Чужая кровь

Напрасно Итан Адлер переживал, что никто не придёт на его похороны. Не каждый известный артист мог похвастаться таким паломничеством. Десятки высокопоставленных людей не побоялись отдать последнюю дань уважения владельцу «Дома увеселений», посветить лицом перед камерами вездесущих папарацци и своим присутствием признать, что пользовались его услугами. То тут, то там, можно было наткнуться на альф, бет и омег, в дорогих чёрных костюмах, что не скрывая слёз плакали уткнувшись в чьё-нибудь плечо. Отдельной кучкой замерли работники. Точнее, бывшие работники. Никто из них не нашёл в себе сил встать на место Итана. Никто больше не обладал его харизмой, силой души, а главное — искренним желанием помогать всем желающим налаживать свою сексуальную жизнь и находить возможность реализации самых разных фантазий, не загоняя их внутрь и не называя извращениями. Всё вокруг тонуло в голубых хризантемах — любимых цветах Итана. Ближе всех к гробу замерли четыре фигуры: Майкрофт Холмс, Грегори Лестрейд, Джеймс Мориарти и Себастьян Моран. Джеймс оперся ладонями о полированное дерево, вглядываясь в лицо Итана. Это была первая смерть, что принесла криминальному гению боль. Такую сильную, что он был шокирован, что подобная бывает. Он не ожидал. Никто из них не ожидал. Все четверо верили, что Адлер справится. Он так долго держался наперекор всем прогнозам медиков, он даже пришёл в сознание. Оглядел их четверых, собравшихся за прозрачной пластиковой перегородкой, так близко к его постели, как только возможно. Внимательно посмотрел на каждого. Явно узнал и обрадовался. Ничего не мог сказать из-за трубки в горле, но это и не требовалось. Он понял, что не один. Что у него есть друзья, люди, которым он небезразличен. Наверняка он был рад. И благодарил их. По глазам беты было понятно, как сильно он благодарен. Жаль Шерлок не смог присутствовать. Мориарти хотел что-то сказать. Может пошутить, но пока боролся с пересохшим горлом, и раздумывал, будет ли слышно его внутри, Адлер закрыл глаза и приборы вокруг него тревожно запищали. Тут же прибежали несколько медиков-бет, велели им уйти, что-то там делали с Итаном… Четверо мужчин прижались друг к другу, как испуганные дети и когда писк прекратился и вновь наступила тишина, по ватной глухоте этой тишины поняли, что это всё. Такое окончательное всё, что не нуждается в вопросах. Майкрофт тогда посмотрел на часы. Было пятнадцать минут третьего. В бумагах, что он получил потом, так и значилось: «время смерти четырнадцать часов пятнадцать минут». А тогда один из врачей вышел из бокса реанимации, оглядел их и сказал: — Мы сделали всё, что могли. Соболезную вашей утрате, — помолчал и добавил:  — Похоронами кто будет заниматься? — Я, — ответил тогда Холмс, и Мориарти не стал с ним спорить. Они так и вышли из больницы, не в силах отойти друг от друга. Джим шёл плечом к плечу с Майкрофтом и впервые не радовался этому обстоятельству. — Я помогу, — сказал криминальный гений уже на улице. И действительно помог. И показал себя великолепным партнёром. Вдвоём организовать всё оказалось гораздо легче. Как в плане дел, так и психологически. Джим постоянно звонил и писал Майкрофту, уточнял и согласовывал, спокойно слушал в трубке его голос, и сердце больше не делало кульбитов, а воображение не строило безумных картин. Мориарти не перестал любить Холмса, но эта любовь… как сгорела во всей этой боли, осыпалась пеплом куда-то на задворки сознания, и стала почти неважной. Ну есть она и есть. Пусть лежит в уголке, не мешает. — Я регулярно обрекал людей на гибель своими махинациями, но не видел смерти, не понимал её, — сказал Джим Себастьяну однажды вечером, когда бета молча поставил перед альфой горячий ужин. — Неужели это всегда так ужасно? Люди плачут, понимая, что никогда больше не увидят дорогого человека, не обнимут его, не поговорят с ним, а причина этому я. Я, что помог кому-то воплотить в жизнь какую-нибудь махинацию из-за даже не очень-то больших денег. Или должности. Или человека — помог убрать соперника. Но разве потеряв любимого, захочешь… — он не договорил, уставившись в тарелку. — Джим, об умерших не всегда горюют. Иногда до них нет дела, — Моран понял, что выбрал не лучший способ утешения, но сказал первое, что в голову пришло. За все прошедшие дни Джим не проронил ни слезинки. По крайней мере — при нём. И ни разу не заговорил о Мистере Недосягаемом. Не успел Себастьян об этом подумать, именно его Мориарти вспомнил. Накликал, что называется. — Этот человек, что был с Майкрофтом. Ты заметил, как он поддерживал Холмса под руку, как смотрел. И как Май опирался на него. Как они были… вместе. Рядом. — Заметил, а как же, — подтвердил Тигр, всё внимание которого уходило тогда на охрану Джима. Те двое, уже пережившие одно покушение, не остались сидеть в какой-нибудь тайной квартире, а несмотря на риск пришли проводить Адлера в последний путь, но вроде сами озаботились телохранителями. — Думаю… у них там… всё серьёзно. И взаимно. И… это хорошо. Полагаю, пора мне его… отпустить. Басти, могу попросить тебя об одолжении? — Конечно. — Вынеси пожалуйста его портрет из спальни. Вынь из рамы, сверни… убери куда-нибудь… с глаз долой. Сделаешь? — Без вопросов. А ты чтобы всё доел, ко времени, как я вернусь! Джим съел хорошо если половину, но это уже было хорошим знаком. Себастьян с аппетитом уничтожил остальное. — Надо будет заказать в банке ячейку. Или выяснить, где хранят такие вещи… выкидывать не хочу, но… но… с этим покончено, — Джим ещё немного посмотрел в опустевшую тарелку и поднялся. — А сейчас мы съездим в «Дом увеселений». Посмотрим как там дела. Себастьян спорить не стал. В дом так в дом. Куда угодно, лишь бы Мориарти двигался и что-то делал, а не сидел в трансе. Во всех комнатах и коридорах дома царила тишина. Ни единой живой души, даже охранника. Ключ отдали Майкрофту вместе с остальными личными вещами Итана, и Джим забрал его себе в первый же день. Тишина и покой. Скрип деревянных половиц под ногами. Вот и кабинет, путь к которому так хорошо знал Мориарти. Сколько раз они сидели тут, пили что-нибудь лёгкое и болтали ни о чём. Как странно входить в комнату, зная, что её владелец не сделает этого больше никогда. Все его вещи, все дорогие сердцу книги и безделушки, что будет с ними теперь? На спинке кресла бежевый плащ. Джим помнил, как идеально тот сидел на стройной фигуре Итана. Покроем очень похож на пальто Шерлока. Должно быть Адлер бросил его тут в свой самый последний день, решив, что на улице достаточно тепло. Это был единственный непорядок, что они нашли. Бумаги Адлер держал в идеальном состоянии, будто каждый день ждал проверки, но, судя по безупречному состоянию всех остальных комнат, он просто был приверженцем аккуратности. — Этот дом не должен быть закрыт, Басти, — сказал Мориарти, спустя примерно два часа копания в документах. — Это единственное место в городе, а то и округе… а может и в стране, где люди учились принимать своё тело, лечили и успокаивали душу, находили силы искать партнёров, а то и приходили с ними за помощью в решении проблем. — Ты хочешь попытаться стать его главой? — Осуждаешь? — Нет! Просто… тут требуется… ну… определённый склад души… характер… — Я не буду спать с клиентами, если ты об этом. И не заменю собой Итана, это ясно как день. Но сделаю, что смогу. Сохраню рабочие места сотрудникам, посмотрю на их профессионализм. Очень надеюсь на него. За мной будут только административные вопросы. Ну, может, ещё беседы о неразделённой любви и необходимости отпускать. Не зацикливаться на ком-то одном, а искать и находить других. Людей много, а жизнь одна. — А ещё ты больше не хочешь быть причиной чьей-либо смерти и чьего-либо горя, — припечатал Тигр. Джим помолчал, глядя на него и чуть улыбнулся. — Тоже верно. Из моего бизнеса уйти не так просто, и денег станет в разы меньше. Но… я готов к этому шагу. А ты, готов сделать его со мной? — Даже не сомневайся, — Тигр положил руку Мориарти на плечо. — Тебе тут понадобится вышибала?

***

То, что задумал провернуть Шерлок, было почти невероятно и невозможно само по себе, потому как зависело от множества факторов, на которые бывший детектив не мог никак повлиять, но даже если бы всё шло именно так, как он рассчитал, это могли просто проигнорировать. Джон мог оказаться в той ещё кабале, но омега дал своему альфе полную свободу действий. Понял и принял его план. И был готов к его воплощению. Главное — нужды ребёнка. Это стало их девизом во всех бумагах и личных беседах с представителями власти. И это должно было помочь заставить безжалостные шестерёнки системы встать так, как пытался их повернуть Холмс. Медицинское заключение подтвердило у Джона Ватсона послеродовую депрессию. Как и неприятие ребёнка, зачатого в процессе насилия. В официальных документах с нужными подписями и голубыми печатями значилось, что данный омега заботиться об этом младенце не в состоянии по медицинским показаниям. А вот альфа, хоть и не является мужем, парой, биологическим отцом — может. И единственный, кто может, потому как находился рядом, присутствовал при родах, и новорожденный его признал. Малыш Дин не подвёл. Он вопил не замолкая, стоило его только забрать у Шерлока. Всего одна ночь в доме малютки, и Холмс получил следующую порцию бумаг, где медицинский консилиум подтвердил — успокоить ребёнка не представляется возможным. А долгий крик, когда младенец не в состоянии ни есть, ни пить, ни спать, губителен не только для сотрудников дома малютки и других детей, но и для самого малыша в первую очередь. На руках Холмса Дин замолчал моментально и хотя ещё икал и был красным от недавнего рёва, согласился взять бутылочку и поесть. Связь альфы и младенца была подтверждена и запротоколирована. Пусть по крови они были абсолютно чужими — но ментально стали семьёй. Возможно, дело было в чувствах омеги, что спроецировались на малыша во время беременности. Эта теория пока не получила подтверждения, но в обществе уже поднимались вопросы, что не всё так просто в мире альф и омег, как хотелось бы. Всё это могло ничего не стоить. Быть проигнорировано и оформлено совершенно иначе. Дин скончался бы в доме малютки от своего же неостановимого крика, Шерлок был бы оставлен под стражей, а Джон отправлен домой, где не пережил бы уже следующее покушение, но… но хорошо всё-таки иметь брата в правительстве. Даже когда ты прав и ратуешь за справедливость, по тем же самым законам и правилам, которые отправили тебя в тюрьму, крайне трудно заставить систему, играя вальс правосудия, использовать не только чёрные клавиши, но белые. Майкрофту удалось практически невозможное, и не столько благодаря своему положению, сколько личным связям и дружбе с нужными людьми, один из которых из личной симпатии помог тут, другой поддержал здесь, третий повздыхал, но оформил всё как нужно, без проволочек, потерь документов, и прочих вставлений палок в колёса. Не имей сто рублей, а имей сто друзей? Нет, по этой жизни нужно иметь и то, и другое. И уметь маневрировать в этой бурной реке правил, что вроде дают тебе права… на бумаге. Но игнорируют их в жизни. Потому что на самом деле никому нет дела до этого конкретного младенца и его родителей. Потому что Дина почти открыто называют ребёнком насильников, но при этом закон этих самых насильников защищает и выставляет жертвами. Жизнь полна парадоксов. Но тем не менее… Дин был оставлен с Шерлоком в колонии-поселении, тот официально назначен его опекуном и получил право не ходить на обязательные работы, пока будет заботиться о ребёнке. Джон в этом случае терял своё право оставаться с ними, если только… если только он не согласился бы занять место Холмса. Такие прецеденты случались. По сути Холмс и Ватсон менялись местами. Для блага ребёнка, в отсутствии других вариантов, арестант-альфа принимал на себя роль родителя-омеги, а все тяготы заключения получал тот самый омега. Только недавно родивший. Еле-еле оклемавшийся после комы. Эти два обстоятельства (разумеется опять же с условием стараний Майкрофта), позволили Джону получить ряд послаблений. А наличие медицинского образования помогло устроить его в ту самую больницу в колонии, где он и рожал. Работа врача не самая лёгкая в мире, но всё же он оказался в компании просто работавших там людей, а не заключённых. Которые как бы ещё приняли такого сладкого омежку… — Ты уверен, что согласен на это, Джон? Обратного пути не будет, — спросил Шерлок в тот первый их вечер, изложив свой план. — Может, всё же уедешь отсюда? Под защиту Мая и Грегори… — Нет, — омега положил ладонь на запястье своего альфы. — Я ни на минуту больше не покину тебя. Холмс… в тот раз я проигнорировал твою просьбу, и смотри, к чему это привело. В этот раз, я думаю, что твоя идея максимально хороша в нашей ситуации. Мы будем жить почти как семья. Я ходить на работу, ты заниматься домом. Возвращаясь сюда каждый вечер, я буду обнимать и целовать тебя. Мы будем спать в одной постели. Как и должны. А когда твоё наказание закончится и мы сможем уехать… Мы же продолжим жить вместе? Он… этот ребёнок подрастёт, и мы сможем… отдать его? Шерлок не отвечал, только чуть покачивал спящего на его руках младенца. Джон на него даже не смотрел. Вот глаз не опускал. — Давай пока не строить таких далеко идущих планов. Посмотрим как пойдёт. — Хорошо, — к облегчению альфы, омега не стал продолжать тему. — Пока жил у Грегори, я работал над диссертацией. Но думаю, все мои труды сгорели. Как думаешь, тут будет время вновь взяться за неё? Всей этой системе просто необходимо вправить шестерёнки на место. Шерлок не стал ничего на это говорить, он только чуть качнулся вперёд. Джон сделал то же самое. Альфа и омега соединились в поцелуе. Мягком, но выражающим всю их боль, все надежды. — Джон… я очень тебя люблю, и очень хочу чтобы у тебя получилось. — Но. Дальше ты должен сказать «но у тебя не выйдет победить дракона шваброй. Ты всего лишь маленький омега, не сумевший защитить даже себя, куда тебе защитить других». — Я не скажу этого, Джон. Они говорили, продолжая целоваться. Обдавая друг друга теплом дыхания от каждого слова. — Мы смогли получить право быть вместе благодаря твоему брату, но как быть простым людям, за которыми не стоит такой вот Майкрофт? — Никак, Джон. Я не стану тебя отговаривать. И постараюсь помочь чем смогу. И… хочу попросить ещё кое о чём. — Да? — Ватсон с трудом оторвался от сладкого рта Холмса. — Расскажи мне всё что знаешь о человеке по имени Мэрри. Мэрри из Агры. Джон отстранился, глядя на своего альфу со смесью таких чувств, какие Шерлок не мог разобрать. — Это… это всё… он? — Не уверен, что всё, но кое-что — очевидно. — Это… это будет непросто объяснить, Шерлок. — Я умею слушать, Джон.