look ahead, don't turn around

Сердце стучит умалишенно, бьётся о ребра, его неровный нервный ритм отдается в кончиках пальцев. Эта неслышимая немая мелодия отражается током в прикосновениях. Ван Ибо хочет вырвать этот жизненно важный орган и отдать его писателю, чтобы он исчез вместе с ним, а не оставлял одного. Чертовски сложно признавать, что он и вправду похоже полюбил этого мужчину, а ведь все началось лишь с книги. Нелогично, странно, непонятно. Почему он вообще что-то к нему чувствует, и есть ли это настоящая любовь или всего лишь увлечение? Парень не понимает этих чувств, испытываемых им впервые, и путается в них, как рыба в сети, особенно сейчас, в нетрезвом состоянии. Но благодаря алкоголю в крови эти мысли не так долго остаются в голове, проще принять это. Он его... Горчичный свитер сползает с плеча Ван Ибо, и Сяо Чжань прикусывает нежную кожу, ведёт губами по неострой, как он уже знает, ключице, оставляет нестираемые следы, на которые потом смотреть будет больно. Ван хочет больше и всё сразу: расстёгивает рубашку писателя, сжимает чужие запястья, целует всё глубже, ластится сам ближе, чуть ли не мурлыча. Они утопают в платоническом наслаждении и неизбежной внутренней боли. Сяо Чжаню сейчас страшно, правда. Он отталкивает Ибо, разрывая их губы, вдыхает - выдыхает воздух куда-то в плечо замеревшего Ибо. — Как же это чертовски больно. «Сейчас хочется выть. И обнять напуганного Эмиля. Почему он срывается опять? Он же чётко понимает свои чувства. Он научился их маскировать. Но это всё бесполезно. Даже если получится скрыть от других, от себя ты ничего не скроешь. Только ты видишь свои глубокие раны, дыры и обглоданные кости. Авель не понимает, просто не понимает, что с ним. Эмиль тихо шепчет "успокойся" и делает шаг навстречу, но парень наоборот отступает назад, пока не упирается спиной в дверь. — Эмиль, ты хоть знаешь, что я чувствую? — глаза Авеля покраснели и дыхание сбилось. — Что ты чувствуешь? — Эмиль больше не может сдерживаться, и теперь его щёки полосуют горячие слезы. Он думал, что был готов ко всему, согласен был со всеми печальными исходами, но теперь стало страшно. Авель мотает головой, будто в бреду, поднимает голову и всхлипывает. Пальцами стирает серебристые капли с щёк Эмиля, приближается к нему и крепко обнимает, повторяя одни и те же слова, словно мантру: — То же самое, всё то же самое... Сердце рвётся на кусочки не от боли, а от чего-то очень счастливого и непонятного. Друзья стоят так - сжимаясь в объятиях друг друга - ещё минуты две, а потом каждый отступает, не решаются смотреть друг другу в глаза. Авель пальцем цепляется за палец друга, сжимает его руку в своей, стирая капли своих слёз с горячей кожи. Ему не легче и не труднее, ему никак. Может ли сейчас он просто проснуться? В своей кровати, в комнате, спуститься на первый этаж дома и почувствовать запах приготовленного мамой завтрака, увидеть отца, читающего на диване газету, найти брата играющим в новую видеоигру, вновь отправиться гулять по закоулкам города с Эмилем. Как же он всё это хочет вновь сделать, почувствовать, увидеть. Он будто и видит это, для него это настоящее, а всё, что происходит сейчас - ошибка, сбой системы, нереальность. Может, он спит? Тогда как проснуться? Авель опять слышит громкую тишину, отчего в ушах начинает звенеть. — Авель, я... Медсестра, скрипнув дверью, переступает порог палаты. Авеля уводят, и Эмиль остаётся один. Он пытается заново осмыслить только что произошедшее. Получается, что его друг испытывает те же чувства? Может, это что-то совершенно другое, чего он не может объяснить и понять, что может чувствовать лишь Авель. Но он все равно будет его любить, каким бы он не был. Сказочно и шаблонно, не правда ли? Но это жестокая реальность, встречающаяся на каждом шагу в этой жизни. Эмиль хотел другой жизни для Авеля, но выбора не было у обоих. — Я буду рядом несмотря ни на что. * * * (День спустя) Светлый кабинет врача-психиатра заставлен множеством цветковых, в углах на тумбочках лежат стопки философских книг, которые, возможно, были прочитаны по несколько раз. Пожилая женщина ходит у большого окна с лейкой в руках и задаёт шаблонный набор вопросов. — Что тебя тревожит в последнее время? — Я боюсь, что реальность - это сон. То есть, всё происходящее со мной - всего лишь сон, такое чувство будто я сплю, — отвечал Авель, сидя в небольшом кресле у стола врача. — Тогда что для тебя реальность? — Моё прошлое. Брат, мама, папа, друзья - всё это мне кажется таким реальным в моих воспоминаниях. Если я проснусь, то смогу снова их увидеть. — Что ты имеешь ввиду, говоря "Если проснусь"? — женщина ставит опустевшую лейку на подоконник и занимает своё рабочее место за столом. — Я сейчас сплю, Вы этого не понимаете? Вы сейчас тоже в моём сне. Я хочу проснуться, но не могу. Доктор тяжело вздыхает. Сцепив руки в замок, уперевшись в него подбородком, она продолжает: — Тогда, что нужно сделать для того, чтобы ты проснулся? — Уснуть. Мне нужно уснуть, тогда я смогу проснуться в реальности. Но у меня не получается. — У тебя бессонница? — Что-то вроде того. Я не сплю уже четвёртые сутки, не хочу. — Ты же хочешь проснуться, разве тебе не нужно для этого уснуть? Почему ты не хочешь? — Сколько бы я не пытался, я не могу проснуться на следующий день в реальности, поэтому считаю это бессмысленным. Повисает долгая минута молчания, прежде чем психиатр достает из ящика стола альбомный лист и карандаш. — Нарисуй себя. Авель берет в руки карандаш и начинает резкими отврывистыми движениями делать набросок животного. Лебедь, тянущий за веревку большой камень, что плывёт, а не идёт ко дну. — Что значит камень? — Прошлое. А лебедь это я. — Лебедь - верное животное. Он умирает, если вторая половинка его покинула, — парень молчит, но смотрит на врача открыто, разрешая видеть того, кто сидит глубоко внутри. — Авель, за последнее время произошло что-то важное для тебя? — Мой друг признался мне в симпатии, но, если честно, я не уверен, может, он меня любит, - без доли сомнений раскрыл правду парень. А чего ему бояться? Это же сон. — А ты что-то почувствовал в этот момент? — Если честно, я знал о его чувствах, но не мог их признать и принять, но мне самому начинало казаться, что я чувствую тоже самое. Это было больно. Нет, радостно и счастливо, но от этого счастья сердце рвалось на куски, очень больно. — А сейчас ты принял его чувства? — Не знаю... Не думал об этом. Но мне кажется, что это всё нереально. — Ты говоришь, что тебе больно. Разве во сне ты можешь чувствовать такую сильную боль? Ты должен проснуться. — Именно эта боль подтверждает то, что это сон. Я чувствую её только во сне, понимаете, доктор? — Авель, это же бред. Ты не думал о том, что это всё-таки не сон? — Это невозможно. Совершенно точно невозможно. Я сплю. Сплю, понимаете? И чтобы проснуться, нужно уснуть. — Так, я тебе дам снотворное, пойдёшь в палату и выпьешь. Вечером медсестра принесёт ещё, — женщина достала баночку снотворного и взяла одну таблетку, которую после переложила в ладонь парня. — Это не поможет, Вы... — Авель, соблюдай указания врача! — женщина разозлилась из-за упорства пациента. — Да, Вы всё-таки ничего не понимаете, — грустно улыбнулся парень и преодолел короткое расстояние между столом психиатра и дверью кабинета. — Мне нужно уснуть навсегда, если я хочу больше не возвращаться в этот сон. Дверь кабинета хлопнула. * * * — К Авелю можно? После получения кивка мужчины Эмиль проходит дальше и в коридоре сворачивает не в сторону палаты друга. Ноги ведут на пожарную лестницу. Со стен слазит уже старая светло-голубая краска, а в воздухе витает запах табака. Откуда-то сверху медленно падает пепел. Эмиль задирает голову кверху и замечает, что этажом выше стоят две женщины и разговаривают между затяжками никотина. Одна ему совсем не знакома, а вот вторая оказывается лечащим врачом Авеля. Парень не смеет пошевелиться и вслушивается в их разговор. — Я не представляю, что творится у него в голове. Он говорит, что спит! — возмущается психиатр. — Нет, ты представь, реальность - сон! — А его друг знает? Я его почему-то уже давно не видела. — А кто знает? Он не приходил уже четыре дня, а Авель зациклен на том, что он должен проснуться в "своём" мире. Не знаю, имеет ли это какое-либо отношение к Эмилю или нет. — Авель не спит и не пьёт снотворные, которые я ему даю. Не знаю, куда он прячет таблетки, но от меня-то ничего не скроешь. Да и жуткие синяки под глазами выдают. Эмиль тихо отступает назад, молчаливо покидая пожарную лестницу. Если до этого он чувствовал небольшой страх и панику, когда собирался зайти к другу, то сейчас эти чувства пропали, а вместо них пришло беспокойство. Он направился быстрым шагом в его палату. Дверь громко хлопнула, когда Эмиль зашёл в палату Авеля и со смятением глазами начал искать душевнобольного. Он здесь, сидит на подоконнике, рукой скребёт по крашенной решётке, и лишь Бог знает какие мысли сейчас в его голове. — Авель! — парень стремительного подходит к другу и хватает его за руку, но тот никак не реагирует. — Ты...Ты меня слышишь? Авель? Лицо Авеля искривила какая-то непонятная гримаса, прежде чем он обратил внимание на друга. В глазах его целый океан, а под глазами пролегли морские глубины. Эмиль осторожно проводит пальцем меж сдвинутых и напряженных бровей, помогая расслабиться. — Зачем ты пришёл? Ответа не последовало. Авель закрывает глаза и притягивает парня к себе, чтобы обнять и положить больную голову на хрупкое плечо. — Почему ты до сих пор приходишь сюда? Это время ты мог бы потратить на что-то другое, не на такого психа, как я. — Не говори так, ты сам знаешь причину, — Эмиль замечает в чужой руке таблетку. — Снотворное? — А ты откуда знаешь? — От твоего врача. Повисает напряженное молчание. Эмиль хочет узнать лично от Авеля, в какую игру он играет. Но осознание того, что его друг - психически больной, приходит почему-то всегда позже остальных мыслей. — Тогда... Ты веришь мне? Веришь, что сейчас всё - сон? — отстранился Авель и заглянул в глаза напротив. — Я... — Ты веришь мне? Глаза Эмиля округлились, когда он почувствовал, как Авель крепко сжимает его запястья. Сердце бешено забилось. Он ему верит. Но как объяснить, что то, что он говорит, и вправду звучит бредово? В любом случае, он на его стороне, каков бы не был его выбор. — Верю. — Значит... Ты поможешь мне проснуться? * * * — Если нас заметят, то я не смогу больше к тебе приходить, — Эмиль ковыряется проволокой в замочной скважине двери, ограничивающей доступ к пожарной лестнице. Щелчок. Наконец-то. Парни тихо поднимаются по ступенькам без любого источника света до последнего пятого этажа. На лбу выступает холодный пот, и липкий страх щекочет кончики пальцев. Ещё одна дверь. И вот, наконец, в лицо ударяет холодный воздух. Огни города красиво мелькают во тьме. Авель оглядывается по сторонам и глубоко дышит, чувствует зимний морозный ветер и в какой-то степени чувствует себя по-настоящему свободным. — И как ты хочешь "проснуться"? Авель идет к краю и опускает взгляд вниз, где огни не горят, а есть сплошная тьма. Пять этажей - немаленькая вероятность разбиться насмерть, но можно отделаться и переломами всех частей тела, и инвалидной коляской, чего Авель точно не хотел. Он должен исключить сейчас все эти десять процентов. Наконец-то отложенные таблетки снотворного пригодились - он глотает всухую всю дозу, что должен был пить 4 дня. Эмиль, с глазами на выкат, хватает его за локоть. — Зачем?! Ты зачем сейчас это сделал!? — Не кричи, ты всех разбудишь, — Авель немного пошатнулся, но вовремя нашел опору в Эмиле. — Ты сказал, что мне веришь. — Но я же не знал, что ты хочешь прыгнуть с крыши! Хотя, о чём Эмиль думал! Как можно было не вспомнить сколько душевнобольных, и не только людей, совершали самоубийство? — Ты... Ох, ты принял такую дозу, чтобы уже точно больше "не проснуться"? — Ты всё правильно понял. Тупая боль колет сердце, гвозди вбивает в этот орган. Но Эмиль верит. Если Авель и правда этого хочет, если после этого он "проснется", если он будет счастлив, то он ему верит. Предательские слезы наворачиваются на глаза, заставляют самообладание ломаться, и голос промерзает: — Я люблю тебя, — по щеке скатывается слеза, когда Авель кладёт ладони на его плечи и поворачивается к огням спиной. — Я знаю, — парень вытирает мокрую дорожку на лице друга тыльной стороной ладони и трясущимися от холода пальцами сжимает ткань футболки на его груди, притягивая к себе. — Только не смотри вниз, прошу, — прошептал он. Эмиль сжал его локти сильнее и закрыл глаза. — Запомни - душевная боль сильнее физической, и вытерпеть её сможет только Бог. Толчок в грудь. Темнота. Но он глаза не откроет. На лицо упала слеза - Он слёзы неба ловит.» — Как же это чертовски больно. Сяо Чжань несильно отталкивает Ибо, тяжело дышит и садится на месте, руками сжимая свои волосы. — Неправильно. Нас больше ничего не будет связывать, каждый из нас пойдет своей дорогой. Мысли в голове путаются, болезненные отрывки опять мелькают перед глазами, слишком ярко чувствуется привкус горечи. Ван заметно поникает головой и тихо шепчет: — Хочешь узнать, что я всё-таки почувствовал? — он не дожидается чужого ответа и продолжает: — Я... Кажется, люблю тебя? Ван Ибо сам не верит в свои слова, но находит лишь такое объяснение своим чувствам. Он не может подтвердить их другими словами и не может сказать что уверен в их правильности, но точно знает, что они искренние. — Знаешь, я каждый раз задыхаюсь, когда нет тебя рядом и пытаюсь успокоить сердце, когда ты со мной, — Ван прижимает руку писателя к своей горячей груди. — Слышишь? Мужчина чувствует частые удары чужого взволнованного сердца. В голове мешанина мыслей не даёт здраво оценивать ситуацию, а только заставляет писателя накручивать себя. Всё это заставляет бояться, что история повторится. — Я не испытывал таких чувств прежде, я не знаю ничего о любви, я поддаюсь первым порывам эмоций, но я на самом деле... Палец, приложенный к губам Ибо, заставляет замолчать. Писатель не решается смотреть в глаза напротив, не хочет показывать свою растерянность, сжимает в попытке успокоиться чужие плечи. Он пересиливает себя, выдыхая дрожащее "прости", и выходит из комнаты, захватив своё пальто. Больно. * * * Холодный ветер Франции обжигает оголённые участки кожи и толкает Сяо Чжаня в спину. Он сбежал из того отеля, ничего не сказав, оставил с камнем в сердце и повёл себя как последний трус. И кажется, весь мир встал против него. Фобия истории прошлого его не отпускала ни на секунду, поэтому он был в какой-то степени рад, что оставил все свои вещи - тетрадь, флешку, сумку - в номере; все самое важное он носил всегда с собой. Так ничто не будет наталкивать на плохие мысли, надеялся он. А в душе - иссохшее дерево продолжало гнить. Узкие улочки Парижа вывели его на центральную площадь. Слышался запах сырости и круассанов, писатель оглядывался по сторонам, выискивая закусочную. Случайно он врезался в двух мужчин, и у одного из них упала шляпа с широкими полями. — Извините, — по-английски сказал писатель, поднял головной убор и протянул владельцу. Это был мужчина невысокого роста, с большими глазами и ямочками на щеках. Он держался за руку другого человека - высокого, статного, и видно по взгляду, что заботливого. — Ничего, спасибо большое, — незнакомец забрал шляпу и улыбнулся. И было в этой улыбке что-то знакомое. Мужчины медленно пошли дальше, больше не обращая внимание на писателя. Пока они далеко не ушли, он обрывками слышал их разговор. — Думаю, нужно заказать ягодный торт с двумя слоями, а не тот пудинг. Многим они не нравятся, ЦзаньЦзинь, — ворчал высокий мужчина. Это имя вырвало Сяо Чжаня из задумчивости. Он же не ослышался? Писатель догнал мужчин и схватил названного за плечо. — Чжу ЦзаньЦзинь? — Да, а Вы кто?