Без доказательств

Я потянулся к полке, прикрученной над кроватью, и достал с неё по-хомячьи припасённую «Метелицу». Определённо, матан сведёт меня с ума ещё до конца первого курса. Я не спорю, теоремы Вейерштрасса — это, конечно, прекрасно и познавательно, но вот на кой чёрт они мне по жизни сдались, в упор не понимаю. Недаром говаривает наш препод, что математический анализ — прекрасный предмет, просто невыносимо прекрасный, ибо выносить эту чушь я уже не мог. А тут ещё за стенкой у кого-то вовсю надрывался Noize MC, обещающий устроить всем дестрой, как будто в общаге и без него бардака не хватает. Я откусил половину конфеты и обречённо уткнулся в конспекты. «Пусть функция f непрерывна на замкнутом множестве G (связность множества не требуется)…» Прелесть какая. Связность мысли, по всей видимости, тоже. А, впрочем, у меня как-то её и не наблюдается, этой связности, ибо пиздец подкрался незаметно. И хотя с пятницы мне пока никто и не думал напоминать о профуканном вызове, я прекрасно понимал, что это лишь вопрос времени. От такой развлекухи Стаселло с Гариком по своей воле не откажутся, а это значит, что таинственного Макса приглашать на свидание придётся по-любому, как ни выкручивайся. А ведь я даже ничего о нём не знаю, кроме имени и фамилии. Кто он такой? Где учится? Живёт ли в общаге или мимо пробегал? И вообще, чёрт возьми, как мне к нему подкатить? Хотя, если принимать во внимание, что припёрся он в комнату на седьмом этаже, а наши филологические барышни его знают, напрашивается вывод, что он филолог. Впрочем, это не делает мою жизнь слаще. Филологов я знаю. Одну даже на протяжении всех своих почти-девятнадцати-лет. То ещё сомнительное удовольствие, доложу я вам. Устрой дестрой! Порядок — это отстой! Круши, ломай, тряси башкою пустой Допей, разбей и новую открывай Давай, давай! — концерт за стенкой продолжался, только теперь к нему присоединились ещё и дикие вопли, которые по идее должны быть пением. Дурдом. Оставаться в комнате становилось невозможно. Если одного Нойза я как-то ещё мог бы вынести, то кошачий концерт соседей — нет. Я вздохнул, закрыл конспекты по матану, соскользнул со своего верхнего яруса и полез в шкафчик, где мы обычно храним вкусненькое. Единственное место, куда я мог сейчас безболезненно сбежать — это комната сестры, а туда с пустыми руками не ходят. По крайней мере, физики. На полке оставалось ещё полпакета «Метелицы», за которую Светка могла душу дьяволу продать, его-то я и сцапал. К сестре надо было хорошо подмазаться, потому что появилась у меня одна идея. В конце концов, Светка — девушка бойкая, в амурных делах искушённая, не то что я. Может и подскажет чего дельного по вопросу покорения филологического сердца. А то, что покорять я собрался парня, ей знать вовсе не обязательно. Уже на пороге, потянувшись к ключам, лежащим на тумбочке, я оглядел наше сонное царство. Несмотря на адский трэш за стенкой, Славик и Джонни дрыхли на своих кроватях без задних ног. По-моему, даже если бы я достал свой Ibanez и изобразил пассажи Smoke on the water с овердрайвом прямо посреди наших двенадцати квадратов, они бы не проснулись. Святое дело — воскресенье для физиков, это только я один такой придурок. Хмыкнув, я взял ключи, вышел в коридор и направился к лестнице. *** Светка, как я и думал, тоже не спала. Моя деятельная сестрица с раннего детства старалась провести выходные с максимальной пользой. Вот и сейчас она в махровом синем халате сидела на своей кровати и красила ногти на ногах. Лаком воняло на всю комнату, но Светке было по бую, она увлечённо водила кисточкой, от усердия высунув язык. Да уж, усердие тут явно было в тему. Попробуй-ка прими такую позу, в какой девушки обычно делают педикюр. Я сначала даже решил, что Светка снова увлеклась йогой, а потом успокоился. — Чего не спится, Захарушка? — радостно поприветствовала она меня, сдувая прядку, упавшую на лицо. — Совесть мучает, что вчера универ прогулял? — Да нет, в общем-то, — пожал я плечами. — Ты сама попробуй поспи, когда у тебя за стенкой кто-то музон врубил до упора… И вообще, я тебе конфетки принёс, а ты на меня бочку с порога катишь! Светка заулыбалась и закрутила пузырёк с лаком. — Ну тогда ставь чайник, рыжий, — фыркнула она и принялась распутывать свои конечности. — Как скажешь, рыжая, — рассмеялся я. Внезапно стало хорошо. Всё-таки, какой бы язвой ни была моя сестрица, но она у меня замечательная, с ней всегда легко. Я включил чайник и полез на полку за кружками. — А девоньки твои где? Сбежали из газенвагена? — Почти, — Светка фыркнула. — Катька с Юлькой по магазинам пошли, а Жанка купается. Так что я могу спокойно вонять лаком столько, сколько захочу! — и тут сестра увидела, какие я конфеты принёс, подлетела ко мне и звонко чмокнула в щёку так, что аж в ухе зазвенело. — «Метеееелица»! Захарушка, ты у меня самый замечательный брат на свете! Минут через пять мы уже мирно пили ромашковый чай, закусывая его конфетами. Светка трещала без умолку о том, как их, глупеньких филологинь, терроризирует на информатике Смирнов, заставляя постигать тайны компьютерного железа. Я хохотал до слёз. — Нет, ну чего ты ржёшь? Он подходит ко мне, нависает как утёс над тихой речкой и громогласно рявкает «Что такое DDR-2, Елина?», — возмущённо покосилась на меня сестра, а потом вздёрнула брови. — И вот что я ему ответить должна была? — Может быть, сказать, что это оперативная память? — меня продолжал душить смех. — Свет, ну это же элементарно! — Ну вот ты мне и объясни все эти элементарные вещи! — хмыкнула сестра и отхлебнула чаю. — Серьёзно, давай ты мне покажешь все эти железки, а? А то я тут на последней контрольной кулер с вентилятором попутала… Самое смешное во всём этом было то, что вентилятор был от видеокарты! Я чуть не подавился конфетой, пытаясь не заржать в голос. — Блин, рыжая, ну ты даёшь! — восхищённо пробормотал я. А потом, видя, что сестра выжидающе на меня уставилась, покачал головой. — Но вот с железом я тебе не помогу, я просто не найду нигде в общаге стационарник… У всех ноуты! — А что, есть принципиальные отличия? — простодушно полюбопытствовала сестра, и тут я не выдержал. У каждого терпения был предел, а мой стремился к нулю. Хохот мой, пожалуй, был слышен даже в коридоре. — Светка, ты прикидываешься или пора краситься в блондинку? — я поднялся из-за стола, выудил из кармана шорт пачку Marlboro и зажигалку и подошёл к окну. Светка неодобрительно фыркнула, но потом всё-таки кивнула. — Вонючка ты, — покачала она головой, а потом добавила. — Знала бы мама, убила бы тебя на месте! — Ну вот поэтому ты ей и не рассказываешь, — отмахнулся я, открыл окно и прикурил. — Без меня же будет скучно жить… И вообще, я, по крайней мере, хорошие сигареты курю, а не всякий шлак… — Да будет тебе известно, первый владелец компании, производящей твои замечательные сигареты, умер от рака лёгких, — назидательно сказала моя сестрица и укуталась в халат поплотнее. Всё-таки открытое окно в феврале месяце — сомнительное удовольствие. — Мир его праху, — скептически поморщился я и глубоко затянулся. Потом посмотрел на сестру и вспомнил, зачем вообще пришёл. Ну не чаю же дёрнуть и покурить, в самом-то деле. Я внимательно поглядел на Светку и осторожно начал. — Слушай, рыжая… А ты же у меня типичная филологиня, да? Светка уставилась на меня, как на слона с двумя хоботами. Начало ей явно не понравилось. Ясное дело, ждёт какого-нибудь подкола, особенно после истории с оперативкой. Наконец, она оценила меня как неопасного психа и кивнула. — Вот тогда скажи мне, как можно покорить всю такую неприступную деву с вашего факультета? — глубоко вдохнув, выдал я. Ну, сейчас начнётся, как пить дать. Чутьё меня не подвело. Светка встрепенулась, глаза у неё заблестели, а взгляд стал таким любопытным, что мне тут же захотелось нажать ctrl+Z и никогда не говорить предыдущей реплики. Да, Захарушка, вот ты и попал, друг… — И кто она, дева твоей мечты? — моя сестрица встала со стула и подошла ко мне. Видимо, предчувствие сенсации даже отодвинуло на второй план факт открытого нараспашку окна. — Какой курс? Она из общаги? Я вздохнул. — Свет, ну ты чего как маленькая, а? — я выкинул сигарету на улицу и закрыл окно. Замечать-то она может и не замечает холода, но простынет точно, если в своём коротком халате будет продолжать прыгать на сквозняке. Тем временем Светка хранила гробовое молчание, как бы намекая, что ждёт продолжения банкета. Я развалился на её кровати и пояснил. — Не скажу я пока, кто она. Я ж тебя не первый день знаю: начнёшь лезть, куда не просят! И вообще, я пока ни в чём не уверен, просто подкатить хочу, на свидание позвать как-нибудь необычно. Сама понимаешь, что мой традиционный пик-ап с гитарой не прокатит! — Ну тогда напиши письмо любовное, как Татьяна Онегину, — фыркнула Светка, присаживаясь рядом и опираясь мне на живот локтем. — Или стихи сочини, как Есенин всем своим бесчисленным женщинам… Тут язвительный тон сестры стал мечтательным, и она раскрыла было рот, чтобы пуститься в длинную лекцию о женщинах Есенина, но я мигом перебил. — Рыжая, ты гений! — идея написать пылкое послание таинственному Максу пришлась мне по душе, и я от переизбытка чувств притянул голову Светки к себе за уши и звонко чмокнул её в нос. — Что б ты без меня делал, олух царя небесного, — хмыкнула довольная сестрица, а потом хитро прищурилась. — И всё-таки… Захарушка, я хоть её знаю? — Может быть, я не в курсе, — я пожал плечами и почесал запястье, морально готовясь к тому, что сейчас Светка примется допытываться у меня, кто же всё-таки таинственная незнакомка, которой я собрался строчить стихи и звать на прогулки под луной. Но я ошибся. — Ну и леший с вами, — закатила глаза моя сестрица и устроилась поудобнее у меня на животе, чуть не выдавив из меня своим локтем выпитый чай. — Кто бы она ни была, респект ей, уважуха и памятник из мармелада! Наконец-то ты свою идиотку-Ирочку из головы выкинул, мой бестолковый… Я вздрогнул и закрыл глаза, но Светка этого, слава Богу, не почувствовала. Иначе бы обязательно докопалась, по какому поводу кипиш. А что бы я ей ответил? Что не выкинул Ирочку из головы? Что она до сих пор мне снится? Что я бы ей всё простил, лишь бы она вернулась? Иришка была моей первой любовью. Именно в таком понимании, в каком об этом пишут в сопливых девчачьих романах — мы с ней с первого класса сидели за одной партой, с пятого ходили за ручку, с десятого начали встречаться. Идеальная школьная любовь. Два отличника-медалиста, одна — талантливая художница, другой — с красным дипломом по классу гитары. Учителя во главе с классной на нас наумиляться не могли, а родители уже мысленно сыграли свадьбу и нянчили внуков. Всё было так ровно до того момента, как я принял решение ехать учиться в Томск. Идти в авиационное училище или железнодорожный университет я не желал, я хотел заниматься наукой, хотел жить в студенческом городе далеко от родителей и их опеки. После выпускного мы с Иринкой оба подали документы в Томский Государственный Университет, правда на разные факультеты и всё лето радостно строили планы будущей жизни, а в августе грянул гром — я-то поступил на желанный физфак, а Ирка пролетела с бюджетом как фанера над Парижем. Время, оставшееся до моего отъезда в Томск, было ужасным. Иришка не просила меня остаться, лишь ходила как в воду опущенная, пока её мать поспешно пристраивала дочку в ИРГУПС. А на вокзале моя девушка стояла и тихо плакала, уткнувшись мокрым лицом мне в плечо. Светило яркое солнце, жара стояла под тридцатник, а я чувствовал, как мокрая футболка липнет к коже. Поначалу было тяжело. Нам, привыкшим всё время проводить вместе, было непривычно разговаривать лишь по телефону. Я проговаривал огромные суммы и постоянно просыпался по ночам с мыслью, что раз кровать пустая, значит Иришка встала попить. Каждые две-три недели я мотался домой, чтобы хоть пару дней провести с Иркой; её не хватало как воздуха. Нашу переписку Вконтакте и в аське можно было смело считать мегабайтами. А потом случилось странное: я прихожу в общагу после пар и обнаруживаю, что у меня непрочитанное сообщение от Иришки, открываю, а там: «Не хочу, чтобы моё имя отражалось в твоём профиле. Достали какие-то томские левые тёлки, которые пишут и требуют, чтобы я оставила тебя в покое!(((». Я, естественно, сразу же обновил страницу и увидел «Семейное положение: есть подруга». И обалдел. Вечером, по телефону, мы, конечно, всё выяснили. Оказалось, что это Ритка принялась писать Иришке, что та, мол, меня держит и не отпускает. Ирка и психанула. Впрочем, даже разобравшись с ситуацией, она не вернула прежний статус. С тех пор я был молодым человеком неизвестной никому из моих новых друзей и знакомых девушки. Мне бы тогда насторожиться, но я продолжал радостно кататься в Иркутск в Ирке, иногда даже домой не заходил с вокзала, сразу к ней летел. Так случилось и тогда, когда я на Новый год приехал. На два дня раньше, чем планировал, и тут же к Ирке помчался. Дверь открыла Нина Сергеевна, Иришкина мама, которая, как-то натянуто улыбаясь, заявила мне, что «Ирочка с одногруппниками на Байкал уехала, завтра к вечеру вернётся. Как раз к твоему приезду бы успела…». Я кивнул, вежливо отказался от ужина и попрощался. А потом достал мобильный и набрал номер своего лучшего друга. — Тёмыч, ты дома? — с места в карьер набросился я на него, как только он взял трубку. Дождался утвердительного «ага» и продолжил. — А я приехал, зайду? — Конечно заходи, бегом прямо несись! — радостно завопил мне в трубку Артём. — У меня тут сейчас Женька с Юркой и Олег. Сидим, пиво пьём… Я заявился к Тёме прямо с дорожной сумкой и практически с порога был накачан «Чешским жбанеком». Как следствие, слово за слово, принялся жаловаться, что приехал, а Ирка на Байкале с одногруппниками. Хотя вообще-то сам был виноват, позвонить надо было из Томска и предупредить. Парни как-то странно переглянулись. — Слушай, забил бы ты на эту дуру! — осторожно начал Юрка, крутя в руках пивной бокал. — Юр, а может не надо, а? — предостерегающе сказал Артём. — Не надо чего? — я похолодел. В голове пронеслось всё самое страшное от больницы до могильной плиты, и я судорожно глотнул пива. — Надо, — отрезал Юрка. — Мы не расскажем, другие добрые люди найдутся! В общем, ты, Захар, лучше забудь про Таурову, как про страшный сон. Изменяет она тебе… — С кем? — я закрыл глаза. — Да хрен его знает, — пожал плечами Артём, а потом пояснил. — Знаю только, что он какой-то мажор на крутой тачке. Сам их видел не раз!.. Я молча достал телефон и вызвал контакт «Иришка». Длинные гудки, а потом весёлый голос Ирки: — Захарушка, как я рада, что ты позвонил… — Ты с ним? — перебил я её жёстко. — Ты о чём? — Ирка так натурально изумилась, что я даже поверил почти, а спустя какое-то мгновение услышал мужской голос, тихо что-то говорящий ей. — Ты знаешь, о чём, — меня затрясло от злости. — Ты свободна! И положил трубку. Было очень больно. Меня практически прибило к стулу, однако я заставил себя подняться на ноги, механически кивнуть друзьям и, подхватив свою сумку с вещами, молча выйти из Тёминой квартиры. В ту же ночь я уехал обратно в Томск, четыре часа просидев перед этим на автовокзале. И пока я неделю обнимался с бутылкой и сигаретами в опустевшей на новогодние праздники комнате общаги, родители со Светкой обзванивали все иркутские больницы и морги. Приехали-то мы с сестрой вместе, только она домой поехала, а я узнавать то, что разрушило всю мою жизнь. Это потом я узнал, что день на третий сестра вышла на Артёма, и он, смущаясь и заикаясь, рассказал ей о том, что произошло в день нашего приезда. Ну и о том, что я укатил обратно в Томск. Люлей я огрёб немерено, когда числа шестого сестра вернулась в общагу и выгребла все бутылки и пачки от сигарет из моей берлоги, однако к тому времени я немного пришёл в норму и был готов согласиться, что повёл себя по-свински с семьёй… — Эй, рыжий, ты что, уснул? — Светка пихнула меня локтем в бок. Оказывается, пока я окунулся в воспоминания, она о чём-то увлечённо трещала, и только сейчас заметила, что я валяюсь бревном и ни на что не реагирую. — М… Нет, — промычал я и открыл глаза. Ну их нахер, эти воспоминания. Всё равно ничего уже не вернёшь. — Я не сплю, я думаю! — Ого. Исторический момент, однако, — сестрица щёлкнула меня по носу, а затем поинтересовалась. — О чём думы, если не секрет? Я рассмеялся. Всё-таки она у меня замечательная. Хоть и стерва. — Да вот, думаю, что ты права, буду писать стихи прекрасной даме, — ответил я, и в отместку потрепал Светку за ухо, а потом меня накрыло прямо-таки истерическим хохотом. — Ты прикинь вообще, где я, и где стихи… Никогда не думал, что докачусь до такого! Однако, любовь, как говорится, зла… — Полюбишь и филологическую деву! — подхватила Светка, и тоже расхохоталась. Наше веселье прервала раскрывшаяся дверь и румяная Жанка, ввалившаяся в комнату. На ходу стягивая с волос полотенце, она тут же, с порога, принялась ворчать. — Твою ж кавалерию, кто здесь курил? — выдала соседка сестры и прикрыла за собой дверь, а затем сама же себе ответила, разворачиваясь к нам. — Хотя, кого я спрашиваю… Привет, Захар! У себя не мог воздух отравлять? — Мог, — покладисто согласился я, а потом наябедничал, показывая пальцем на Светку. — Но она первая начала… Ты принюхайся… После её лака для ногтей этой комнате даже пачка папирос не страшна была бы! Жанка покачала головой, а потом увидела остатки «Метелицы» и отпустила мне все грехи. Мы со Светкой переглянулись и снова рассмеялись. — Дарую индульгенцию на курево! — жуя, пробормотала Светкина соседка, а потом замахала на меня рукой. — А теперь брысь, я переодеваться буду! Я пожал плечами, нехотя сполз с кровати, оставив сестру батониться дальше, и, попрощавшись с девчонками, вышел из комнаты. К себе я особо не торопился. Надо быть самым наивным лопухом на свете, чтобы подумать, будто разгул на нашем этаже завершился, а потому я решил заглянуть в 728-ую. Ну, надо же мне в конце концов, выяснить, кто такой Макс Нырков, чтобы знать, как грамотно к нему подкатить. *** По всей видимости, ноосфера меня всё-таки не любит. Как иначе объяснить то, что в коридоре я практически налетел на Макса, не знаю. — Твою-то мать, ты вообще смотришь, куда прёшь? — возмутился он, отводя чуть в сторону руку со сковородкой. Судя по всему, очень горячей, потому как вёл себя с ней Нырков так, будто она сейчас рванёт. — Эээ… Нет, вообще-то, — глупо сознался я и окинул его взглядом. То, что я увидел, разительно отличалось от образа, застывшего у меня в памяти с пятницы. Тот Макс был какой-то холёный, стильно приодетый, а этот — весь такой домашний, в джинсах и майке-алкашке, с дурацким малиновым шарфом на шее, собранными в пучок волосами и вилкой за ухом. — Я не пойму, ты в музее, что ли? — ядовито усмехаясь, поинтересовался мой собеседник. Судя по всему, моё идиотское поведение его чрезвычайно забавляло. Может, мне повезло, и он любит кретинов? — Да нет, — я затряс головой, отгоняя некстати пришедшие в голову мысли, и добавил, кивнув на сковородку. — Прости… Я обычно не такой придурок, просто только что поднялся с кровати, голова ещё ватная! Он скептически оглядел меня с головы до ног. Ну чисто рентген. Потом покачал головой. Я понял, что он сейчас возьмёт и уйдёт, а потому спросил то, что первое в голову взбрело. — Слушай, а почему я тебя раньше у Гарика со Стасом не видел? — спросил и мысленно дал себе по башке. Блин, да какая вообще разница-то? Лучше бы «привет» сказал, честное слово. Щас он мне как ответит! И, чёрт возьми, я оказался прав… — Это грустная история, — вздохнул Нырков, после чего тут же припечатал: — Я… знаешь… вынужден скрывать свои чувства… к ним обоим! Моя челюсть с грохотом упала на пол. Ну, то есть, это мне так показалось. На самом деле, вроде бы, без грохота. Однако, по всей видимости, рожа у меня была ещё та, потому что Макс выглядел жутко довольным. — К-к-какие чувства? — только и выдавил я из себя. — Самые искренние, — заверил меня Нырков, а потом недвусмысленно покосился на сковородку и выдал. — Ты куда-то там шёл? Вот и иди. А я, с твоего позволения, восполню нехватку питательных веществ в организме… С этими словами Макс развернулся ко мне спиной и собрался было пойти дальше по коридору, но я его окликнул. Нырков, помедлив, соизволил повернуть ко мне голову. В ухе его, рядом с вилкой, блеснули многочисленные серёжки. А что — кажется, я не особо соврал Светке про прекрасную даму. — Ну? — Увидимся? — как-то неуверенно поинтересовался я. — Это, по всей видимости, неизбежно, ибо у нас одна среда обитания, — пожал плечами Макс, и уже окончательно отвернувшись, продолжил свой путь по коридору. А я, как баран, стоял и пялился на его узкую спину, удаляющуюся от меня. Ага. И эту колючку мне надо на свидание пригласить? Блин, мама, а можно я лучше оленеводом на крайний север? Нет? Печально. Я тяжко вздохнул и пошёл в противоположную сторону. *** Когда я проскользнул в 728-ую, там было на удивление тихо и мирно: Гарик наигрывал одну из своих партий, разминая пальцы, а Стас сидел, уткнувшись в ноутбук и обложившись учебниками. Если бы не знакомые лица, я бы решил, что ошибся дверью. Но нет, всё правильно. — Какие люди, — хмыкнул Стас, отрываясь от экрана. — Чего пришёл? Я бесцеремонно прошёл через комнату и уселся на кровать Кирилла. Ему, ввиду отсутствия, было по бую, а я удобно приткнул свою тушку. — Друг мой Гораций, говаривают за морем, что тот, кто владеет информацией, владеет и миром, — издалека начал я, почесал нос и добавил. — Хочу миром владеть! — В «Римскую империю» поиграй, что ли, — посоветовал мне Гарик сверху, приглушая струны, и они со Стаселло заржали. — Придурки, — обиделся я. Красиво подкатить не получилось. Ну что ж, будем спрашивать в лоб. — Слушайте, всё это весело, конечно, но может вы мне вообще расскажете, кого вы мне там в дамы сердца навязываете? Я ж его даже не знаю! Ответом мне стал хохот, постепенно перерастающий в повизгивание. Вместо ответа Стас снова уткнулся в ноут, запустил браузер и вышел Вконтакт. — Иди, любуйся на свою принцессу, — глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, позвал он меня через пару минут. Оставил открытой страничку и пошёл ставить чайник. Я сел за стол, взглянул на монитор и челюсть моя второй раз за утро с грохотом упала. Мало того, что на аватарке Максим Нырков с густо подведёнными глазами сидел, завернувшись в клетчатый красно-коричневый плед, и обнимался с «Пятой горой» Коэльо, так ещё и в семейном положении значилось, что он влюблён в какую-то Лилию Виноградову. — Парни, а вы точно уверены, что он по мальчикам? — уточнил я, уже нажимая на «Лилию Виноградову». А ничего так барышня. Я бы вдул. Кислотно-красные волосы, бледная кожа, выразительные темно-карие глаза. И кутается в тот же холерный плед в клеточку. Интересно, кто она такая? Девушка его, что ли? — Да точно уверены, — заверил меня Гарик, слезая со своего верхнего яруса. — А я вот что-то нет, — покачав головой, ткнул пальцем в монитор. — Погляди, какая у него Лилия Виноградова есть! Стас вытянул шею с другого конца комнаты, взглянул на фотографию, а потом отмахнулся. — Подумаешь, Лиличка, — он фыркнул. — Да трахая такую Лиличку, ни один идиот бы с мужиками потом взасос не целовался! Я поперхнулся. — В смысле? — дико захотелось покурить, и я решил ни в чём себе не отказывать, вытащил из кармана сигареты и открыл окно. — Ты-то откуда знаешь, с кем он там целуется? — Да видел возле общаги с каким-то брутальным типом хамоватой наружности, — пожал плечами Стаселло, а потом без перехода добавил. — На тебя чай наливать? Я покачал головой. Всё, что мне было нужно, я в принципе узнал. Страничку Макса могу и у себя проштудировать, а от этих клоунов ещё сегодня устать успею — как-никак ночная репетиция. Я выбросил окурок и закрыл окно. — Да нет, мне ещё много чего до вечера сделать надо, — я направился к двери. — Матан доучить, партии свои прогнать… — А с Нырковым что? — полюбопытствовал Гарик, присаживаясь к столу. — Да ничего пока, думаю вот письмо ему написать, или стихи какие, — пожал плечами я и добавил. — Филологи на это дело падкие… Вдруг и мне чего под такую лавочку обломится? С этими словами я отсалютовал своим товарищам по группе и вышел из 728-ой от греха подальше. Уже в коридоре моих ушей достиг взрыв хохота. Да уж, чувствую я, Стас с Гариком от этой всей ситуации с пик-апом ещё немало повеселятся. В отличие от меня. *** Полдня я действительно убил на матан, ибо не улыбалось прийти завтра на практику с лицом радостного дебила и кристально-чистым умом. Хоть что-то должно отложиться в голове, иначе вообще тогда лучше на практику не приходить. А то получится как в тот раз с Жуковым, когда он стоял у доски и люто тупил. Акентьев его спрашивает, мол, вы идиот или не учитесь. Ну Жук сходу обиженно выдаёт: «Я учусь», на что получает вполне логичный ответ: «Ну тогда, Жуков, вы просто не оставляете мне выбора…». Да ну нафиг так позориться. Часам к шести, когда я закончил с учёбой, наша комната начала потихоньку оживляться. Джонни со Славиком сначала долго спорили про какое-то доказательство сходимости рядов, а потом, забацав яичницу, дружно её лопали и смотрели новую серию «Теории большого взрыва». Я бы тоже присоединился, пожалуй, но у меня было куда более важное дело, чем жратва и сериалы. Я начал ваять нетленное послание своей прекрасной даме. К делу я подошёл ответственно и промаялся в муках творчества с полчаса, думая только о том, с чего бы начать. Как обычно начинают пафосные стихи о любви? Ну, допустим, что-то типа: «Я влюбился в твои глаза...» И затык. Блин, какую рифму-то подобрать к этим глазам несчастным? — Пацаны, а какая рифма к слову «глаза»? — я свесился со своего верхнего яруса вниз, где Славик с Джонни, уже позавтракавшие, азартно рубились в доту. — Коза! — выдал мне Славик, не отрываясь от экрана ноутбука. Дебил. Но через пятнадцать минут филологических страданий я уже всерьёз начал задумываться над козой, потому что голова была пустая, как наш холодильник. К Светке, что ли, сходить? Хотя нет, она опять начнёт приставать ко мне с вопросами, кто же эта таинственная филологическая дева, что покорила моё сердце. Не говорить же ей, что это Нырков. Я тяжко вздохнул, спустился с кровати и пошёл к окну курить. Ладно, что я вообще хочу ему сказать? Что глаза у него прекрасные, это понятно. И, кстати, я в общем-то не особо врал в этом — глаза и вправду красивые. Тёмные и завораживающие. Ещё бы не красил их, как баба, и не смотрел на мир взглядом а-ля «вы дерьмо, а я король», цены бы им не было… Выкурив за раз три сигареты, я подхватил ноут и забрался опять к себе наверх. Так, пора вдохновляться, что ли. Я открыл Вконтакте и через поиск вышел на страницу Ныркова. И вот тут меня попёрло. «Я влюбился в твои глаза, Хоть и видел их лишь мгновенья…» Не, а что? Вроде в меру поэтично, хоть и палевно. Виделись мы и вправду недолго. Много ли времени надо, чтобы забить косячок и, поугорав над основательно укуренной пьянью, свалить? Так, добавим чего-нибудь про томленье в груди… Хотя нет, в душе. Так возвышеннее. Поехали дальше. Что я там от него хочу? На свидание позвать? А на первом свидании у нормальных людей принято трогательно смущаться и за ручки держаться. Так и запишем. «Я держать твою руку хочу…» Блин, а матан-то был не так уж и плох… Я задумчиво взлохматил волосы и уставился на фотку Макса. О, ну точно! Имя. «Я в ночи твои имя шепчу»… А, нет, не так! Ночами я его шепчу. В кошмарах своих, да. И образ мне его видится. С извечно насмешливым взглядом. К чему у нас там рифма нужна? К ладони? Ладони — иконе. Твою-то мать, да если бы такие рожи на иконах изображали, это была бы церковь сатанистов, знаете ли. И тут перед моим мысленным взором нарисовалась удаляющаяся от меня по коридору прямая Максова спина, длинные ноги и… и я завис. Блин, а он ведь и вправду красивый, демоняка. Меня что-то явно потянуло на библейскую тематику. Ну пусть тогда будет у него имя святого. А что? Был такой святой, Максимилиан, кажется. Впрочем, врать не стану. Ему-то знать не обязательно, чего я там имел в виду. Над поэмой я страдал еще битый час, но был доволен результатами. Осталось что-то такое душещипательное сочинить, с посылом, взыванием, как говорит Светка. «Ты позволишь мне рядом быть?». О! Бинго! Я поглядел в окно, и вдохновение снизошло на мою несчастную голову как манна небесная. Мол, пошлёшь меня, буду плакать сильно. Выть на луну и всё такое. Тебе же хуже, ты практически надо мной живёшь! Я быстро перекатал свои душевные терзания на простой листочек в клеточку и перечитал. А что, вполне так недурно получилось, особенно для меня. Я со стихами вообще знаком только на уровне «Однажды в студёную зимнюю пору я из лесу вышел. Был сильный мороз». Но чего-то тут явно не хватало. Задумчиво погрыз ручку, не обратив внимания, что поедаю чернила; потом меня осенило, и я приписал после последнего четверостишия: «P.S. Мы практически незнакомы, но мне бы очень хотелось узнать тебя поближе. Искренне Твой». Вот так-то, Зак! Ты просто гений! Тут мой взгляд упал на часы ноутбука, и меня подбросило чуть ли не до потолка. Твою же мать! Ещё десять минут — и мне надо будет выходить на репетицию, а я ещё не одетый! А ведь ещё хотел прямо сегодня письмецо подкинуть. Я кубарем слетел с кровати, зацепив ноутбук, чудом подхватил его, водрузил обратно, быстро захлопнув крышку, и принялся искать джинсы. Ничего, сейчас на репу пойду и по пути подсуну под дверь. Даже лучше так, меня в общаге нет — на меня подозрение не падёт. Джинсы наконец нашлись под обеденным столом. Там же обнаружилась толстовка. Я быстро оделся, не обращая внимания на ржущих надо мной соседей, повязал шарф, подхватил чехол с гитарой, в последний момент вспомнил про листок на кровати, схватил и его тоже и вылетел из комнаты. Мне ещё нужно было заскочить на седьмой этаж. Уже подойдя к 708-ой, я огляделся по сторонам. Не хватало ещё, чтобы меня кто-нибудь засёк под дверью Ныркова. То-то будет смеху. Не отбрехаюсь же потом, что мимо проходил… Однако, в Багдаде всё было спокойно, а потому я сложил листок со стихами пополам и осторожно присел на корточки. Гитара, висевшая за спиной, как бы намекая, что я делаю глупость, приложила меня грифом по затылку. Хорошо, что хоть не акустическая, иначе бы так всплакнула струнами о мой чугунок, что весь этаж бы услышал. Пропихнуть листок в щель под дверью оказалось не так-то легко, как я ожидал: кто-то, похоже, на этой двери конкретно повисел, потому как просела она капитально, и внизу остался ничтожно маленький просвет. Но я справился — технарь же. С чувством выполненного долга поднялся с карачек и пошёл к лифту. Дело было сделано. *** Ехать вроде было недалеко, однако я уже основательно опаздывал, прождав маршрутку почти пятнадцать минут. Честное слово, пешком бы быстрее дошёл, если бы не было балласта за плечами. На Тимакова, как всегда, был пиздец. Другим словом описать наклонную обледеневшую дорогу без тротуара лично я не мог. Нет, понятно, конечно, что внизу в основном склады и пешком туда не ходят, но ведь там же рядом и люди живут. И музыканты косяками шастают. Могли бы хотя бы какую-никакую пешеходку оставить… Но умом Россию не понять, и посему спускался я к нашей репбазе как паралитик — мелкими шажками и балансируя, как канатоходец. Навернуться не хотелось — гитару всё-таки жалко, я к ней как-то уже привык и съезжать двести метров на ней как на санках не планировал. Впрочем, я пришёл не последним. Войдя в тёплый холл базы, я увидел Гарика, вопящего в трубку: «Ну ты и скотина, Зайцев! Даже Зак уже дотелепался!». Прелестного же он обо мне мнения, ничего не скажешь. Впрочем, я порадовался, что пришёл не последним, и Стас ещё где-то тащится. Странно, кстати, что они с Гариком не вместе приехали. Я снял чехол с плеча и приветственно кивнул администратору Мише. — Пойдём, что ли? — предложил мой товарищ по группе, убирая телефон в карман и подхватывая чехол с басом. Со вздохом я снова взялся за свою гитару. Мама, ну почему я не флейтист? А Гарик тем временем открыл дверь в репетиционную и пояснил: — У нашей Золушки карета превратилась в тыкву… — Автобус сломался, что ли? — хмыкнул я, разуваясь и входя вслед за Гариком в комнату. Тот радостно оскалился и закивал. А потом прислонил бас к стенке, скинул куртку, бросил её на диванчик и траурным тоном заявил: — Кстати, Зак, у нас сегодня новая жертва! — он расчехлил свою гитару и направился к басовому Marshall`у. Затем чертыхнулся, вспомнил, что не вытащил из бокового кармана шнур и пошёл обратно. — Будем смотреть нового барабанщика. Собственно из-за неё Стас и опаздывает! — Из-за неё?! — не поверил я своим ушам и даже на мгновение забыл, что собирался вытаскивать из чехла гитару. Нет, мы, конечно, дико страдали без ритм-секции, однако настолько отчаяться, чтобы посадить за барабаны бабу? — Я сам охренел, — пожал плечами Гарик, подключаясь, наконец, к комбику. — Но Стас говорит, что она шикарно стучит… Вроде бы только недавно ушла из какой-то группы, а он её слышал и предложил с нами поиграть. Ладно, поживём — увидим! Я кивнул и тоже воткнул шнур в гнездо своего комбика. На пробу ударил по струнам и сделал перебор. Ну ё-моё, опять от холода расстроилась! Стихийное бедствие какое-то — эта зима! Я принялся аккуратно подкручивать колки, и только минут через пять остался доволен результатом. И как раз в тот самый момент, когда я хотел было возмутиться опозданием Стаселло и вякнуть что-то вроде того, что где появляются бабы, там начинается бардак, дверь репетиционной открылась и в неё ввалился Зайцев с пока что незнакомой нам барабанщицей. — Парни, это Аня, — с порога начал он, на ходу раздеваясь. Потом подхватил чехол с синтезатором и направился к стойке. — Ань, вот эти двое с вёслами — Гарик и Зак… Девчонка улыбнулась нам, скинула короткую светлую шубку, вытащила из дамской сумочки палочки и в мгновение преобразилась. — Привет, ребята, — она привычным движением плюхнулась на табурет за барабанной установкой, на пробу прошлась палочками по бочкам, пару раз вдарила по кардану и обстучала тарелки. Потом скептически покачала головой, взяла барабанные палочки в зубы и аккуратно подкрутила стойку с райдом. — Послушаешь сначала? — поинтересовался Стаселло, включая синтезатор. — Подыграю, — отмахнулась Аня и спросила у Гарика. — Басовые табы дашь посмотреть? Нет, она определённо мне нравится. Бойкая такая, с мощной энергетикой. Вот если ещё и играет отлично — тогда Зайцев просто клад нашёл. Причём, выгодный клад такой, с которого государству процент отчислять не нужно ввиду объективной неделимости. Гарик пожал плечами и протянул барабанщице тетрадку с табулатурами. Он, похоже, не особо понимал, как они ей могут помочь. И мы начали. Первой заиграли медленную и лиричную «Никогда», построенную на клавишных гармониях и гитарных переборах. И уже на втором куплете я ощутил что-то новое, чего раньше в этой песне не было. Новое, но удивительно гармоничное. Я оглянулся. Аня сидела с закрытыми глазами, одна рука без устали отстукивала тихий-тихий фоновый ритм по хэтам, вторая выделяла по рабочему начало моего гитарного квадрата, ногой же девчонка отсчитывала аккорды по кардану. Не все, только некоторые. Звучало это офигенно. Я даже чуть не сбился, засмотревшись на нашу, по всей видимости, новую барабанщицу. — Здорово играешь, Зак, — подмигнула она мне. Я улыбнулся и завис, а потом, спохватившись, отвернулся и сосредоточился на струнах. Играли без вокала, просто разминая пальцы и разогреваясь. — Ну ты даёшь! — восторженно заорал Стас, едва отыграв последние ноты и развернувшись к Ане. — Да ну ты брось, — отмахнулась та. — Мне ещё тут нужно будет какое-нибудь соло на твой проигрыш наложить, и тогда будет действительно классно, а пока это вата! Короче, Аня оказалось подарком судьбы, и уже со второй песни мы играли практически как единое целое. Она играла на чистом и незамутнённом драйве, практически по наитию, отлично чувствуя музыку. Барабанные палочки прямо-таки летали у неё в руках, извлекая из железа и пластика такие правильные ритмы, что я готов был ей памятник поставить. Часам к пяти утра мы все основательно вымотались, а у меня руки вообще практически отвалились, потому что почти во всех песнях были сложные соляки, репетируя которые, я в своё время разбивал пальцы в кровь. — Так, всё, ребята, привал! — объявил Стас, отключая синтезатор и разминая уставшие пальцы. — И так как у нас сегодня пополнение в семействе, я предлагаю по пиву и чипсам! Он подошёл к своему рюкзаку и извлёк из него два больших баллона «Жбанека», несколько пачек орешков, сухарики и чипсы. Идея была действительно классной, тем более что у нас оставалось ещё почти два часа времени, а с Аней хотелось познакомиться поближе. Мы вчетвером развалились на ковролине, разлили пиво по пластиковым стаканам, и Гарик предложил тост за коллегу-ритмача. Мы поддержали, а Аня смущённо рассмеялась. — А где ты так научилась стучать? — поинтересовался я, запихивая в себя практически полную горсть сухариков и начиная их пережёвывать. — У меня старший брат — барабанщик, — пожала плечами девчонка и отхлебнула пива из своего стакана. — С самого детства меня потихоньку учил, вот и научилась… — Круто! — покачал головой Стаселло. — А я тебя когда в первый раз услышал на дне рождения политеховского студгородка, сначала подумал, что ты музыкалку заканчивала… Технично играешь. Похоже, ты ту группу и вывозила, потому что сейчас я их что-то вообще не вижу. Аня помрачнела. По всей видимости, ей не очень хотелось говорить про своих бывших коллег. Ощутив это, я по-быстрому перевёл разговор на музыкальные вкусы, и беседа вновь оживилась. Когда мы уже приканчивали первый баллон с пивом, я заметил, что Гарик какой-то подозрительно тихий, и повернул голову влево. Было дико лениво, но оно того стоило — меня пробило на прямо-таки дикий ржач. Гарик уютно спал, пуская слюни на ковёр и одной рукой обнимая басовый комбик. — Тихо ты, — шикнул на меня Стаселло, доставая из кармана джинсов мобильник и включая камеру, — разбудишь же, и я не успею заснять истинного басиста, обнимающего ламповый Marshall! Едва он сделал фото, мы с Аней разразились хохотом. К нам присоединился и сам Зайцев, впрочем, не забыв коварно пихнуть в бок Гарика. Тот проснулся и, торопливо вытерев слюни с рожи, осоловело захлопал глазами, что только раззадорило нас. — Идиоты! — наконец выдал он, зевнул и поинтересовался. — Сколько времени-то хоть? — Начало восьмого, — ответил Стас, взглянув на экран мобильного и, потянувшись, добавил. — Вообще-то пора вызывать такси и ехать домой. Я планирую хотя бы немного сегодня поспать! Мы дружно согласились, что пора закругляться, и Стаселло набрал номер такси. Уже когда он разговаривал с оператором, Аня жестом показала ему, чтобы заказал вторую машину. Тот кивнул. Первое такси подъехало минут через пять, и мы, как истинные джентльмены, уступили его даме. Сами же, попрощавшись с девушкой, остались курить на крыльце базы. — Она классная, — глядя вслед отъезжающей машине, пробормотал Гарик. — Так, парни, уговор на этом берегу — Аню не трахать! — выдал Стас, затянувшись, а потом пояснил, увидев наши непонимающие лица. — Во избежание любовных драм и последующего её ухода! Такую барабанщицу просрать мы не имеем права! — А что ты на меня-то смотришь? — взвился наш басист. — У меня Юлька есть! — Зак? — Зайцев перевёл взгляд на меня и стряхнул пепел. Я аж дымом закашлялся. — Видимо, сейчас я должен сказать, что у меня есть Нырков, — наконец, отдышавшись, мрачно пошутил я, а потом добавил. — А пидорасы барабанщиц не трахают! — А ты всё уже, поголубел, что ли? — изумился Стаселло. — Пока нет, но должен же я из себя пылкого влюблённого изобразить, — отмахнулся я. Мы дружно заржали. — Ты сам смотри, не склей её ненароком! — Гарик погрозил Зайцеву сигаретой, возвращаясь к животрепещущей теме. — Ты что? Как можно? У Стасика же есть все бабы филфака, — фыркнул я, опережая Стаса с ответом, а потом, глядя на его вытянувшееся лицо, мстительно добавил. — Ты представляешь, друг мой, что будет, если все они разом начнут ревновать и объединятся против общего врага? — Придурки! — буркнул Зайцев, а мы снова захохотали. Прошло ещё десять минут, а такси всё не ехало. Я вдохнул чистый морозный воздух и решил, что вообще-то не хочу спать, и лучше прогуляюсь до общаги пешочком. — Ладно, пацаны, я, пожалуй, пройдусь. Голову проветрить хочу и воздухом подышать, — сказал я товарищам по группе и спустился с крыльца. — Вы тут ждите свою машину, а я пойду… Увидимся! Стас с Гариком посмотрели на меня, как на придурка, но возражать и останавливать не стали. Помахали мне руками и о чём-то живо заспорили. Вот и славно. Выбравшись с Тимакова на проспект, я медленно пошёл по нему, любуясь круглыми фонарями и искристым снегом. Изредка мимо проносились машины, табло на Лагерном утверждало, что на улице минус семь, а я дышал воздухом и не мог надышаться. Голые берёзы и пушистые ёлки в роще в таинственном свете фонарей казались сказочными. Я шёл легко и непринуждённо, даже гитара за спиной казалась легче обычного, так что уже где-то через полчаса входил в общагу. Время близилось к восьми, поэтому на вахте проблем не возникло. В лифт я вошёл, уже предвкушая, как сейчас приду к себе в комнату, поставлю в угол гитару, разденусь и нырну в свою тёплую и уютную постель. И просплю там несколько часов спокойным сном человека, надышавшегося кислородом; благо пары у меня сегодня с половины пятого начинаются. И, как ни странно, высплюсь… Открыв дверь, я натурально остолбенел. Кого-кого, а вот его я никак не ожидал увидеть в своей комнате в восемь утра. Нет, серьёзно, на моей кровати с чашечкой кофе и каким-то чтивом развалился… Нырков. Я застыл в дверях, всерьёз подумывая о том, чтобы сейчас же развернуться и на цыпочках ретироваться, когда Макс поднял на меня взгляд и ласково так, вкрадчиво пропел: — Захарушка, паладин души моей! Прикрой-ка дверку — а то после тебя еще со свидетелями возиться, больно оно мне надо… — на его бледном лице отчётливо читалась жажда крови. Я вздохнул, понимая, что сбежать уже не успею, и с сожалением закрыл дверь. Впрочем, ключ поворачивать не стал, на всякий случай. А то мало ли, чего этому психу в голову придёт. Вот интересно, за каким хреном его ко мне принесло? Неужели кто-то из наших про спор стуканул, и он понял, что письмо — моих рук дело? Ну, тогда мне действительно крышка… — Что стоишь как неродной? — продолжал допытываться у меня Макс. А что, мне на шею ему броситься? Нет, я, конечно, могу… Ну или вот в ноги ему пасть, гаду такому! Макс сел на верхнем ярусе, чудом не стукнувшись башкой о потолок, и мои размышления о его конечностях подкрепились визуальным рядом. Я сглотнул. Нехилые такие говнодавы как бы намекали на то, что Макс пришёл не в объятия ко мне броситься. Да что же я не так делаю-то? Не отвечая на ехидный вопрос Ныркова, я, впрочем, вспомнил, что, как идиот, стою на пороге собственной комнаты в верхней одежде и с гитарой. Ну прям памятник, кто бы меня посадил бы, а? А то ноги-то не держат практически… Я мысленно надавал себе по башке, вышел из ступора, разделся и поставил гитару в угол. От греха подальше. А то, если начнутся военные действия, инструмент будет жалко. Наконец, переобувшись в тапочки, я понял, что тянуть дальше смысла не имеет, подошёл поближе к Максу и прислонился плечом к спинке кровати. Нырков же, с неподражаемо-каменной рожей вручив мне пустую кружку, спустился с верхнего яруса на грешную землю. — Так… ээ… что ты здесь делаешь? — наконец, собрав мысли в кучу, проблеял я, пытаясь изобразить на лице приветливую улыбку и вежливое непонимание. — Действительно. Еще спроси, как я здесь оказался. Я скажу, что сошел с небес… как святой в каноне, блядь! — выдержка Максу, похоже изменила, и он уставился на меня страшным взглядом. Вот это я попал, с каноном-то. Значит, всё-таки кто-то ему настучал про то, что это я под его дверью на карачках ползал. Может быть, рискнуть и включить дурачка? — О чем это ты? — запинаясь, полюбопытствовал я, физически ощущая, как краснеют и начинают гореть уши. Вот так попал… По самое не балуйся! — Об этом, судя по всему! — Нырков, недобро прищурив глаза, помахал перед моим лицом той самой тетрадкой, в которой был черновик моего шедевра, что б ему сгореть в пекле! Стоп, а откуда… — Откуда у тебя моя тетрадь по матану?! — возмутился я, забыв даже о том, что должен лихорадочно продумывать, как бы отмазаться и вообще выжить. — На кровати у тебя лежала, гений дедуктивной мысли, — пожал плечами Макс. — Видать, так увлекся, в ночи шепча мое имя, что забыл улики уничтожить! Сказать, что я выпал в осадок, — это просто скромно промолчать в тряпочку. Я поглядел на зелёный маркер, лежащий на кровати за нырковской спиной, подумывая о том, что неплохо было бы на своей роже пунктиром наметить контур для ладони, чтобы удобнее фэйспалмить было. Однако сейчас за маркером тянуться было бы опасно для жизни, авось Макс чего не так воспримет, а потому я просто обречённо прикрыл глаза ладонью. — Вот же блядь… — вырвалось у меня помимо воли. От листка я бы ещё как-нибудь худо-бедно отбрехался, но Нырков же не слепой, не может мне так сказочно повезти. А значит, он уже сличил почерки и глумится надо мной. Ёбаный же ты стыд, я убью Стаселло с его дикими идеями! Наконец я оторвал руку от лица, взглянул на Ныркова самым жалобным взглядом, каким только умею глядеть, и протянул: — Слушай, Макс… ну, я просто дверью ошибся! Правда… — ну ты, скотина филологическая, слабо тебе что ли, хотя бы сделать вид, что ты мне веришь? Хотя нет, как это Нырков так просто отпустит свою жертву? Он будет стебаться надо мной, пока не доведёт до разрыва сердца… — И поэтому пялился на меня так, будто я не Нырков, а конкретное такое Гестапо. Охуеть логика! Елин, ты Светке братик, или все-таки сестричка? — закатил глаза Макс. Похоже, ему ситуация уже наскучила, а потому он развёл руками и добавил: — А впрочем… ладно! Не мне так не мне, посмеялись и разошлись. Я пойду, да? — Нет-нет, стой! — в панике заорал я, когда увидел, что Нырков собирается уходить. Если он сейчас возьмёт и просто так уйдёт, то как я буду выполнять свой вызов-то? Он же потом меня к себе и на пушечный выстрел не подпустит. Придётся расколоться, что уж там. И я со вздохом сознался. — Ладно, я не ошибся комнатой… — Да что ты говоришь? Мне порадовать Бондаренко? Или, может быть, Кротова? А я-то думаю, где он пропадает. От тебя шифруется, не иначе… — Макс язвительно вздёрнул брови, а уголки его губ чуть приподнялись, обозначая на лице тень саркастичной ухмылки. Я взорвался. Нет, ну серьёзно, сколько можно надо мной потешаться-то? Я, конечно, тот ещё кретин, но такого, по-моему, даже законченный дебил не заслуживает. — Твою же мать, Нырков! Хватит издеваться! — я сердито оборвал поток его шуточек и поглядел на Макса исподлобья. — Я издеваюсь?! Это ты издеваешься! Надо мной, над бумагой и над двустопным анапестом! Как можно было додуматься до такой, прости Господи, неведомой ёбаной хуйни? — а терпение Ныркова, похоже, тоже уже было на исходе. Вот и верь потом, что филологическим принцессам нравятся романтические стихи… — Эм… понимаешь… всё сложно! — почти примирительно пробормотал я, понимая, что злого Макса лучше не дразнить, а то ещё набросится и покусает. Пожалеет ведь потом… Наверное… — Сложно? Не, по семантике как-то неточно. Я бы сказал — неизлечимо, — Нырков как-то недобро усмехнулся, а потом с выражением зачитал: — «Моё сердце пронзила стрела, а душа тихо стонет в томленьи…» Это просто венец творенья, — пояснил он, а потом язвительно так поинтересовался. — Елин, ты наркоман что ли? Башку тебе стрела не пронзила, стесняюсь спросить? — Нет, только сердце, — сконфуженно пробормотал я, понимая окончательно и бесповоротно, что идея с письмом была ужасной. Просто чудовищной. Я же теперь вовек от славы не отмоюсь, вздумай Макс кому-нибудь эту херню показать! — Подорожник приложи! — грозно рявкнул он, прерывая мои невесёлые мысли. Я нервно усмехнулся и задумчиво закусил губу. Впрочем, мне, видимо, вообще думать вредно, потому как я умудрился прокусить её до крови и теперь поспешно кончиком языка зализывал ранку. Макс сначала как-то странно на меня уставился, а потом сдулся и уже вполне нормальным голосом, который я от него раньше вообще не слышал, спросил: — Не хочешь объяснить, наконец, что это было? Я молчал. Не то чтобы мне нечего было сказать, вопрос был в другом — а стоит ли раскрывать рот? Вообще у меня есть два варианта — взять и рассказать сейчас Ныркову о дурацком вызове и о том, что спасибо нужно сказать за мои выкрутасы Стасику, или же повиснуть у него на шее с диким воплем «Я люблю вас неистово, Максим, не покидайте меня!». Вот интересно, а если я второй вариант выберу, он меня на месте уебёт? В общем, я тупо пялился на Ныркова и молчал. Молчания моего Макс не выдержал, потому как разразился тирадой, изобилующей так милыми его сердцу средствами художественной выразительности. — Well, okay! Мне, в принципе, похуй. Главное — донести свою мысль до автора вот этой херни, — он нервно сунул мне мою же тетрадь по матану, а потом продолжил. — Послушай, Зак. Я не знаю, что тебе про меня наговорили, — пидор там, ботан, местный онлайн-переводчик, гот-эмо-сатанист, пью кровь девственниц под видом томатного сока, поклоняюсь Ктулху… Мне плевать, правда-правда. Я в основном милая мразь. Но заруби на своем конопатом носу: еще один такой вот тупой прикол, и я… как минимум отвечу. Но отвечу так красочно и громко, что тебе будет стремно вообще сунуться в эту общагу, уж не то что жить тут. Усек?!— Макс, наконец, выдохся и мрачно уставился на меня. На этом месте я бы должен в ужасе задрожать, но почему-то завис как последний кретин — в праведном гневе лежащие идеальными волнами волосы Ныркова чуть растрепались, и одна тонкая прядка упала на глаза. А мне так и хотелось заправить её за ухо. Мысленно дав себе пинка под зад, я встряхнул головой и совсем невпопад ляпнул: — Да ладно тебе. Было бы, из-за чего так психовать, — и окончательно придя в себя, я миролюбиво покосился на Макса. Впрочем, к волосам лезть так и не решился: руки пока не лишние, мне ими ещё на гитаре играть. — Чувство юмора у меня хреновое, знаешь ли! — не желал сдавать позиций Нырков, а потом как-то совсем по-детски пригрозил. — Так что, если решишь снова пошутить — лучше ходи с оглядкой. Помни про кровь девственниц, и все такое… Тоже мне, грозный какой, адепт секты Ктулху! Злиться-то ты можешь, сколько твоей душе угодно, но отвязаться от меня просто так у тебя не выйдет. Иначе я буду не я! Макс усмехнулся, потом изобразил рукой что-то вроде прощального взмаха — ну чисто нежная барышня, только кружевного платочка не хватает — и потопал к двери. Опомнился я, когда Нырков был уже на пороге. — Мне кажется, ты все не так понял, — крикнул я ему вслед, надеясь остановить. Зачем, правда, не знаю, но почему-то отпускать его совсем не хотелось. Даже мечты о подушке отошли куда-то на второй план. — А мне кажется, Искренне Мой, вы ссыте бредом, — даже не обернувшись на меня, выдала эта невозможная скотина. Правда, потом он все-таки не удержался и оглянулся через плечо, видимо возжелав хоть одним глазком глянуть, какой эффект произвёл на меня своим искромётным юмором; удовлетворившись тем, что вверг меня в ступор, ехидно так добавил: — Не скучай, любовничек! И вышел из моей комнаты, поганец. Хорошенько, от всей своей широкой филологической души ёбнув дверью об косяк. Я зажмурился. Вот теперь-то точно либо Славик, либо Джонни проснутся и начнут докапываться, кто у нас тут сцену у фонтана устраивал, и чего это я изображаю статую мальчика с кружкой… Но нет, эти слоны продолжали спать своим здоровым слоновьим сном, и я осторожно выдохнул. Только Джонни вытащил руку из-под подушки и во сне от души почесал голую ляжку, торчащую из-под одеяла. Я покачал головой, поставил кружку на стол и, скинув тапки, забрался к себе наверх. Не было никаких сил раздеваться и расстилать постель, хотелось просто упасть и вырубиться. Я аккуратно переложил ноутбук с края постели на полку и уткнулся мордой в подушку. Спать. Немедленно. Выкинуть Ныркова из головы к чертям собачьим. Нашёл время разборки устраивать, блин… Ещё бы в пять утра припёрся! А, впрочем, кто его знает, может он и с пяти тут торчал… Так, стоп, Зак. Спать. Иначе жопа явит тебе свой прекрасный лик на практике по матану, к бабке не ходи. На жопу я любоваться не хотел, а потому закрыл глаза, подложил под подушку правую руку и уже через пять минут спал как убитый.