Нас учили быть птицами

― Скучали по мне? Настя очень надеяться, что Наташе хватит ума не лезть в бутылку, и хватит выдержки промолчать по поводу того, сколько людей внезапно возвращается к жизни после того, как они пережили ― хотя слово было очень громкое ― смерть Хомы Брута. Наташе было бы вполовину не так больно, как было сейчас, если бы пришла повестка о смерти брата. Она бы лично убила Сергея Идрисова, если бы это спасло жизнь богослова-экзорциста. Они расположились в комнате Гоголя, и Якова Петровича коротко познакомили с материалами и наработками по делу. Девушек выгнать не удалось, поэтому они расположились на сундуках за спинами говорящего, и слушали, притаившись в полутьме, как змеи в яме. Наташа не стала ничего говорить, но рот пришлось заткнуть все той же мутной жидкость с ягодным вкусом. Анастасии она не понравилась ― слишком уж горькая, но Идрисова пила и ничего не говорила. Смотрела только мрачно, как притаившийся в кустах хищник. Гуро, вернувшись и снова приняв свои руки борозды руководства, велел немедленно собираться в поместье Данишевских, чтобы проверить главного подозреваемого ― Алексея, который уже десять с лишних часов кормил собой червей, но о чем, конечно, знали только трое. Яков кинул быстрый взгляд на девушек, и усмехнулся, увидев мрачный и высокомерный взгляд Идрисовой. ― А вы что, Наталья Павловна, не рады такому благополучному разрешению дел? По взгляду Наташа поняла, что Яков ее помнил. Она была на их с Жданной помолвкой и на свадьбе, и очевидно намекал на то, что ее подруга теперь не вдова. Настя предупреждающе окликнула ее, но Идрисова по-волчьи усмехнулась, и посмотрела на Гуро с легкой неприязнью. ― У нас сегодня вечер воскрешений? ― А вы кажется этому не рады? ― повторил свой вопрос Гуро. ― Почему вы живы? ― резко спросила она. Да, со словом «пережили» Настя явно поспешила. ― Почему он жив? ― она небрежно кивнула на Гоголя, но Настя не смогла на нее сердиться. В конце концов, она смерти никому не желала. Александр предупреждающе окликнул жену, но Наташа его не услышала. ― Почему все воскресают, а единственный человек, который по-настоящему этого заслужил, лежит мертвый и скоро будет похоронен. Я не желаю вам смерти, но… ― девушка раздраженно рыкнула. ― Хома был хорошим. Кто из нас может назвать себя хорошим человеком? Но мы все почему-то живы. ― Я глубоко вам соболезную, Наталья Павловна, ― сказал Николай, подходя чуть ближе и касаясь ее плеча самым кончиком пальцев. ― Он… он действительно должен быть живым. Он заслужил этого. Но если мы начнем грызться с друг другом, Всаднику, который послал Ульяну, будет только лучше. Найти душегуба и воздать ему по долгам — значит отомстить ему за Хому. Если мы не справимся… или кто-то из нас умрет, его смерть будет напрасной. Особенно, если пострадаете вы или Настя. ― Спасибо за эти слова, ― фыркнула Наталья, но Гоголь видел, что она действительно была благодарной. ― Привезите мне голову этой твари, ― сказала она, подняв бокал. ― По коням, ― бодро проговорил Яков, стараясь отчего-то не смотреть в глаза Натальи. Съест ведь его, проглотит и выплюнет. Когда Таша взяла его за руку, и решительно всунула в руку какой-то цветочный узелок, Александр Христофорович не стал сопротивляться. Лишь улыбнулся жене, молча положил узелок в карман и потянулся к ней, обхватывая сильными руками за талию. Губы ее горчили от выпитого. ― Вернись ко мне живым, пожалуйста, ― пробормотала она, растеряв былой запал. Это она перед другими язвила, фыркала ― держалась, одним словом. Но с ним она всегда могла быть слабой. Одной рукой он все еще держал Наташу за талию, а другой провел по ее щеке и притягивает за шею, но снова поцеловать не решился. Наталья провела кончиком носа по шее Александра, и его волосы слегка защекотали кожу. ― Наталья Павловна Бинх… я не могу тебя оставить, ― усмехнулся полицмейстер. Она от него не требовала обещания вернуться, а он ничего не обещал, потому что оба понимали, что исход этой ночи может быть непредсказуем. Оба просто знали, что хотят вернуться. Настя смотрела на Николая чуть хмуро. ― Умрешь еще раз, и я сама тебя убью, ― шипит она. Гоголь слабо виновато улыбается, обнимает девушка за талию и прижимает к себе. Сердце бешено колотится у обоих, и они задаются вопросом, как до сих пор умудряются держать себя в руках. Настя вцепляется пальцами в волосы Николая и тянет на себя, впиваясь в губы, и он с огромным желанием отвечает. Они будто игрались друг с другом. Растягивать времени нет, поэтому объятья получаются страстными, но до ужаса короткими. Аксимова вспоминает, как, очнувшись в церкви почти сразу, резко села и прокричала только одно слов, одно имя ― «Ники». Тесак, который почитал девушку мертвой, испуганно дернулся в сторону, споткнувшись о камень и больно ударившись спиной. Насте больше не хотела испытывать то, что испытала в те мгновения. Слишком много боли. ― Я сделаю все, чтобы вернуться к тебе, ― обещает Николай. Это ― то обещание, которое он мог дать. Он и вправду сделает все, чтобы вернуться к своей возлюбленной. ― И мы с тобой уедем в Петербург. Да? Настя зажмурилась от удовольствия и согласно кивнула. Да, если никто из них сегодня не умрет, это будет хорошим вариантом. Наблюдая такие трогательные прощания влюбленных, Яков тоскливо выдохнул. Хотелось бы ему сейчас так же держать руки своей возлюбленной жены и по-юношески самодовольно клясться, что он как в сказке злодея одолеет, вернется к своей красавице и будут они жить-поживать, да добра наживать. Да вот только не знал он, как ему домой вернуться ― сразу после своей липовой смерти он послал Жданне письмо, наказав не верить во все, что она может услышать. Вещи свои для того и перехватил, а письмо о смерти велел отдать уже позже. Очень хотелось бы верить, что жена догадалась о том, что он не умер, а делает все это для следствия. ― Ты теперь моя жена, ― вспомнил Гуро свои слова в первое их совместное утро в роли супругов. ― И я слишком сильно тебя люблю. Я никогда не заставлю тебя плакать. И очень хотелось верить, что это было правдой. Что, разгадав его замысел, Жданна ― такая молодая и прекрасная ― не надела на себя вдовий траур по-настоящему. Яков Петрович должен был вернуться, пережить эту ночь. Чтобы его графиня Беркут так и не стала вдовой. Никто из троих всадников не оборачивался, когда уезжали, словно боясь после не найти в себе сил уехать. Возможно, навсегда. Яков тоже не обернулся, иначе вполне мог увидеть свою любимую жену, по которой так скучал все это время. Жданна поправила волосы, и как-то незнакомо, кровожадно усмехнулась, вставая рядом с двумя ведьмами, с лиц которых исчез и намек на любезность. ― Они не привезут тебе голову Всадника, ― сказала Беркут. ― Конечно, нет. Мы сами ее возьмем, ― заявила Наташа, направляясь к постоялому двору. Дело делом, а надо переодеться во что-то более удобное, в платье сражаться со злом может быть ужасно непрактично. ― Они по коням, а мы тогда по ветру, дамы, ― заметила Настя. Жданна довольно рассмеялась. Несмотря на то, что сейчас было только начало октября, с неба неожиданно пошел снег. *** Елизавета уже не верила в то, что могла спастись. Она чувствовала всеми фибрами души, что ей пришел самый настоящий конец, и несмотря на то, что она уже сама устала от своего образа жизни, все внутри требовало продлить ее еще на несколько лет. Ведь Данишевская уже выполнила условия своей многолетней пытки ― убила двенадцать дев и одного воскресшего, а значит вполне могла пожить еще тридцать лет. А уже потом, если придется, умереть. Но какие это будут тридцать лет. Алексей, который своей слепой любовью скрашивал ее существование хоть немного, единственный, кто любил ее ― мертв. А тот единственный, кого любила она, слишком явно не любил ее, хотя Лиза и не хотела в это верить. ― Пожалуйста, Николай, ― предприняла она последнюю попытку склонить его на свою сторону. Она заслужила хоть немного счастья, немного, хотя бы ненадолго. Она заслужила любви, теперь, когда поняла, что это такое, разве нет? ― Я никогда никого не любила. Думала, что у меня нет сердца, и что так будет всегда. Но вас я люблю. Николай был бледен больше обычного, он сильно ударился головой, но несмотря на это, смог уверенно покачать головой. ― Вы погубили много людей. ― Но я не выбирала такую жизнь, ― отчаянно проговорила Елизавета. ― Даже если так, ― с трудом произнес Гоголь. Из-за удара болела голова, перед глазами то и дело плясали цветные круги, и сосредоточиться на чем-то одном было сложно. Расплывающийся взгляд то обращался к Лизе, то к неподвижному Якову Петровичу, то к надрывающемуся от боли Бинху. ― Я не могу ответить на ваш чувства. Я другую люблю. И я выберу ее. На несколько секунд Елизавета даже перестала дышать. Ей показалось, что внутри нее что-то надломилось, громко, с хрустом, и довольно болезненно. «Настя» ― поняла она. Анастасия Аксимова ― девушка, которая забрала ее возлюбленного, того единственного, которого… Елизавета замерла. Она вдруг вспомнила, как ушел Алексей вечером, чтобы узнать, что происходит в деревне, и не вернулся, и Лиза знала, что он был мертв. Вспомнила ту молодую, но самодовольную знатную девицу, жену полицмейстера, который все время была рядом со своей подругой… Алексей Данишевский не бросал ее, не предавал ― он умер, его убили. Сокол убил того, кто любил ее, а Сова забрала того, кого любила она. И, очевидно, где-то рядом была третья, та самая, которая должна была убить Всадника. Надо бежать. Бежать прямо сейчас, не оглядываясь. Елизавета больше не могла жить такой жизнью, но и принять смерть прямо сейчас оказалась не готова. Никто не убьет ее сегодня. Женщина поспешно выпрямилась. Яков Петрович, которого она отшвырнула в стол, кряхтя пытался подняться, его правая рука тряслась. Александр Христофорович пытался вытащить из руки шпагу, надрывно крича от боли. Николай не смог бы ее остановить ― его не подчиненная темная сторона делала его куда слабее, чем он мог быть без нее. Елизавета боялась Птиц, каждую минуту она ждала, и думала ― как они придут. Услышит ли она шорох платьев и цокот каблуков, заявят ли Птицы о себе громко уверенно? Или они придут безмолвными тенями в темноте, и Елизавета услышит только хищный клекот и увидит сверкание глаз? Как это будет? Оказалось ― что вот так. Лиза почувствовала их появление ― словно она стояла посредине замершего озера и услышала, как за спиной трещит лед, отрезая пути отступления. И Всадница вдруг поняла, что никуда она отсюда уже не уйдет. Несколько секунд вокруг Лизы стояла оглушающая тишина. А потом раздался холодный голос: — Здравствуй, Елизавета. Лиза плакала, обняв колени руками. Ее трясло, слезы все текли и текли, и ей казалось, что ее сейчас стошнит. Убить человека оказалось сложно ― особенно когда это была молодая девушка, которая плакала, кричала и просила ее пощадить. Жертва не понимала, за что именно ее хотят убить. Лиза вообще сначала не хотела никого убивать. Она надеялась, что сможет обмануть проклятье, но вскоре ее начали мучать кошмары, яркие и болезненные, как ее рвут гиены огненные на части. Утром она просыпалась с синяками и царапинами. И тогда Елизавета поняла, что медлить нельзя. У нее не получится никого переиграть, а если она попытается ― умрет сама. Сложно было выбрать девушек ― оказалось, что не все подходили. С воскресшими и того было сложнее, но за пару дней до срока, когда Лиза уже успела отчаяться, она услышала историю, что какая-та баба упала в озеро, запутавшись в простыне, которую стирала; ее зять вытащил ее, но она не дышала, но он смог ее откачать. Лиза не была уверенна, что это подходит, но вот ночь Небесного Сварога прошла, а она все еще живая. Только к чему такая жизнь? В этот раз ей повезло, если такое можно назвать удачей, но что будет еще через тридцать лет? Ей надо найти кого-нибудь, кто сможет помочь… И чтобы просто не быть одной. Такая мысль довела Лизу до новой истерики, и она снова зарыдала. Но одиночество ее было недолгим. Был октябрь. И снег пошел неожиданно рано. — Тяжело тебе? Лиза вскрикнула и резко встала. Перед ней стояла молодая женщина, хотя Лизе показалось, что ее молодость была лишь иллюзией, и внутри она была древней старухой. Лицо ее было белым, как снег, а брови черны, как немецкой бархат. Глаза ― темные, словно земля сырая, такие же холодные, опасные как море. Под глазами у нее были темные круги. Она могла показаться Лизе красивой, но на ней была странная печать смерти, которая убивала ее красоту, как холода убивают распустившийся цветок. — Кто вы? ― настороженно спросила Лиза, подрываясь с места. Она жила в старом, заброшенном сарае, и каждый раз, превращаясь во Всадника, вопила от боли, распугивая местных жителей. Они верили, что здесь жил некто, кто служил Дьяволу, и боялись приближаться. Но эта женщина ничего не боялась. Она криво, холодно изогнула губы в нечто, что могло напоминать улыбку. — Меня зовут Лана, ― представилась она. ― Я жена Казимира Мазовецкого, ― тут ее глаза сверкнули, странно, как у хищника. ― Вернее сказать будет — его вдова. Твоими стараниями. Лиза насторожилась, теперь внимательнее глядя на темную фигуру, появившуюся в проеме. Измученная, старая, почти безжизненная женщина. Лана Щитилина была скорой на расправу. В гневе она быстро соображала. Она умела быть безжалостной, жестокой ― извращено жестокой. Особенно когда дело касалось ее семьи. Но сейчас ничего в ней больше не демонстрировало природной яркости, веселого нрава, острословия и темную горячность. Пустая оболочка. — Не знала, что он был женат, ― выплюнула Лиза. Мысли о Казимире пугали ее, злили, доводили до слез. Ведь все, что происходило сейчас, было виной колдуна, который ее проклял. — Был. И у нас были дети, ― по-своему дружелюбно сообщила Лана. Она была близка к тому моменту, когда сделает жизнь этой глупой девчонки еще более невыносимой, но не испытывала радости или счастья. ― Я была счастлива, пока не явились вы с сестрой, дрянь, ― не сдержалась она в конце. Лиза дернулась в сторону. — Он убил нашего отца. Кровь за кровь, ― заявила она. Она не думала, что захочет превратиться во Всадника по-своему желанию, но сейчас она искренне хотела иметь такую возможность, чтобы чувствовать себя хотя бы в мнимой безопасности. Но что-то подсказывало, что даже в виде почти двухметрового демона с рогами и мечами она не справится с этой хрупкой на вид девушкой. — Он хотел убить Казимира, а тот убил его. Это война, девочка, ― громко сказала Лана. Внутри не было ничего: найти Лизу было легко, никакого азарта она не испытала, и сейчас не испытывала ни горечи, ни радости. После смерти Казимира в ней словно погасли все эмоции, только сыновья будили в ней нечто, напоминающее радость. За столько лет Лане начало казаться, что она бессмертна: яд, железо, болезни, роды — ничто не смогло взять сильнейшую ведьму-птицу в истории темных сил. Неужели вдовство сможет разрушить ее? — Вы пришли убить меня? ― Лиза хотела спросить равнодушно, но надежда просочилась сквозь этот вопрос. Она не могла убить себя, не получалось, как бы она не пыталась, а в этой женщине чувствовалась сила, способная на такое. Лана усмехнулась. Она бы никогда не опустилась до такой банальной мести. Равнодушный вид ведьмы-птицы сменился решительным — она верила, что поступала правильно. Главное то, что правильно. Когда-то и она была такой, но совершенно в другом плане. Сейчас правильным было только одно ― месть. ― Тогда, когда ты больше всего на свете этого желаешь? Убить, и избавить тебя от проклятия моего мужа? Ну уж нет. Твои страдания только начинаются. Более того, я пришла приумножить твоё наказание. Смерть страшна, но ожидание смерти еще страшнее. — Прошу вас... Я не хочу. — А я хотела становится вдовой? ― она вздохнула и тяжело посмотрела на Лизу. В ту пору Лане было чуть меньше тридцати, но выглядела она почти так же, как в шестьдесят с лишним, когда умерла. ― Хотела приносить обезглавленное тело мужа в наш дом? Хотела оплакивать его вместе с сыновьями, и объяснять им, из-за чего умер их отец? ― ее пальцы судорожно сжались, она помяла украшавшую корсаж великолепную черную ткань. Даже траур она носила так, как ей подобало. «Не прощу. Никогда не прощу» ― стучало у нее в висках, и мысль превращалась в боль, проползающую ей в ухо, а оттуда как будто снова в мозг. День проходил за днем, но эту боль не приглушало ничто. Лана знала, что теперь боль пройдет с ней весь путь, и успокоится только в могиле. — Ваш муж изменял вам! Он признавался в любви к моей сестре! ― выкрикнула она, надеясь, что это заставит вдову Мазовецкого проявить хоть какие-нибудь эмоции. Но Лана осталась непоколебима, а Лиза стала лихорадочно хватать губами воздух, словно не веря, что до сих пор могла это делать. — Тогда она еще глупее чем ты, ― Лана усмехнулась, но снова Лиза не нашла в ней ненависти, презрения, отвращения и чего-либо подобного. Возможно, так было даже хуже. Ничто так не ранило как голое равнодушие. ― Думала, что остановишь ляхов, если убьёшь Казимира? Ты ошиблась, ― голос ведьмы возвысился. ― Мой сын возглавил их, и возвращаясь к тому, кто что хочет — это не было пределом его мечтаний. Но из-за тебя... ― она вспомнила, как сурово и строго смотрел на ляхов тринадцатилетний Беркут. Ее сын точно не заслуживал такого. ― Твои беды только начинаются. Теперь я сожгу всех сама, утоплю вас в крови. А ты будешь жить долго. Очень долго, и каждые тридцать лет будешь убивать двенадцать невинных дев и одного воскресшего. Но потом... У моих сыновей родятся тоже сыновья. Потом снова сыновья, и снова. А потом родятся девочки. Три Птицы. Сокол будет моей младшей, она уничтожит единственного, кто будет тебя любить. Сова, моя средняя, заберёт того, кого будешь любить ты. А Беркут, моя старшая, выжжет саму твою суть. Никогда не забывай об этом. Ты будешь жить, вздрагивая и оборачиваясь, а когда это прекратиться ― ты умрешь, ― Лана улыбнулась. Холодно и спокойно. ― Прощай, Елизавета, ― сказала она. На секунду маска треснула, и Лиза увидела последние чувства Ланы Щитилиной. На мгновение, всего на мгновение, но на лице ведьмы промелькнули истинные чувства ― ярость, ненависть, нечеловеческая злоба и бесконечная, поистине бесконечная обида. Тело ведьмы изогнулось, и черная ворона, ударив напоследок Елизавету по плечу крылом, вылетела из убежища Всадника. Лиза закричала и заплакала снова. — Здравствуй, Елизавета. Лана была права ― ожидание смерти хуже самой смерти. С того дня, все эти долгие годы, Елизавета не спала спокойно ни одну ночь. И сейчас она поняла, что все кончилось. Только вот облегчение должно было закончится смертью, а после нее ― Адом. Жданна выглядела особенно красивой в этот момент во всем черном. На её красивом теле платье в пол, чёрное пальто, и на ногах красовались высокие сапоги на каблуках. Ее черные волосы бил убраны в корону, и только ярко красный камень на обручальном кольце выделялся на мрачном фоне. Госпожа пришла смотреть на представление. Резкая красота ее казалась страшною. В ее чертах ничего не было тусклого, мутного, умершего. От Жданны веяло холодной силой. Лиза, кажется, даже перестала дышать. Гоголь уставился на незнакомую женщину с легким испугом, Александр Христофорович даже на несколько секунд оставил свою руку и саблю, давая себе передышку. Завозился на переломанном столе Яков Петрович. — Так это ты, ― сказала Лиза дрожащим голосом. Настя появилась чуть в стороне, молчаливая, как тень. Ее красота была бледной, как свет луны, что разгонят тьму. Ее волосы были собраны в четыре косы и объединялись в хвост, платье на ней было черным, строгим, с V-образным вырезом и сборкой в виде перьев. Внизу юбка становилась почти прозрачной, и под ней были темно-серые штаны и сапоги на каблуке, почти как у Жданны. — Забавно, ― как и у ее праматери, ухмылка Жданна получилось даже по-своему дружелюбной. ― Вижу тебя первый, а такое ощущение, будто мы знакомы всю жизнь. Яков Петрович пришел в себя, и теперь смотрел на жену, кажется, искренне сомневаясь, что действительно видит ее. Он прохрипел ее имя, но никто не обратил на него внимание. Третья девушку Лиза заметила краем глаза и посмотрела. Наталья Идрисова спикировала откуда-то с галереи изящным прыжком, и Елизавете сначала показалось, что это была настоящая птица. Лиза еще не видела молодого Сокола так близко. Она была красивой, но ее красота была не такой, как у Жданны, а скорее дикой и необузданной. На ней было длинное темно-синее платье с закрытым горлом, с двух сторон от бедер имеющее вырез с двух сторон. Как и Настя, под своеобразным платьем у нее были штаны, только в отличие от Насти они были черными. Жданна в своем черном платье, Настя в черном со сером и светлыми волосами, Наташа с синим и черным ― они все напоминали тех Птиц, которыми были глубоко внутри. — Хватит болтать, просто убей ее, ― заявила Наталья. Она плавно прошла мимо Всадницы, заглянув ей в глаза. Елизавета увидела там дикую, ничем не прикрытую ярость и ненависть. Если Жданна и Настя ко Всаднице не испытывали ровным счетом ничего ― ни жалости, ни ярости, то Идрисова почему-то ее ненавидела. Но когда девушка, бросив на нее предупреждающий взгляд, оказалась рядом с Александром Бинхом, Данишевская, кажется, догадалась, что было причиной ненависти. — Пожалуйста, ― пробормотала она со слезами на глазах, глядя прямо на Жданну. Наталья уже убила Алексея, Анастасия была возлюбленной Гоголя, у Лизы не было никого и ничего… кроме нее самой. ― Я больше не хочу убивать. Дайте мне дожить эти тридцать лет, а потом вы придете за мной и… Жданна поморщилась. Три ведьмы были неуловимо похожи собой, и все три ― похожи на Лану. Конечно, Лизе не хотелось умирать, совершенно не хотелось. Но, чувствуя всю неотвратимость судьбы, Данишевская желала принять достойную смерть, если уж она настигла ее. Многие года, когда от отчаяния она колотила кулаками стены сутками напролет и выкрикивала какие-то проклятия, которые потом и не помнила, влили в ее кровь знание о том, как следовало умирать с достоинством. Ее разум повредился из-за постоянного опасения за свою жизнь, как Лана Щитилина того и хотела. ― Это невозможно, ― холодно заявила Анастасия. В ее голосе Лиза услышала раздражение: кажется, ей не нравилось, что они тратят время на разговоры, а Жданна не спешит делать дело. ― К тому времени, как прокричит последний петух, ты должна быть уже мертва. Либо умрём мы. И что-то мне подсказывает, что ты не уйдешь отсюда живой в любом случае. Лиза настолько извелась ожиданием всевозможных ужасов своей смерти, что просто рассматривала трех ведьм, не ощущая ровным счетом никаких особенных эмоций, перегорев, выгорев дотла. ― Месть — это удел грешников, ― сказала она то, что ей сказали, казалось, три жизни назад. Ох, если бы она только послушалась, если бы послушалась…. Она стала жертвой собственной ярости, слепой и неотвратимой. А ведь колдун предупреждал ее. Они ― ее кара небесная, как Мазовецкий и обещал, как обещала его жена. ― На пути правды – жизнь, и на стезе её нет смерти, ― заявила Жданна, отвечая так же без тени приязни. Елизавета посмотрела на Жданну, спокойную и непоколебимую как скала в море, на закипающую от тихой ярости Насти, на насмешливую и высокомерную Наталью. Посмотрела, и неожиданно бросилась вперед. Ошейник лишь делал ее смертной, но не забирал темные силы полностью. Черный морок налетел на ведьм, но Жданна была проворной. Она сказала какое-то резкое, непонятное слово, вроде на черной латыни, и черная пыль рассыпалась в воздухе снежными хлопьями. Надеющаяся проскользнуть мимо нее в тумане Елизавета оказалась схвачена прямо за горло. Настя пронзительно зарычала на нее, Наташа вытащила саблю из руки Бинха и со всей силой метнула ее в спину Елизаветы. Всадница закричала. Яков Петрович озадаченно посмотрел на молодую ведьму, но никто не сказал ничего. Жданна чуть сжала руку и приподняла женщину над полом. Елизавета захрипела. Несмотря на внешнюю невозмутимость, вдруг стало ясно ― Жданна сама испытывает удовольствие от всего происходящего. Пару секунд она просто вглядывалась в блеклые глаза задыхающейся и истекающей кровью ведьмы. ― Если бы не ты и твоя бессмысленная месть… ― прошипела она. Перед лицом ожидаемой смерти злоба, примитивная и хищная, как будто отпустила Лизу – чувства притупились, и стало легче. Она чувствовала только боль. Появившаяся за ее спиной Настя сняла с нее ошейник и вытащила саблю. Рана мгновенно затянулась, но у Лизы все равно не было бы возможности превратиться во Всадника. Она больше не могла сказать ни слова. Три секунды комнату наполнила звенящая тишина ― никто не дышал. А потом Жданна легко нажала Лизе куда-то на горло, и голова женщины запрокинулась, а все тело вдруг охватил яркий свет ― или огонь. Настя почувствовала, как он обжигает, Жданне несомненно было больно. Но в отличие от Лизы, Беркут не издала ни звука. Зато Всадница заголосила очень громко — это был вопль ничем не прикрытой боли. Голос Елизаветы стал визгливым и прерывистым, хотя она и старалась держаться и сохранить каплю величия. Однако, чем больше ее жгло изнутри, тем меньше она сдерживалась. Она визжала и царапалась, но рука Жданны так и не тронула. Когда Жданна расцепила руку, тело Елизаветы рухнуло на пол на спину. Глаз на лице не было, сияли только пустые глазницы, словно кто-то два раза выстрелил в глаза в упор. И шея, и живот краснели, ноги конвульсивно задергались, лицо отекло, и Всадница затихла навсегда. Жданна тоже пошатнулась, но Настя удержала ее за локоть. Яков Петрович, вышедший из оцепенения, быстрым шагом направился к жене, но Наташа предупреждающе его окликнула. ― Лучше не подходите ближе. Сбившийся поток энергии может сильно обжечь вас, ― сообщила Идрисова, вспоминая, как после убийства Алексея сожгла дерево, опираясь на него, и оставляла горячие отпечатки любой частью тела, которой только касалась чего-то. ― Она мертва? ― А ты сомневаешься? ― болезненно усмехнулась Жданна. Она с трудом осела на пол, и дорогой камень под ней вдруг зашипел, полетев неяркими искорками. ― Что… что все это значит? ― прохрипел Николай, совершенно ничего не понимая. Никто ничего не понимал, если быть честным, однако только у Гоголя хватило сил задать хотя бы такой вопрос. ― Это долгая история, ― отстраненно ответила Наташа, раз за разом проводя рукой над раной Бинха, и наблюдая за тем, как стягиваются края раны. Она держалась бодрее остальных, но Александр чувствовал, как трясутся ее руки. Он неуверенно коснулся кончиком пальцев ее талии, стараясь поддержать. ― Сейчас она будет не к месту, кратко ее не рассказать. Но самый главный тезис ― если бы мы не убили Лизу, к третьим петухам умерли бы сами. ― Значит, с моей сестрой покончено? ― вдруг раздался пронзительный голос. Все присутствующие перевели взгляд на застывшую в проходе девушку. Она выглядела немного старше Елизаветы, лет на пять, возможно, и серая одежда была на ней подозрительно знакомой. Она была не очень высокой, с каштановыми блестящими волосами, и бледно-зелеными водянистыми выпученными глазами. ― А это еще кто? ― прохрипел Бинх. Лицо незнакомки поблескивало в тусклом свете уцелевших после схватки со Всадником и мощного магического выброса канделябров, похожее на криво ухмыляющегося призрака. ― А эта не та стерва, которая в Мазовецкого влюбилась? ― вдруг осенило Настю. Мария, не вовремя пришедшая сюда, опасливо посмотрела на каждую ведьму, и сделала шаг назад. Она хотела убедиться, что с Лизой покончено, или по возможности сделать это самой, однако поняла, что появляться было опасно ― три ведьмы смотрели на нее как на добычу. Старшая сестра Елизаветы нервничала, это было заметно по отрывистым движениям, и тому, как внимательно она присматривалась к троице ведьм. ― Похоже на то, ― заметила Жданна, и посмотрела на Идрисову. Их глаза как-то похоже сверкнули, словно им обеим пришла в голову одна и та же мысль. ― Таша, она твоя. Идрисова кровожадно усмехнулась. ― С радостью. Мария бросилась назад, надеясь отступить, но Наталья оказалась быстрее. Она схватила Марию за руку, заломила и со всей силой приложила виском об угол стола. Старшая сестра Лизы пронзительно вскрикнула и застонала от боли, но сознание не потеряла. ― Обруч, кто-нибудь, будьте добры, ― проговорила Идрисова. Очнувшийся быстрее всех Гоголь быстро подхватил брошенный на пол магический артефакт и подал его Наташе. Сразу же Идрисова окольцевала им шею Марии, и ударила еще раз ― теперь девица точно вырубилась. Когда Наташа разжала руку, тело рухнуло на пол. ― Мда, ― проговорила Наташа, выдыхая. ― Трупов много получается, а день только начинается. *** Марию вынесли из поместья ― Идрисова неплохо ее приложила, и та до сих пор не пришла в себя. Александр Христофорович отдал приказ ее сторожить, и когда присланные Тесаком на подмогу казаки залезли в бричку, та тронулась с места. ― Убьем ее? ― деловито поинтересовалась Наташа, глядя на уезжающую карету. ― Она нам нужна. Нам нужен живой убийца, разве нет? ― сказала Жданна. Она облокотилась на прохладный камень перил, блаженно выдыхая ― тело горело, и за последние тридцать минут лучше не становилось. Идрисова закатила глаза, и две ее дальних родственницы поняли, что она хотела сказать: «Не нам нужен живой убийца, а твоему мужу, чтобы представить эту ведьму гребанному обществу Бенкендорфа, чтобы узнать секрет бессмертия», но вслух она этого так и не сказала. Гоголь и Бинх считали Гуро предателем, не хватало только еще и девушкам перессориться. Да и кроме того ― какая разница, где будет торчать эта самоуверенная ведьма, что так невовремя сюда влезла? Хотя, понятно, чего ― забоявшись за начальство, Тесак послал казаков на помощь, и либо они нашли бы девчонку, либо она сама показалась. Возможно, хотела сойти за свою и договориться на мир, не рассчитывая, что Жданна так быстро решит, куда ее можно применить. Но Наташа приврала ― для нее была разница. ― Она жива, а он ― нет. Это несправедливо, ― заявила Идрисова, отводя взгляд в стороне разгорающегося рассвета. ― Нет, ― согласилась Настя ровным голосом, и Наташа удивленно глянула на подругу. ― Ты согласна? ― Хому убила не она, ― заметила Жданна, с которой убийств на ближайшие пару лет было уже достаточно. ― Она вообще никого не убивала. Настя усмехнулась, и три ведьмы удивленно на нее посмотрели. ― Это так иронично, правда? ― сказала блондинка. ― Мы не связаны близкими узами, но умрем друг за друга. А они были кровными сестрами, и в итоге одна чуть не убила другую, а вторая продала душу Дьяволу, чтобы убить первую. В этом есть красивая симметрия, не находите? Где-то в Диканьке прокричал петух. Наташа глубоко вдохнула, расставив руки, и села на ступеньки. — Холодно, — заметила Аксимова, посмотрев на подругу. Они с Жданной обе были неестественно бледны, зато голубые и темные глаза сверкали ярче самых драгоценных камней. — Ну и что, — беспечно заявила Наташа. — Лучше такой холод, чем сыграть в ящик, правда? И я рада, что вчерашний закат был для меня не последний. — Твой оптимизм просто прекрасен, — заметила Беркут, и Наташа улыбнулась. Мимо прошел казак, который нес тело воскресшей и вновь умершей Оксаны, и улыбка Идрисовой медленно погасла. Настя опустила глаза. Когда вынесли тело Елизаветы, Жданну внезапно замутило. — Может, врача? ― поинтересовалась Настя. Жданна Николаевна мотнула головой, и выпрямилась, гордо приподняв голову. — Я буду в порядке, — сказала она. — Я же Птица. Наташа слегка повела плечами, и внезапно направилась в особняк, передвигаясь — все заметили это только сейчас — абсолютно бесшумно. Александр Христофорович и раньше замечал, что Наталья передвигается едва слышно, даже одежда ее почти не шуршит, но именно сейчас это приобрело особый оттенок. Тишина стояла несколько минут. Ветер выл, трепля длинные волосы и платья ведьм. ― Если убрать мистический подтекст, то это был глупый и опасный поступок. Вас могли убить, ― заявил выходящий из поместья Яков Петрович. ― Яков… ― предупреждающе начала его жена, но Наташа, вынырнувшая оттуда же, усмехнулась. ― Ага, нас убьют ― мы встанем и пойдем. А если бы убили вас ― сейчас бы готовились к похоронам. Я вообще удивлена, что после того, как вас швырнули в стол, вы даже на головную боль не жалуетесь. ― Крепкая голова, ― улыбнулся Гуро, но улыбка получалась какой-то болезненной. ― Нашла что-то интересное? ― спросила Настя, и Наташа широко улыбнулась. — Колдовские книги, по черной магии, белой магии, различные сборники заклятий и рецептов, — подвела итог она, глядя на книгу в своих руках. Голос ее был пропитан теми эмоциями, которые раньше почти никто из присутствующих не слышал; он слегка вибрировал от неясной, иррациональной силы, власти. — Прелесть какая. Жданна сделала шаг вперед, словно пытаясь выбраться из объятий Насти, но пошатнулась. Блондинка подалась вслед за ней и крепче перехватила за талию. Жданна поморщилась и слегка согнулась, будто несла на спине непосильно тяжелую ношу. Яков Петрович сделал перевес с ноги на ногу, собираясь пойти и помочь жене, но Жданна покачала головой. — Вперед, дорогие мои, идемте, — тоже позвала Идрисова, смотря на Якова, Николая и Александра. Ее жгучие темные глаза горели. В этот момент к поместью Данишевских подъехала другая бричка. Натали направилась к ней, спускаясь по ступенькам, приподняв платье. Настя, покрепче перехватив Жданну, пошла за Наташей. Натали выглядела бодрее своих подруг, а все из-за того, что первой избавилась от груза старого Предназначения, лежащего на них троих. И все же это не делала Идрисову лучше в глазах присутствующих: она была так же бледна, а руки ее заметно подрагивали, губы дрожали, и девушка даже не пыталась этого скрыть, из-за чего ее бравада была неуместна. — Куда? — поинтересовался Гоголь, и в это морозное утро его голос прозвучал необычайно громко. Натали, Жданна и Настя посмотрели на троих мужчин, стоящих у повозки с мертвыми телами. — Нам есть о чем поговорить, — хрипло сказал Жданна. Она попыталась выпрямиться, что у нее не получилось, но все видели какую-то непонятную гордость и возвышенность в глазах этой женщины. — Полагаю, это будет разговор для двух людей. — Мы расскажем правду, — сказала Анастасия, смотря своими проникновенными, ведьмиными глазами на Гоголя, Бинха и Гуро. Более не пытаясь скрыть свою сущность, Аксимова позволяла глазам сиять ярко. Как двум звездам. — Вы будете одними из немногих кто узнает правду, если хотите. Но лучше сегодня и прямо сейчас. — А потом мы подарим вам этот скорбный, мрачный день, — сказала Натали. Настя подтолкнула Жданну, и та залезла в бричку. — И вы решите, как вы к этому относиться. И с добрым утром, между прочим. После этих слов Идрисова с громким хлопком захлопнула дверцу, а сама ловко запрыгнула на козлы. Подхватив поводья, она сиганула лошадей, и те, заржав, понеслись в сторону рассвета. Какое-то время все еще молчали. Яков Петрович, Александр Христофорович и Николай Васильевич стояли рядом, и в тоже время как-то далеко, но объеденные общей тайною и любовью к своим ведьмам; нельзя было сказать, о чем именно каждый из них думал. Александр озадаченно потирал исцелённую руку; Николай, весь бледный, стоял почти не дыша, смотря в сторону уехавшим, и какая-то идея проскальзывала в его взгляде. А вот на лице Якова внезапно расцвела усмешка. — Дааа, — протянул он, и развернулся, посмотрев на Гоголя и Бинха. — Попали мы с вами, однако, господа.