Бояться нельзя любить

Вторым уроком гордо стояла ЗоТИ. Солурд заранее посочувствовал всем, кто окажется в зоне поражения, и поймал много понимающих взглядов в ответ. Ещё на занятиях Отряда Дамблдора стало ясно, что настроенный на нападение Солурд — это оружие массового поражения: бьёт сильно, больно, виртуозно… и своих, и чужих. Он вздохнул, попытался сдуть с лица вьющуюся прядь, но безрезультатно. Зачесал пальцами, в который раз пообещав себе сходить в Хогсмиде к парикмахеру. Или попросить у девочек резинку. Или самому разобраться с проблемой, отыскав в библиотеке нужные чары… От последнего варианта его передёрнуло. Мысль свернула в сторону «а не попросить ли помощи», и в итоге он так замечтался, что столкнулся с кем-то в дверях. Благо, это оказался всего лишь Гарри, который «наша новая знаменитость» и «Дважды Победитель Того-кого». С ним у Солурда отношения складывались вполне приятельские, во многом потому, что он плевать хотел на газеты (даже не читал) и крайне равнодушно относился к сплетням (на что девушки часто обижались). Гарри поправил очки-велосипеды, съехавшие с прямого носа, близоруко сощурил травяные глаза и заулыбался, становясь похожим на чёрный одуванчик: волосы растрёпаны, сам невысокий, костлявый. Благо мантия сидела как влитая, вся одежда по размеру — не иначе крёстный наконец-то взялся за свои обязанности — и даже галстук аккуратно повязан. В последнем чувствовалась тяжёлая рука Гермионы. — Привет, Сол, — сказал Гарри, неловко переминаясь с ноги на ногу. Солурд понимал: видеть рад, и поговорить бы, а то всё не получалось, но скоро урок, а из кабинета недоумённо смотрят рыжий Рон и суровая Гермиона — хоть разорвись! Разрываться Гарри было нельзя, всё же герой, значимая фигура в Магической Британии и прочее-прочее. Его любили, его ненавидели, на него демонстративно не обращали внимания — но никто не оставался равнодушным. — Привет, Гарри, — улыбнулся в ответ Солурд. Тоже глаза сощурил, принюхался как можно незаметнее — померещился какой-то странный запах, — а потом понял: девчачьи духи! Цветочные, сладкие до отвращения, Солурд никогда такие не любил. Но раз Гарри и его пассии нравятся, то и бес с ними, просто нужно дышать в сторону. Не иначе кое-кто ночь провёл очень хорошо и интересно. — Счастья в личной жизни. — А? — Гарри моргнул по-совиному, глаза через стёкла очков — огромные, яркие. Солурду всегда нравились люди с очень светлыми глазами, голубыми или серыми, но цвет глаз Гарри, пожалуй, был самым красивым среди всех, что он видел. А тот краской залился по самый лоб — Солурд грешным делом подумал, что сказал такое вслух, и чуть не умер на месте от стыда, — воздух проглотить попытался — только закашлялся, да так, что те самые глаза заслезились. — Ага, спасибо, Сол… Я п-пойду. Солурд пожал плечами, подумав и успокоившись: рот он не открывал и бред не говорил. Тогда с чего бы такая реакция? Ну, появилась девочка — и хорошо. Ночи вместе проводите — где бы только — ещё лучше. С чего такую панику разводить? Солурд упал за парту, недоумевая. Действительно, всё у Гарри не как у людей. «И друзья под стать, — подумал ещё, поймав на себе неприязненный взгляд долговязого Рона и смущённую улыбку Гермионы. — А ей идёт эта причёска». Волосы Гермионы, заплетённые в причудливую косу, смотрелись как небрежное произведение искусства, и красная лента только подчёркивала их мягкий блеск. Распахнутая мантия открывала вид на кружевную кофточку, а губы, накрашенные розовым блеском, и вовсе вызывали недоумение: что это с ней? Солурд допустил даже крамольную мысль, что злой Рон, искупавшийся в духах Гарри и её внешний вид могут быть взаимосвязаны… Но, честное слово, он не хотел знать подробностей. Не после того, как на фоне всеобщей истерии конца прошлого учебного года и начала этого (когда каждый, кто хоть что-то слышал о событиях в Министерстве, пытался то засвидетельствовать Гарри своё почтение и безмерное восхищение, то обозвать выскочкой и подлецом, присвоившим себе все заслуги авроров) недрёманные стражи Гермиона Грейнджер и Рон Уизли начали откровенно перегибать палку. И палочки — в честь особо непонятливых. Они старались оградить Гарри от излишне активных почитателей. То ли действительно волновались, то ли ревновали — Солурду всё равно, честное слово. Ему стало жалко Гарри, которого всеми силами старались запереть в уютной камере на троих с регулярными походами на занятия. В этом, наверное, было очарование крепкой и нерушимой дружбы, но Солурд, пожалуй, долго бы так не прожил — спятил. Нет, общаться с Гарри, когда выпадала возможность, ему даже нравилось. Тот был лёгким в общении, не кичился своей славой — напротив, бегал от поклонников, как от огня, особенно от братьев Криви, — и после лета с крёстным мог рассказать много интересного про быт магов, о котором в книжках не напишут. Солурд ещё не знал точно, чем будет заниматься после школы и в каком мире останется, но слушать о том, что может напрямую его коснуться, было безумно интересно. — Доброе утро, — в кабинет ввалилась аврор Тонкс, на ходу поправляя сползшую с плеча мантию и смущённо улыбаясь. Каждый раз идя на ЗоТИ, Солурд надеялся, что проклятие с должности после смерти — второй уже! — Того-кого волшебным образом снялось, и Тонкс не сбежит от них в конце учебного года, как все её предшественники. Но в то же время ЗоТИ как предмет Солурд не любил. Потому что ЗоТИ с Гриффиндором — это совершенно особое «удовольствие», граничащее с казнью через повешенье: медленно, больно и нет никакого способа прекратить. Аврор Тонкс, смешная и неуклюжая, наверняка согласилась бы с этим утверждением, но, конечно же, её никто не спросит, и она никогда этого не скажет. Зато лекцию она рассказывала увлечённо, теряя буквы и даже слова, вышагивала перед партами, как офицер на построении. Её короткие волосы каждую секунду меняли оттенки от светло-розового до бордового и обратно. Студенты радостным полушёпотом делали ставки, какой оттенок будет следующим. А ещё — обо что споткнётся неуклюжий аврор в следующий раз. Солурд бы поставил на первую правую парту: кривовато она стоит, словно специально. Он бы выиграл. На очередном шаге Тонкс ударилась бедром о ту самую парту, зашипела, переходя на другой язык — полезная привычка в школе, полной быстро перехватывающих ругательства детей, Солурд оценил, — и попыталась сделать вид, что ничего не произошло. Разумеется, ей никто не поверил, но все искусно сделали вид, и Тонкс ответила им взаимностью. Всё равно ученики шушукались, хихикали и занимались буквально чем угодно, кроме записи лекций. И пока им это сходило с рук: Тонкс не только смешная, она ещё и не так давно сама училась, наверное, помнила все эти ощущения и мысли, словно вся жизнь впереди, потому за невнимательность и не наказывала. Или, увлечённая собственной речью (и «досадными случайностями»), действительно не замечала невнимания. Солурду в спину прилетела сложенная записка, разлинованная, из тонкой бумаги — точно кто-то безжалостно вырвал из тетради. Он нахмурился, выпятив челюсть, и осторожно развернул послание. Ровный почерк, изящные завитушки букв: У Выручай-комнаты после обеда. Солурду даже гадать не пришлось, кто это. Гермиона. А где Гермиона, там и все остальные. Что это Золотому Трио могло понадобиться от скромного мистера Огилви?.. Вопроса — идти или не идти, — разумеется, не стояло. Любопытство живьём сожрёт, если он посмеет его не удовлетворить. Не убивать же собрались за излишне длинный нос? Солурд отвлёкся от урока, запутавшись в предположениях, но когда аврор Тонкс сказала, что пришло время долгожданной практики, он услышал. И запаниковал первым. Нервно сглотнул, сжал в дрожащих пальцах палочку и бросил испуганный взгляд на Сьюзи, с которой и здесь сидел вместе. Та ответила ему настороженным «я под щитом» и слегка отодвинулась, мол, ты мне, конечно, друг, но каждый сам за себя. Солурд посмотрел на Тонкс, взглядом пытаясь передать все свои сомнения в этой затее… Она поймала его взгляд, сама очевидно не в восторге, но лишь проворчала: — Во имя учебного плана, — бессильно разводя руками. Солурд понял, что пришло его время сесть в Азкабан за пачку непреднамеренных убийств.