Бояться нельзя любить

Солурд бессовестно проспал. Останки четвёртого будильника, до последнего боровшегося за моральный облик своего хозяина, укоризненно блестели под полуденными лучами солнца. Солурд сел, потирая лицо ладонями. Он щурился на свет, пытаясь понять, кто он и где вообще находится. Голову наполнял монотонный гул и навязчивый запах лаванды от постельного белья. Хлопнула дверь, впуская в спальню пару взбудораженных сокурсников, и мысли, наконец, прояснились. Итак, детективные хождения и ночь на ногах имели свои последствия в виде плохого самочувствия и крепкого сна. Солурд чувствовал, что «внутренний резерв» ещё не полон и наполняться не то чтобы спешит. Но также он понимал, что не слишком из-за этого волнуется. Всяко меньше, чем следовало бы. — Сол, ты как? — На кровать сел Джастин, выглядящий нетипично для себя серьёзным и обеспокоенным. Он хмурился, покусывая тонкие губы и упрямо выпятив подбородок: колись, мол, пока не запытал щекоткой. Очень страшно. Рядом стоял Захария, сверкающий карими глазами, как нашкодивший кот из-за дивана. В доме Огилви живёт один такой, та ещё скотина хитрохвостая, так что Солурд знает это выражение лица «я-конечно-раскаиваюсь-но-это-не-точно». — Эй, Сол? — Джастин обеспокоился ещё больше, дёргая его за рукав мантии, так и не снятой перед сном и теперь варварски перекрученной. — …всё хорошо, — с запозданием пробормотал Солурд, широко зевая и вытирая заслезившиеся глаза о край одеяла. — Ты что-то хотел? — Ты проспал три урока, приятель, — высказался Захария, переступая по полу длинными ногами. Он сложил руки на груди и вскинул подбородок, подчёркивая важность собственных слов. — Эрни в бешенстве, так что-о, если у тебя нет весомой причины — вали из страны. Солурд хлопнул ресницами, переваривая сказанное. Его лицо скривилось в плаксивой гримасе, и с громким стоном он рухнул обратно на подушку, тут же прячась в складках одеяла. — Я в домике, — проворчал неразборчиво, уткнувшись носом в запястье и морщась от въевшегося в кожу запаха чайного дерева. — До весны не будить. — Вставай, Сол. — Джастин толкнул его в бок. Только чтобы увернуться от удара голой пяткой. Солурд отстранённо порадовался, что хоть разуться додумался перед сном. А то с него сталось бы спать в кроссовках. — Или хотя бы переоденься. Эрни узнает, что по ночам шляешься где-то вместо сна — убьёт. «Эрни может», — решил Солурд, вяло стаскивая с себя мантию и свитер, и свалил вещи неопрятной кучей в ногах под девизом «когда-нибудь потом». Джастин и Захария укоризненно смерили его взглядами, но оставили в покое. Они вообще за чем-то своим явились, а тут Солурд, всю ночь где-то прошлявшийся, сидит и роняет честь факультета одним своим устало-недовольным видом. Солурд смотрел вверх, на кофейно-молочный балдахин, и не хотел ни о чём думать. Разбудил его настойчиво урчащий желудок, не получивший за весь день и крошки пищи. В спальне царила сумеречная дрёма, оттенённая тихим сопением и задумчивым бормотанием. Ночь мягко обнимала хаффлпаффцев, ласково глядя из окон искрами звёзд. Слабость прошла, и Солурд чувствовал себя куда лучше, чем утром. Он смутно поразился силе Гарри, которого артефакт, судя по его относительно нормальному виду, выпить до такого же состояния не успевал. Но это Солурду не помешает приходить хотя бы через ночь. Он осторожно сел, в куче своей одежды отделяя свитер от мантии, и оделся. Он двигался неловко, пальцы ощущались скорее тёплыми, чем горячими, но зрела надежда, что поздний перекус поможет исправить ситуацию. «Секретный» ход на кухню Хогвартса был известен каждому хаффлпаффцу едва ли не с первого курса. Сборы прошли буднично. Сокурсники тихо спали в своих постелях, видя шестой-седьмой сон, и только Солурд, как самый «особенный», снова шлялся по коридорам, выискивая на свою шею неприятности посерьёзнее… На кухне он оказался не первым, кто пришёл утолить голод телесный в ущерб голоду умственному. Эльфы носились по своим делам, дочищая, домывая и доваривая. Блестели котелки, тарелки и вилки-ложки, отражая жизнерадостный свет факелов. Витали запахи специй и жареного мяса, ванили и яблок, тушёных овощей и мяты. Звенели эльфьи голоса, скворчали сковороды, стучали ножи о разделочные доски. Пара столов поперёк кухни стояла как недвижимый монолит, защищающий остальное пространство от входа и входящих. За одним из столов, боком к двери, сидел Малфой. Он лениво накалывал на вилку кусок мяса, неизящно подперев голову рукой, и расслабленно горбился, будто из него вытащили тот самый стержень, заставляющий держать спину прямо и пребывать в вечном напряжении. Солурд затаил дыхание, глядя на встрёпанные белые волосы, лежащий на столешнице галстук и мятую мантию. Без образа ледяного принца Малфой оказался даже… симпатичен? Сердце робко кольнуло узнавание, но именно этот момент Малфой выбрал, чтобы заметить вторжение. Он моментально выпрямился, щурясь с неприкрытой угрозой, и даже черты его лица стали куда резче и грубее, чем за секунду до. Солурд испытал ничем не прикрытую досаду. — Чего не спишь? — выплюнул Малфой, смотря настороженно и строго. — По той же причине, что и ты, — хмыкнул Солурд, внезапно развеселившись, и спокойно прошёл вперёд, уселся напротив. Малфой поджал тонкие губы, чуть качнувшись назад: его и магглокровку разделяло не более четырёх футов стола, какой кошмар, какой позор для благородного семейства! Солурд развеселился ещё больше, и уголки его губ подрагивали, когда он просил у подошедшего эльфа «чего-нибудь мясного и побольше». На удивление, Малфой сбегать в свой гадюшник не спешил. С вернувшейся из отпуска изящной непринуждённостью он жевал поздний ужин и демонстративно не смотрел на Солурда, имевшего наглость прервать высочайшее уединение. — У нас были сдвоенные чары, — Солурд не спрашивал, а констатировал факт, — что я пропустил? Серые глаза полыхнули странной смесью эмоций, а аристократический нос оказался вздёрнут едва ли не к потолку. Малфой открыл рот, наверняка собираясь сказать какую-нибудь гадость, но насмешливый (и в самой-самой глубине испуганный) взгляд Солурда его словно отрезвил. Малфой пожал плечами: — Ничего особенного, модификация манящих чар, — помолчал пару секунд и неожиданно легко добавил, — быстро наверстаешь. Солурд замер в изумлении, тепло улыбаясь. Эльфы принесли еду. Происходящее казалось странным фарсом, безумной постановкой для очередной Алисы, но Солурд был согласен и на такой расклад, если он что-то изменит — ему нравилось приятельствовать со всеми и не нравилось враждовать. Сейчас Малфоя не хотелось огреть по голове огнекрабом, хотелось чисто по-человечески поговорить, понять, что тем движет и почему он такой хорёк. — Мне пора, — словно подслушав эти крамольные мысли, Малфой поторопился сбежать с поля не начавшегося боя, теряя галстук и недожёванный ужин. «Совсем как Сияние», — со смешком подумал Солурд, приступая к ночному перекусу. И этим же смешком чуть не подавился, когда понял… кое-что понял. Нашивки, белый силуэт… Действительно, словно это мог быть кто-то другой! Голову сдавило пульсирующей болью, и ещё одна деталь встала на место: хриплый шёпот, ледяные руки, взгляд глаза в глаза. Грозовое небо против летнего солнца. Солурд не хотел себя обманывать, но принять правду оказалось не так просто, как думалось поначалу. Мысли сворачивали на нечаянные встречи, выискивая в закромах памяти всё новые и новые детали, и с каждым мгновением становилось всё смешнее от собственных выводов. Солурд вздохнул, неосознанно пряча негаданный трофей в карман, а то вдруг Малфой одумается и вернётся. Ну уж нет. Солурду нужно что-то, чтобы убеждать себя в глупости сделанных выводов. Он быстро, не чувствуя вкуса, сжевал всё, чем щедрые эльфы сочли нужным угостить, и почти бегом вернулся в спальню. Он подумает обо всём этом завтра.