Бояться нельзя любить

История нагоняла тоску. Солурд водил кончиком пера по пергаменту, вырисовывая бессмысленные рунные цепочки. Мысли его витали далеко-далеко, там, куда ни Бинсу, ни всем остальным преподавателям вовек не достать. Проблема Гарри (ох, до сих пор в горле комок, как вспомнит) Солурду казалась и смешной, и грустной одновременно. Трагикомедия, не иначе: шляться незнамо где ночами в компании неизвестного парня, любящего девчачьи духи. На этом фундаменте можно построить бесчисленное количество анекдотов и баек, возникни такое желание. Но желания не было. Неприятия тоже: в конце концов, все они взрослые (нет) люди и могут нормально реагировать на всякое… такое. Но не следовать примеру, никак нет. Урок прошёл смазанным пятном, серым, с вкраплениями коричневого и зелёного — снова сдвоенный со Слизерином. Солурду казалось, что кое-кто мог прожечь его спину грозовым взглядом — так пристально смотрел. Плевать. Горло прихватила мягкой лапой меланхолия, голову кружило от смешения запахов — цветов, чернил и пыли — и клонило в сон. Профессор Бинс бубнил об Ульрихе Рогоносце и его похождени… то есть походах, да. Эрни рядом клевал носом, его светлые волосы расчерчивали линиями высокий лоб, а опущенные уголки губ придавали сходство с грустным котёнком. Теперь, когда на Солурда водрузили почётную роль личной ищейки Национального Героя, клятый цветочный запах мерещится везде. Особенно хотелось «надеть» его на Малфоя, чтобы посмотреть, на какого размера ленточки оскорблённый в лучших чувствах Гарри того нарежет. Но честность… врождённая честность требовала воздержаться от подобных шуток, и Солурд воздерживался. А ещё этот навязчивый запах казался знакомым до каждой нотки, до каждого полутона: нежные и цветочные, кажется, ирисы; удушающе сладкая ваниль; резковатый мёд и прозрачная горчинка чайного дерева. Но никак не получалось вспомнить, где он мог его слышать. Историю поставили последним уроком, чему зевающий шаг через два Солурд был безмерно рад. Он брёл в хвосте такой же сонной группы хаффлпаффцев, щурил жёлтые глаза и сцеживал зевки в кулак. Помнить о том, что через пару часов нужно спускаться в змеиное логово, совершенно не хотелось. Ну вот ни капельки. — Эй, дело есть, — прошипел печально знакомый голос одного «змея», и холодные пальцы вцепились в плечо, оттаскивая в ответвление коридора. Запахло острым и пряным парфюмом с душным флёром чего-то цветочного. Солурд тихо вскрикнул от неожиданности, прикладывая руку к бешено забившемуся сердцу. Сон выветрился со скоростью летящей совы, оставляя его один на один с Малфоем. «День начался не с кофе», — почему-то вспомнил Солурд, хмуро Малфоя разглядывая. Одинаковый рост позволял смотреть глаза в глаза, создавая иллюзию доверительного равенства. — Чего тебе? — спросил он недовольно, подтягивая сползшую лямку. — Что с Поттером происходит? — выпалил Малфой на удивление обеспокоенно, даже забыв про вальяжный тон. И, не дав ответить, так же быстро продолжил. — Ты точно что-то знаешь. Я видел вас с Уизли. — Ничего… — В первую секунду Солурд растерялся, но поспешно нацепил стеснительную улыбочку и отвёл глаза. — Мы о Гарри не говорили. Мечтательно вздохнул, перебирая пальцами рукав мантии. Кто-то говорил о честности? Забудьте. Иногда факты можно немного исказить. Если очень хочется. — А о чём вы говорили? — с нажимом уточнил Малфой, впиваясь в плечо до колкой боли. Его пальцы были холодными, и этот холод, казалось, проникал сквозь ткань и кожу в кости. — Ну какая тебе разница, Малфой! — вспыхнул Солурд, отталкивая его, и быстро зашагал в сторону гостиной, договаривая на ходу. — Сдался мне твой Поттер, отстань. Малфой остался позади. И чего пристал? Скучно стало без постоянных перепалок с Национальным Героем? Ведь, как выяснилось, Гарри наследник великого рода оказался совершенно неинтересен без тени Того-кого за спиной. Солурд прибавил шаг, чертыхаясь сквозь зубы и недовольно сопя: вот ещё, думать о чужой мотивации, когда со своей бы разобраться. Кой Мордред его дёрнул намекать о… всяком? Стоит Гарри что-то сказать, и его проблемы моментально становятся общими, не иначе. В факультетской гостиной уютно трещал поленьями камин, и вверх по шее пробежали довольные мурашки: тепло. Пахло дымом и карамелью, точно кто-то присланные из дома конфеты жевал. Солурд улыбнулся, скидывая сумку около ближайшего кресла, и растянулся на ковре перед камином, как большой кот. Рядом захихикали младшекурсники, зашушукались девочки, стреляя подведёнными глазками в «разведёнку». Солурд затруднялся сказать, считают ли его достойной персоной для отношений, но что-то подсказывало, что едва ли. И к лучшему, пожалуй. Хоть в себя придёт после всех этих «великих любовей», от которых остаётся только пшик. Мимо прошёл Эрни, нацепивший маску великого старосты, отчитал за плохой пример и несделанные уроки. Помянул недобрым словом «идиота, который по коридорам на ночь глядя рыскает и на отработки нарывается». Солурд сделал вид, что это не о нём, но за сумкой потянулся. Действительно, через три часа отработка, потом ужин, потом будет лень что-то делать, а пустые пергаменты так и вопияли: «Пишите эссе, мистер Огилви, пока Троллем не огребли!». Пришлось подчиниться. Эрни, свято уверенный, что это его слов дело, расплылся в гордой улыбке и уплыл делать собственные задания. Мысли в голове лениво перекатывались с места на место, как неповоротливые улитки. Перо, искусанное и облизанное не один раз, выглядело откровенно жалко. Как и сам Солурд, усиленно пытающийся размазать три фразы на два фута — любое его эссе по Трансфигурации было таким, с этим даже профессор Макгонагалл перестала бороться. Но это не значило, что процесс «размазывания» доставлял ему хоть каплю удовольствия. Время неумолимо катилось дальше, собирая секунды и минуты в слипшийся бесформенный ком. И, стоя перед дверью в кабинет Зельеварения, Солурд затруднялся сказать, что он делал все эти три часа. Вроде, сначала писал эссе по Трансфигурации. Потом — слушал причитания Джастина о том, что какая-то команда (то ли «Хохлатые гарпуны», то ли «Хрипящие гомункулы») лишилась лучшего охотника за всю историю, потому что ту забрали «взамуж». Потом, кажется, вернулся к эссе, уже по Чарам, дело пошло веселее, тем более, Сьюзи согласилась подсказать пару моментов, и… Потом он оказался перед деревянной дверью, старой, выглядящей так, словно за ней находится пыточная камера. Или кабинет зельеварения — поди пойми, что страшнее. Солурд постучал, тут же заглядывая внутрь. В конце концов, ему назначено! В нос забилось затхлое и кислое, заставив распахнуть глаза и спрятать нос в рукаве мантии — и так он, бедный, за сегодня настрадался. — Входите, — проскрипел Снейп, смерив Солурда недовольным взглядом. Его волосы, блестящие и слипшиеся, были непривычно стянуты в низкий хвост, из-за чего выдающийся нос казался ещё больше и крючковатей, а узкое лицо — острее. — Подойдите, мистер Огилви. Я дам вам шанс сократить отработку до минимума, если скажете мне, что в этом котле. Перед профессором стоял котелок, маленький, до краёв наполненный лилово-малиновым зельем, перламутрово отражающим свечной свет. Снейп осторожно помешивал зелье стеклянным черпаком и казался полностью сосредоточенным на этом занятии. Он глубоко дышал, как подумалось Солурду — жадно, и никак не мог надышаться причудливо завитым паром, поднимающимся над котлом. Солурд подошёл ближе, настороженный этой картиной, и попытался понять по косвенным признакам, что изволило сотворить Его Гениальное Величество. Он старался не вдыхать пар, опасаясь, что тоже будет стоять над котлом и учиться заново дышать. Но в голову, как назло, не приходило ни одной дельной мысли. А затем и вовсе не осталось ничего связного: завитушки пара всё же проникли в его лёгкие. И пахли они тем же приторным и цветочным, с лёгкой горчинкой чайного дерева и пряностью специй, что и Гарри. Последнюю мысль он зачем-то произнёс вслух.