Нас учили быть птицами

Девушку поместили на подобие операционного стола. Опознать ее так и не смогли ― тело всю ночь пролежало на сырой земле, и лишь утром ее нашли казаки. Пытались сделать все тихо, незаметно снести тело в сарай, где обустроился Бомгарт Леопольд Леопольдович. Тут же были вызваны Гоголь, господин Бинх и Тесак. Но никто не смог ее узнать, даже при том, что в тепле сошел иней, и черты лица стали более узнаваемыми. ― Это точно не наша дивчина, ― сказал Тесак, сняв шляпу и перекрестившись. Тело в тепле начало стремительно разлагаться, даже, пожалуй, слишком быстро. ― Как вы может быть уверенны? ― спросил Николай Васильевич. ― Лицо невозможно разобрать. ― О пропаже девушки еще не сообщили, ― отметил Александр Христофорович. ― Возможно, позже засуетятся, тогда и выясним. Тесак окинул еще раз взглядом девушку. Она была темноволосой, с характерной раной на груди, обескровленная, одетая в строгое, хорошее платье. Оно явно было новым, и несколько «не здешним» ― такое могли носить служанки знатных людей. ― Быть может, она из поместья? ― предложил он, неуверенно глянув на Бинха. ― Приехала с господами… ― Поместье Идрисовых? ― уточнил Гоголь, мысленно поблагодарив Настю за то, что та сообщила ему о приезде аристократов из Петербурга. Молчание Александра Христофоровича на эту тему должно было насторожить Николая, но Настя намекнула, что у Бинха есть некая личность заинтересованность в приезде маркизов, поэтому он не стал допытываться по этому поводу. ― Я слышал, что кто-то из них мог приехать? Александр предупредительно глянул на Тесака, и тот стушевался. ― Слух ― не больше, ― отрезал Александр. Николай Васильевич, уже привыкший к резкости полицмейстера, не предал этому значения, а Леопольд Бомгарт глянул на него из-под круглых очков. Впрочем, он тут же вернулся к телу и накрыл мертвую девушку белой простыней. ― Настя говорила, что в поместье должна приехать ее подруга, ― медленно произнес дознаватель, не среагировав на настроение Бинха, а вот Тесак низко наклонил голову от пронзительного и раздраженного взгляда своего начальства. ― Если это маркиза, то ей нужны служанки, ― Николай кивнул на тело. ― И если девушка молода, то ей опасно оставаться там одной. ― В прошлый приезд Наталье Павловне было шестнадцать, ― ответил врач, ненадолго задумавшись. ― Сейчас, вероятно, около девятнадцати-двадцати. ― Ее надо позвать в деревню на опознания тела, а еще предупредить о возможной опасности, ― твердо произнес Николай. ― Какое опознание, господин дознаватель? ― резко спросил Александр. Он указал тростью на тело. ― Вы хотите, чтобы молодая девушка это опознавала? Гоголь стушевался, но все-таки настоял на своем. ― Нам надо знать наверняка, кто эта девушка, ― твёрдо ответил он. ― И даже если опознание будет простой формальностью… вы не должны отрицать, что маркиза находится в определённой опасности. На это Бинху было нечего ответить. Николай Васильевич приказал Тесаку немедленно отправиться в поместье и привести кого-то, кто сможет точно сказать, кто эта девушка. А после ― поспешил выйти, поскольку в помещение уже начал распространяться трупный смрад. Леопольд, кряхтя, подошел к окну и открыл его, впуская немного студёного утреннего воздуха. ― Мда, ― протянул он. ― Наталья Павловна всегда умела подбирать моменты, в этом ей не отказать. ― Вашей Натальей Павловне, ― резко произнёс Александр, чем не мало удивил доктора. ― Держаться бы отсюда… От греха подальше. Леопольд усмехнулся. Полицмейстер смерил его строгим взглядом, словно спрашивая о причины такого веселья. Ему-то весело не было. ― А может она ради вас приехала. Не думали? Конечно, думал. Наташа была безумно смелой и решительной, и Александр прекрасно знал, какие отношения связывают юную девушку с ее семьей, но… в прошлый раз она сдалась так быстро, что Бинху не осталось ничего, кроме как смириться с тем, что они оба поступили правильно. Правда, само это утверждение «смириться с правильностью выбора» было нелепым. Сделав «правильный» выбор, человек не существует день ото дня, каждый раз надеясь, что не проснется. *** Жданна будила ее с утра, о чем-то шипя сквозь зубы, но Наташа упорно не желала этого делать. В монастыре ее поднимали в шесть утра, хотя она и не молилась, а в доме бабушки Жданны ее мучали ужасные кошмары, которые никак не хотели проходить. Тут она впервые спала спокойно, и поэтому упорно не желала покидать уютную темноту сновидений. ― Таша, черт возьми, ― громко проговорила Жданна, и Идрисова застонала. Сев на кровати, она хмуро посмотрела на не менее недовольную, и даже взвинченную подругу. ― Что? ― холодно произнесла Наташа, без удовольствия тряхнув пышными, каштановыми волосами. Локоны у маркизы были особенно красивыми, завораживающими. ― Моя служанка, ― повторила Беркут более спокойно, присаживаясь на край кровати. Ей понадобились некоторые усилия, чтобы взять себя в руки. В конце концов, Наташа не была виновата в том, что сейчас происходило, а лишняя взвинченность не пошла на пользу делу. ― Она убита. Всадником. Идрисова поджала губы, но в целом больше никак не отреагировала на печальное известие. Она все еще была сонной, и ей понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что произошло. Уже через секунду в ее глазах мелькнуло то, что можно было принять за вполне искреннее волнение. ― Она выходила проверить мою лошадь! ― Твоя лошадь в порядке, ― досадливо произнесла Жданна, уже давно не удивляясь подобному цинизму подруги. В жизни Наташи теперь немногие живые люди удостаивались ценности, таких можно было сосчитать по пальцам одной руки, и не то, чтобы Жданна винила ее в этом… Просто все еще было жаль девушку, которой так сломали жизнь, превратив в гипсовую статую. За себя Жданна уже не переживала. ― Тогда в чем дело? ― спросила Наташа, понимая, что и так непросительно короткий отдых прошел, и начался новый день. ― Я мертвых не воскрешаю. Жданна снова пропустила колкость мимо ушей. По утрам Идрисова была особенно невыносима, тем более если не позавтракала. ― Утром тело нашли казаки. Ее уже вскрыли, и Настин писарь успел выстроить логическую цепочку, в которой Катерина была твоей служанкой, ― на несколько секунд, в глазах Беркут промелькнуло сожаление, внезапно нашедший ответ в Наташе. Она сочувственно погладила подругу по плечу, понимая, что графине эта девушка была если не близкой подругой, то доверенным лицом. Верных людей всегда терять тяжело, но ближе Наташа не могла принять ситуацию. У нее таких людей не было, только те, чью смерть она не была готова принять и тот, чью смерть не смогла бы пережить. ― Очевидно, скоро тебя позовут на опознание, и предложат остаться в деревне для безопасности. Судя по тому, как Беркут отвела взгляд, ее не прельщала идея остаться здесь одной снова, в этот раз в абсолютном одиночестве, но Идрисова прикусила язык и не стала шутить о том, что графиня Беркут могла прикинуться ее служанкой, чтобы пойти с ней. Возможно, и стоило бы, ведь будущее не обещало им много времени для шуток, но Идрисова понимала, что появление сразу двух девушек, которые быстро сплотиться с Настей, может быть подозрительным и спугнуть их душегуба. Тяжело вздохнув, она встала и направилась к ванной комнате, чтобы привести себя в порядок. Скорее всего Жданна была права, и за ней скоро придут, и она должна выглядеть хорошо. Точнее, настолько хорошо, насколько позволяли ей обстоятельства. Жданна вызвалась помочь ей, и, хотя Наташа не хотела напрягать ту заботой о себе, приняла помощь с молчаливой покорностью. Идрисова никогда бы не сказала этого, но Жданна знала это еще с тех времен, когда Идрисова была «пленницей» в монастыре ― Наташа хотела, чтобы о ней заботились. Отцу она была не нужна, мать мертва, брат исчез ― у Наташи не было людей ближе, чем Жданна, Настя и Хома. Поэтому они все сносили едкость в их сторону ― Идрисовой не было и двадцати, ей было тяжелее остальных, у которых была хоть какая-то поддержка. У Насти был Хома, у Жданны муж и семья, а у Наташи кроме них никого. Поэтому она срывалась на них, точно зная, что близкие люди не оставят и не уйдут. Жданна заплела ей волосы в легкую косу, которую Наташа и могла сама себе сделать. Настояла, чтобы та надела простое, серое платье. В абсолютном молчании, пусть и комфортном для них обеих, они позавтракали. Идрисова не стала говорить, что она и сама могла бы справиться ― понимала, что Жданне тоже было важно позаботиться о ней, чтобы не сидеть без дела и просто ждать чего-то. Конечно, обвинить графиню в бездействии было нельзя, та тратила все дни и ночи чтобы найти в их деле что-то новое, но это все равно казалось ей недостаточным, чтобы назвать помощью. Жданне хотелось, чтобы все это побыстрее закончилось, Насте ― чтобы время замерло прямо сейчас и Предназначение не наступало, а Наташе… иногда ей хотелось умереть, но чаще всего ― чтобы все это и не начиналось. ― Ты плакала сегодня ночью? ― вдруг тихо спросила Жданна. Наталья подняла на нее предупреждающий взгляд. ― Тебе снился кошмар? Наташа ничего не ответила, лишь угрюмо кивнула. Сначала хотела соврать, но врать Жданне и Насте она смысла не видела ― в конце концов, их объединяла кровь и магия, так какой смысл скрывать что-то от тех, кто так близок. Но кое о чем Наташа предпочитала не говорить в слух, и подозревала, что подруги поступают так же. Они могли обсудить будущее, прошлое, настоящее, даже тех, кого любили, иногда обсуждали кошмары, но было то, что одна хранила от двух других. Наташа ненавидела бояться, и как бы ей не объясняли, что страх ― самое естественное чувство, она не могла его принять. Она жила почти шестнадцать лет ничего не боясь, а тут во снах ее так резко накрывало удушливой волной, что она не понимала, где сон, а где реальность. ― Вкусное печенье, ― сказала графиня. ― Ты сама готовила? ― В монастыре меня многому научили, ― кисло улыбнулась Наташа. ― Будем надеяться, что Александр не сильно шокируется этому. «Если когда-нибудь он узнает всю правду, печенье станет наименьшим из ваших проблем» ― подумала Жданна, и уже даже почти сказала, потому что обычно именно такая горькая правда заставляла Наташу смеяться, но тут обе ведьмы почувствовали волны чужой, мужской энергии. Какое-то время они сидели в тишине, пока в поместье не раздался слегка заикающийся, неуверенный голос, который звал маркизу по имени. Наташа тихо вздохнула и кивнула Жданне. Подошла, поцеловала ее в щеку и вышла из комнаты. Жданна задумалась о том, успеет ли она закончить вышивку с цветами до того, как придется сразиться со Всадником, а если нет ― выживет ли она, чтобы закончить ее. Встретившись с Тесаком глаза в глаза, Наташа не смогла больше игнорировать тот факт, что она стала ближе всего к угрюмому, сложному по характеру полицмейстеру. От осознания этого все внутри сжималось, завязывая тугой узел, а сердце не прекращало быстро биться. Наталья действительно думала, что от переизбытка эмоций просто не выдержит. Помощник Бинха поспешно снял шляпу и низко поклонился. Хотя, даже при этом она оставалась куда ниже этого худого мужчины. ― Наталья Павловна, ― поприветствовал Тесак девушку, теребя в руках свою длинную шляпу, напоминающую чем-то цилиндр. ― Здравствуй, Тесак, ― Наташа призвала все свои актёрские способности. ― Не ожидала увидеть кого-то так скоро, но очевидно в Диканьке сложно сохранить свое прибытие в тайне, ―на хотела сказать «инкогнито», но вовремя поняла, что такого слова Тесак может не понять. ― Правда ваша, Наталья Павловна, ― кивнул Тесак. Глаза его бегали по гостиной, стараясь не смотреть на маркизу, поэтому Наташа позволила эмоциям ослабнуть. ― Простите, не хочу дурную весть нести… Вы не велите сразу меня покарати, пані…, ― от волнения Тесак перешел на украинский, и обращение «госпожа» непривычно ударило по ушам. Идрисова сцепила руки за спиной. ― У меня тут нет власти, ― спокойно напомнила Натали. ― Успокойся, Тесак. Я аристократка, а не злая ведьма. Что такое стряслось? Наташа всерьез думала, что пока Тесак соберется с мыслями, она уже дойдет в своей злости до такой степени, что говорить придется сквозь зубы, а срываться на невинного человека она не хотела. Поэтому, когда Тесак неуверенно выдал из себя причину своего визита, она чуть не выдохнула от облегчения. ― В лесу казаки тело нашли. Дивчина… Она не местная, так что есть подозрения, что это может быть ваша служанка… Еще минут пять она разыгрывала ужас-страх-горечь, даже пустила две слезы. Тесак покраснел и отвел взгляд, поэтому не заметил, как маркиза подавила улыбку, и то, как в столовой посмеивается впечатленная спектаклем Жданна. И только после этого, Наташа с Тесаком смогла отправиться в Диканьку. Морально она готовила себя к тому, что за время пути в сарай, что заменял анатомический театр, она выслушает горы сочувствий и сожалений, хотя ни одна служанка не была к ней близка. Пока Тесак рассказывал ей, что происходит, Наташа думала о том, что жизнь в высшем обществе научила ее хорошо скрывать истинные эмоции. Чаще всего это была конечно вежливая, легкая улыбка ― да и вообще разные виды улыбок ― но пока ей путанно объясняли то, что она и так хорошо знала, Наталья в нужные моменты ахала, охала, пугалась. Хотела еще перекреститься, как делал Тесак почти через предложение, но в голове мелькнула мысль, что рай ей и так не светит, так что ухудшать отношения с Господом не стоит. Поэтому слушала она вполуха, и больше интересовалась своим теплым темным плащом, чем словами Тесака. ― То есть, вблизи Диканьке появился странный Всадник и никто не может его поймать? Ни господин Бинх, ни приехавшие дознаватели из Петербурга? ― Наталья наигранно зябко повела плечами, хотя плащ был на ней весьма теплый. Они с Тесаком не спеша шли по дороге, и кое-кто с любопытством поглядывал на них, очевидно не узнавая Наталью Павловну, которая накинула на голову капюшон с меховой отделкой. ― И он убивает девушек, выпуская из них всю кровь? ― Так и есть, НатальПавловна, ― ответил Тесак и перекрестился. Кажется, он немного расслабился, потому что стал обращаться к ней проще и больше не заикался. ― Бес он, клянусь вам. Наталья тяжело вздохнула, стараясь скрыть за этим раздражение. Тесак всегда был крайне суеверным, знал много легенд и поверий. Натали была искренне верующим человеком, и считала, что если есть Бог, то где-то есть Дьявол и демоны. Когда они подошли к небольшому сарайчику, сердце Натальи сжалось. ― Наталья Павловна, ― произнес Тесак шепотом. ― Тело ее выглядит ужасно. Быть может… еще не поздно послать кого-то в поместье? И Наташа действительно остановилась. Не потому, что поняла, что сейчас ей придётся увидеть мертвое тело, а потому что… Бинх же был там? Наверняка, да, и сейчас Наташа должна была с ним встретиться и беззастенчиво лгать ему, разыгрывать настоящее представление. А Александр был единственным человеком, которому она врать не хотела, которому хотела безгранично доверять. Возвращаясь сюда, она знала, что выбора у нее не было, и надо спасти свою шкуру во чтобы то не стало, но она не могла представить, каким она найдет Бинха. Любит ли он ее еще? Или уже нашел другую женщину? Ждал ли он ее, или захочет побыстрее спровадить, чтобы не теребить старые раны? Что их ждет? ― Я должна увидеть… ― пробормотала Наташа, и говорила она совсем не о мертвой Катерине. Любовь – омерзительное чувство, которое не должно иметь право на существование. Оно – словно одержимость, которая прорастает в твою сущность своими мерзкими корнями настолько глубоко, что когда желаешь ее вырвать – становиться нестерпимо больно. Дверь она открыла сама, без помощи, и вошла внутрь. Запах гниющего тела мгновенно ударил по носу, но Наталья даже не поморщилась. Она скинула капюшон с головы самым изящным жестом, на которой была способна. Первым она, конечно, видит Александра Бинха, кого же еще. Он щурит зеленые глаза, всматриваясь в ее лицо и словно выискивают какие-то изменения. Потом отворачивается, и смотрит в сторону. Леопольд Леопольдович из дальнего угла ― он сидел за столом ― отсалютовал ей стаканом с какой-то мутной жидкостью. Лицо Бинха исказило удивление, которое он даже не попытался скрыть. Бомгарт Леопольд тоже удивленно посмотрел на Наталью, прищурившись, а потом опустил очки со лба на нос и все равно недоверчиво помотал головой. Наташа удержалась от усмешки ― она прекрасно знала, что изменилась. От легкой, смеющейся девчонки, что рвалась наперекор всем правилам почти ничего не осталось. Она видела это во взгляде Хомы Брута, который, в отличие от Жданны и Насти, видел ее другой, той, что она была. Легкость исчезла, теперь сама Наташа видела себя не свежим родником, а ядовитым болотом, что отравляло всех, кто подходил ближе. Натальи Идрисовой больше не было, не было маркизы. Она была ничем и никем, и даже не пыталась этого скрыть. Она повзрослела, но совершенно не так, как это делают обычные петербуржские прелестницы. Неловкость встречи сгладил молодой мужчина, юноша. Он вышел из-за спины Бинха и оказался напротив нее. Он выглядел моложе присутствующих, у него были голубые глаза, чёрные брови, волосы и усы, бледная кожа. Одет он был в белую рубашку, фиолетовый галстук, чёрный пиджак с пуговицами, штаны и туфли. Вероятно, это и был следователь из Петербурга, в которого влюбилась Настя. ― Маркиза, ― приветственно кивнул он, кланяясь, пожалуй, настолько изящным движением, которое Наташа уже давно не видела. «Точно, это и есть Гоголь» ― подумала девушка, бегло улыбнувшись Настиному возлюбленному. Она не знала его статус, и не то чтобы это играло роли, но ей стало интересно. Уж больно графская у него была выправка. ― Я больше не маркиза, ― сказала она спокойно. ― Зовите меня Наталья. «Пожалуйста, зовите меня просто Настя» ― вспоминает Николай, и мысль о возлюбленной согревает его, привычно придавая уверенность. ― Гоголь Николай Васильевич, ― представляется он по уставу, касаясь машинально протянутой руки пальцами внутренней стороны ладони. Кажется, большего Наталье и не надо было. ― Я новый следователь, направленный на это дело. Вам рассказали, что произошло? ― Некий Всадник убил мою служанку, а до этого еще несколько девушек, ― кивнула Наташа, заставив свой голос дрогнуть. Ей самой показалось неправдоподобно, и судя по блеснувшим глазам Гоголя он тоже почувствовал подвох, но не стал акцентировать внимание. Наташа почувствовала от него странные, тяжелые волны непонятной энергии, ощутимые, но не окрепшие, будто куст мяты передавал свой запах в воздух, а Наташа была далеко от него. «Интересно, как много Настя ему рассказала? Он знает, что она ведьма?» ― Первым делом, примите мои… наши соболезнования, ― судя по всему, слова эти были чистой формальностью, и Николай уже понял, что служанка мало что значила для аристократки, но сказать надо было, и он это сделал. От Натальи Павловной шла странная, тяжелая энергия, схожая с той, что он ощущал рядом с Настей. Разница была в том, что Аксимову Гоголь любил, и ее сила была какой-то более… доброй, что ли. А от бывшей маркизы так и веяло тоской, нереализованными мечтами и разбитой надеждой. Эту девушку хотелось обнять и сказать, что все будет хорошо. ― Вас, вероятно, предупредили о том, в каком состояние находится тело? ― тихо спросил писарь. «Не граф, ― подумала она. ― Аристократия обычно не любит подобную работу, больно грязная она для них. А кто тогда?» ― Да, но за мое чувство прекрасного можно не волноваться, ― спокойно произнесла Наталья, надеясь, что это не будет звучать как оскорбление. Она просто хотела поскорее закончить этот фарс. Николай кивнул в сторону стола. ― Может выпьете для смелости, Наталья Павловна? ― спросил Бомгарт, кивая на большую бутылку с мутной белой жидкостью. Александр Христофорович кинул на него неодобрительный взгляд, чем-то похожий на «не спаивайте мне ребенка», но Наталья и сама покачала головой. ― Тогда я засну, и опознания придётся перенести, ― кисло улыбнулась девушка, и кивнула. Гоголь потянулся, чтобы откинуть покрывало с тела. Бинх взглянул на Наталью, но та лишь упрямо кивнула. Во взгляде ее было напряжение, но оно не смутило полицмейстера ― на месте девушки он бы тоже был напряжен. Он и был, на самом деле. Ведь внутри так и не решил главный вопрос ― что делать с Наташей? Очевидно, что безопаснее всего было бы уговорить ее вернуться в Петербург, но он даже не мог думать об этом. Отчасти, потому что не мог потерять ее снова, второй раз обещал был куда болезненнее, а еще… Еще он видел, что Наташа пришла в последнее место, куда вообще могла прийти. У нее не было пути назад, только вперед, а впереди была полная неизвестность. Выбрать его означало разорвать все связи с семьей, Александр это понимал. Не она ли сказала минутами ранее ― «я больше не маркиза». Что-то привело ее сюда помимо любви, что была и есть между ними. Наташе нужна была помощь, и хотя она ни за чтобы в этом не призналась, Бинх понимал, что у нее больше ничего нет. Только он. Как и у него нет больше ничего. Только она. Николай медлил, поэтому она сама потянулась и откинула покрывало. Мужчины замерли ― они ожидали любой реакции, крики, слезы, тошноту. Не каждый день высокопоставленные леди видят подобный ужас. Но на лице Наташи не дрогнул ни одни мускул. Она окинула быстрым взглядом все тело, сжала зубы так, что у нее заострились скулы. ― Она, ― кивнула Наташа, закрывая лицо. На краю сознания она понимала, что ведет себя не совсем реалистично, поэтому она судорожно выдохнула, опираясь на стол. Рядом с ней тут же оказался Гоголь с одной стороны, и Тесак ― с другой. ― Наталья Павловна? ― озабоченно проговорил Тесак, и Наташа кивнула, показывая, что она в порядке. Кажется, она немного перестаралась со своей реакцией. ― Выведите ее на улицу, ― посоветовал Бинх. ― Мы же закончили с опознаванием? ― с нажимом произнес он, поочередно обжигая взглядом то следователя, то врача. Видимо, до того, как она сюда пришла, он был всеми руками и ногами за то, чтобы опознание проводила не она. Интересно, а если бы она не приехала, приехал бы он? Или решил держаться подальше от той, что была сплошным исключением? Хотя сейчас Наташа явственно видела, что решение принято. И оно было в ее пользу. Пораженная этой догадкой, она позволила вывести себя. Гоголь протянул ей фляжку, прихваченную у доктора ― это был самогон. Неприятная на вкус жидкость обожгла горло, но за время своего пребывания в монастыре Наташа чего только не пила, и не такую гадость. Отвары, которым ее поил Хома Брут, когда она заболела, иногда были еще хуже. Поэтому девушка выпила без возражений и даже не закашлялась. Уладив, очевидно, какие-то вопросы с доктором, Александр вышел вслед за ними. Подошел и коснулся ее плеча рукой. ― Порядок? ― кратко поинтересовался он, стараясь игнорировать удивленный взгляд Николая, и смущенный ― Тесака. Он-то о взаимоотношениях начальства и этой юной девушки знал куда больше, нежели следователь. Хотя странно, что давняя подруга Натальи Анастасия ничего не рассказала про это. Бинх принял решение. И оно было в ее пользу. ― Да, ― кивнула Наталья, делая еще одни глоток. Бинх бросил недовольный взгляд на Гоголя, но ничего не сказал. Очевидно, что Наташе это было нужно. Она посмотрела на него, словно стараясь спокойным взглядом подтвердить свое состояние. Бинх практически не изменился, разве что несколько поседел и бакенбарды стали более заметными. В целом ― все тот же Александр, что признавался ей в любви. Разве что во взгляде что-то неуловимо потухло. Любовь разрушает. Терзает и мучает. Это – рана, которая никогда не заживет. Слабость, которая даст о себе знать в самый неподходящий момент. ― У нас есть еще несколько вопросов, ― раздался со стороны голос Николая Васильевича. ― Но их лучше обсудить в другом месте. Александр Христофорович, мы можем пройти в вашу контору? Бинх глянул на Наталью. Она спокойно кивнула, хотя голос немного хрипел, и полицмейстер слегка раздраженно выдал: ― Да, конечно. Наталья дернулась, словно ей непривычно было слышать звук его голоса. Тесак, сняв шляпу, неуверенно приблизился к бывшей маркизе: ― Наталья Павловна, а хоронить здесь будем? ― Да, ― ответила девушка, словно в некой прострации. Тут же встрепенулась. ― Да, здесь, ― темноволосая накинула капюшон на голову и посмотрела на помощника полицмейстера. ― Сделайте ей хороший гроб, прочный, и попросите батюшку отпеть ее. По каким-либо вопросом о деньгах обращайся ко мне, ― судя по всему, у девушки не было никого, и Жданна явно не будет против, если ее любимицу похоронят здесь. ― Будет исполнено, Наталья Павловна, ― Тесак поклонился и поспешил уйти. Уже в конторе ей налили горячего чаю, и она несколько согрелась. Она с преувеличенным интересом рассматривала мало изменившуюся за три года комнату, отвечая на вопросы Гоголя. ― Кроме вас и вашей служанки, есть ли еще приезжие девушки в поместье? ― спросил Николай Васильевич, когда счел ее достаточно успокоившейся, хотя по дороге сюда она демонстрировала просто поразительное спокойствие. ― Никого, ― ответила Наталья. ― Были только мы. Александр окинул девушку внимательным взглядом, отмечая несколько нездоровую худобу и бледность. Оставшись неудовлетворённым и слегка обеспокоенным своими маленькими наблюдениями, Бинх постарался вернуться к теме разговора. Это был допрос, но Гоголь проводил его в форме разговора, стараясь расположить Идрисову к себе. Сложно было сказать, что у него не получалось ― Наташа скользила по нему легким, заинтересованным взглядом, словно и сама пыталась дознаться до чего-то. Натали посмотрела на него и все в этом взгляде — боль, скорбь, радость — перемещалось. Впервые так сильно щемило душу. — Почему девушка вышла ночью из дома? Натали сделала вид, что призадумалась ― будто она с утра не разговаривала с Жданной о том, что и как говорить ― потом внезапно вспомнила: — Что-то было с моей лошадью вчера, она чего-то напугалась. Вероятно, она вышла ее успокоить. Николай кивнул. Ему нравилось то, как быстро девушка анализировала прошедший день и приходила каким-то заключением. Совсем как еще одна девушка, с которой у молодого следователя были близкие отношения…. Параллель между Настей и Натальей провелась быстро, хотя более разных типажей придумать нельзя было. Что-то неуловимое общее было, но и в статусе, и в поведении они различались. Возможно, манера держаться ― гордо и самоуверенно роднила их. — В Диканьке введено особое положение, — предупредил Гоголь. Натали изогнула изящную бровь; Бинх зло усмехнулся. — После наступления темноты вам лучше не покидать поместье. Это касается всех, поэтому… ― Буду сидеть тихо, обещаю, ― Идрисова, слабо улыбаясь. Александр Христофорович несколько воспрял духом от того, что беседа, по сути, подходила к концу, и он сможет остаться с Наташей наедине и поговорить. Но Николай Гоголь, либо действительно умел читать мысли и решил разрушить планы полицмейстера, либо инстинктивно чувствовал, когда ему нельзя влезать. Других причин, почему Гоголь вновь обратился к Натали, Александр не видел. ― На вашем месте, ― сказал Николай. ― Я бы уехал из Диканьке завтра утром. От неожиданности, сказать ничего не смог ни Бинх, ни Идрисова, к которой эти слова были обращены. Она, уже встав со стула, замерла, нахмурившись. Александр поддался вперед, словно желая ударить следователя, или каким-то иным способом намекнуть на то, что тому уже пора. Но в этот раз его опередила Наталья: ― И как мне это понимать? ― слегка резко спросила она. Полицмейстер такой тон уже слышал ― бывшая маркиза могла изредка показывать коготки и откровенную злость, хотя в целом предпочитала яд и пассивную злость. Николай, неожиданно, не смутился и продолжил свою мысль. ― У тех, кто здесь живет нет возможности покинуть Диканьку, ― сказал он. ― А вы можете уехать обратно и жить в безопасности. Наталья несколько оторопела от таких рассуждений. Это было весьма здравым решением ― с утра уехать из деревни, где убивают молодых девушек. В другое время она ― возможно ― так бы и поступила. Но у нее были причины рискнуть, и дело было даже не в старом Предназначение и проклятой старой ведьме, Лане Щитилиной… Даже если бы она могла уехать, она бы осталась и рискнула жизнью только ради… Девушка перевела взгляд на Александра. Мимолетный и торопливый. Глава полиции прищурил зеленые глаза, и девушка заметила, как вверх-вниз дернулся кадык мужчины. Она опустила глаза в пол, словно о чем-то размышляя, практически на себе испытывая волнение Бинха. ― Боюсь, это невозможно, ― медленно протянула она, и Александра накрыло необычайное облегчение. Конечно, разумом он понимал, что ради ее безопасности должен уговорить ее уехать обратно, туда, где ей не будет грозить жестокая расправа; сердцем ― а вопреки всем убеждениям, оно у него было ― он был донельзя счастлив, просто видя ее и слушая ее голос. ― Поймите меня правильно, Николай Васильевич, но я не могу уехать. Натали видела, что у Гоголя еще есть аргументы, но следователь предпочел сдаться и пойти на уступки: ― Тогда вам лучше переехать непосредственно в саму Диканьку, ― сказал он. ― В деревне и ее окраинах Всадник не появляется, поэтому если можно, лучше поселиться на постоялом дворе. Идрисова сделала вид, что задумалась. Она так и так планировала это сделать, кроме того, Настя намекнула, что могла бы отдать ей свою старую комнату в постоялом дворе. Но прежде, чем Наташа успела согласиться с этим условием, в разговор вступил сам полицмейстер. Она видела, как в его глазах зреет решение и сейчас оно приобрело четкую форму. ― Только, к чему постоялый двор? Я могу выделить Наталье Павловне свой дом, если она все-таки решит жить здесь. Если бы в их приезд, Бинх не предложил Гуро и Гоголю жить у него, сейчас Николай может что-то и заподозрил бы. Однако подобное предложение не только не удивило Николая ― хотя Натали, признаться, была смущенная и обрадована одновременно ― но и встречено им весьма воодушевленно. ― Это ― то, что надо, ― сказал он. ― Вы будете в безопасности, живя у главы полиции. Наталья сделала вид, что раздумывает, хотя конечно, это была только маска. Ей не нужно было долго думать, чтобы согласиться на предложение Александра, но Гоголь бы не понял ее быстрого согласия, а ей требовалось немного успокоить бешено бьющееся сердце. Впервые за последние года она испытывала нечто похожее на жизнь. Иногда казалось, что сердце и вовсе превратилась в камень. Но если Николай Васильевич принял ее молчание как само собой разумеющиеся, то Александр Христофорович снова напрягся. Он не знал, насколько Наталья изменилась с их последней встречей, а потом не мог предугадать ее решения. Но стоило ей заговорить, как Александр понял, что отказываться она и не думала: ― Я не хотела бы стеснять вас, господин Бинх. ― Уверяю вас, что ничего страшного в этом нет. Вопрос был решен. Натали улыбнулась. ― Если вы хотите переехать уже сегодня, а это желательно, то надо поспешить в поместье, ― заметил Бинх. Идрисова согласилась. Втроем ― вместе с Гоголем ―они вышли из конторы, Наташу уже ждали. ― Ах ти змія! ― воскликнула Настя, оказываясь рядом с маркизой сильно схватив Идрисову за локоть. ― Приїхала, і насамперед до чоловіка, а не до коханої подруги, «Приехала, и первым делом к мужчине, а не к любимой подруге» ― возмущенно проговорила она. Наташа рассмеялась. Николай никогда не слышал такого облегченного, радостного и едко смеха одновременно. ― А як інакше? ― рассмеялась Наташа, и потянула Аксимову в свои объятья. ― И, кроме того, с одной из подруг я встретилась, ― шепотом произнесла маркиза. Настя рассмеялась, словно Таша шепнула ей что-то смешное. ― Ты прекрасно выучила украинский, ― сказала она, отпуская девушку. ― Я довго вчилася, «Я долго училась», ― призналась Наташа. В ее первый приезд сюда язык дался легко, пусть она им больно и не пользовалась. ― Заберете ее, Александр Христофорович? ― спросила Настя. ― Или отдадите мне до вечера? ― Думаю, Наталье Павловне надо отдохнуть, ― прохладно заметил Александр. Судя по тому, как просто обратилась к нему Настя, и даже не допустила мысли, что полицмейстер и девушка могут прямо сейчас спокойно разойтись между ним, явно было нечто большее. И Николай это понял, хоть и благоразумно промолчал. ― Поэтому не могу согласиться. Наташа хмыкнула. ― А моего мнения никто не спрашивает. Суцільна тиранія, «Сплошная тирания». Настя усмехнулась. ― Действительно, отдыхай. Я займусь твоими вещами, ― она еще раз обняла ее, но Наташа услышала в ее словах другое значение. «Мне надо в твое поместье, чтобы увидеться с Жданной, а ты пока можешь провести время со своим любимым. Толку в сердце ведьмы, если оно разбито?» Наташа усмехнулась. Она была довольна. На их пару с недоумением оглядывались. Казалось, Бинх был совсем не тем человеком, что будет заводить отношения, поэтому он, в компании красивой девушки, вызывал любопытство. Некоторые, которые признавали Наталью Павловну, удивлённо ахали, но самому полицмейстеру и маркизу была совсем неинтересна реакция других. — То есть, ты действительно приехала... — Чтобы увидеть тебя, — Наташа, не смущаясь, взяла мужчину под локоть, впервые за долгое время счастливо улыбаясь. — И, как я вижу, ты рад такому развитию событий. Я волновалась, что у тебя кто-то появился. Александр усмехнулся. — После твоего отъезда я не стал кого-то искать. Чувства, как таковые, полностью потеряли смысл. Девушка тяжело выдохнула, опустив голову Бинху на плечо. Любовь отнимает волю. А ведь без воли нет власти. ― Ну, теперь все будет по-другому, ― сказала Наталья. ― Давно надо было вырваться из этой лицемерной семейки. Наконец-то я это сделала. Бинх понимающе хмыкнул. Когда Натали входит в уже знакомый дом, она испытывает чувство облегчения ― женского присутствия тут не чувствовалась. ― У меня есть еще дела, ― с явным сожалением сказал Александр, что-то выискивая на полках с книгами. ― Но ты располагайся. Теперь этот дом твой. ― Уже, ― усмехнулась Наташа, растягиваясь на кровати полицмейстера и с удовольствием потягиваясь. Тело тут же окутала приятная усталость. Ей так и не дали выспаться сегодня. Александр наконец-то нашел то, что искал. Он подошел, сел на кровать рядом с ней, и раньше, чем Наташа успела сообразить, что к чему, на безымянном пальце засверкало скромное, но изящное кольцо с зелеными камушками. — Вот так, ― с удовольствием проговорил Александр. — Это ты мне так предложение делаешь? ― вопросительно изогнула бровь девушка, хотя внутри все мгновенно потеплело, и Наташе даже показалось, что она может заплакать. ― Пусть все думают, что мы женаты. Если мы просто будем жить вместе никто не поймет и не одобрит. Мою репутацию может и не спасти, но твою я хочу уберечь. Летом еще до всех этих убийств я ездил в Миргород по делам. Скажем, что там тайно обвенчались, а теперь ты приехала ко мне, хорошо? Наташа рассмеялась. Удивительно, как быстро он все продумал… А как долго он планировал так поступить? ― Как хочешь. ― На колени опускаться не буду, но ответа жду, ― намекнул полицмейстер, и Наташа усмехнулась. ― Конечно да. Александр смотрел на девушку, а потом, поддаваясь внезапному, но желаемому порыву, подался к ней. Тяжелая рука в чёрной перчатке проводит по красиво заплетённым волосам, и Бинх целует Натали в лоб. ― Ты должна была сделать это, ― сказал он шепотом. ― Должна была забыть меня, выйти замуж за хорошего человека и быть счастливой. А не убиваться по человеку, который этого не достоин. Наталья протянула руку и сжала пальцы полицмейстера в своих. ― Ты достоин, ― сказал она, слабо улыбаясь. ― Я тебя выбрала, ты выбрал меня. Толку было отдавать сердце кому-то другому, если оно было разбито. Хотя, ты серьезно задел мои чувства, когда велел мне забыть о любви к тебе и отпустил меня, казалось, с легким сердцем. Александр перехватил руку Натальи и порывисто прижался губами к ее запястью, будто извиняясь за все то, что сделал, казалось, во имя ее блага. Бинх все еще считал, что Натали должна была попробовать жить без него, но, если чувства этой хрупкой девятнадцатилетней девушки были настолько сильны, как он мог отказать себе в любви к ней? Эту картину наблюдал через окно относительно небольшой беркут ― птица тёмно-бурого цвета с золотистыми перьями на затылке и шее, с большими белыми пятнами на крыле, белым хвостом с тёмной каймой. Наталья тяжело вздохнула и улыбнулась Бинху. Нет, она не забыла, зачем она здесь. Толку в сердце ведьмы, если оно разбито. Но… но она же могла позволить себе эти краткие минуты счастья… *** Настя, довольная своей маленькой хитростью, сидела на кровати следователя и читала свежие записи. Дорваться до них было большой сложностью, Николай ни в какую не хотел их отдавать даже своей возлюбленной, но Аксимова была хитрее и применила всю свою женскую хитрость, которая у нее только была. В итоге, победила она, и теперь Николай был вынужден разбираться с документами следствия, и при этом одним глазом подглядывать за тем, как меняется выражение лица его возлюбленной в зависимости от момента прочтения. ― Откуда ты взял этот сюжет? ― спросила девушка. ― Не знаю, ― Николай пожал плечами. ― Иногда они сами приходят. А иногда надо долго сидеть и придумывать. ― А за сколько ты написал «Ганц Кюхельгартен»? ― спросила девушка, бережно откладывая уже прочитанную страницу. Николаю нравилось смотреть на нее такой ― спокойную и умиротворённую, сидевшую на его кровати с собранными в небрежный пучок волосами и в ее любимом вечернем синем платье с черным корсетом. Было в ней что-то такое домашнее, правильное…. И его. ― Две ночи, но я много редактировал, ― поняв, что в такой обстановке поработать ему не удастся, Гоголь встал и подошёл к кровати. Настя услужливо подвинулась, чтобы следователь мог сесть рядом с ней. В последнее время он был тревожнее, чем обычно, плохо спал и еще хуже ел. Та девочка, Даринка, которая пропала, не находилась уже вторые сутки. Жданна, которую Настя попросила об услуге, лишь разводила руками ― она облетела весь лес, но даже следов девочки не нашла. С одной стороны, это радовало ― даже мертвецы еще испускают энергию, которую ведьмы могут отследить, а тут чисто. На опушке, где пастух Федор видел «зверя» обрывался след. Тело так и не нашли, значит, она все еще могла быть живой. А с другой ― куда надо было запрятать человека, чтобы найти его было не по силам даже Ведьмам-Птицам. Они все ― Жданна, Настя и Наташа ― знали, что есть места в лесу Диканьки, где энергия замыкается, превращаясь в воронку, которую нельзя почувствовать. Жданна проверила их, но ближе не рисковала подходить. Даринки там не было. Но, возможно, все было не так страшно. Даринка, само того не ведая, могла наткнуться на необычную траву, которую обычно любят есть овцы. Если хорошенько в ней извозиться, то она притупляет обоняние ведьмы. Ганна еще при жизни как могла ее выкорчевала с близких лесов, травила, но трава прорастала как сорняк, и извести ее было невозможно. Дивчина могла заплутать, потерять сознание где-нибудь, а из-за действия травы идти не в ту сторону. Вариантов было немного, но главное ― они были, и один ярче другого. Даринка могла быть и жива, и Гоголь сам верил в это, а Настя лишь подкрепляла его уверенность в этом. Николай положил подбородок ей на плечо. ― Нравится? ― с сомнением спросил он. Он не хотел давать своей подруге недописанные произведения, но Настя очень просила, и Николай не мог ей отказать. Девушка шикнула на него, и Николай хмыкнул. Он повел носом, утыкаясь в женскую шею, и прикрывая глаза. За окном собирался дождь. Настя довольно улыбнулась, хотя от чтения ее это не отвлекло. Она любила ненастье. Когда облака висели низко, когда грозил пойти дождь, Аксимова словно возрождалась. Дышала глубже, думала яснее. Настя читала рассказ о том, как один экзорцист полюбил ведьму и не смог убить ее. Это был небольшой рассказ, еще не дописанный, но Настя почему-то знала, что хорошего конца не будет. Она вздыхает, и говорит об этом Николаю. ― Ты можешь помочь написать хороший финал, ― предлагает он, пожав плечами. ― Какой понравится тебе. Настя думает о том, как ему во всем признаться. *** О том, что она пришла в себя, что она проснулась, Наташа говорила только три раза в жизни ― когда приняла то, что с ней случилось, когда пришла в себя после долгого безволия в монастыре, и сейчас, когда она вновь оказалась рядом с мужчиной, которого любила. Этим же вечером, пока на улице шумел приветственный дождь, Идрисова осматривала небольшой книжный шкаф в гостиной. Александр Христофорович читать любил, но мало кто об этом знал ― единственное амплуа полицмейстера в глазах подчинённых решать бытовые склоки между крестьянами и мелкие кражи. Натали считала по-другому. Возможно, потому что три года назад у них с Бинхом были как раз такие отношения, в которых можно раскрыть слабые стороны друг другу. Она заметила знакомую книгу украинских сказаний и поверий и улыбается. В некотором роде, все началось именно с нее. Она вытащила наугад одну книгу и открыла начало. Пробежала глазами первые строчки. ― Я возьму? ― спросила, подходя к дивану и забираясь на него с ногами, поправляя подол длинного нижнего платья. Открывает книгу снова. ― Раз уж я под домашним арестом. Натали посмотрела на Александра и иронично улыбнулась. Мужчина ухмыльнулся. ― Идея Гоголя, ― словно оправдываясь сказал Бинх. Наталья положила голову ему на плечо, смотря темно-зелеными, теплыми глазами. ― Хотя, не могу не признать, что доля здравого смысла в этом есть. ― Может, все не так плохо? Раз ты сам признаешь, что идея Николая Васильевича не так плоха. Александр раздраженно закатывает глаза и тяжело вздыхает. Наташа на это лишь смеется и утыкается губами в рубашку Бинха, которая пахнет хвоей и терпким запахом алкоголя. Девушка прикрывает глаза.

Я вижу ты без компромиссов. Я хочу, чтобы мой запах заменил тебе духи, чтобы он никогда не покидал тебя. Поцелуями, кровью, зверем, моей особенной жестокой любовью. Этим пахнет тот, кто помечен мной для всех вокруг. Ты — моя освоенная вдоль и поперек территория.

― Мне бесполезно спрашивать о расследование? ― тянет Идрисова. ― Конечно, ― отвечает Александр. Он задорно щелкает бывшую маркизу по носу, и та улыбается, морщась. ― Не забивай свою прелестную головушку такой дикостью. ― А мне интересно, ― тянет Наталья. ― Многие считают, что в столице в разы веселее, но там убийства из-за денег или наследства, балы, браки по расчету ― они становятся привычными и от такой жизни можно сойти с ума. ― Если ты думаешь, что размеренная жизнь в деревни не сводит с ума, то ты ошибаешься, ― говорит Александр Христофорович. Наташа посмотрела на него, словно оценивая. Она знала, что Бинх был ссыльным офицером, более того ― в юности потерял любимую женщину. Узнав об этом, она считала своим долгом разрушить стены вокруг холодного сердца полицмейстера. Это не было порывом или каким-то спором, обещанием самой себе. Она просто влюбилась: так, как люди засыпают ― сначала медленно, а потом чертовски быстро. Конечно, человек которого сослали ― не лучшая партия для девушки из знатной семьи, но у Идрисовой было и остается свое мнение на этот счет. Она видела не просто решительного и сильного человека, держащего под контролем Диканьку, но и горячее сердце внутри. Девушке захотелось проникнуть ему под ребра, уютно свернуться в душе и навсегда остаться рядом с Александром Бинхом. ― Хорошо, ― Идрисова хитро щурится. ― Тогда я хочу узнать, как прошли эти два с половиной года без меня?

Мы дикие звери. Да, именно звери. У нас особые ритуалы и символы нежности. Наши с тобой. Нам не дано разносить на мили вокруг протяжные кошачьи напевы. Но ты, отдаваясь мне, рычишь, потеряв контроль, и я это слышу. Твое право на принадлежность мне исключает этой ночью все прочие права. Я решу, что ты будешь чувствовать. Ты пахнешь мной… Ты носишь этот запах и извращенным удовольствием слизываешь его с запястий, тонешь в нем и не желаешь пахнуть иначе. Твой оскал ― гордость моя.

Бинх болезненно усмехается. В голове всплывают воспоминания о железном отказе ее отца, о том, как пришлось разбираться с самой Идрисовой. Девушка плакала и кричала, била посуду в доме полицмейстера, говорила, что никуда не поедет. Бинху стоило многих усилий заставить ее это сделать ― он знал, что где-то в Петербурге юной красавице будет куда лучше. Такой уж у Александра на самом деле нрав ― ценой своих собственных чувств он искал лучшую долю для возлюбленной. А та все равно этого не оценила и приехала, и смотрела этим своим диким взглядом, надеясь, что не прогонит. Да разве он мог? Особенно сейчас, когда девушка вполне уютно свернулась под его боком. ― Никак, ― отвечает мужчина. ― Я скучал по тебе. Все порывался написать, но так и не решился. Думал, что если у тебя уже кто-то появился… Наталья со злостью, ощутимо бьет полицмейстера по плечу. ― Ну, и дурень! ― говорит она, сверкая злостью в зеленых глазах. Впрочем, полицмейстера это только веселит. И он смеется. ― Не смешно! Я думала, что ты меня забыл! Что ты меня вовсе не любил! Не одной весточки за это время! ― Таш, ― произносит он немного устало. ― Я все еще придерживаюсь мнения, что с тем мужем, которого тебе подобрал бы отец, ты была бы счастливее. В этой глуши я не могу предложить тебе ничего. Идрисова смотрит на него, и Александр по глазам видит ― не понимает. Он тяжело вздыхает и тянет руку барыни к себе, аккуратно целуя запястье. Натали мелко вздрагивает ― чувствительное место. ― Я тебя люблю, ― признается он почти шепотом. Идрисова еле-еле расслышала. ― Потому и хотел для тебя лучшего. Но, признаюсь, ― Бинх усмехается. ― Твоя выходка мне нравится. Я рад, что ты здесь. Он смотрит, как Наташа весело улыбается. Свободной рукой широко провёл ладонью по девичьей спине, лаская. Потом ещё раз, медленней и вдумчивей, и Натали буквально почувствовала, как Александр Христофорович хмурится недовольно. — Это ещё что такое?! — и принялся бесцеремонно задирать рубашку, щупать выступающие рёбра и пытаться ладонями охватить талию. Последнее у него, к слову, почти получилось — между пальцами осталась несколько дюймов. — Ты вообще хоть что-нибудь ешь?! У девиц чахоточных и то талия больше! И так тростинкой ведь была, куда уж более худеть? Не заболела ли часом? — Александр приложил ладонь ко лбу, температуру проверяя, и снова скользнул рукой на спину, пересчитывая сколько позвонков торчать теперь стало. Раньше, если память не подводила его, он мог насчитать три, или четыре, когда Наташа сильно напрягала ее. — Питаюсь я хорошо — днём сам убедишься, — вместо насмешки от слов повеяло холодком, словно не она мгновение назад вся ―от макушки до самых пальцев на ногах ― ластилась и приникала к полицмейстеру. Подол рубахи Натали попыталась недовольно одёрнуть, чтобы наготу прикрыть. За все время она успела отвыкнуть от настойчивости и вездесущности полицмейстера, особенно когда дело касалось нечто, по-настоящему важного для него. А Наташа в этой системе явно была на первом месте. — И на себя посмотри, дорогой мой. Ты не на много крупнее — тоже вот ребра торчат, — и попыталась потыкать пальцами в эти самые торчащие рёбра, отвлекая, но Александр ладонь перехватил и к губам осторожно прижал, весь пыл на нет сводя. — Таш, я старше тебя раза в два, мне можно как угодно выглядеть, а тебе хорошо питаться надо, чтобы полной сил всегда быть, — знает, злодей, на что давить, чтобы Идрисова возмущаться переставала и сразу шёлковой становилась. Павел Тимофеевич такому приему, который мог в мгновение успокоить неугомонную дочь, лишь позавидовал бы. Так и сейчас вышло — сдулась вся, обмякла и прижалась доверчиво близко-близко, в голую шею горячо дыша, перепуганная немного, точно Бинх прямо из рук ее исчезнуть собрался. Полицмейстер попытался скрыть улыбку. — Прекрати про свой возраст! ― буркнула девушка. Саркастичная улыбка скривила губы Бинха. ― Кроме того, ― продолжала Наталья уверено. ― Ты можешь быть ужасно саркастичным и жестоким, но я знаю, что ты также очень ужасно заботливый и ласковый. Всегда обо мне переживал больше, чем о себе. ― Кушать будешь три раза в день, ― говорит Александр Христофорович, поднимаясь. ― Минимум! И под моим присмотром, чтобы не вздумала полноценную еду променять на чай без ничего. Наталья хохочет. — Я же лопну. Может, хотя бы два? А на ужин чай? Даже на чай с десертом согласна. ― Не старайся увильнуть, — Бинх потрепал девушку по распущенным кудрявым волосами. — Никаких исключений, порядок превыше всего. А лопнешь — сам и зашью. — Вредный ты, Саша. Заботливый, но вредный, — Идрисова потянулась, сладко зевая, разморённая теплом, как от печки исходящим от возлюбленного, — Но я всё равно тебя люблю. А сейчас я пойду спать. Натали поднимается и, захватив книгу, ложится на кровать. Бинх провожает ее взглядом и внезапно замечает, что она впервые за весь день назвала его «Саша». Натали любила платья со всей страстью, какая только могла быть у петербургских модниц. Ей нравилось кружиться в пышных платьях по залу, или ― по дому полицмейстера, потому что балов в Диканьке не предвиделось. Но она заставляла Бинха танцевать вместе с ней, хотя Александр упирался руками и ногами. То, как Бинх упирался попыткам его растормошить вовсе не оскорбляло Натали, наоборот, с каждым его «Нет» она лишь больше смеялась и в конечном итоге добивалась своей цели. А у него цель была только одна ― ее счастье. Поэтому, возможно, он был так холоден, чтобы, когда произошёл разрыв ― а он бы обязательно произошел ― Идрисовой не было так больно. — И да, — внезапно говорит Натали, замирая около кровати. Бинх вопросительно смотрит на нее. Девушка колеблется. «Скажи, скажи» — противно звенит в голове, но Наташа вымученно качает головой и слабо улыбается. Не так. Не из-за того, что это просто надо. — Спокойной ночи.