Алюминий

       На улице Эрстеда снова суббота. День, когда всё криво и неровно. Одним приходится вставать рано, другие могут весь день ничего не делать. Кто-то уезжает в большой город по делам или за покупками, кто-то возвращается в родные деревеньки. Некоторые сбегают от родных и болтаются по заснеженным улицам, некоторые навещают близких и не отходят от них ни на шаг. Кто-то, наконец, может отдохнуть, а кого-то ждёт полный событий день. Для одних это время, когда можно наслаждаться простыми вещами, для других это возможность попробовать что-то новенькое. Ничто в субботу не связано, не логично и не ясно, а как-то размыто. Этот день забывается и остаётся самым непонятным среди всей недели. Суббота — лишь пародия на день.        Кабинет в конце коридора, неровные ряды парт и стульев, изрисованных синей ручкой, высокие шкафы во всю стену, кривое подобие планеты из бумаги. Скрипучий линолеум на полу, бугристые стены, покрытые краской мятного цвета, зелёная доска, над ней — белый рулон, на потолке — проектор. Учительский стол, придвинутый впритык к первой парте, какие-то полочки, компьютер и глобус.        — Я счастлива, — отчётливо произнесла Ленка в ответ на вопрос школьника. Максим оторвал напряжённый взгляд от пожелтевших страниц. Они сейчас изучали «Кому на Руси жить хорошо», и именно этот вопрос и задал его одноклассник. Впрочем, вопрос был риторическим. — Я счастлива. Правда.        «И это говорите Вы», — с иронией подумал Махов. Ленка, или Елена Михайловна, была самым ненавистным учителем многих учеников. Она могла кричать по пять минут за то, что опоздавшие отнимают от урока пять секунд, была очень строга в целом, забывчива и больна. В её голове смешивались уроки нескольких классов, и поэтому иногда приходилось доказывать, что это они ещё не проходили. Хотя бы раз каждый уж точно видел, как пара белых таблеточек оказывалась на её сухой ладони. Были и те, чьи уроки отменяли по причине срочного отъезда Ленки в больницу. В общем, причин не любить её было много. Но всё же...        Этот человек сказал, что счастлив. Несмотря на то, что её ненавидят, несмотря на постоянно плохое самочувствие, несмотря на сложности в работе и не только, она улыбнулась, как бы подтверждая, что счастлива.        Несмотря на то, что в другом мире всё было в сто раз лучше.        Её любили, уважали, её мечта сбылась. Она жила в прекрасном мире, где столько счастья, где столько возможностей!.. Но даже в этом грязном, сером и болезненном месте она может быть счастлива.        Её сухие руки задрожали, перевернули страницу, женщина улыбнулась, облизав губы, её глазки сверкнули, морщинки дёрнулись. Продолжился урок литературы.        Ева поджала ноги к груди и вытянула голову вперёд.        — Мы тоже никуда не собираемся, — сказала она, обхватив глазами пространство. — Так и не решились.        — А мы классом в антикафе собираемся, — вставила Лина, сидевшая напротив на полу. — Не вижу причин отказываться.        Макс метал взгляд то направо, то налево, так и не убирая стакана от лица.        — Может, соберёмся как-нибудь вместе? — предложил он, стараясь не двигать губами.        — Ну конечно, — радостно согласилась Воробьёва, словно это и не требовало обсуждения. Видимо, она так и планировала.        — Когда все свободны? — проявила инициативу Ангелина, улыбнувшись от нашедшего ожидания. — На каникулах я уезжаю из города на несколько дней, примерно с пятого числа.        Там же сидел и Андрей, но он всё время молчал, а тут вдруг вздрогнул с каким-то недоверием. Очевидно, его насторожил ответ девушки. В такое время уезжать из города — не слишком ли рискованно и необдуманно? Он решил, что она соврала.        В комнате царил полумрак, одно из окон было спрятано шторами, другое приоткрыто на проветривание. Ева сидела на светлом диване, иногда приобнимая подушку, постоянно меняя позу, словно никак не могла найти удобное положение. Все остальные окружили кофейный столик и сидели на ковровом покрытии. Кто-то пил сок, все угощения уже закончились, так что воздух особо не сотрясался. Несмотря на приближение Нового года, гостиная не была празднично украшена, только одна старая свечка одиноко стояла на полочке.        — Так ты живешь здесь только с братом? — поинтересовался Максим, чему Орлов был неописуемо рад. Его давно заботили семейные обстоятельства Голубевой, так как он знал, что они достаточно сложные. Не в плане ссор, а в плане взаимопонимания.        — Да, эту квартиру покупали специально для брата, чтобы ему ближе до вуза было, ну, а я переехала сюда ради химбио, — во время объяснений её голос становился на удивление плавным и нежным, наполненным каким-то сожалением или ностальгией. — Решила, что не хочу заниматься языками профессионально, чтобы не разочароваться в том, что нравится. Примерно так. Ну, родители навещают нас по выходным, иногда приносят что-нибудь полезное, но в основном, это только финансовая поддержка. Конечно, мы тоже часто бываем дома, у родителей.        — Как по-взрослому, — удивлённо воскликнула Ева, излучая восторженные взгляды. Видимо, ей понравилось что-то в такой жизни. Впрочем, она знала эту историю с самого их знакомства, и, видимо, хотела просто озвучить несказанные ранее слова или мысли остальных. Хотя по выражению их лиц сложно было понять, что же они думают обо всём этом.        — Кстати, может, соберёмся перед Новым годом все вместе? — снова вернулась она к старой теме. — Последний раз в этом году. Можно у меня.        — Ну, не, к тебе мы не пойдём, — сразу запротестовал Макс, что немного шокировало Андрея, который представлял их отношения какими-то чудесным образом слаженными. — Да и я не знаю, отпустит ли мать. Наверно, снова весь день будет возиться с едой, а мне тоже занятие найдёт.        Он тяжело вздохнул. Кажется, ворчать — лучшее, что он умел делать. Впрочем, Ева очень любила эту его черту и частенько незаметно для него посмеивалась.        — Думаю, тридцать первого тоже не смогу, — прямо сказала Лина, сверкнув глазами. — Поедем с братом к родителям, им помогать надо. Мы уже договорились.        Воробьёва недовольно надулась и сжала подушку в руках.        — Ну и ладно! — вскрикнула она неожиданно. Редко можно было увидеть, как она капризничает настолько отчаянно. Обычно она могла смириться со всем угодно, особо не напрягаясь и не настаивая на своём, но сейчас почему-то в ней проснулось детское упрямство. Она бросала злобные взгляды на друзей, потом заметила молчаливого парня в сторонке и крикнула остальным:        — Тогда мы с Андреем праздновать будем! Ты же не занят?        — Да не особо, — невнятно пробормотал Орлов, не ожидая, что и его вовлекут в этот разговор. — Только ничего не обещаю.        Ева победно улыбнулась, продолжая возвышаться надо всеми, сидящими на полу. Возможно, это и было несерьёзно, но всё равно Макс обиделся.        Она сидела на полу посреди комнаты, вокруг были разбросаны пластиковые коробочки, мешочки и бумажки. В её руках длинные ножницы осторожно и медленно, почти лениво, разрезали скотч, который закреплял крышечку упаковки. Девушка бесшумно достала золотистый шарик. От его изящного блеска ей хотелось скрыться. Ноги уже не хотели поднимать её, поэтому Ева молча положила украшение рядом с собой.        — Что хочешь на Новый год? — ласково спросила её мать, незаметно подойдя ближе. — Из блюд.        Девушка подняла голову и повернулась, чтобы посмотреть на лицо женщины — та слегка улыбалась, но её лицо ничего не выражало.        — Выбери сама.        Оставив только эти два слова позади себя, Ева снова вернулась к работе. Над ней возвышалась огромная, достающая до потолка, зелёная ёлка. Искусственная, издали она была похожа на настоящую, только пышнее и ровнее. На её верхушке сверкнул золотой конус, изогнутый как-то неестественно и странно. Гирлянда была почти незаметна, и девушке показалось, что огоньки на этой ёлке так и не загорятся этой зимой. Тяжело вздохнув, Воробьёва раздвинула бледными руками новогодние игрушки, разбросанные перед ней, и посмотрела на светлый ламинат. В нём ничего не отражалось. Криво улыбнувшись, Ева продолжила неохотно наряжать ель.        За окном медленно спускались снежные хлопья, похожие на оторванные клочки неба. Ослабевший ветер кружил их, унося в сторону, где ничего не было видно. Здания напротив неподвижно стояли, сдавливая своим безжизненным весом землю. Всё тянулось вниз, к центру. А потом замерло. Снежинки перестали падать, продолжая висеть в замёрзшем воздухе. Что-то заставило их остановиться. Затем они снова продолжили свой ход, словно только на момент засомневались в выбранном пути.        Рядом с Евой появилась холодная баночка с колой. Рука отца поднялась выше и исчезла. Девушка молча приняла подарок и поднесла его к щеке. Прохлада растеклась по лицу. «Прости», — подумала она и открыла баночку. Приятный и знакомый набор звуков нарушил тишину. И только тогда Ева вновь почувствовала, как что-то сдавливает грудь.        Когда все игрушки, наконец, оказались на своих местах, Воробьёва отошла на несколько шагов назад, чтобы всё дерево было в поле её зрения. Чувство выполненного долга приподняло её настроение. Девушка сделала два оборота вокруг своей оси, пытаясь ухватить каждую мелочь в комнате.        — Обед готов, — сообщила мать. — Накрывать на стол?        Дочь остановилась и задумалась.        — Давай сегодня я сама.        И она направилась на кухню. Вкусный и полузнакомый запах витал в воздухе, пробуждая аппетит. На плите стояли кастрюля и сковорода, наполнение которых вызывало восторг уже только своим видом. Ева сняла крышки, достала тарелки и начала раскладывать еду, пытаясь вспомнить, сколько же обычно едят её родители. Впервые за долгое время она постаралась придать блюдам наиболее привлекательный облик. Словно праздник уже наступил, она разложила красивые салфеточки на столе, достала бокалы, нашла спрятанную летом бутылку шампанского и наполнила им два сосуда. Себе налила колу. Поставила три свечки посередине и зажгла их, еле отыскав зажигалку. Задвинула шторы и позвала родителей.        Мать ласково улыбнулась и поблагодарила дочь, а отец похвалил её. Они были рады? Они сели на свои места и принялись за еду. Изысканный обед? Комнату наполнили звуки тихого скрежета и постукивания. Вкусно?..        Ева рухнула на стул и разом осушила один из бокалов.        — «Спасибо», значит?        — Спасибо, что пришла, — сказала Ева, присаживаясь рядом с Региной. — Все остальные заняты, как я понимаю.        В последний день этого года две девушки встретились, чтобы вместе провести эти часы. По телевизору не шло ничего интересного, но он шумел на фоне, отчего становилось спокойнее.        — Хочешь печеньки? — как-то натянуто спросила Воробьёва. Она уже снова твёрдо стояла на ногах. — Или что-то другое? У меня есть всё.        Она загадочно улыбнулась и начала движение в сторону кухни, но, пройдя пару метров остановилась.        — Ты не собираешься отвечать?        Видимо, она ожидала услышать ответ в прошедшем промежутке времени.        — Ничего не надо, — улыбнулась Пушко, расслабившись.        — Надо, надо, надо! — напористо повторила девушка. — Не думай, что раз ты гость, то я буду повиноваться тебе.        — О-о, о чём это ты? — Регина прикинулась дурочкой и хитро повела чётко очерченными глазами. Она беззвучно рассмеялась.        — Держи, — Ева протянула подруге имбирное печенье.        — Это типа праздник сегодня, да? — произнесла гостья и откусила. — А попить есть что-нибудь?        — Что угодно.        — М-м-м, тогда воды.        — Заказ принят!        Девушка отдала салют и развернулась на пятках. Пушко осталась одна в комнате на пару десятков секунд и за это время осторожно осмотрела помещение. Трудно было поверить, что в нём живут люди на постоянной основе — настолько чистым и нетронутым казалось всё в нём. Мебель источала ощущение дороговизны, но была достаточно простой по дизайну, и цветовое решение ничем особо не отличалось от палитр многих других недавно отремонтированных квартир.        — Плата за доставку — два секрета.        — Почему это два? — Регина взяла стакан, и вода в нём заплескалась из стороны в сторону.        — М-м, за доставку сюда и обратно.        Ева разлеглась на другом конце дивана и посмотрела время на наручных часах. Шёл восьмой час.        — Хочешь в настолки? — предложила она.        — А нас не мало?        — Есть игры и на одного, вообще-то, а на двоих уж тем более найдётся. Есть «Монополия».        Она приподнялась в ожидании.        Гостья согласно кивнула. Воробьёва ушла в свою комнату, до этого закрытую на ключ, что удивляло и беспокоило, а также интриговало Пушко. Вдруг входная дверь открылась, щёлкнул замок, и послышались знакомые звуки. В проходе появилась женщина лет сорока, достаточно стройная и ухоженная, с короткими каштановыми волосами и устало опущенными плечами. Она безразлично посмотрела на девушку и неожиданно нежным голосом спросила:        — Что-нибудь купить?        На её покрасневших от тяжести пальцах висели два белых пакета, наполненных продуктами и чем-то ещё, но её взгляд не выражал ни удивления, ни раздражения — ничего. Только смиренный голос был чем-то действительно человеческим в её образе.        — Нет, спасибо.        Женщина улыбнулась, прошла на кухню, и звуки возвращения матери домой в конце дня эхом ностальгии слились с шумом телевизора. Вернулась Ева, мельком заглянула на кухню — её жизнерадостная улыбка не дрогнула — и поставила коробку с настольной игрой на кофейный столик перед диваном.        — Точно ничего не нужно?        Регина отрицательно покачала головой — её уже начинала раздражать атмосфера повиновения в этом месте.        Разложив все карточки и бумажки, Воробьёва взяла фигурку ботинка и поставила на «старт». Началась длинная игра, которой не суждено было закончиться.        — Надоело, — бросила Регина и запустила над собой разноцветные игрушечные банкноты. Они, точно конфетти, затанцевали в воздухе. Ева хотела что-то сказать, но передумала и, начав убирать игру, завела обыденный разговор ни о чём.        Отец девушки помог им передвинуть широкий обеденный стол в гостиную. Воробьёва достала ещё не запылившуюся скатерть праздничного красного цвета, накрыла стол и с довольным лицом села посередине дивана, уставившись в телевизор.        Регина перекрыла своим телом вид, поймав умиротворённый взгляд подруги. Шёл последний час этого года.        — Мне надо идти, — прямо сказала она. — Я договорилась отпраздновать вместе с друзьями.        Она была общительной и самоуверенной, её редко волновали чувства окружающих, и за это одни невзлюбили её, а другие считали идеальным собеседником. Ей просто не надо было искать общий язык с людьми — они сами подстраивались под неё. Для неё в приоритете всегда было количество. Чем больше знакомых ждут её, тем сильнее её тянет к ним. Между одной единственной Евой и десятком других, не менее близких друзей она выберет второе. Даже если обещала всем.        — Я не могу не идти, — сказала она в оправдание, заметив, что Ева не ответила, и решив, что от неё ждут объяснений.        — Ясно, — тихо произнесла девушка с пониманием. — Тогда я не смею удерживать тебя.        Пушко не заметила, что угол наклона головы подруги слегка увеличился, и искренне улыбнулась.        — Спасибо и прости.        Гостья быстро развернулась и резкими движениями собралась под непрерывным наблюдением Воробьёвой. Простившись с ничего не выражавшим лицом Евы, она покинула квартиру без единого отрицательного чувства.        Женщина подошла к своей дочери и своим плавным глубоким голосом сказала:        — Садись за стол. Зажжём свечи.        Девушка отвернулась от двери и подняла свои полные нескрытой печали глаза на мать. Обе молчали. Потом, что-то вспомнив, Ева встрепенулась и бросилась к ёлке. Быстро схватив одну из аккуратно упакованных коробок в руки, она накинула куртку и выбежала из дома. Задыхаясь прохладным зимним воздухом, она искала и искала знакомую фигуру на пустынных улицах. Вокруг прямоугольные окна светились разными цветами и мигали, окутывая город жёлтым теплом. Сверху, с синего, сжатого крышами зданий, неба падали крохотные снежинки, похожие на полупрозрачные белые песчинки. Синий снег, случайно задетый на повороте ногой, развалился комьями и рассыпался на утоптанных тропинках. Клочки пара вырывались из полуоткрытого рта. Треск под ногами постоянно менял свой торопливый тон, но никак не мог нагнать шаги девушки.        — Подожди, — попыталась крикнуть Ева, но звук еле вышел из её груди. Наконец, она остановилась. — Это тебе! С Новым годом!        Она протянула коробку, которую бережно прижимала к животу до этого, и натянула улыбку так сильно, как только могла. Регина восхищённо вдохнула, видно, не ожидая получить подарок в таком месте, и перехватила коробочку.        — Спасибо!        — А теперь иди, — поторопила Воробьёва подругу, пытаясь угомонить бешено бьющееся сердце. — Тебя ведь ждут, верно?        Регина поражённо кивнула и, попрощавшись с Евой в последний раз, продолжила идти в белую даль.        Девушка, наконец, отдышавшись, развернулась, осмотрелась и направилась домой. Там её встретили родители и, ничего не спрашивая, сели рядом с ней за столом. Блюда остыли, но девушка всё равно с аппетитом отправляла кусок за куском в рот. Её застывшие светлые глаза то поднимались на экран телевизора, то опускались к тарелке.        Прошла последняя секунда этого года, прозвучал последний удар, и в темноте, где даже свечи и гирлянды не горели, девушка закрыла глаза.        — Эй, ты заснула, что ли? — прозвучал встревоженный голос над её головой. Кто-то сел рядом и откинулся назад. Из телевизора всё ещё доносились тихие и смешанные голоса, затуманенные также слухом сонной девушки. Кажется, что свет так и оставался выключенным, но что-то ощущалось иначе. Наконец, она открыла глаза и увидела пустой стол, накрытый ярким полотном, и край комнаты, откуда предположительно и явился этот человек. Ева знала его настолько хорошо, что даже выражение «сразу же узнала» не подошло бы в данной ситуации. Она оторвала покрасневшую щеку от шершавой поверхности и повернулась к нему.        — Кто вообще ложится так рано? — улыбнулся Макс в качестве приветствия. В полутьме контуры его лица необычно переливались бледно-жёлтыми цветами. Развернувшись спиной к экрану телевизора и поджав под себя ноги, девушка посмотрела на новогоднюю ель. Она светилась, и эти светлые, почти белоснежные, огоньки словно поднимались ввысь, к небу, которого не было видно. Казалось, они могут исполнять желания, они вот-вот унесутся прочь, но они никуда не уходили. Оставшись здесь, внизу, они одиноко и печально танцевали, удерживаемые чьей-то волей.        — Разве не слишком просто? — спросил парень, видимо, не ожидая ответа. Он поставил подбородок на локоть, скривив диванную подушку, и невыразительно смотрел на ёлку. — У меня вот дома только цветные гирлянды. И определённые цвета игрушек мы не выбираем. Развешиваем всё подряд, без разбора. В этом ведь тоже что-то есть?        Она молча слушала его успокаивающий голос и смотрела на огни.        — Я постарался прийти как можно раньше, даже на фейерверки не пошёл смотреть, — пробурчал Максим, явно недовольный сложившейся ситуацией. — Мама там караоке отыскала, сейчас старые песни с родственниками крутит, ну а я сидеть с мелкими не хочу, кое-как сбежал. Всё ради тебя, а ты тут спишь!        Ева отвернулась от огней, и её спутанные волосы перемешались с их светом. Она нежно улыбнулась парню и закрыла глаза, будто пытаясь скрыть что-то, глубоко засевшее в них.        — Эй-эй-эй! Я зря пришёл, что ли? — тихо и как-то ласково пожаловался он в ярости, обхватив опустившееся плечо подруги. Она медленно разлепила сухие губы и прошептала:        — Я тоже хочу петь старые песни.        И снова нежно улыбнулась, в этот раз немного бодрее.        — У нас ещё все каникулы впереди, успеем, — торопливо произнёс Макс, потрясывая сонную девушку. — А сейчас давай прогуляемся?        Она открыла окончательно глаза, видимо, успокоив свои взбушевавшиеся эмоции, и радостно кивнула.        Они вышли во двор под звуки фейерверков, которые не переставали запускать уже целый час. На чёрном небе вместо звёзд в ту ночь полыхали разноцветные огни. Все примерно одинаковые, красочные бутоны взрывались со всех сторон, но дома закрывали их своими бетонными стенами, и в окнах отражались лишь яркие следы. Где-то кричали то ли пьяные, то ли просто чересчур эмоционально-активные лица, тут и там бродили парочки и семьи.        — Если получится, позже к нам присоединятся Лина и Андрей, — сказал между тем Максим, сжимая ладонь Евы.        — А Данил?        — Какой ещё Данил? — недовольно буркнул парень, растягивая губы в оскале.        — Брат Лины, забыл? Я не хочу оставлять его в стороне.        — Из всех нас с ним близка только ты и сама Лина.        — Вы могли бы подружиться, — тихо произнесла девушка, уткнувшись носом в мех на куртке. — Я боюсь, что... — Она замолчала на минуту. — Что ничего не сделаю для него.        — Времени ещё достаточно, — ясно сказал Махов, устремив взгляд вдаль. — Если что, я помогу. Буду рядом, как всегда.        То ли от смущения, то ли от холода его уши покраснели, не скрытые криво надетой шапкой. Девушка беззвучно рассмеялась, окрылённая мимолётным счастьем.        Это был ближайший парк, неплохо украшенный к празднику. Народу было, не сказать, что много, но и не мало. Среди золотых огней, затмевавших высокие деревья, туда-сюда бродили люди, играла музыка, что-то где-то издавало непонятные звуки. Новогодняя атмосфера будто бы заменила здесь кислород, всё дышало ей, вверяемое в руки снежной зиме. И всё это отражалось в глазах каждого человека.        Вскоре к ним присоединилась и Лина, а вместе с ней пришёл Данил. Оба шли порознь, хотя и так было ясно, что они знакомы.        — Родители отправили его со мной, — объяснила девушка, как-то насмешливо посматривая на брата.        — Вот надо мне со школьниками возиться, — бросил он, отводя взгляд и равнодушно держа руки в карманах куртки.        — Сам-то только окончил, а уже возомнил себя взрослым, — устало прокомментировала Голубева. — Хотя сам ничуть не изменился.        В их перепалку сложно было вставить и слово, хотя казалось, что разговаривают они даже не друг с другом. Выпаливая колкие слова по очереди, странно организованной и устоявшейся за несколько лет, они словно рассказывали очередную историю, не замечая ничего вокруг, но им это быстро надоело, и Ангелина ударила локтём Данила в бок. Сначала показалось, что он может и ответить ей тем же, но парень вовремя остановился, видимо, учитывая окружение. Эта лёгкая перепалка могла перерасти в настоящую ссору, но главным сдерживающим фактором выступала уступчивость старшего брата.        — Ничего, что я не пришла раньше? — спросила Лина не то вежливо, не то осмотрительно. На самом деле она гордилась тем, что пришла вообще: добираться до этого парка надо было на метро, а в такой день это не слишком приятно. Тем более, ещё была одна причина, связанная так же с расстоянием.        — Нет, ничего. — Ева прижалась сильнее к руке Макса. — Я была не одна.        Лина улыбнулась.        — А говорил, что не сможет.        — Эй, я не думал, что здесь будет этот парень, — пожаловался Данил, стоящий чуть в стороне. — Он портит всё настроение. Я согласился только ради Евы.        — Я всё понять не могу, ты в неё влюбился, что ли? — дерзко бросила Голубева с еле заметным отвращением.        — Ну, не сказал бы, — с чуть более заметным отвращением ответил парень, смотря на всех сверху вниз. — Просто редко встретишь настолько чистых людей. Всё уже давно пропахло грязью, насквозь.        Он был из тех, кто никогда не доволен окружающим миром.        — Не суди всех по себе, — сострила его сестра, которую он считал ярким примером этой «грязи». — Если и есть плохие люди, то это те, кто не может видеть ничего, кроме недостатков.        — А я и не отрицаю, что я плохой.        Ева смотрела на него с огорчением и сожалением. Макс молчал и пытался прочувствовать настроение друзей.        — Если б я был способен не видеть всего этого, жить было бы проще, — продолжал Данил. — Ева, ты довольна людьми вокруг?        Она сжала губы от неожиданности и с поражённым видом произнесла:        — Да.        Было сложно понять, правда это или ложь, но, по крайней мере, она хотела, чтобы другие думали так.        — Хватит уже об этом, — сказал наконец Макс, приобнимая озадаченную девушку. — Сегодня же праздник.        Всё тонуло в золотых огнях, и прохожие не смолкали, как бы сильно разум не отгораживался от всего прочего.        — Сейчас вы куда больше похожи на парочку, чем обычно, — заметила как бы невзначай Лина.        — Не напоминай, — буркнул Голубев. — Не хватало ещё лишним меня выставлять.        Махов от смущения прижал Еву ещё сильнее. Она никак не отреагировала и продолжала слабо и беспокойно улыбаться. Он отпустил её, и девушка отступила.        — Чем займёмся? — неожиданно бодро спросила она, спрятав руки за спиной. Верно, ведь это её роль.        Данил развернулся на кресле и бросил недоверчивый взгляд на Еву. Она сидела на его кровати, прижав к груди дневник, и настойчиво смотрела на парня. Тут же был и Максим, он сидел за тем же столом, что и Голубев, молча подавляя свою неприязнь к нему. Лина была в соседней комнате и занималась чем-то своим — её прогнали, если ничего не скрывать. Видимо, наисильнейший стыд и смущение испытывал Данил именно перед ней. Иногда легче признаться в чём-то сотне незнакомцев, чем тому, с кем провёл всю жизнь. Это связано даже не со сложившимся образом, а с возможностью ничего не скрывать, включая негативные эмоции. Обычно это касается братьев и сестёр с незначительной разницей в возрасте. Постоянные обиды, споры, драки... они сближают и одновременно исключают какую-либо открытую заботу. Это исключительные отношения, которые сложно назвать приятными. Если каждый не хочет уступать, если отсутствует уважение между людьми, то никакого порядка не будет, какое сильное взаимопонимание ни возникло бы.        — Ты уверен, что справишься? — спросил Макс. Он перебирал ручки в старой карандашнице.        — Я всегда могу найти сообщников в интернете, — отозвался Данил, взяв с полки какую-то тетрадь.        — Звучит ужасно, — так же равнодушно произнёс Махов. Он наблюдал, как парень рассматривает страницы, но не мог и предположить, что там написано.        — Прости, но в русском языке нет подходящего слова, всё не то. Понимаю, что один ни за что не справлюсь, но с командой всё было бы проще.        На самом деле, ему просто хотелось создать что-то своё. Так же, как Лина вдохновлялась романами, он вдохновлялся играми. Это нормально. Каждый мечтает о том, что станет известным, что его труды оценят по всему миру, что он станет частью огромного мира. Это почти не связано со взглядами на мир. Как бы сильно человек ни любил что-то одно, он не может посвятить свою жизнь только этому. Как бы сильно ни ненавидел человек определённый жанр, он не может полностью его избегать — в большинстве случаев. Поэтому и во всём этом погрязшем в грязи мире Данил находил что-то приятное для себя. В играх мир такой, каким его хотят видеть люди. Без силы трения, например. Без эгоистичных людей. Без политиков. По крайней мере, всё это можно просто скрыть. Тебя никто не заставит общаться с раздражающими персонажами, от тебя не потребуют невыполнимого. Тебя не прогонят. Тебя выслушают. Поймут. Если для тебя этого достаточно, то что же во всём этом плохого?        — Хочу создать что-то между новеллой и квестом, — сказал Голубев, прищурившись и сведя брови. — Где история будет важнее игрового процесса.        Ему хотелось создать что-то интересное. Что-то, чего ему не хватает во всём этом безграничном море. Не слишком глупое, не слишком серьёзное, с необычными персонажами и развязкой, которая всех покорит. Прекрасная история, исключающая всё некрасивое и уродливое, что-то, что восхваляет лучшее в человеке и показывает это с разных сторон. Это не маленький сюжет, зацикленный на одном вопросе, но что-то, предлагающее размышлять. Без верного ответа. Без правильного выбора.        — У меня есть концепция, скоро будет сценарий. Я пробую писать код. Мне нужны те, кто сделает остальное. Как бы много времени это ни заняло, я не хочу бросать это дело.        Ему хотелось создать что-то, пока он молод. Пока есть время. Конечно, намного больше времени было во времена обучения в школе, но и сейчас его достаточно, чтобы постепенно продвигаться вперёд. Потом же ни такого желания, ни стремления, ни идеи, ни сил, ни времени не будет. Так он решил. Поэтому сейчас он не хочет останавливаться ни на шаг. Он знает: он будет жалеть, если всё бросит. И эта жалость будет сильнейшим его чувством за всю жизнь.        Этого будет достаточно, чтобы считать себя неудачником. Если ты не смог добиться даже того, чего всем сердцем желал, на что потратил столько усилий, то что ты сможешь сделать потом? Ничего, ведь так?        — Скажу прямо: ты не успеешь.        Эти слова непроизвольно вырвались из горла Максима. Его хриплый, угрюмый голос ощущался ещё более низким и безразличным, чем обычно. Взгляд парня упал к ногам, к холодному голому полу.        — Макс, прекрати пугать его, — ласково произнесла Ева, прикрыв рот блокнотом. — Всё у него получится.        — Конечно, у меня всё получится, — подтвердил Данил, убеждая и обязывая сам себя. — Я не из тех, кто бросает дело на полпути.        Ева слезла с кровати, подошла к рабочему столу и произнесла:        — Я долго думала над твоим взглядом на мир и решила, что неправильно так воспринимать недостатки человечества. Их можно простить, в конце концов. Ведь люди столько сделали за всё это время. Разве не удивительно, что мы сейчас живём в подобном мире? Для меня в нём столько сложного и непонятного, что я просто не представляю, что такие же люди как я сделали всё это. Так странно, что даже страшно. Что если на нашем поколении прогресс остановится? Мне интересно, что будет дальше. Ведь если в прошлом нашлись гении, то и сейчас найдутся... верно?        Её смешанные, сумбурные мысли совсем перестали связываться в логичный текст, и она замолчала. Она слегка покраснела, и её дыхание участилось. Беспокойство и волнение порождали дрожь в её слабом теле. Наконец, она схватилась за локоть другой рукой и пошатнулась.        — И над этим ты так долго думала? — устало спросил Макс с облегчением. — Совсем по-детски.        Ева не стала возмущаться и ждала ответ Данила. Он закрыл рот рукой и задумался. Его совсем не впечатлил монолог девушки: это-то он понимал. Но чем-то эти слова заслужили особое место в его памяти. Он решил, что это можно использовать в его проекте. Он с нетерпением ждал момента, когда останется один, чтобы добавить эту точку зрения в документ.        — А точно ли, — начал медленно Голубев, — этим можно оправдать все преступления человечества? Тем, что другие люди двигают прогресс? Разве можно простить таким образом всех убийц? Ведь нет. Никто не ответит на этот вопрос: «да». Кто позволит нарушать закон только потому, что человечество движется вперёд? В этом нет ни доли... логики. Говорить, что мир прекрасен просто потому, что люди такие молодцы, глупо. Ведь люди делали много ужасного. Ты знаешь, какие пытки и казни придумывали люди в прошлом? Скажешь, это тоже прекрасно?.. Согласен, есть хорошие люди, а в прошлом их было больше, но ведь нельзя закрывать глаза на всё остальное? Как думаешь, насколько изменилось соотношение прекрасного и ужасного за последние сто лет? Всё ведь не так радужно...        Ева молчала, но смогла кивнуть то ли в знак согласия, то ли в утешение. Данил уже не замечал, с кем говорит, и вёл эту речь только для себя. Ему стало легче. Ему хотелось, чтобы кто-то опроверг его же слова, но аргументов против не было.        — Так зачем думать об этом? — спросил Макс с непониманием. — Какая разница, каким видеть мир, если от этого он не изменится? Почему бы просто не забить?        И с этими словами он пронзил своим взглядом, точно остриём ножа, всё вокруг. Его не волновало окружение — только то, что касается именно его, имело значение в его глазах. Точно так же, как неважно, какие люди и за что будут уважать его, ему неважно, что вокруг.        Есть два типа людей: те, кому плевать на окружение, и те, кому важно всё, кроме них самих. Окружение — понятие относительное. Для кого-то оно начинается за пределами страны, для кого-то — за городом. Большинству же из этого числа всё равно на всё, что не касается их самих, их знакомых и друзей. Для некоторых не существует ничего важного вне их собственного эго. Это же окружение определяется сферой интересов. Всё можно свести к окружению. Несмотря на то, что типов два, их вариаций намного больше. Больше, чем людей на свете. На каждый вариант есть несколько окрасок: взгляд на окружение и не окружение. Продолжать можно бесконечно. В итоге окажется, что некоторых сочетаний в мире нет. В таком случае, не у многих есть полная противоположность. Почти ни у кого. Найти взаимопонимание намного проще, чем кажется. Но в то же время абсолютного взаимопонимания нет. Обо всём этом задумываться даже не стоит. Только придёте к тому, что мнений у человека нет.        — Я вообще не хотела тратить время на споры, — заявила Ева.        — Тогда зачем начинала? — низким голосом прошептал Махов. Его уже достало находиться в этой душной комнате.        Зима... прошла быстро. На каникулах они часто собирались вместе, гуляли по городу, но так и не побывали в центре. Они пели старые песни, спорили о новых. Пару раз доставали настольные игры, выигрывали и проигрывали. Они ели вредную еду, ходили в кино и в торговый центр. Им было весело. Потом снова пришли школьные дни. Снова злость и обиды. Десяток других конференций, от которых они отказались. Тематические недели, какие-то конкурсы, в которых им приходилось сидеть в жюри. Потом... последнее дежурство одиннадцатиклассников. Выпускники на переменах пели, танцевали, устраивали какие-то сценки и выступления. Смотреть, как они веселятся, было интересно. Холл на втором этаже был забит учениками, а младшие классы пытались пробиться через эту толпу в столовую. Всё менялось. Одни уроки пропали, другие — появились. Кто-то сломал ногу от злости — такое тоже бывает — и ходил с костылями. Вместе с друзьями этот человек смеялся сам над собой. Каждый месяц кто-то обязательно ломал палец на физкультуре. Начались занятия по волейболу, и все жаловались, что мало баскетбола. Закончили программу по русскому языку, началась подготовка к экзаменам. Потом двадцать третье февраля, выходные, пропал урок химии – радость. Снова десятый «Б» отстаёт от «А». Термодинамика, формулы с названием, которого нигде нет, какая-то путаница... Время шло слишком быстро.        Тёплая зима в последний раз сжалилась, похолодало. Наступила весна. Холодный ветер словно сжимал всё вокруг.        Стаи голубей прилетели откуда-то, и их становилось всё больше и больше. Если же их станет ещё больше, они смогут закрыть всё небо своими тёмными крыльями.        А пока голуби внизу, над головой — серые облака... Они не исчезают уже несколько дней. Небо словно застыло. И треснуло.        Андрей шёл вдоль широкой дороги. Машины с гулом проносились вдаль. Серый поникший снег совсем не слепил, как раньше. Воздух то нежный в своей теплоте, то жестокий под порывами ветра. В городе полумрак.        Парень шёл в одиночестве. Он проверял, сколько места и времени ещё осталось. Достаточно было идти вперёд.        Орлов сам не заметил, как вид перед глазами изменился. Он шёл в противоположном направлении. Вот граница. Заправка рядом с торговым центром.        Его напряжение поднялось с новой силой, содрогая всё на своём пути. Спина покрылась мурашками. В обувь попала вода. Запах сырости. И тревога.        Андрей развернулся. Красная полоса автозаправки осталась на месте. Как и всё за ней. Раньше он думал, что граница белая, пустая, но весь город оставался прежним, сколько времени ни прошло бы. Вид тот же, что и обычно, но попасть на ту сторону невозможно. Словно картина, проникнуть в которую нельзя. Но даже так... люди, обычные прохожие, просто незнакомцы, шли сквозь границу, словно были магами, способными проникать в картины. Для них мир остался прежним.        Для парня мир стал меньше. Граница надвигалась с каждым днём. Завтра дойти до заправки уже не получится.        Орлов развернулся и начал обратный путь. Вверх по холму, чтобы потом снова спуститься по крутой, неровной лестнице.