Алюминий

       На улице Эрстеда снова дождь. Погода здесь меняется быстро и непредсказуемо. Осенние дни бывают теплее летних, солнечные холоднее облачных. Ветер гуляет в одних и тех же местах, то приятно освежая, то сбивая с ног. И люди привыкли к этому. Они привыкли переходить дороги, покрытые льдом, прыгать через лужи, похожие на озёра, обжигать руки, прикасаясь к перилам. Здесь уже не смотрят на то, что носить шорты и куртки в один и тот же день странно, что никакая обувь не спасёт от падения, что летом в домах холоднее, чем зимой. Мало кого волнует, что они могут жить лучше, что есть море возможностей, что в жизни нужна цель.        Цель Максима — стать президентом школы. Его мечта — стать небом. Его возможности сейчас неограниченны настолько, насколько позволяет общество и природа. Кроме возможностей, нужно что-то ещё. Прилагать усилия, пожалуй, важнее всего. Иногда для достижения цели недостаточно усилий, иногда возможностей. Но проблема не только в этом.        — Разбуди её, — проворчал Данил, когда оказалось, что гостья рассчитывает на них как на будильник. Лина поставила белую чашку с кофе и встала, словно забыв сказать что-то. Эта тишина, знакомая и близкая стенам комнат, в этот раз была неприятной и брату, и сестре, но ни один из них не решился нарушить её, будто обессилев.        Вернулась на кухню девушка уже с подругой, сонной, но не недовольной, непричёсанной и одетой лишь в пижаму.        — Как холодно! — буркнула Ева, обняв свои плечи и сжавшись, как птенчик. Она подняла глаза на Голубева и улыбнулась в знак приветствия.        — Гель, ты издеваешься? — простонал парень, отворачиваясь от девушек. Ангелина самодовольно ухмыльнулась и проводила гостью до ванной, объяснив, что отопление ещё не подключили.        — Так непривычно слышать, что кто-то называет тебя Гелей. А когда у вас заканчивается гель, Данил спрашивает «Гель, а где гель?»        — Скорее уж непривычно, что ты называешь меня Линой, — заметила Голубева, отвлекаясь на некоторую неловкость, какой не бывает между друзьями, но не успев разобрать её причину.        Макс давно уже решил стать президентом, но, как только дошло до дела, он не знал, ни куда подать заявку, ни к кому обратиться, ни что делать. Методом проб и ошибок, он, наконец, нашёл того самого учителя, на которого была возложена ответственность организатора и руководителя всего этого мероприятия, кое-как изложил на несвязных словах свою цель, выслушал некую лекцию о том, на что он идёт и каковы его шансы, и подтвердил свою готовность. С явным подозрением и нежеланием делать ненужную работу учитель проконсультировал Махова и махнул на него рукой. Теперь Максим развешивает листовки со своей фотографией и не очень понятной информацией о его намерениях, мотивации и прочем…        Его целью было стать президентом школы. Его мотивация — стать тем, кем восхищался бы он сам. Его намерения… их нет. Когда Макс начал составлять этот плакат, он столкнулся с тем, что не знает, чем он будет заниматься на этом посту. Добиваться дня без формы? Многие ученики этого хотят, но разве это серьёзно? Организовать школьное радио? Глупости. Что бы ни приходило ему в голову, о чём бы ни писали другие кандидаты, — всё казалось ему каким-то далёким, бессмысленным и неважным. Чтобы им восхищались, нужно сделать что-то, что действительно улучшило бы школьную жизнь. А способен ли он на это?        — Давай помогу, — сказала появившаяся из ниоткуда Ева. За её спиной — Ангелина. Обе не в школьной форме. Проходившие мимо учителя косо смотрели на всех троих.        — Я уже закончил, — машинально ответил парень, стараясь не замечать холода, исходившего от девушки повыше. Он чувствовал, что она хочет что-то у него попросить, и был этим не слишком доволен. — Голосование в субботу в два часа.        — Я проголосую за тебя! — жизнерадостно сказала Воробьёва, заглядывая в глаза парня.        Он улыбнулся ей в ответ и перевёл взгляд выше. Лина настороженно ждала чего-то, сдвинув брови, и не собиралась ничего говорить без причины.        — А ты проголосуешь за меня? — спросил Макс, чтобы разговор не затух.        — Я проголосую за того, кто этого действительно достоин, — не стесняясь, выдала девушка уверенно.        — И кто же это? — с подозрением в глазах продолжил Махов. Его лицо светлело, наполняясь смелостью.        — Тот, кто готов действовать уже сейчас.        Она развернулась, словно посмеиваясь над парнем, и скрылась в толпе. Удивительно, как умело подбирала она слова в ситуациях, подобных этой. Боится сказать какую-нибудь глупость, и стресс накаляет её мысли до бешеной скорости, выдвигая фразы, непонятные ей самой. От неловкости, приближающейся неимоверно быстро, она сбегает то ли загадочно, то ли дико, странно, неясно, оставляя после себя чувство незаконченности и бессмысленности. А потом винит себя в неумении общаться.        — Если найдётся свободная минутка, поговори с ней, — сказала Ева, воспринимая произошедшее как нечто естественное. — Она так волнуется.        — Кажется, мы с ней не сможем поладить, — заметил Максим, опустив голову.        — Не говори так! — слегка приблизившись и повысив голос, произнесла Воробьёва. В её небесно-голубых глазах сверкнула обида, но тут же сменилась чем-то другим.        — Окей, — протянул парень и пригладил правую половину волос подруги. От страшного и громкого звонка оба вздрогнули и тут же поникли.        — Что даёт людям счастье? — задал вопрос Андрей, и Ева сжала губы в глуповатой улыбке, словно подтверждая чьё-то разочарование.        — Ну как, что? — наконец выдавила она, гуляя глазами по углам в поисках ожидаемого ответа. — Когда люди счастливы… им хорошо, что ли?        Не добившись определённых слов, Орлов вздохнул и поправил очки. Так мог ответить только человек, совсем не задумывавшийся над этим вопросом. Подозрительность девушки-ангела в глазах парня резко упала.        — Почему счастье вообще должно что-то давать? — продолжала Воробьёва, полагая, что от неё спрашивают аргументы к какому-то эссе. — Что-то другое должно давать счастье, а не наоборот…        — Ладно-ладно, — устало бормотал Андрей, но собеседница его не слышала и продолжала несвязную цепочку мыслей. Почему-то ему расхотелось иметь какое-либо дело с этой особой, и его ноги самостоятельно начали двигаться куда-то назад. Инстинктивно девушка тоже двинулась в том же направлении, и так они шли, пока не натолкнулись на других учеников. Ева тихонько рассмеялась, даже не думая извиняться.        Возможно, она не видела не только дальше завтра, но и не дальше своего маленького кружка общения. Её не волновало то, с кем она учится, о чём они говорят, как к ней относятся; ей не было известно, кто живёт в соседней квартире, кто из знаменитостей приезжает в их город, какие вопросы заполняют общество вокруг. Зато ей было интересно, что снилось Лине, что ел в обед Макс, какую тему проекта взял Андрей и чем же занят Данил ночами. Все её интересы, мысли и желания были напрямую связаны с её друзьями и теми, кого она хотела называть своими друзьями. Ева не учила то, что задавали на уроках, но с радостью была готова выучить наизусть домашку Макса. Ей было всё равно, когда заканчиваются её уроки, но очень важным она считала запоминание расписания внеурочной деятельности Лины. В общем, центром её жизни были всего несколько человек, и этого ей было вполне достаточно.        В этот день начались олимпиады, и поэтому шум не смолкал, коридоры не пустели, а ничего не понимающие взгляды хватались за каждый угол. Одни тихо радовались, что пропустят уроки, другие угрюмо жаловались, что пришлось идти в школу раньше.        — Как же меня достали эти олимпиады, — ворчал Юрка, стоя у кабинета, где должна была проходить одна из них. — Каждый год одно и то же! Если б учителя не указывали, кому и где участвовать, я б вообще не ходил. Ленка на той неделе пол-урока скрипела, что мне обязательно русский писать надо, а моё мнение никого не интересует! То, что я тесты пишу хорошо, ещё не значит, что я гений какой-то! Уроки — это одно, а олимпиады — другое. Я больше школьной программы не знаю!..        Макс, стоящий рядом, тяжело вздохнул и бросил быстрый взгляд на одноклассника. Тот недовольно скрестил руки на груди и упёрся глазами в пол.        — Но ты всё равно продолжаешь участвовать во всём этом, разве нет? — безразлично бросил Махов, скрывая что-то живое за этими словами.        — Ну так… — замялся Юра, приподняв руку в незаконченном жесте. — Что они мне скажут, если я забью на всё это? Будут нагнетать со словами: «Какой талант пропадает!» А я ведь… в любом случае не оправдаю их ожиданий. Возможно, моё время прошло. Все мои силы, весь мой потенциал, куда они делись? Я истратил свой максимум классе в восьмом. Да, тогда я многого добился, но с каждым годом мне всё сложнее и сложнее... Сейчас я уже ничего не добьюсь, так к чему всё это?        Когда он понял, какую речь завёл, парень отвернулся, живо повернулся обратно и начал свой привычный беззаботный разговор. В его голосе постепенно восстановилась уверенность и жизнерадостность, его глаза снова смотрели прямо и сияли. А Макс всё думал, как же далеки его представления о небе от реальности, как же он ничтожен в свете тех, кто всю жизнь был на этом пути.        Махов мечтал стать тем, кем восхищался сам. Тем, кто действует, преодолевает трудности, путешествует, успевает всё и везде. Но двигаться к этой цели он начал только сейчас. Только сейчас он решился участвовать во всех мероприятиях по максимуму, попытаться стать кем-то в глазах других, а не просто обычным одноклассником. Он хотел выделяться на фоне беззаботных школьников, без стремлений и цели. Он просто выскочка, попытавшийся вырваться из серой массы, не более. Ему не сравниться с теми, кто с раннего детства шёл этой дорогой — дорогой упорного труда, действий, достижений и бурных аплодисментов. Как бы ни были велики его усилия и возможности, они не заменят опыта.        Максим не выбился из массы участников олимпиад в призёры и победители. Юра же прошёл по паре предметов дальше. Лина стала победителем школьного этапа по английскому, а Ева осталась во второй половине списка вместе со своим парнем. Уверенность в своих силах падала лишь у него одного.        Однако, этого не было известно к концу месяца. И потому, немного сбитый с толку олимпиадными вопросами, Махов продолжал надеяться на размытые образы неба в его голове.        Вечером того же дня его мысли разбавила тревога о Еве. За несколько недель её беспрерывного пребывания в его квартире, он настолько привык к её присутствию рядом, что теперь не мог расслабиться. Он отправил ей пару сообщений с вопросами, где она, чем занята, и получил подозрительный ответ. Сначала он решил, что всё хорошо, но к концу двенадцатого часа не выдержал и выбежал на улицу, ничего не сказав родным.        Холодный воздух ударил в горло и лёгкие, тишина разума Макса оградила его от шума ночи, и лишь глухие шаги собирались в цепочку слышимых звуков. Тьма отступала под напором движения и отрывистого дыхания. Парень не заметил, как похолодало к ночи, как пусто стало вокруг, как одна тревога перекрыла другую.        И вот он достиг своей цели. Детская площадка, качели на цепях, темнота, тишина, и девушка. Её равнодушный взгляд был опущен вниз и лениво цеплялся за движения птиц. Голуби клевали землю, усыпанную хлебными крошками, и будто бы забыли, как издавать звуки.        — Почему ты здесь? — сквозь одышку выдавил Махов. — Ты же написала, что вернулась домой.        Её усталые, но не сонные глаза медленно поднялись на его лицо, покрасневшее и взволнованное. Её плечи смиренно поднялись и опустились, но не в знак незнания. Её голос нашёл свободное место в тишине, наполнившей время.        — Это правда. Но знаешь, что они сказали мне? — Оба замолчали. — Ничего. Совершенно ничего. Представляешь? Я открываю дверь в квартиру, прохожу на кухню и вижу маму. Она, как всегда, стоит у плиты и готовит моё любимое блюдо. Молча смотрит на меня и отворачивается. А папа? Он ничем не лучше. Даже не заметил моего возвращения и… Ну, я и сбежала.        Воробьёва хотела рассмеяться, но сил не хватило. Вместо этого она сжала губы, но не с силой, а как-то сдержанно.        — Иди ко мне, — ласково сказал Макс и раскинул руки в стороны. Девушка улыбнулась, поднялась — цепи не издали ни звука — и прижалась к его груди, горячей и неспокойной. Только теперь, в его объятиях, она засмеялась.        Он был не намного выше её ростом. Его плечи не были широкими, и сам он казался не таким уж взрослым. Он был совершенно несамостоятельным, наивным и не очень серьёзным. Рядом с ней он обретал вид замкнутого паренька, но только рядом с ней он мог открыться. Она открывалась только ночью, казалась открытой только рядом с друзьями и казалась закрытой наедине с остальным миром. Открывшись друг другу, они подолгу молчали, наполняя окружение каким-то откровением и тайной. Прижавшись к его спине, она любила плакать и ощущать его тепло. Ей было трудно молчать, но куда труднее было сказать хоть слово.        — Спасибо, Макс, — прошептала Ева и отстранилась. Жёлтый свет далёкого фонаря словно стал ярче, а темнота — тусклее. Девушка больше не улыбалась, но выглядела заметно бодрее, поэтому парень не мог не заменить её улыбку своей.        — Ночью опасно, знаешь ли, одинокой красивой девушке.        — Я пойду домой, — никак не отреагировав на его замечание, произнесла Воробьёва.        — Уверена, что не хочешь пойти ко мне? — склонив голову, спросил Максим, но его соблазнительное предложение было отвергнуто её пристальным взглядом, обозначавшим только твёрдое намерение больше не сбегать.        — Это ведь не может продолжаться вечно. Думаю, ты был прав тогда. Тем более я сама виновата, так что мне нечего вести себя так.        Махов решил не спрашивать, в чём же именно она виновата и почему, решив, что Ева сама объяснит ему, когда придёт время. Он проводил её до самой входной двери и вернулся домой.        Родители ругали Макса, не повышая голоса, но напрягая его до предела, читали нотации — в общем, делали всё то, чего ждала Ева от своих родных. Максим чувствовал эту заботу, она была ему приятна, но в то же время он не видел в ней смысла и хотел бы подарить её подруге.        Серое небо застыло над крышами домов, словно в засаде, но дождь никак не начинался. Наличие солнца будто бы отрицалось всей природой, только люди оживали под раздражительные звуки. Это утро. Холодный воздух забыл, как двигаться, и поэтому выхлопные газы и дым от сигарет равномерно распространялись по улицам. Это не тот свежий воздух, который бодрит с утра и настраивает на позитив. Кроме запахов, есть и звуки, и их заметно больше. На фоне гудят двигатели машин, еле различимо пение птиц, только скрипучие двери подъездов и чей-то душераздирающий кашель отвлекают от звука собственных шагов. Если проснуться, наконец, ото сна в движении, то можно заметить редкие голоса прохожих, чаще школьников, но и они не так звонки и веселы, как вечером. Лучше всего слышны общие мысли, когда, например, автомобиль пытается протиснуться между другими машинами и потому не пропускает пешеходов, которые так и стоят кучкой, раздражённые неторопливостью его движения и удушающим запахом бензина. Часто встретишь тех людей, которым безразлично спутанное и всеми недовольное противостояние на развилке, которые так и шагают прямо, не обращая внимания ни на ворчанье водителей, ни на опасность передвижения среди машин. Утро — общепринятое время подавленности общества. Только к вечеру его последствия теряются в прошлом.        Лина смотрела в этот раз на решётки на окнах старого дома. Ей казалось странным, что все они такие разные: просто вертикальные, клетчатые, похожие на восходящее солнце, с узорами, смешанные… среди них и окна без решёток, и с треснутыми стёклами, и заваленные хламом, толстыми тётками, и настолько грязные, что ничего через них не видно. Всё это так непонятно, несогласованно, разбросанно, что стыдно за такую жизнь. Впрочем, Ангелине было всё равно, просто ей интереснее смотреть на окна, чем на дорогу перед собой.        Она всё так же пыталась настроиться на то, что ей навязала Ева, — на исполнение мечты, которую и мечтой-то не назвать. Почему-то, несмотря на яростный протест в первые минуты, Голубева как-то смирилась с этой идеей и приняла её как должное. Плана не было, но была поддержка Воробьёвой, которая выражалась через сваливание работы на Махова. Так что Лина ждала возможности поговорить с ним, хотя и не знала, как выразить все свои мысли словами.        Она подняла взгляд вверх, когда ступени под ногами сменились более-менее ровным асфальтом. Сначала тёмное небо расслабило её и успокоило, потом нечто другое насторожило. Среди спин, поднимавшихся к главному входу школы, неподвижно стояла одинокая фигура. Её чёрная куртка сливалась с утренней темнотой, и только нежно-розовый шарф цеплял внимание, обхватив собой карамельного цвета волосы. Они спутались, спрятались волнами в его тепле и скрыли часть лица девушки. Она смотрела вниз и ждала чего-то, не замечая ничего вокруг.        Лина, не останавливаясь, шла вперёд, лишь немного сдвигаясь в сторону подруги, которую не сразу узнала. Подойдя к ней вплотную, она так и не увидела её реакции и собиралась уже сказать что-то, когда Ева резко подняла глаза.        — Ева! — донеслось вслед за быстрыми шагами имя. Макс вдруг оказался рядом, и его тепло согрело воздух между ними. Он первым заметил Ангелину, и только тогда Воробьёва обратила на неё внимание. Её извинения и бодрый голос почему-то ставили Голубеву в неловкость. Девушке казалось, что она вмешалась в нечто тайное, доступное только им двоим, и ей хотелось поскорее сбежать как можно дальше. Что она и сделала, бросив в качестве извинения: «Я пойду».        После этой встречи Лина старалась избегать случайных встреч с ними, словно отгораживаясь от того, что создано не для неё. Она решила, что хочет знать только то, что остальные позволят ей знать. Всё, что приготовлено не для её глаз и ушей, она принимать отказалась. Да, она согласна верить каждому слову друзей, даже если это чистая ложь. Она согласна быть обманутой — лишь бы не быть лишней, не быть помехой. Сковывая себя в эти рамки, ей было грустно и больно, но в то же время она чувствовала облегчение. Через сотню мыслей Лина поняла, что ставит себя ниже Евы, но изменить этот взгляд не захотела.        Она столкнулась с Андреем, парнем, который сквозь линзы пропускает лишь прямой, уверенный взгляд и ни единой мысли, ни единого сомнения. Он ничего не сказал, словно они и не были знакомы, только удержал долгий контакт взглядов и прошёл мимо.        Среди остальных учеников он выделялся не только красотой, но и чрезмерной прямолинейностью и немногословностью. Сложно было сказать, есть ли у него друзья или нет, но при общении с одноклассниками он вызывал у них лёгкий дискомфорт. В силу твёрдости своего характера ему трудно было найти общий язык с окружающими, хоть они и уважали его за такие качества. Был ли этим доволен сам Орлов? Нет, конечно. Ему бы хотелось обычной счастливой и проблемной жизни подростка, какую он наблюдал у других и какой он себе её представлял. Встретив Еву, он решил, что раз она единственная, кто нормально с ним общается, то надо использовать этот шанс и влиться в общество. Переложить часть задачи на посредника всегда было проще, чем делать всё в одиночку. Обычно вопрос заключался только в том, насколько необходим этот человек и можно ли ему доверять, но в данном случае Андрею просто не хотелось беспокоиться об этом. Однако позже выяснилось, что ничто не способно компенсировать его собственную неразговорчивость и что действовать всё-таки нужно. Надеяться, что всё решится само собой, было глупой идеей. Поэтому он развернулся.        — Что-то случилось? — догнав знакомую, спросил Орлов. — Ты выглядела подавленной.        Девушка растерялась от внезапных слов человека, который впервые в её глазах потерял хладнокровие. Он больше не казался далёким и загадочным парнем без сомнений и тревог. Его забота смутила Лину, но была ей приятна.        — Нет, ничего, — улыбнулась Голубева. Разговор резко оборвался. Приближавшиеся уроки спасли этих двоих от неловкости, уже начавшей разъедать время, но всё же Андрей был доволен и рад.        Выборы президента школы проводились в два часа дня, в них принимали участие практически все ученики, начиная с пятого класса и заканчивая одиннадцатым. Предположительно весь процесс должен был занять не больше часа, а результаты озвучены в ближайший понедельник. Начиналось всё с вступительной речи предыдущего президента, невысокой девушки с внешностью студентки, однако слушали её лишь немногие, чего и следовало ожидать. Для большинства учеников президент школы — таинственная личность, которая вроде и есть, а вроде и нет. В честь Шрёдингера можно было назвать и деятельность данного лица, которая была либо просто не замечена, либо слилась с общей школьной, либо вообще не существовала. Сложно было представить, чем же именно занимался этот человек, ведь его достижения терялись где-то на никем не услышанном слове учителя. Тем не менее, некое восхищение окружало экс-президента, и аплодисменты лениво зазвучали после её речи. Далее последовали монотонные переплетения слов каждого кандидата, редкие замечания учителей, и тишина устанавливалась, только когда предлагали задавать вопросы. Всё прошло значительно быстрее, чем ожидалось, избиратели без раздумий начиркали фамилии наиболее запомнившихся кандидатов и рванули неконтролируемой толпой из актового зала.        — Переволновался, — устало пробормотал Максим, выходя навстречу двум девушкам.        — Ты справился лучше остальных, — сказала Ева, бросаясь ему на шею, однако слова эти словно и не имели значения, даже как шутка не рассматривались.        — Ну, я попытался, — поддерживая свой настрой, произнёс парень. — Не думаю, что у меня есть шансы, тем более против Регины…        Он резко замолчал, осознав нечто нелогичное, но затем услышал слова, ещё более непоследовательные.        — Никто не способен справиться с ней! — повеселев, добавила Воробьёва, а Лина улыбнулась, словно соглашаясь с их мнением…        Никто не понял, о ком идёт речь. Имя человека, которого никто никогда не знал, зависло в ушах, сжигая прочие мысли и себя. Лица скривились, тело сковало, только зрачки дрожали, поддавшись страху необъяснимого.        — Вы о ком? — неуверенно и тихо спросила Ангелина, копаясь в сплетении мыслей и воспоминаний, отрывков слов и звуков, образов и цветов, чтобы наконец понять, почему же она отреагировала так, словно знала этого человека.        Ева растерянно улыбалась, ничего не понимая и пытаясь вспомнить, о чём шла речь вообще. Утерянное имя никак не хотело возвращаться к ней и поглощало всё больше и больше осознания ситуации.        Забытое имя было достаточно редким, ярким и особенным, чтобы засесть в памяти надолго, но не прошло и пяти секунд, как связь с ним оборвалась. Чувство утраты, вины и потерянности не покидало Макса. Ему показалось, что на секунду он обрёл путеводную звезду в небе, достижимую птицу в образе человека. Высь стала настолько близка в это мгновение, что он чуть не потерял из виду землю.        Однако этого человека не было ни среди кандидатов, ни среди знакомых, ни среди знакомых знакомых. Образ, таинственный и неизвестный, поселился в стенах школы, будто в черепе, и начал теряться среди ежедневных забот и волнений. Иногда он возвращался как видение, как призрак девушки с высоким хвостом, как едкое «Ха!» среди десятков других голосов, но чаще был просто потерян и забыт. Случайно вспомнить о нём — невозможно, намеренно — неосуществимо.        Результаты голосования оглашали в понедельник, так что весь выходной Макс только и мог беспокоиться. Отдохнуть в таких условиях было слишком сложно, поэтому он полагался на умиротворительные силы своей девушки. Просто от того, что она была рядом, ему становилось одновременно легче и тревожнее, но в итоге спокойствие одолело его, накрыв предчувствием желанной победы. Почему-то Максиму казалось, что именно благодаря Еве он станет президентом и его мечты сбудутся, несмотря на то, что разум твердил обратное. Так что, когда результаты стали известны, все эти глупые надежды вцепились ему в грудь и с болью сжали её.        «С самого начала я знал, что у меня нет шансов, — скулило в голове огорчение. — Так почему я решил, что меня недооценивают, что все неправы? С чего бы всё пошло так, как я хочу? Мир никогда не выполняет просьбы, так почему я верил, что именно меня он услышит? Так не бывает. Этого недостаточно. Я ничего не сделал. Но я ведь так хотел!.. Хотя, нет. Ничего я не хотел. Как и раньше, думал, что действовать надо, но не хотел перемен. Хотел, чтоб всё так и осталось лишь в мечтах. Мечта! Что за громкое слово! И ни грамма смысла, ни цены, ни пользы, только бред, пустота и… и образ».        Так собирал он крупицы мыслей, повторял их вновь и вновь, чтобы убедить себя, опровергнуть свои идеалы, чтобы найти причину отказаться от мечты, от безграничного, далёкого неба.        Его жизнь снова стала прежней. Каждый день подражал предыдущему, и только Ева наслаждалась этим беззаботным бездельем. Ей было достаточно этих счастливо-скучных моментов, бесцельно соединяющихся в цепь повседневности, однако она словно хотела бы большего, но боялась просить. Она была рада сходить с Максом в кино, была рада сидеть в гостях у Лины допоздна, но ждала чего-то, с нетерпением поглядывая по сторонам.        Андрей не стал приветливее, но уже не сбегал при встрече с кем-то из знакомых. Ему казалось, что он слишком гордый, наглый и так далее, но всё равно продолжал быть рядом, пока ему прямо не говорили, что пора бы расходиться. В то же время он продолжал искать того самого человека, который смог бы объяснить ему, что произошло или произойдёт, и почему он видит сны о другом мире. Однако, как бы Орлов ни спрашивал своих знакомых, прямо или косвенно, их ответы не выделялись, если вообще были. Ему начинало казаться, что либо этого человека вообще нет, либо это он сам.        Голубевы тоже не изменились. Старший из них продолжал заниматься своим делом, никому не известным, часто пропуская пары в колледже, а младшая не боялась нагрубить, высказывая своё мнение, за что — и не только за это — некоторые прозвали её Снежной королевой. Сама она даже не знала, радоваться этому или нет, но, по крайней мере, ей это было интересно. Постепенно план по достижению не совсем мечты отодвигался всё дальше и дальше, пока не стал фоновым «когда-нибудь». Ева больше не напоминала ей, что надо бы спросить Макса об этом, а сам парень, скорее всего, тоже забыл о том, что должен кого-то выслушать. Так продолжалось достаточно долго.        Сентябрь давно закончился, октябрь близился к истощению, когда выпал снег, не первый, зато самый длительный в сравнении с предыдущим. Он покрыл всё белым слоем в пару сантиметров и лежал несколько дней, заставив некоторых людей обернуться в зимнюю одежду. Потом температура снова поднялась, снег сменился дождями и лужами, будто его и не было. Однако не стёрлось ничего из того, что произошло за эти белоснежные дни.