Бояться нельзя любить

— Это становится интересным, — пробормотал Малфой, стремительно успокаиваясь. Солурда кольнуло понимание: чем спокойнее слизеринец, тем опаснее ситуация, потому что он будет просчитывать и хитрить, следуя своей змеиной привычке. Внутри Солурда заколотило от страха, чувство самосохранения запищало на одной высокой ноте, ввинчиваясь в виски нудной болью. Но отступать было смерти подобно, и дело даже не в пропавшем Гарри — Снейп того из-под земли достанет, воскресит и сам убьёт, — а в непонятно откуда проклюнувшейся гордости. Солурд ухмыльнулся нарочито развязно — за рёбрами всё покрылось льдом от ужаса — и, отпустив плечо, провёл пальцами по острой скуле Малфоя, чувствуя подушечками колкие светлые волоски. Тот замер испуганным сусликом — не похоже, что ранее ему доводилось быть жертвой такой наглости. — Как думаешь, сколько интересных слухов можно распустить с помощью одного галстука? — Невинный тон, лёгкие касания пальцев, соприкосновение тел и самоуверенная физиономия в лучших традициях Слизерина: Солурд являл собой одушевлённый контраст. Страх снова отступал, медленно разжимая щупальца, и вместо него в душе прорастало полуистеричное веселье и странная уверенность в себе и своих силах. А ещё — в Малфое. Тот был предсказуем, даром что хитрый и всё такое, и очень пёкся о репутации идеального наследника. Гарри в своё время прошёлся по его репутации, и с тех пор Малфой затаил обиду, а значит — следил, чтобы больнее укусить в нужный момент. — Тебе никто не поверит, — выпалил Малфой, ни секунды не раздумывая. Он невольно сглотнул, дёрнув шеей без привычной удавки, и самоуверенно заявил: — А если поверит, то большой вопрос, чья именно репутация пострадает. Резон в этом был, и Солурд чуть отодвинулся, прикидывая, не погорячился ли с предметом убеждения. Но быстро вспомнил, что отступать поздно, и вообще… Это самое «вообще» вызывало нервный тик и глухое раздражение, щедро перемешанное с робкой надеждой на… К Мордреду! К Мордреду чувства! К Мордреду это колкое и горячее, что скребёт рёбра и уговаривает сократить расстояние между его губами и губами Малфоя — наверняка мягкими, как кажется, с тонким слоем прозрачной помады, защищающей нежную кожицу от хогвартских сквозняков. К Мордреду страх! К Мордреду! — Ты думаешь, мне не плевать? — наигранно удивился Солурд, растерянно улыбаясь. В жёлтых глазах застыл гнев, взгляд скользнул ниже, на те-самые-губы, и Солурд неосознанно облизнулся. Он качнулся чуть вперёд, уже плохо помня, чего хотел изначально добиться, ещё секунда, и… Малфой фыркнул, меняя маску загнанного зверёныша на лик добродушного хищника, и непринуждённо разместил тонкую ладонь на его рёбрах, останавливая. — Ладно, Огилви, поиграл в шантажиста и хватит. — Серебряные глаза смеялись, тогда как губы лишь едва тронула тёплая улыбка. Солурд застыл, зачарованный, убаюканный этой чудной метаморфозой. — Ты хотел знать, где Поттер? Не знаю, но декан чему-то подозрительно рад, без шрамоголового гриффиндурка не обошлось. Доволен? Солурд не был доволен. Внутреннее чудовище, о котором он даже и не подозревал до этого дня, скребло рёбра и требовало-требовало-требовало. Чего-то. Того, что может дать только Малфой. Но он кивнул, не зная, куда девать руки, пора ли уже отступать. Малфой ощущался расслабленным и довольным собой. Ещё бы, парой фраз сбить с Солурда весь его воинственный настрой и перевернуть ситуацию в свою пользу. Истинная змея, даже Шляпы не нужно. Пальцы, сомкнутые на острых плечах, задрожали, дрожь потекла по предплечьям, как вода, распространилась на плечи и спину, осела колючими мурашками в коленях. Солурд хихикнул, расслабленно опираясь на Малфоя, прерывисто вздохнул и захохотал в голос, слегка бодая лбом острый подбородок. Запах, окутывающий ненавязчивым облаком, стал куда гуще и откровеннее: цветочная нотка, острая пряность, солоноватый мускус. Солурд даже прижмурился от удовольствия, вдыхая полные лёгкие этого запаха. Он щекой чувствовал, как дёргается Малфоевский кадык и захлёбывается ритмом сердце. И почему-то совершенно не боялся быть осмеянным. — О-о-окей, Малфой, твоя взяла, — отсмеявшись, горячо выдохнул Солурд и отстранился, спокойно разглядывая смущённого высокомерного слизеринца. — Улику вернуть? Сколько угодно. Единожды проникнув под маску, Солурд более её не видел. — Оставь себе, — пренебрежительно отмахнулся Малфой, кривя тонкие губы в неприятной ухмылке, — будет над чем вздыхать холодными ночами. Солурд вспыхнул, вмиг стало стыдно за собственное поведение почти до слёз. Но все рефлексии он оставлял для заброшенного кабинета, а пока вскинул подбородок, копируя этого невыносимого засранца, и выдал: — Говоришь со знанием дела. Большой опыт? Настал черёд Малфоя прикусывать змеиный язык и розоветь скулами. Солурд почувствовал себя почти отомщённым. Но чудовище требовало свою дань, и потому прежде, чем отпустить Малфоя — думать об этом было почти больно, — Солурд коснулся его губ своими. Узнавание вонзилось в затылок, стекая теплом по плечам в ладони. Это он. Несомненно. Непререкаемо. Малфой подавился ядом, затаил дыхание, и его плечи закаменели под ладонями. Солурд мог бы почувствовать себя оскорблённым или отвергнутым, если бы вообще был способен думать в тот момент. Но нет, он знал, чувствовал, что Малфой его не оттолкнёт. Не сможет. Солурд отстранился, растерянно и светло улыбаясь, и мягко провёл рукой по пылающей щеке своего… возлюбленного? Наверное, да. Малфой молчал. Через несколько секунд они разошлись, задумчивые и почему-то окрылённые. Солурд — готовиться к зельеварению, Малфой — умильно мигать на Тонкс глазами, прося понять и простить за опоздание. Зельеварение прошло буднично. Стандартно. Беспроблемно. Должно было пройти. Любимчики сияли, отстающие теряли баллы, как деревья — листья по осени. Лишь Гермиона, нехорошо — очень нехорошо! — задумчивая, выбивалась из общей картины учебного рвения. Её даже Снейп не трогал, ограничиваясь общими высказываниями и строго поджатыми губами. Зато Забини сиял, как новенький галлеон, отвечая на вопросы пылко и напористо, точно в любви признавался, а не перечислял жуткие даже на слух ингредиенты. Он потрясал широкими запястьями, вздёргивал длинный нос с фамильной горбинкой, качал головой так, что собранные в хвост волосы путались и цеплялись за воротник рубашки. Малфой, сидящий рядом, выглядел умиротворённо-равнодушным ко всему, что казалось неестественным и потому пугающим. Солурд, принимая его эмоции на свой счёт, был спокоен и тих, только мысли витали совсем-совсем далеко от зельеварения. Честно заслуженное Эрни Выше Ожидаемого радовало, но не так сильно, как то, что произошло какой-то час назад. Малфой. Солурд думал и думал о Малфое, перебирая каждый факт, каждое воспоминание, как редкие жемчужины, по неизвестно какому кругу. Снейп, кажется, не преминул пройтись по его отстранённости от урока, но Солурд не слушал, мерно нарезая какую-то траву даже после того, как зелье было успешно сварено. Он всё глубже и глубже погружался в мысли, пока неспешно ужинал и чистил зубы. Лишь в спальне он позволил себе задёрнуть полог, наложить Заглушающее и наконец-то рухнуть лицом в подушку, тонко поскуливая от запоздало накативших эмоций. Лицо горело от стыда, губы испуганно дрожали, хотелось забиться в нору и никогда, никогда, никогда её не покидать. И тут же, без перехода — найти Малфоя и целовать-целовать-целовать его до головокружения, до алеющих губ и бессвязных стонов. Но Огилви умеют брать себя в руки, какая бы чертовщина ни царила в их жизни. Должны уметь. Солурд выдохнул. Хорошо. Хорошо. Этот раунд можно считать ничьей, но барсук — зверюга упрямая, куда там захудалой змее с её высокомерием.