Если бабочке оторвать крылья, она превратится в жука.
Ее молчание. С наспех задернутой на себе кофтой. Самое фиговое молчание в его жизни, если честно. Ее тоненькая ручонка все еще пытается помочь телу сесть ровно. Он зажимает губы, делая медленный шаг. — Не подходи… — голос такой тихий будто послышалось. Девушка тут же облокачивается на локоть, не поднимая на него глаз и морщась, отползает ближе к стенке на считанные сантиметры. Сесть прямо у неё так и не выходит. Она вновь ощущает грудью грязный асфальт. Скользкий от крови живот. Что-то хрипит, больно. Огрон делает ещё шаг. — Пожал-луйста… Н-не подходи ко мн-не, — она почти стонет это. Незаметно, глухо. — Ты хочешь сдохнуть в этой помойке? — он сцепил зубы, после заложил рука на руку на груди и натянул на лицо ухмылку. Свою-эту-вдруг-безразличную-ухмылку. Ответа не последовало. Она лишь ещё один раз попыталась приподняться на локтях, что теперь больше походило на движение скользкого червя. На его скулах заходили желваки. Он прикусил щеку с внутренней стороны и скучающе быстро преодолел расстояние в два шага, присаживаясь на корточки рядом с ней. То как она пытается отшатнуться от него, тяжелодышащая, испуганная, это вызывает смешок. Огрон, не замечая протестов, медленно обхватывает ее под грудь, прижимает к себе и садит в вертикальное положение. Теперь она упирается спиной в стенку и от боли — шипит сквозь зубы что-то непонятное, но злое. Он делает вид, что не замечает это. Глаза опускаются ниже, на распахнутую толстовку и порез на голом животе. Грязь с кровью, пропитавшие всю ее майку насквозь. Огрон сводит губы, переводя взгляд на ее лицо. Она не смотрела на него все это время. Одной щекой прижалась к стене, а вторая едва заметно поблескивала от слез. — Т-ты убил ег-го? Этот неожиданный недо-вопрос почти поражает. Он вскинул бровями. — Да. Убил. От этих слов заметил, как вздрогнула ее грудная клетка и скривились в отвращении мокрые губы. Огрон так хорошо помнил это отвращение на всех лицах людей, попадавшихся ему на пути. Она поднесла кулачок к животу. И лицо ее вмиг стало переполнено таким отчаянием и болью. А после кто-то придал этому окраску зла и ненависти. Настоящей нескрываемой ненависти. К нему. Он хотел чтобы она его ненавидела. — Не хнычь. Он был ублюдком, — небрежно отмахнулся он. А после его прожгло. Кажется будто прям насквозь. Потому что ее глаза в упор, слишком резко уставились на него, и в них что-то жгучее, вспарывающее. Очень-слишком-сильно-больное и нездоровое. Поломанное. То, что по какой-то причине заставляет сглотнуть. Опустить глаза вниз на миг, а после задержаться там на ещё мгновения. Тонкая кожа. Перепачканная грудь, выглядывающая из-под изодранных клочков тканей. Он не хотел смотреть. Правда не… хотел. Кого ты обманываешь, ты пялишься туда уже больше, чем пару мгновений. Он медленно прикусил губу, на немножко позволяя себе не соображать. Что. Это? Ты никогда не был фанатом девиц, нуждающихся в помощи. Ты всегда делал так, чтобы этим девицам помощь нужна была из-за тебя. А сейчас? Что-то не так, да? Что-то не работает. Не сходится. Потому что эти разодранные клочки ткани и ее вздрагивающая грудь, измазанная в этой грязи человеческого мира. Эта картина чистой девушки сидящей сейчас здесь в два часа ночи, чуть, блять, не изнасилованной в этом переулке. Чуть не изнасилованная тобой ранее. Эта та картина на которую смотреть не хочется, но по какой-то причине просто обязательно. Кажется она заметила его взгляд. Уже все равно. Все равно, что она там заметила. Потому что важнее, что он заметил, как собственная рука едва ли не сдвинулась с места в попытке прикоснуться. Прикоснуться к чистоте. — Не смотри на меня, — жестко, с отвращением. Какой же ты ублюдок. Он поднимает взгляд на неё. Уже пустой. Пустеющий. Обычно-повседневный. Через сцепленные зубы усмехается. Гадко. Как умел только он. Смотрит на неё так секунд пять, глаза в глаза, а после наклоняется, облокачиваясь руками возле ее ног. Носом проходит чуть дальше к шее, однако не касаясь кожи. — Знаешь что этот человек хотел сделать с тобой, Рокси? — шёпот, хриплый. Она молчит. Столбенеет. Особенно когда он вновь начинает смотреть ей прямо в глаза. — Сначала бы он изнасиловал тебя прямо возле тех самых мусорных баков. Он говорит это и представляет ту некрасивую картину, чуть хмурится и тянется к молнии на толстовке. Продолжает. — После этого, думаю, ты бы уже не смогла стоять… ведь пока он насиловал тебя, он бы резал твою кожу. Поверь, такие люди любят насилие. Легкие скрутило. Бегунок замка медленно проехал вверх. Как он оказался так близко? Рокси задохнулась, глядя на него. Она не поняла откуда, но на глаза навернулось горячим, жгучим, злым. Соленым. Она сильно моргнула, сгоняя эту пелену, потому что она скорее умрет, чем покажет ему свои слезы. Хотелось отвернуться. Потому что все это было гадко-противоестественным. Огрон был лишним рядом с ней. Он и его слова. — А после бы… все не закончилось бы обычной смертью. Не так легко… Уверен у этого ублюдка были друзья, — Он хрипло засмеялся ей в щеку. — И я так же уверен, что они были бы не прочь поразвлекаться с такой… — сглотнул. Усмехнулся, кажется даже лизнул нижнюю губу кончиком языка. — …как ты. После медленно поднес руку к ее голове и убрал волосы за ушко. — Хорошо, что здесь оказался я, правда? — он резко оттолкнулся от стены, рядом с ее плечами, встретившись с ней глазами. Встал, и сделал шаг назад глядя на нее так, будто она действительно была насекомым. Сердце ударило в груди очень сильно, а он отвернулся. Просто отвернулся поворачиваясь к ней спиной, собираясь, наверное, оставить ее тут? Оставить Рокси у стены, с вылетающем сердцем и горящими внутренностями. И предательски злыми слезами, кипящими на глазах. Это было слишком. — Нет, — Рокси зажмурилась, приподнялась на ногах и спиной вверх проползла по стене. — Нет не хорошо, — шипит. Через зубы. Смотрит ему в спину из-под выпавших на лицо волос. Смотрит и хочет закричать так, чтобы он споткнулся об этот чертов камень возле которого стоял. — Ты знаешь все это потому что сам такой, да? Она закашлялась, но не остановилась. — Потому что тебе нравится боль. Ты ничем не лучше того человека, Огрон! — отчаянный выкрик ударился в спину, но он, черт возьми, даже не шелохнулся, даже не потерял равновесия. Лишь слегка повернулся, подаваясь вперед и застыл. Застыл Рокси знала, что за слова сорвались с губ, однако возвращать их она не собиралась. Огрон не единственный кто может делать больно. Обида хлыстом стегала ее по ребрам. Красные волосы, кажется, приобрели еще более рубиновый блеск от света фонаря. Как будто тот человек размозжил ему голову камнем. Или часом ранее в него выстрелило дуло пистолета. Прямо в висок. Или в рот. Губы у него тоже были красными. И на пепельной коже его лица играли желваки, будто бы в его мыслях роилось что-то до ужаса неприятное. Сам.Такой.
Да?
Херова ты сцука. — Ты хочешь доказать мне что-то?! — с разворотом головы. Резким. Господи, почему он так зол. Она почти дрогнула. Распахнула глаза и сделала этот свой вдох. Он стоял в метре от нее, но ощутил его на языке. Это тревожное подрагивание, покалывание. Он сжал кисти рук, чувствуя, как напрягается верхняя губа, а под кожей прокатывает от раздражения. И эти ее слова, тихие, чуть шатающиеся, боящиеся: — Я была готова к этому и… Завтра бы случилось почти тоже самое. У него заскрипели зубы. Так что кажется, этот скрип начал жужжать в голове и от этого… накрывало. — О правда?!.. — он вскинул бровями. — Так ты готова?! Тогда я думаю ты не будешь против… Это тот момент, который люди могли бы назвать не иначе как — несоображающим. Потому что. Два шага к ней. Ее спина влипла в стену. С силой. Надавливая. Сжимая. Его ладонь на ее остолбеневшем плече. Другая в волосах. Впиваясь. С напором. И быстро прижаться к этой шее губами. Прям чтоб сразу глубоко, до дури. В кожу, которая не обжигает, но по какой-то причине заставляют растекаться, плавится в межрёберных островах. Хотеть прижиматься к ней всем телом. Рыскать что-то. Прижиматься и чувствовать ее трепыхания в ладонях. Ее выступившие холодные слёзы на собственных щеках. — Нет, Огрон! — она попыталась вырвать руку из его захвата, в ужасе распахивая глаза. Но он не отходит. Вместо этого зажимает ее как тот мужик. Под бедро, не спрашивая. Потому что он, черт побери, такой же. Пьяный, изголодавшийся. По больному псих, по здоровому ненормальный. — Я и не хочу быть лучше… — быстро, шипя на выдохе, чуть поднимая голову, не глядя на нее. Только вдруг на ее сжатые губы. Поэтому. Просто… Просто его губы с силой впечатались в ее. Со всей силой того, как она завела его своим маленьким, влажным, теплым ртом, вечно скользящим в нескольких сантиметрах от него и сводящем с ума, и выводящем из себя — вчера, сегодня, постоянно. Неощутимым и оттого ненавистным, желанным, необходимым. Он чувствовал, как в его губы толкнулся её тонкий протест. Она постаралась отвернуть голову. Он удержал. Он сильнее. Девчонке было больно, он знал это, вжимая ее губы в стиснутые зубы, надеясь, что эта боль отрезвит и его, и ее. Не отрезвляла. Не отрезвляла, а только сильнее заводила. Ее губы были горячими и такими неправильно-вкусными. — Не хочу, — беззвучно, сипло. Его рука неожиданно коснулась ее скользкого от крови живота. Внезапный выдох пришёлся ей прямо в рот. И он машинально нашел глазами ее глаза. Не нужно было. Этого. Делать. Потому что он не хотел видеть. Эту боль. И удивление. Это отражающееся помешательство. Он сам, блять, удивлен. — Т…т-ты… прекрати, — она дернулась и собиралась вынырнуть в бок, но он резко привлек ее обратно, сжимая плечи, ощущая как отключаются мозги. — Ты м-мне отвратителен. Его ладонь тут же легла на рану, отзываясь голубым свечением и болью на ее лице. Его магия всегда была болезненой, даже исцеляющая. — Мне все равно, — он шепчет это через зубы, вдавливая руку ей в кожу. Это ничего не значило. Не имело значения. Все эти обжимки. Это… пустое. Но. Хватило всего одной секунды. Одного удара сердца, чтобы он снова поцеловал ее. На этот раз почему-то медленнее. Жесткие руки спустились по ее плечам и замерли чуть выше локтя, не давая отстранится. И вдруг что-то переламывается. Потому что когда поцелуй из сплошной полосующей жестокости стал таким всеобъемлющим? Стал чем-то, что прерывало воздух. Не позволяло отпустить ее плечи, которые то норовят прижаться ближе, то отпрянут. Нет, Рокси. Дай-мне-почувствовать. В обмен на мою магию, дай-мне-попробовать. Огрон не сразу понял, что следующее движение не было протестом, пока оно не повторилось. Неумело, осторожно. Как давно она не сопротивлялась? Шевельнула губами в ответ, лаская его рот, отчего горячая волна пронеслась по спине, а волоски на всем его теле встали дыбом. Она ответила. И снова, на этот раз — раскрываясь. Встречая язык и пытаясь втянуть его в себя. Он тихо зарычал, против воли прижался к маленькому телу, терзая, кусая. Вбирая. Не отрывая рук от ее тонких плеч, которые теперь с силой тянул на себя, но в то же время не позволял ей прикоснуться к нему. Чтобы не сойти с ума прямо здесь. Хотя он уже сходит. Прихватывает зубами припухшие губы. Рычит. Обводит языком, едва сдерживаясь, чтобы не застонать от ощущения, что приносили трущиеся о напряженный член брюки. Останови это. Прекрати. Черт, он хочет глубже. Огрон отпускает одно плечо и поднимает руку к ее пылающему лицу, надавливает на узкий подбородок большим пальцем, не отрываясь от ее рта, чувствуя как послушно открываются губы. Проникает языком внутрь. Глубоко. Жарко. Влажно. Её задушенный стон. Он почти слышит как она выгибает спину, прижимаясь к нему. Блятство. Если ты не прекратишь извиваться и тереться об меня, я трахну тебя прямо здесь. И в тот момент когда Рокси протягивает освободившуюся руку, чтобы коснуться его шеи, у него вспыхивает. Гремит в голове. Она фея. Реальность опустилась на него густым, давящим облаком. Это было интересно, но… нет. Он засмеялся ей прямо в замеревший рот, получился какой-то отрывистый и ненастоящий звук. Схватил за тянущуюся руку и с силой вернул назад. Карие, распахнутые — прямо на него. И дрожит. Всем телом. Блядски распухшие, закусанные и зацелованные почти до кровоподтеков губы трясутся. Это… забавно. — Тебя даже целоваться не научили, — он почти оттолкнул ее, отпуская плечи, отчего она ударилась спиной о стену, все еще глядя на него своими огромными глазами. Что он только что… — В постели ты такая же, да? Скучная и деревянная, — он оскалился, делая шаг назад. Огрон смотрел на нее так, будто она упала в его глазах еще ниже. Ниже, чем то дно на которое она уже опустилась. Поднес руку и вытер рот рукавом, брезгливо морщась. — Т-ты же сам… Он перебил. — Только чтобы заткнуть тебя, — усмехнулся. Она молчала. Поднесла руку к губам. Ее оглушенный вид почти заставил и его выглядеть растерянным. Поэтому он просто поправил измятую рубашку. И… зачем-то облизал губы, ощущая ее вкус. Чертыхнулся. Неважно. Все неважно. Ему нужен ледяной душ и чтобы она наконец, перестала так таращится на него. — Эй, не напридумывай ничего себе, — будничным тоном говорит он. Но она похоже… эта сука его не слышит. Только быстро прячет свой взгляд вниз. Как ожидаемо. Делает вид, что его здесь нет. И… черт, теперь выглядит так, будто не знает где проснулась. Будто ее обокрали до последнего цента. Забрали что-то очень ценное. От этой картины у него снова вспыхивает и скрежещет на зубах. Это же просто… Он хочет сказать ей, чтобы завтра шла сама. Сама к нему в руки на верную смерть. Ему некогда возиться с ее зареванным лицом. Но язык свело. Вместо этого он молчит с секунду и зачем-то говорит ей: — Пошли, — краткое. Ясное. Которое встало поперек глотки. Потому что за ним следует — заткнисьпожалуйста: — Я отведу тебя до дома. И все. Он стоит не шевелясь, будто обмер. Рокси вздрагивает от его голоса и поднимает голову. И это наверное крах целого мира потому что она не понимает. Ничего не понимает. И Огрон просто выдыхает через зубы. Потому что он тоже. Совершенно ничегошное ничего. Пустое, зудящее на языке, когда этот ее взгляд проникает в жилы, взгляд потерявшегося человека. Она так сильно хочет домой, но видимо боится его еще одной такой выходки. Да боиться. Потому что когда он идет к ней, чтобы взять за руку, Рокси жмется к стене. И что-то отсвечивает у нее на шее от фонаря, прямо в ложбинке меж грудей. Хренов крестик с человеком, которого распяли. — Боишься, — не вопрос. Скорее констатация факта. Он сжимает ладонь в кулак, удерживая ее на месте. — Больше нечего боятся. Я к тебе не прикоснусь. Этот шепот впился в нее как шило. — Я тебя не боюсь, — ее голос полон злобы. — Нет? — он вскинул бровями, и подавил уставшую усмешку. — Нет, маленькая Рокси, боишься. Она резко вскидывает голову и отталкивается от стены так, что теперь ее лицо находится в считанных сантиметрах от его. — Как ты меня назвал?! — Маленькая Рокси. — Я не… Она запнулась. Очень по-чертовски мило запнулась. Эта мысль не понравилась Огрону. — Идём, — закончил он и резко развернулся. Медленно пошёл к выходу из переулка, прислушиваясь к неуверенным шагам за спиной. У поворота она догнала его. Он засунул руки в карманы, потому что сложившаяся ситуация - напрягала. Эта девчонка шла рядом. Вернее не так. Эта фея шла рядом. И Огрон сам позволил ей это. Почти тереться бок о бок, черт возьми. И что он... Он, кажется, больше не испытывал ненависти. Сейчас в эту секунду - этого нет. Нет той гнетущей пустоты, нет и спокойствия. Есть только тишина и шкрябущие по ночной дороге шаги двух людей. Они шли молча. И каждый молчал о своем.