Нас учили быть птицами

Если она обернется, она пропала. Наташа помнила, как в первый раз увидела, как Хома изгонял беса из человека. Это было в монастыре; две крупные, сильные женщины привели какую-то блондинку, которая кричала дурным голосом, а когда на нее брызнули святой водой, она обвисла на руках замертво. ― Они всегда так прикидываются, ― сказал ей Хома. ― Если ты хочешь, то можешь уйти. Идрисова упрямо мотнула головой. ― А тебе не страшно? ― спросила она, когда двери за монахинями закрылись, и они остались вдвоем с бессознательной блондинкой. — Чего тут бояться? Человек прийти сюда не может, а от мертвецов и выходцев из того света есть у меня молитвы такие, что как прочитаю, то они меня и пальцем не тронут. Ничего! — уверенно сказал он, махнув рукою. — Будем читать. Позже он сказал, что ему страшно каждый раз, но тогда он храбрился ради нее. Она была ему другом. Он был смелым человеком, потому что умел признаваться, что боится, в отличие от той же Наташи. Он был хорошим человеком, преданным другом. Наташа никому так не доверяла, как ему. Ведь это за его голосом она пошла, чтобы очнуться. И вот сейчас, этот человек лежал на повозке, глаза его были закрыты, шея залита кровью, а чтобы не было видно вырванный кадык, его укрыли по шею белой простыней. Точнее, его укрыли целиком, но Наташа скинула покрывало, чтобы посмотреть. Лучше бы она этого не видела. Она с силой покачала головой. Пальцы ее добела впились в белое покрывало. Почему она должна переживать в одиночку? Она знала, что Настя в сознании, но невменяема и полностью дезориентирована, знала, что Жданна не может появиться, потому что это вызовет много вопросов… Но Идрисова больше не могла быть одна. И в то, что Хома Брут мертв, она не хотела верить. ― Леопольд Леопольдович! Бомгарт! ― позвала она, чувствуя, как начинают течь слезы. Она так долго не позволяла себе плакать, что сейчас слезы текли не переставая. Доктор, который констатировал смерть Гоголя, живо подскочил к ней, придерживая за плечо. Ему казалось, что крик маркизы вызван дурнотой от трупа. ― Наталья Павловна, вам плохо? Бинх побыстрее отослал Тесака и Вакулу с телом Гоголя вперед, и подошел к жене, перехватывая ее из рук доктора. ― Таш, пойдем домой, ― мягко, насколько он мог в такой ситуации, позвал он, но маркиза не расцепила пальцы. ― Скажите, он жив? ― шепнула Наталья. Конечно, он жив, как же иначе. Это все дурной сон, в которой она не поверит. Хома умел притворяться, он умел обманывать людей, когда это было необходимо… но сейчас все выглядело через чур натурально, слишком правдиво. Поэтому маркиза хотела разрушать эту глупую иллюзию. ― Что? ― переспросил Бомгарт, и девушка уперла в него посветлевшие от слез зеленые глаза. ― Скажите, он жив? ― хрипло и тихо спросила она с надеждой. Бинх и доктор переглянулись, и Александр кивнул. Если Наташе нужны доказательства ― то пусть доктор скажет ей. ― У него разорвано горло, ― стараясь предать голосу хоть немного профессионализма в такой удручающей обстановке, заявил доктор. Наташа покачала головой, надрывно всхлипывая, и едва не сгибаясь пополам, душимая рыданиями. Леопольд Леопольдович прижал к запястью богослова два пальца, выждал пять секунд и опустил руку обратно. ― Он мертв, ― скорбно произнес он. Кем не был этот человек, вряд ли он мог быть плохим. Смерть ― это всегда смерть, и не важно, кем был человек. Кажется, этот человек был важен для Натальи Павловны. ― Таш, ― Бинх попытался встряхнуть жену и увести, но девушка мотала головой и рыдала. ― Нет. Нет, нет, нет, ― она вцепилась в белую ткань пальцами и ее всю затрясло. ― Встань, пожалуйста, Хома, встань. ― Наташа, ― полицмейстер попытался отцепить ее пальца от ткани, но хватка у Идрисовой оказалось крепкой. Ему было тяжело и без ее стенаний: семь девушек, которых он хотел спасти, угодили в резню, казаки, защищающие их, погибли, и он считал, что во всем этом виноват Гоголь. Но Николай был мертв, в церкви был богослов с разорванным горлом, словно волк разодрал, перерубленная пополам Ульяна, которая должна была быть уже сутки мертва. Картину могла хоть как-нибудь прояснить Настя, но та ни с кем не говорила, и только шептала что-то на латыни. У него не было сил помочь Наташе, которая, казалась, не видела никого и ничего, кроме своей боли, и убивалась по человеку, которого даже не видела… Как думал Александр. Но он все равно пытался. У девушки мог быть банальный шок на чужую смерть, и Бинх хотел просто увести жену домой, позвать соседку, чтобы та следила за ней, пока полицмейстер занят тупыми бумажными делами. Он держал ее, и позволял плакать, целовал в волосы, и просто ждал, когда она хоть немного успокоится, и старался не сорваться на агрессию. Наташа не была в чем-то виновата. «Сколько смертей, сколько смертей» ― билось в ее разуме. Наташа даже не думала о том, что теперь она свободна. ― Нет! Вставай! Пожалуйста, Хома! ― продолжала надрываться она. Александр обхватил ее крепче, краем глаза замечая, как доктор достает из карманов марлевую тряпку и какой-то флакончик. ― Тихо, тихо, успокойся, ― шептал полицмейстер. Наташа затихла, но тут ее начала бить крупная дрожь. Она хватала ртом воздух, пытаясь дышать, но у нее не получалось. Изо рта выходили только сдавленные хрипы. Бинху показалось, что она задохнется. ― Таша, дыши. Давай вдох-выдох, ― девушка вцепилась в его сюртук дрожащими пальцами. Капилляры в ее глазах лопнули. Александр убрал ее волосы с лица в хвост. ― Дыши вместе со мной. Раз-два, раз-два… Давай, давай. Маркиза смотрела на Хому и не видела его. По правде, она не видела вообще ничего: глаза застилали тонкой пеленой слезы. А перед внутренним взором проносились картины, одна страшнее другой. Наташа задышала ровнее, но еще до того, как Бомгарт поднес бы к ее носу успокоительную настойку, голова девушки безвольно откинулась, и она притихла. Александр дождался, когда ее дыхание выровняется, поднял жену на руках ― она совсем ничего не весила ― и кивнул доктору, направляясь к своей лошади, ожидавшей в стороне. Даже во сне Наташа продолжала плакать. Впервые он не знал, что ему делать. *** Хома Брут говорил ей, что она использует ступор как защитную реакцию. Что отключаясь от реакции, она пытается словно взглянуть на ситуации со стороны, принять решение беспристрастно, словно ей кто-то другой скажет ответ. Но сейчас она не принимала решение. Сейчас Насте казалось, что она горит и замерзает одновременно. Жданна продолжала гладить ее по голове, но Аксимовой не становилось лучше. Хуже тоже не было, а быть с кем-то ― лучше, чем быть одной, поэтому она до сих пор не накричала на горячо любимую подругу, не прогнала ее. Она до боли сжимала ткань ее темно-синего, почти черного платья с серой вышивкой, попыталась закутаться плотнее в теплое одеяло, завиться в тяжелую ткань, как гусеница в кокон, и, может быть, проснуться кем-то другим… И зря, зря она подумала о сне. По щекам побежали свежие ручейки соленой влаги, а тело сотрясла новая волна дрожи, которая била ее безжалостно, словно через нее раз за разом проходили мелкие пули. Сон не шел, и о покое можно было не мечтать. Настя лежала, свернувшись в клубок, пытаясь стать как можно меньше, как можно незаметнее, готовая умолять, готовая прощаться с жизнью, готовая… ко всему. И дрожала от страха и невыносимого чувства беспомощности. Жданна гладила ее по голове, но Настя чувствовала, как от нетерпения подрагивают ее пальцы. Наташа разобралась со своим Предназначением, и буквально указала им на Всадника, но из-за ужасной потери средней ведьме было все равно. Да, она знала, что Гоголь не был мертв, но его душа была ни среди живых, ни среди мертвых, в четвертом мире, и так преданно влюбленная ведьма не чувствовала его. Это убивало Настю, это лишало ее сил. Спустя пару часов после того, как она очнулась, и Жданна успокаивала ее тихими заклятьями для расслабления души, дрожь все еще не прошла, лишь чуть-чуть стихла — от крупной неконтролируемой, сотрясавшей ее так сильно, что Беркут пришлось поддерживать ее под руку на пути в ее покои, до мелкой, почти незаметной, которая накатывала удушливыми волнами вместе с парализующим страхом. ― Все будет хорошо, он скоро очнется, ― сказала Жданна. ― Он очнется, Настя… Но не только беспокойство за Гоголя рвало ее сердце. ― Но кое-кто нет, ― прохрипела она. Жданна тоже плакала по нему. Не билась в громкой истерике как Наташа, не сотрясалась в дрожи как Настя ― ее слезы были тихими и сильными. Вспомнив о безвременно почившем друге, дрожь не унялась, только на глаза навернулась новая порция бесполезных слез. Руки задрожали сильнее, и Настя обхватила ими себя, впиваясь в собственные бока через ткань платья. Она задышала ртом, пытаясь хотя бы не всхлипывать. Но воздух застревал в сжатом спазмом горле, заставляя вдыхать все чаще и чаще — и все так же безрезультатно. Настя уже почти заснула, как вдруг дверь громко хлопнула, и Настя со Жданной дернулись. Наташа закрыла дверь на щеколду, и поставила на стол пузатую бутылку с белой жидкостью. Чуткое обоняние ведьм тут же уловил резкий запах водки, смешанной с какими-то ягодами. Наташа глубоко вдохнули. Зрачки в ее глазах были расширены, а волосы ― взлохмачены, словно она с кем-то подралась, чтобы прийти сюда. ― Потеря Хомы ― это личная потеря для всех, ― ее голос хрипел больше обычного, едва не срываясь на звериный рык, а мрачное сверх меры лицо казалось предельно сосредоточенным, отчего все черты заострились, искажая привычный облик еще сильнее. ― И нам всем больно. Но пока меня пытались напоить каким-то чаем и уложить спать, я подумала о том, что мог бы сказать Саша, если бы знал обо всем. Думаю, Яков сказал бы тоже самое. Если мы сейчас дадим слабину, и позволим Всаднику залечь на дно, смерть Хомы будет напрасной. Он делал все, чтобы мы пришли и разобрались со Всадником, все, чтобы мы разобрались с этим злом, и если мы опустим руки… Так нельзя, ― она опустила голову, а потом откупорила бутылку, которая подалась удивительно легко, и протянула в сторону подруг. ― Поэтому пейте. Судя по всему, она уже свою порцию выпила. Глаза у нее покраснели из-за лопнувших капилляров, руки, исцарапанные собственными ногтями. Она выглядела жутко ― почти так же, как в безумном состоянии в монастыре. Только теперь она была на ногах. Как бы они с Хомой не общались, как бы не язвили в сторону друг друга, не пытались уязвить ― они были близкими друзьями. Насте Хома помогал, поддерживая ее свет, Жданне позволял держаться на ее посту старшей сестры, но Наташе… Наташе он помогал жить в темноте и не утонуть в ней. Ей было сложнее остальных, и Хома уделял ей больше времени. В каком-то смысле, он любил ее больше других, потому что она нуждалась в его поддержке больше остальных. Настя приподняла голову с колен Беркут. Глаза Идрисовой странно сверкали. Жажда крови, вот что это такое, подумала Настя завороженно. Звучало странно даже в мыслях, неправильно для человека, но… так подходяще. И совершенно неожиданно — успокаивающе. Она даже смогла вдохнуть, прерывисто и коротко, но смогла. ― Зачем? ― спросила Жданна. Ее щеки были пересечены дорожками от слез, как у святого Петра ― предав Иисуса Христа и раскаявшись, апостол так и не смог себя простить. Он всю жизнь плакал в раскаянии, и у него на щеках были дорожки от слез, как борозды на поле. Блаженны слезы, смывающие грехи. ― Помните, что нам сказал Хома? ― рыкнула Идрисова. ― Мы можем плакать, стонать, кричать и разбивать стены. Но мы должны дать себе на это время, определенный его промежуток. У нас есть эти полдня, чтобы прийти в себя. А потом мы убьем Всадника, и можем снова скорбеть по нашему другу. Полчаса они пили. Потом Жданна помогла им привести себя в порядок. Заставила Настю переодеться и поправить макияж, собрала Наташе волосы и исцелила раненные руки. У Наташи с языка рвались горькие слова о том, что Жданна вовсе не обязана играть при них смиренную служанку, но было видно, что, помогая им, Жданна словно освобождается сама. Идрисова понимала, как сложно быть в стороне такой сильной и деятельной натуре как Беркут-Гуро. Она была рада хоть немного помочь. Когда они обе вышли, девушка тяжело опустилась на пол около кровати. Она прикрыла рот руками, но вдруг вырвался всхлип, затем еще один, громче, а затем внутри будто что-то сломалось — и слезы хлынули неостановимым потоком. Она на несколько секунд испугалась распасться полностью, впитаться в землю под ногами десятками и сотнями соленых капель, неудержимо льющихся из глаз. Казалось, еще мгновение — и ее и вправду просто не станет… Жданна еще никогда не хотела так опустить руки и сдаться. В ответ на эти мысли спину тут же пронзила резкая, жгучая боль, но Беркут было все равно. Внутри не было ничего, кроме слез, и она хотела отпустить их всех. *** В сарае, где уже основательно обосновался Бомгарт, обе девушки появились, когда Александр Христофорович выговаривал доктору о необходимости сделать вскрытие. На Леопольда Леопольдовича было страшно взглянуть ― тот забился в угол, обняв колени руками, как дитя, глаза у него были мокрые. Стоило девушкам войти, Бинх обратил на них полубезумные глаза. ― Я тебе велел дома оставаться, ― прорычал он жене, а потом его гнев обрушился и на ее подругу. ― Уйдите, обе! Наташа пропустила грубость мимо ушей. Александр не спал со вчерашнего дня, решая проблемы, разбираясь с непростительно большим количеством трупов, стараясь удержать всех и вся. Неудивительно, что его нервы были на пределе. Наташе стало стыдно за свою истерику, и она была искренне благодарна мужу за то, что он поддержал ее как мог. ― Нет. Мне полегчало, ― мягко ответила она. ― Мы обе в относительном порядке. ― Неужели? ― саркастично хмыкнул Бинх. Наташе не понравились черные круги под глазами полицмейстера, и она пообещала разобраться с этим, как только они убедят его в том, что вскрывать Гоголя нет необходимости. ― Я нашла и выпила что-то крепкое и алкогольное, так что у меня немного притуплены чувства, ― заявила Наташа. Ей говорили, что несмотря на бурные реакции, она быстро отходит от шоковых ситуации, быстро отпускает их, когда того хочет. Наталья не сомневалась, что еще придет время плакать по своему другу, убиваться по мертвым… Но сейчас надо быть сильными. ― Хома мертв… Но этот нет, ― и она кивнула на Гоголя. Александр застонал. Бомгарт поднялся на трясущиеся ноги. ― Наталья Павловна, Анастасия… ― скорбно начал он. ― Она права, он не мертв, ― прохрипела Настя. Ей было сложнее, ведь душа ее Предназначения, так крепко связанная с ее собственной, была где-то далеко, это причиняло боль и страдания. Жданна не могла появиться просто так и взять все в свои руки, поэтому Наташе приходилось занимать главенствующую роль. Настоящая жена полицмейстера. Пока Настя продолжала говорить, отстаивая свое, Наташа подумала об этом и хмыкнула. Бинх бросил на нее взгляд. ― Он в летаргии. Глубокий сон, так же похожий на смерть, ― объяснила она. ― Откуда ты это знаешь? Откуда вы обе это знаете?! ― сорвался на крик Александр, но Леопольд Леопольдович лишь нахмурился. Настя и Наташа переглянулись. Душа требовала в один голос заявить: «Мы ведьмы», но жена полицмейстера понимала, что это может разозлить уставшего супруга, довести его до белого колена, поэтому она ничего не стала говорить. Настя, видимо, тоже понимала, что на фоне всего происходящего ― правда не лучший вариант. Наташа подошла к Александру, и прикоснулась к его запястью, а вторую руку положила на спину, на позвоночник. Древние говорили, что в позвоночнике было заключено все упрямство человека, и пропуская магию через него, ведьмы могли добиться потрясающих результатов, подчинить себе человека полностью. Но Наталья использовала свою силу не чтобы подчинить себе усталый разум Бинха, а чтобы успокоить его и придать немного сил. Ведьмы черпали силы из природы, и постоянно были на подъеме больше, чем другие люди; чтобы утомить их, разбить, должны были произойти шокирующие события ― вроде тех, что происходили сейчас. Этими силами Наташа сейчас делилась. Бинх едва не застонал, когда почувствовал, как странное тепло разливается по каждой клеточке тела от легко прикосновения жены. Наташа уткнулась носом в его шею и потерлась, как кошка. ― Он жив, ― упрямо повторила Настя. ― Бомгарт, просто… ― Ладно, давайте отбросим эмоции и будем думать логически, ― выдохнула Идрисова, отстраняясь от мужа, и подходя к белому, как полотно, телу Николая Васильевича. ― Николай находится в неопределенном состоянии около десяти часов. Если мы исключаем возможность вскрытия, что разумно, надо обратиться к другим признакам биологической смерти, верно? ― с каждым новым словом она все больше бодрилась, понимая, что идет в верном направление. Появлялись силы, словно кто-то поддерживал ее со спины. Наташа бы задумалась о том, кто именно это был, но если она оглянется назад ― она пропала. ―Трупные явления. Они делятся на ранние и поздние. К ранним относятся охлаждение трупа, трупные пятна, трупное окоченение, высыхание и аутолиз. Для ранних трупных явлений характерно появление через несколько часов после наступления биологической смерти, и они, как правило, постепенно исчезают через несколько суток, сменяясь поздними трупными изменениями. ― Поразительно, Таш. Наташа посчитала хорошим знаком, что Александр называет ее Ташей, значит, все происходящее между ними если не забыто, то замято до лучших времен. И он на нее хотя бы не злится, а в голосе явно слышалось одобрение. Воодушевленный теорией о летаргическом сне и речью маркизы, Бомгарт стал повторно осматривать тело Николая Васильевича, уже более бодро и внимательно. До того он боялся даже прикоснуться к телу мертвого друга. А теперь он, вероятно, был вполне себе живым. ― Ни одна из видимых причин смерти не обнаружена, насколько я могу судить, значит, говорить о смерти рано, ― вынесла вердикт Идрисова после того, как Бомгарт ошеломленно отступил от тела, в котором не было ни одного признака смерти. ― Надо подождать пару дней для верности, если тело начнет гнить, значит дело ясное. А если нет… значит он правда спит. И тогда будем думать, что делать дальше. ― Господин Бинх? ― с надеждой обернулась к нему Настя. ― Хорошо, так и сделаем, ― Наташа не поняла, поверил он ей или нет, или был просто слишком усталым, чтобы спорить, но они хотя бы выиграли время. Она коснулась его руки. Грубые пальцы вцепились в ее ладонь, словно желая сохранить связь с реальностью. ― Тогда, Наташа и Настя могут пойти на постоялый двор и… ― Я пойду с тобой, ― сказала Идрисова, крепче сжимая его руку. ― Пожалуйста. Бинх взглянул на нее с сомнением ― он думал, что в такое не простое время она захочет быть с подругой, но Настя кивнула. ― Я поем и приму снотворное, чтобы отдохнуть, ― сказала Аксимова. ― А Наташе лучше быть с вами, Александр Христофорович. Полицмейстер кивнул. Он бы этого не сказал, но собственническую мужскую натуру приятно согрело то, что жена выбрала быть с ним, а не с подругой. Конечно, он-то не знал, что за Настей присмотрит Жданна Беркут, которая должна вернуть эмоциональный баланс Насте и восстановить поток ее сил, а это процесс, в котором лучше бы не иметь третьего. Хорошо, что Жданна была здесь. Наташа очень хотела быть с Александром, но, если бы Беркут не было, она должна была помочь Насте. А так и Аксимовой хорошо, и Жданна рядом, и Наташе спокойно. Следующие часы обещали быть тяжелыми, молчаливыми, но спокойными, и давали возможность хоть немного восстановить силы. *** Александр Христофорович не думал, что будет рад, если кто-то начнет командовать в его участке и отдавать приказы, но когда Наташа берет управление в свои руки, становится немного легче. Она приказывает доктору наблюдать состояние Гоголя и сразу сообщить, если что-то изменится, занимает место писаря, а когда Тесак неуверенно спрашивает, что делать ему, то маркиза быстро находит и ему дело: ― Возьми Вакулу и сообщите людям, что произошло, ― уверенно произнесла она. Бинх впервые обратил внимание, что голос у нее был звонкий, командный, как будто рождена она была только для того, чтоб командовать и вопросы задавать. Александр снял треуголку и посмотрел на уверенную в себе жену. ― А что же сказать? ― шепотом проговорил Тесак. Он с сомнением посмотрел на маркизу, не привыкший, что им командует кто-то, кроме Бинха, но все-таки не осмелился под взглядом девушки что-то брякнуть. ― Им виноватый нужен будет. ― Скажи, что… ― Наталья на минуту замолкает, и Бинх видит, как быстро в ее глазах мечутся идеи, планы. Она всегда быстро соображали, если ее прижимали. ― Скажи, что богослов Хома Брут при содействии Николая и Саши якобы нашел подсобника душегубца ― им оказалась Ульяна, потому что женщина не привлекла бы внимание. Хома и Гоголь допрашивали ее, но появился Всадник, и они вступили в бой. Ульяна погибла, как и Хома, а у Гоголя подозрение на сильнейшую черепно-мозговую травму… ― Чего? ― вякнул Тесак, и девушка закатила глаза. ― Головой его душегуб приложил, думал убил, а Гоголь живой, ― объяснила она более простым язык, и Тесак кивнул. ― Потом, получив от своей пособницы до ее смерти сведенья о том, что всех девушек собрали в одном месте, он нашел хутор и… Ну, все понимают, ― маркиза тяжело вздохнула. ― Похороны организуйте за мой счет. Если нужны доски, то в моем поместье хорошая мебель, можете использовать ее. ― Но, Наталья Павловна… ― попытался несмело возразить Тесак, но Наталья поморщилась. ― Что, хочешь им правду сказать? Про ведьм, демонов? Они Николая Васильевича тогда сами убьют, потому что упырем считать будут, ― она обернулась к мужу и улыбнулась. ― Господин Бинх, одобряете мой план? ― Одобряю, госпожа Бинх, ― с легкой ответной улыбкой кивнул мужчина. Наталья довольно улыбнулась. Тесак, поняв, что начальство полностью солидарно с супругой, кивнул. Если и были у Тесака какие-то вопросы или предложения получше, то все разом из головы выветрились, будто и не бывало их. Только и смог что кивнуть. ― Слушаюсь-с, все скажу. ― Тесак, подожди, ― Наташа встала, и положила ему в карман узелок из полыни, листьев дуба и ландыша. Улыбнулась. ― Наудачу. Тесак еще раз поклонился и поспешно вышел. ― И что это за узелки такие? ― спросил Александр, тяжело опускаясь в свое кресло. Наталья подошла и уселась к мужу на колени, утыкаясь ему в шею. У них было пару минут спокойствия, чтобы побыть наедине с друг другом и подарить немного сил. Отчеты могли и подождать. ― Травяные, ― объяснила она, потираясь носом о мужскую шею. Бинх гладил ее по спине одной рукой, а второй крепко сжимая девичье бедро. ― Для разных целей. Этот поможет ему мои слова передать без его заиканий, и придаст больше силы, чтобы люди ему поверили. Саш… Прости меня, ― вдруг вырвалось у нее. ― Я… я сорвалась. Смерть Хомы так по мне ударила. Я не была готова потерять своего друга. Ей показалось, что сейчас она снова заплачет, но слез не было. Видимо, на несколько дней это были все слезы, что она могла выплакать. ― Я не злюсь, ― выдохнул он. ― Сначала злился, потому что и смерть этих девушек, и твои неясные мне рыдания… ― полицмейстер порывисто выдохнул, и поцеловал жену в пышные волосы. ― Но без тебя бы было сложнее. Я бы Гоголя точно закопал, ― Бинх невесело усмехнулся, а потом тихо спросил. ― Таш, кем этот богослов был для тебя? Маркиза какое-то время молчала, перебирая его наполовину седые волосы. Ей показалось, что за прошедшие часы седины в них добавилось. Она периодически забывала, что он был раза в два старше нее ― потому что сама себя чувствовала его ровесницей. ― Он был моим единственным другом в монастыре, где меня заперли, ― шепотом сказала девушка, когда Бинх уже решил, что не добьется от нее ответа. ― А теперь он мертв… ― Я соболезную твоей потере, ― произнес Александр. Конечно, он не знал, что это был за человек. Странный богослов-экзорцист, который колом в сердце убил Ульяну, распял ее серебряными гвоздями, потом сбежал, взяв Гоголя в заложники, устроил какой-то обряд в церкви… Но видимо для Наташи этот человек что-то значил. Он не представлял, что она пережила в монастыре, как ей было тяжело, но то, что он видел в своей жене не было чем-то счастливым. Если Хома Брут помог Наталье пережить тот ужас, Бинх был готов простить его и помолиться о его душе. ― Когда я найду эту тварь, я выдавлю ему глаза, ― вдруг шепнула Наташа. Александр не сразу понял, о ком именно она говорит. — Вот тогда у меня и будет время скорбеть. А сейчас держаться надо. Спасибо, что помогаешь мне. ― Хотел сказать тебе тоже самое, ― улыбнулся Александр. Пару минут они еще посидели, а потом оба синхронно решительно выдохнули и выпрямились. Надо было приниматься за работу. ― Складный рассказ у тебя вышел, для протокола самое то. Но я так и не понял, как убийца нашел хутор? ― спросил полицмейстер, пододвигая к себе листы бумаги и чернила. Наташа собиралась встать, но Бинх удержал ее на месте. С ней под боком было куда спокойнее, и голова у нее, кажется, соображала быстрее, чем у него. ― Ты еще не рассматриваешь версию, что он нечисть? ― аккуратно спросила девушка. Ее поглаживания задней части шеи аккуратными ноготками, успокаивали, и пускали по телу мурашки. ― Оставим ее на крайний случай, ― без всякой охоты ответил Александр Христофорович. Верить в то, что они столкнулись с настоящим демоном, или нечто похожим, не хотелось, однако теперь и сбрасывать эту версию не представлялось возможным. ― Об этом знали не так уж и много людей. ― Ты, Тесак, Гоголь, я и Настя, ― перечислила Наташа. ― Кто-то же проболтался. ― Подожди, Гоголь ходил к Данишевским, верно? ― вдруг вскинулась она. ― И Алексей отказался от того, чтобы отправить свою жену на хутор. ― Думаешь, он подозреваемый? ― спросил Александр. ― Или кто-то из слуг мог услышать и донести, ― предположила девушка. ― Николай ничего тебе не рассказывал, об их разговоре? ― Граф был возмущен, по его словам, отказ был резким и довольно громким… Надо бы проверить его. ― Думаю, это можно сделать позже, ― предложила девушка. ― Пусть он затаится. Сейчас в деревне траур, вряд ли он будет пытаться что-то предпринять… Но, Саш, я хочу… Хочу тебе сказать, ― она низко наклонилась к нему, словно собираясь поцеловать. ― Ты не виноват в этом, что произошло. Ты хотел их спасти. Виноват тот, кто это сделал. ― Я тону в крови, Таш, ― выдохнул он, накрывая ее щеку ладонью. ― Я захлебываюсь в ней. ― Поверь мне… ― маркиза горько усмехнулась. ― Еще нет. Я знаю, я и тонула, и захлебывалась. Ты делаешь все, что в твоих силах, и ты… ты не виноват. Когда мы найдем убийцу, ты это поймешь, ― Наталья коротко поцеловала его. Одна широкая ладонь оказалась на ее затылке, зарываясь в волосы и заставляя запрокинуть голову, а вторая спустилась на талию, крепкая и уверенная, как якорь. Александр ее поцеловал. Жесткий, требовательный нажим, жадные, какие-то будто наказующие движения с оттенком лихорадочной порывистости, постепенно, очень медленно уступающие место чему-то более уверенному и почти мягкому. Нежному. Впрочем, она и против первоначального варианта ничего не имела. Сглотнув, Наталья отстранилась и попыталась взять себя в руки ― и заставить собственный голос звучать не так, будто разговор застал их в постели в разгар… ну, не сна точно. ― Давай займемся протоколом. Гоголь очнулся вечером, в шесть часов и пятнадцать минут. Люди уже были по домам, скорбящие по тем, кого потеряли ― а если какие-то семьи миновала потеря, они приходили к своим друзьям, чтобы оказать поддержку. Настя ― выспавшаяся и сытая ― привела себя в порядок, в комнате Николая сидела с Василиной, которая играла со своей живой куклой Марушкой, пока ее отец занимался посильной помощью в организации похорон ― за короткий срок предстояло сколотить почти семнадцать гробов. Василина напевала песенку, которая периодически заставляла Настю улыбаться. Жданна осталась в комнате самой Насти, напряженно размышляя, что им делать ― несмотря на то, что личность Всадника теперь была известна, они не могли просто броситься убивать ее, пока за ними следили в оба глаза. Если бы со своим Предназначением справилась бы Настя, то Жданна могла закончить все одна, но пока что со своей частью старой сделки справилась только бесстрашная и непослушная Идрисова. Сама Наташа со своим мужем заканчивали протоколы и письма. Получалось складно, особенно с богатой фантазией ― или умением свести воедино несовместимое ― Натальи, которая быстро придумывала, что и как. К полицмейстеру и его жене ворвался Тесак. ― Там… там! ― возбужденно причитал писарь. ― Ось хрест, що не брешу! ― от волнения, Тесак перешел на чистый украинский, и быстро перекрестился. Расслабившийся от присутствия жены Александр Христофорович усмехнулся. ― Отдышись и скажи спокойно, ― велел он, без удовольствия позволяя Таше встать. Девушка посмотрела на писаря и ее глаза сверкнули. Не переставая бормотать что-то в стиле «зуб даю», «язык отсохнет у меня если брешу» Тесак кое-как все-таки отдышался, и сообщил. ― Николай Васильевич проснулся… ― Вот и отлично! ― Александр Христофорович даже в ладони хлопнул, поднимаясь. Он-то думал, что ждать придется как минимум несколько дней, а тут даже день не закончился. Поздно, конечно, но сегодня поговорят, а завтра уже и следствием займутся. ― Так це не все... ― сказал Тесак, мня края шляпы в пальцах. ― Там… в общем я зашел посмотреть, а там с Гоголем… Бинхи пришли к сараю вместе с Настей, которую привел один из казаков. Ни она от него, ни Бинхи от Тесака вразумительного ответа на «что же такое случилось» не добились, поэтому шли в полную неизвестность. Александр Христофорович кивнул девушкам, показывая, чтобы те зашли ему за спину, и вытащил пистолет. Они вошли, но к тому, что увидели, не были готовы даже ведьмы. Леопольд Леопольдович лежал на столе ― видимо, не выдержал два воскрешения за вечер. Николай сидел на столе, а перед ним стояла хорошо знакомая фигура еще одного мертвеца в красном пальто. ― Здравствуйте, господа! Признавайтесь, скучали по мне? ― улыбнулся Яков Петрович Гуро.