Нас учили быть птицами

Настя помнила, что первое, что сказала ей Наташа, когда она приехала в Диканьку и они остались вдвоем, это было: ―Как я устала от этого. Врать, притворяться, изворачиваться, постоянно бояться, что кто-то что-то узнает… И также, как и отец, избавятся от меня. В монастырь сошлют. Это был первый и, кажется, последний раз, когда Наташа, находясь в здравом уме и трезвой памяти, открыто показала свою слабость. — Скоро все это закончиться, Таша. Скоро, ― сказала она тогда, желая поддержать подругу. Ей бы тоже хотелось, чтобы все это закончилось как можно скорее, чтобы быть свободной, и не боятся, что за одну неверную мысль ей снова вгонят нож под ребра, прокрутят и напомнят, кто тут главный. Напомнят, что ничего они не решают в своей жизни, и не будут решать, как минимум до ночи Небесного сварога. В любом случае, все действительно закончится скоро ― они либо освободятся, либо умрут. Но теперь Настя боится, что все закончится слишком быстро. Сидя в белом круге на полу в церкви, слушая, как бьется сердце Хомы и Николая, она чувствует зловонное дыхание смерти за спиной. Кто-то сегодня умрет. «Дана, Таша, Александр, Николай, Хома, я, Яков, ― мысленно перечисляла она, словно молясь, но это было далеко не молитвой. ― Дана, Таша, Александр, Николай, Хома, я, Яков. Ты слышишь, старая стерва? Если кто-то их них умрет, я никогда тебе этого не прощу. Ты слышишь?». Но старой ведьме, скорее всего, было все равно. ― Так как вы познакомились? ― спросил Николая, чтобы прервать гнетущую тишину. Хома, несмотря на всю ситуацию, усмехнулся, глянув на свое светловолосую подругу. ― Когда он потерял руку, то он заказал деревянный протез в Киево-Печерской лавре, но когда надо было забирать ее, его обокрали. ― «Не крадите, не лгите и не обманывайте друг друга», Книга Левит, глава девятнадцатая, стих одиннадцатый, ― вставил Хома. ― А я протянула руку помощи. А в руке был кошелек. Так и познакомились. Это было в 1822, почти семь лет назад. ― «Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастия», Книга Притчей Соломоновых, глава семнадцатая, стих семнадцатый. Краткий рассказ немного развеял мрачность, что опустилась на них ― настолько, насколько могло быть легче в церкви, рядом с гробом, где была ведьма. Свечи теплились пред темными образами. Свет от них освещал только иконостас и слегка середину церкви. Отдаленные углы притвора были закутаны мраком. Высокий старинный иконостас уже показывал глубокую ветхость; сквозная резьба его, покрытая золотом, еще блестела одними только искрами. Позолота в одном месте опала, в другом вовсе почернела; лики святых, совершенно потемневшие, глядели как-то мрачно. Настя, как ведьма, была связана с природой, и чувствительна к природным и небесным явлениям. Она прекрасно угадывала погоду, чувствовала, когда начинается настоящая весна, а когда зима только ненадолго отступает, без календаря могла сказать, в какой фазе находится луна ― последнее для ведьм было особенно важно. Поэтому, когда время достигло полуночи, Настя почувствовала, как задрожало колдовство вокруг них. Весь мир был пронизан тонкой магией, но в церквях, на кладбищах ее было всегда больше. О том, что ведьма пробудилась, Ульяна сообщила гневным хрипом и тряской. Ведьма, дознаватель и экзорцист тут же оказались на ногах, и Настя почувствовала, как встрепенулась Сова внутри нее. Обычно птица предпочитала крепко спать внутри, не подавая признаков жизни, но сейчас она не только проснулась, но и встрепенулась, расправила крылья и гневно заклокотала. ― Да выживет каждый из нас несмотря ни на что, ― пробормотал Хома. ― А это из какого Евангелия? ― Из Евангелия Хомы Брута. Насте уже доводилось смотреть, как Хома проводит обряд экзорцизма над одержимыми. Это было страшно, ее тогда еще не окрепшая и не привыкшая ко всей этой чертовщине психика была надломлена, но она не могла отказать Хоме в мастерстве. Тот спокойно держал перед лицом мужчины крест, зачитывая экзорцизм, ни рука, ни голос его не дрожали. Насте, как ведьме, было непросто терпеть, но вскоре она привыкла, хотя каждый раз ее сознание слегка плавилось, и через пару часов она не смогла бы рассказать, что он говорил и как именно, но она запоминала ощущения. ― Зачем ты берешь меня, если я не могу помочь? ― спросила она тогда. ― Я закаляю тебя, ― ответил он. ― Ведьмам вроде тебя легко привыкнуть в церкви и всем атрибутам религии, это поможет тебе не падать в обморок и не выдавать себя. Точно так же он поступал с Наташей и Жданной. Часы чтения проповедей, постоянное причастие ― и со временем становилось действительно лучше. Хотя Жданна постоянно чихала от запаха кадила, а Наташа жаловалась на головную боль к концу службы. Так вот, сейчас Настя чувствовала только страх. Ведьма встала из гроба. Лицо ее почернело, на пальцах выросли длинные когти, а во рту заострились зубы, как у хищника. «Боже милостивый, ― подумала Настя. ― Если когда-нибудь я превращусь во что-то похожее, убей меня». Ульяна хищно вела носом, щелкала челюстями, каралась, как дикий волк, и щурила глаза… Но их не видела. ― Она не может нас найти? ― удивленно спросил Гоголь. ― Круг защищает нас, она слышит нас, но не видит и не может понять, откуда идет звук, ― объяснила Тая. Оперативный Хома уже начал читать текст изгнания, и Ульяна жадно водила головой, пытаясь понять, где они. Пару раз рассекла длинными когтями воздух, но так и не нашла их круг. ― Я могу к ней обратиться? ― спросил Николай. Настя, чуть подумав, кивнула. Другой возможности могло и не быть. *** Наташе было плохо. Ее тошнило, голова кружилась. Бинх, видимо, сменив тактику, решил не оставлять молодую жену дома, поэтому девушка покачивалась в седле перед ним, и одним глазом спала. Внутри нее помимо усталости было жгучее чувство вины ― Александр переживал за Гоголя, за Настю, а она, малодушно помогшая им бежать, не могла сказать ни слова. Да и что она могла сказать? «Прости, Саш, я ведьма, и если не помогу убить Всадника, то вскоре умру из-за вскрытого горла. Не злись, пожалуйста» Да он ее в околотках закроет за такое признание, или серьезно усомнится в ее психическом здоровье. ― Как ты? ― шепотом спросил он. ― Терпимо, ― ответила она. ― Переживаю за Настю и Николая. Но если этот богослов верил, что они нужны, чтобы помочь провести обряд, думаю вряд ли он навредит им. Так что время еще есть. Александр пару минут подумал, а потом угрюмо кивнул. ― Я отвезу тебя домой, ― наконец решил он, понимая, что таскать ее с собой дальше неразумно. Девушка пыталась бодриться, но она была уставшей, бледной, и выглядела так, словно ее вот-вот стошнит. Бинх довез жену до дома, и помог ей спуститься, как вдруг из темноты на лошади выскочил Тесак. Помощник был перепуганным, и от этого даже не заикался. ― Там с хутора казак в крови пришел! ― сообщил Тесак шепотом, чтобы не услышал никто другой. ― Что-то случилось. Вакула уже спешит туда. Наташа видела, как потемнело лицо Александра, но вместо того, чтобы вскочить на лошадь, и тут же пуститься на хутор, где были заперты девушки, Бинх повернулся к жене и до боли вцепился в ее предплечья своими руками. ― Сиди дома, и молю, никуда не ходи! Оставайся дома! Таша даже не успела ответить на приказ ― Бинх обхватил широкими ладонями ее лицо, и на несколько секунд горячие губы с силой прижались к ее, заставив тихо всхлипнуть, и Наталья, не справившись с эмоциями, с силой зажмурилась, чувствуя, как жжет глаза. Ведьма, отчаянно боясь вновь почувствовать испытанную уже пустоту, изо всех сил прижималась к сильному телу, отвечая на жадные поцелуи, переходящие в укусы. Вся охватившая их обоих боль и страх требовали выхода, собственное бессилие подкашивало, не позволяя удержаться на ногах, и сохранить равновесие удавалось только благодаря тому, что сильные руки по-прежнему не отпускали ту, которую полицмейстер любил больше жизни. ― Вернись ко мне живым, ― шепнула Наташа, и Бинх кивнул. В следующее секунду он уже был в седле, и они с Тесаком помчались на встречу неизвестности. Наташа смотрела им вслед. Окруженный магической защитой дом полицмейстера вибрировал, но Наташа никак не решалась сделать хотя бы шаг за калитку. Спустя столько времени, несмотря на все невзгоды и проблемы, которые им довелось пережить, Наташа все равно сейчас была рядом с ним, была рядом со своим Предназначением, и прекрасно понимала, что именно здесь ее место. Все дороги, какими бы запутанными и длинными они ни были, вели ее к Александру, в ушах эхом звучали его уверенные, исполненные искренней нежности слова, и она, стоя около дома, который теперь называла своим, вдруг осознала одну простую вещь. Умрет она или нет, ее судьба будет все равно лучше, чем могла бы быть. Улыбаясь, девушка уже собиралась было переступить порог, и оказаться в спасительном куполе заклятья, как вдруг позвоночник прошибает, словно ее ударили. Рана на горле начинает ныть, и Наталья словно ощущает, как течет кровь по шее, а легкие тяжелеют от попавших в нее воду. ― Сокол, ― зовет ее шепот старой ведьмы, и Наташа понимает, что ее момент настал. Тот, кто любил Всадника, кого она должна была убить, был здесь. Засомневавшись всего на секунду, Наташа с силой оттолкнулась от калитки, которая жгла ее пальцы и сделала шаг назад. Глубоко вдохнула, и уловила приторный запах лжи и черной магии. Защищенный дом манил и звал, но Наташа уже знала, что не сможет войти в безопасность. Поняв, куда надо идти, Наташа накинула на голову свой темный плащ, и пошла по следу. *** Голос Брута поразил церковные деревянные стены, молчаливые и оглохлые. Одиноко, без эха, сыпался он густым басом в совершенно мертвой тишине и казался несколько диким даже самому чтецу. ― Ты служишь Всаднику? ― закричал Гоголь. ― Назови его имя! Ульяна рассмеялась. ― Я чувствую рядом с тобой ведьму, ― завопила она. ― Ведьму с глазами Совы. Я принесу ее сердце Всаднику, и Предназначение не свершится. Ульяна разразилась дикими смехом, и наугад бросилась вперед, вспарывая воздух острыми когтями, и тут же пронзительно рыча от боли ― в этот раз она угадала направление. С выставленными вперед руками она начала кружить вокруг очерченного круга, проверяя его руками и вопя от боли и торжества. Защитный круг жег ее не хуже пламени. Хома с усилием начал читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов. Ульяна завопила. Николай посмотрел на нее ― она была страшна. Она ударила зубами в зубы и открыла свои мертвые глаза. Но, не видя ничего, с бешенством — что выразило ее задрожавшее лицо — обратилась в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать их. Настя закрыла уши руками. ― Тая? ― вскрикнул Гоголь, обхватывая девушку за плечи. ― Она зовет их, ― сказала Настя. ― Боже, я слышу их! Она принялась петь церковные песни своим мелодичным, громким голосом, надеясь, что это поможет, или хотя бы отсрочит. Если Ульяна погибнет раньше, то ее зов оборвется, а нечисть без зова не найдет путь в церковь. Ей чудились черти, ведьмы, всякая нечисть. Вот они несутся в ночи, сквашивают где только можно молоко, опрокидывают маслобойки, напускают порчу на урожай, а люди прячутся испуганно в своих домишках с нарисованными на дверях знаками против нечистой силы и крестами в руках. Тая закрыла глаза и перед глазами у нее появились огромные живые валуны — они ломились сквозь ночь, разыскивая троих ведьм-птиц и всех их. Они пытались бежать, прятались. Но не скроет их камень, и мертвое дерево не даст прибежища. «Сокол идет по пути Предназначения, ― вдруг услышала она голос. ― Окропит кровь землю, и Сокол будет свободна». ― Таша нашла его, ― хрипло выдохнула Настя. ― Что? ― снова не понял Гоголь. ― Кого нашла Наталья? Но ответить она не успела. Сделав неловкий перевес ногой, Гоголь задел какую-то доску, и та приподнялась, ломая волшебный круг. Ульяна взглянула на это, и бросилась вперед, но Настя оказалась быстрей. Одну руку она выставила вперед, и яркий луч, сверкающий как серп, пересек тело Ульяны пополам, оттолкнул ее в сторону, а второй тут же оттолкнула Николая. Восстановившийся круг тут же замерцал легким звездным светом. Ульяна вопила от боли, на ее белой рубашке краснела кровавая рана в форме полумесяца. ― Я убью тебя, дрянь! ― вопила она, метаюсь по церкви. ― Я вырву твое сердце! ― крикнула в ответ Настя, быстро поднимаясь. Николай впервые видел ведьму в действие ― но не в ее светлых свершениях, а в настоящей ярости. Не переходя черту круга, Настя выкрикивала что-то на темной латыни, и на теле Ульяны то тут, то там появлялись кровавые раны. Ведьма вопила и крутилась, словно стараясь отбиться от неведомых ножей, что резали ее не переставая, но Настя была на порядок сильнее. Гоголь увидел, как глаза его возлюбленной приняли совершенно неестественный вид ― все так же синие, но какие-то стеклянные, с неестественными широкими черными зрачками, которые пульсировали золотом. Как у совы. «Сова в лесу», ― вспомнил он. Сердце у него билось бешено, и пот катился градом. Ульяна так и продолжала уже стоять перед ними на самой черте и вперла на них мертвые, почерневшие глаза. Николай содрогнулся, и холод чувствительно пробежал по всем его жилам. Потупив очи в книгу, Хома стал читать громче свои молитвы и заклятья и слышал, как ведьма опять ударила зубами и замахала руками, желая схватить хотя бы одного из них. Ульяна продолжал глухо ворчать, выговаривать мертвыми устами страшные слова; хрипло всхлипывали они, как клокотанье кипящей смолы. Что значили они, того не мог бы сказать он, но что-то страшное в них заключалось. Она творила заклинания. Ветер пошел по церкви от слов, и послышался шум, как бы от множества летящих крыл. Николай слышал, как бились крыльями в стекла церковных окон и в железные рамы, как царапали с визгом когтями по железу и как несметная сила громила в двери и хотела вломиться. Сильно у него билось во все время сердце; зажмурив глаза, он стал повторять за Хомой заклятья и молитвы. Настя вдруг пошатнулась, и упала на колени, выплевывая кровь из-за рта. Николай бросился к ней. Изо рта у нее полилась кровь, и Гоголь испугался, что она откусила себе язык. Настя что-то прохрипела, а потом сделала глубокий вдох и отерла рот рукой. ― Круг! ― завопила она, но было поздно. Николай не успел отдернуть ногу. Ульяна выбрала жертвой не его и не ее. Быстрая, как черная молния, как порыв ветра, кинулась она к Хоме. Схватив богослова за плечи, она сильным жестом вытащила его из круга, опрокинула на пол и впилась острыми зубами прямо в кадык. Настя увидела обращённые к ней глаза Хомы. «Это все? ― спросил он одним взглядом. — Это все?» В груди поднялось сотни чувств ― боль, страх, грусть… Она вдруг поняла, что человек, который был ей другом, который полюбил ее раньше, чем она сама себя, умирает. Настя набрала в легкие побольше воздуха. ― НЕТ! ― завопила она, и этот крик мощной волной откинул от нее и Гоголя, разорвал пополам Ульяну, точно ее тело пересекли мечом. Николай услышал, как завопила вся призванная ею нечисть, изгнанная из церкви силой более мощной, чем они все вместе взятые. Вихрь поднялся по церкви, попадали на землю иконы, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек. Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовищ вылетела из Божьей церковь. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь. Все летало и носилось, ища повсюду выход со святой земли. Настя захрипела и упала замертво. Светлые волосы упали на ее лицо, смешиваясь с кровью и грязью. Настя отдала все силы, чтобы спасти Хому Брута, но у нее ничего не получилось. Богослов не шевелился, глядя в потолок церкви широко распахнутыми глазами, вся его шея была залита багровой кровью, кадык торчал из разорванного горла. ― Тая, Тая… ― звал ее Николай, тормошив девушку, которая не дышала. ― Нет, пожалуйста… Тая, не уходи… Он малодушно полагал, что отдавшая все свои силы ведьма все прекратила… Пока вдруг не услышал треск деревьев и скрежет камней. «Вий» ― понял он. Трясущимися руками уложив возлюбленную на спину, Николай прикоснулся к окровавленным губами коротким, прощальным поцелуем встал и на негнущихся ногах побрел к кафедре, где осталась книга богослова, которую он не дочитал в этот вечер и уже никогда бы не смог дочитать. Это расстояние показалось Николаю Гоголю вечностью. *** Наталья юркнула в бурьян и пустилась бежать, беспрестанно оступаясь о старые корни и давя ногами своими кротов. Она видела, что ей, выбравшись из бурьяна, стоило перебежать поле, за которым чернел густой терновник, где она считала себя безопасной и пройдя который она, по предположению своему, думала встретить дорогу прямо к особняку. Поле она перебежала вдруг и очутилась в густом терновнике. Сквозь терновник она пролезла, оставив, вместо пошлины, куски своего платья на каждом остром шипе, и очутилась на небольшой лощине. Верба разделившимися ветвями преклонялась почти до самой земли. Наташа подошла к озеру ближе, глядя в чистую, прозрачную воду, и вдруг почувствовала, как у нее подкосились ноги. ― Настя… ― прохрипела она. ― Настя. Три ведьмы были связаны между собой. Идрисова чувствовала, как ее названная сестра в один момент потеряла почти все силы. Ведьма надрывно захрипела, ощущая жжение в груди. Небольшой источник сверкал, чистый, как серебро. ― Прости, ― прошептала Наталья. ― Прости, но я должна… сейчас должна… Она попробовала вернуть мысли к погоне, повторно уловить нужный след не составило труда. Наташа двинулась в нужную сторону, но внутри у нее была пустота. Кто-то умер, кто-то кто был связан с ней. Но это была не Настя ― Идрисова чувствовала, как медленно та наливается силой вновь. Это была не Жданна ― Наташа чувствовала, как вибрирует ее сила, призванная утихомирить то зло, что пробудилось. Это был не Александр ― его она чувствовала, как саму себя, и его сердце билось рядом с ее, если бы ему грозила смерть, она бы уже неслась к нему. Это был ни Гоголь, и ни Гуро ― Идрисова чувствовал их жизнь рядом с жизнями своих подруг. Осталось только одно имя. Только за одну нить Наташа вдруг испугалась потянуть, побоялась обнаружить там пустоту ― и этот страх был ответом. Идрисова загнала его куда подальше. Если она поймет, что этого человека больше нет, она пропала. Идрисова брала по следу лениво, неспеша, точно зная, что успеет. Только бы еще под ноги глядела. Капкан, как зубья дикого животного, сомкнулся на ее ноге, раздробив кости. Идрисова закричала ― боль была сумасшедшей, на несколько секунд ей показалось, что из нее вышел весь дух. Она рухнула на колено, чувствуя, как заливает кровь поврежденную ногу. Медвежий капкан ― на них делаются зубья, чтобы лапа медведя не выскользнула из ловушки. Понятное дело, что медведь не имеет рук и разжимать дуги не начнет. Но пружина стоит настолько мощная, что нужно обладать большой физической силой, чтобы освободится. Слезы обожгли лицо, но Идрисова упрямо их оттерла. Если сейчас дать слабину ― она пропала. У нее будет время убиваться завтра, кажется, причин будет достаточно. ― Попали в беду, милейшая госпожа? ― раздался голос за спиной, и Наташа резко развернулась. С легкой, снисходительной улыбкой на нее смотрел мужчина. Уже немолодой, с седыми уложенными волосами, бакенбардами, в темном длинном пальто и с кремневым ружьём. Наташа узнала его, хотя до этого видела только мелким несколько лет назад, и официально представлена ему не была. Алексей Данишевский. И судя по тому, как он держался, он не знал, кем она была. ― Хотела погеройствовать, ― нейтрально ответила Идрисова. Пусть подойдет ближе, считая, что она глупая девчонка, которая хотела выделиться. Алексей усмехнулся. Он подошел и уперся руками в капкан, и вскоре раскрыл его. Большая сила не оставила сомнений в том, кто был перед ней. Она чувствовала, как от него веет морозом и порохом ― так пахнут смертные колдуны. ― Позвольте вашу руку, ― сказал Алексей. Наташа подает Данишевскому руку, очаровательно улыбается, и чувствует, как внутри нее бьется о ребра сокол. Кажется, она нашла того, когда должна убить.

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ