью. Лежа в кровати, Наталья выглядела как-то по особенному беспомощной. У Катерины сжалось сердце. На улице внезапно раздалось дикое ржание. Катерина глянула в окно, заметив обеспокоенно отступавшую в сторону леса лошадь маркизы. Служанка раздраженно поджала губы: Наталья Павловна ей очень дорожила, и девушка поняла, что ей, очевидно, придётся совершить небольшую прогулку в лес за сбежавшей лошадью. Маркиза Идрисова спала. Графиня Гуро тоже. Служанка спустилась вниз и, накинув на плечи теплую шаль, взяла фонарь и тихо вышло. В конце концов, что могло с ней такого случится?