Без доказательств

Пальцы механически перебирали струны, а взгляд мой то и дело возвращался к настенным часам, которые как бы намекали, что от нашего времени в репетиционной осталось минут двадцать. Вашу ж мать, ещё целых двадцать! Анька вполне активненько так стучала по тарелкам, а по глазам её было видно, что ебала она уже эту репу во всех позах… Но наш бессменный предводитель был неутомим, и всё, что нам оставалось – это играть и тихо ненавидеть Стаселло. – Всё, не могу больше, – наконец, минут через пять не выдержал Гарик, и я внутренне возликовал, что хоть кто-то высказался вперёд меня на эту тему. Силкин стоял справа от меня и растирал пальцы, а без баса инструментал как-то не звучал, и потому Стас тоже заткнулся. Я облегчённо вывернул громкость на деке и обхватил гриф двумя руками. Судя по всему, на сегодня мы закончили. – Слабаки! – фыркнул Зайцев, разворачиваясь к нам, но Аня только показала ему язык и демонстративно скрестила палочки где-то на уровне глубокого декольте. Мы с Гариком заржали. Нет, нам определённо не хватало этой девчонки в группе, только она могла сходу поставить Стасика на место, да так, что он даже не возражал. – Ну что, тогда пакуемся? – робко предложил я, уже втайне мечтая, как приеду в общагу, кину гитару в комнату, схожу в душ и завалюсь спать. Сегодня был тяжёлый денёк: четыре пары и час баскетбола – это вам не хуй собачий. Я когда на репу пришёл, первые пять минут потратил только на то, чтобы вообще вспомнить, что такое струны и как их перебирать, ибо на физре мне так знатно залепили мячом по кисти правой руки, что я в принципе думал, что играть сегодня не смогу. Но, слава Богу, обошлось. – Ну а что с вами ещё тут делать тогда, раз у вас забастовка! – немного обиженно пробурчал Стас, а потом снял синтезатор со стойки и принялся запихивать его в чехол. Я мгновенно последовал его примеру и, отрубившись от комбика, начал сматывать шнур. С минуту мы сосредоточенно чехлили инструменты, а потом Анька хлопнула себя по лбу и воскликнула: – Ну я же чуть не забыла! Мне Саныч попросил вам две новости передать, – она оторвалась от своего железа и, убедившись, что мы её слушаем, продолжила: – Короче, тут такая фигня… В воскресенье ночной репы у нас не будет, базу отмутили какие-то панки! Они типа к сольнику готовятся и им нужнее, поэтому Саныч попросил нас перекинуть своё время на вечер воскресенья… – Какого хрена?! – возмутился Стаселло, аж подпрыгнув на месте. И вообще-то его негодование было вполне обоснованным. Саныч, владелец точки на Тимакова, обычно так свински не поступал. – Не знаю, какого, – Анька пожала плечами и добавила. – Потом у него спросишь, в воскресенье, сейчас он уже ушёл… Я, собственно, с ним на пороге столкнулась, когда пришла! Стаселло с Гариком продолжали возмущаться, а я тихо млел. Ура! В воскресенье ночью я буду спать, и в кои-то веки приду на пары свежим и отдохнувшим… – Ну, а вторая-то новость какая? Ещё хуже? – немного успокоившись, полюбопытствовал всё ещё хмурый Зайцев. Он, по всем признакам, ещё не понял нашего счастья. Ну, или не осознал его в полной мере. – А вторая хорошая, – Аня улыбнулась и застегнула здоровенный круглый чехол с тарелками. Начиная со второй репы, она ходила на базу исключительно со своим железом. И как такая хрупкая с виду девчонка его постоянно таскает? Пока я отвлёкся на тарелки, Анька, выдержав паузу для интриги, радостно провозгласила. – Мне тут Саныч сказал, что в начале апреля в «Синей Бороде» будет мощный такой батл-фестиваль: Команды МКЦ против «Рок-Гвоздей»! И он предложил нам поучаствовать, ну если мы, конечно, готовы со своим материалом… – Круто! – выдохнул я, понимая, что любой засвет на уровне города – это очень неплохо. – Рано радуешься, Елин! – перебил меня Стаселло, а потом повернулся к Ане. – Мы как бы ни к одной из сторон не относимся… – Ну, это пока! – хитро улыбнулась та, а потом пояснила. – Я вообще-то в Политехе учусь, не забывай, Зайчик… Договорить ей не дал наш с Силкиным молодецкий конский ржач. Нет, так красиво Зайцева ещё никто на моей памяти не опускал! Стас же сделал вид, что пропустил милого «Зайчика» мимо ушей и воззрился на нашу барабанщицу. – То есть ты хочешь сказать… – начал он. – Ну да, именно это я и хочу сказать, – кивнула Анька, улыбаясь. – Я раньше играла на базе МКЦ и могу организовать нам прослушивание! Песни у нас есть классные и отработанные, материал по формату вполне подходит… Я думаю, мы пройдём! Ещё минут десять мы обсуждали детали, пока нас из репетиционной не выгнал суровый надсмотрщик точки Тим. Но мы, в общем-то, не особо сопротивлялись, оделись и вышли на улицу, где я тут же с наслаждением закурил. До проспекта я молчал и улыбался, слушая, как Анька со Стаселло, перебивая друг друга, шумно решают, когда идти на прослушивание и какие песни показать художественному руководителю МКЦ. Я же меланхолично курил, автоматически переставляя ноги, а в голове моей билась одна-единственная мысль. И нет, она была вовсе не о прослушивании или концерте. «Душ и спать, душ и спать…», – как мантру, повторял я про себя, вдыхая свежий морозный воздух пополам с никотином. Та же мысль не давала мне покоя в полупустой маршрутке, пока мы ехали до общаги, она звенела набатом по мозгам, когда я зарулил в магазинчик купить молока на кофе, и достигла логического апогея в лифте. – К нам зайдёшь? – ткнул меня в бок Стаселло, нажимая кнопку шестого этажа и заметив, что я медитирую. – Душ и спать! – выпалил я, даже не задумываясь, что говорю. И только смешок Гарика возвестил меня о том, что я действительно ляпнул это вслух. Я несколько смутился, а потом пояснил. – Нет, пацаны… Я устал как собака! С ног просто валюсь, ну… я сейчас быстро ополоснусь и упаду! – И даже к принцессе не заглянешь? – ухмыльнулся Зайцев, явно меня подначивая. Во мне медленно поднимала голову уже почти забитая в уголок души злоба на Стаселло. Вот мудак же, а? Ну сколько можно… – И к Ныркову я тоже не пойду, – буркнул я, а потом тяжёлым взглядом посмотрел на Стаса. – Слушай, Зайцев, ты бы прекращал этот цирк, а? Бесишь уже! – А что такое? – невинно захлопал глазками наш клавишник, и мне очень захотелось дать ему в морду. Душа в зародыше такое соблазнительное желание, я устало ответил ему: – Да ничего! – а потом сам не понимая, что говорю, добавил. – И если ты не перестанешь цеплять Макса, я тебе точно в ебло заряжу… – Какие страсти! – заржал Зайцев, практически сгибаясь пополам. Он оглянулся на Гарика, но особой поддержки со стороны одногруппника не увидел, а потому затух. – Ладно, Зак, я подумаю! Но, блин, он так прикольно злится… – Лучше тебе не видеть, как он злится! – пробормотал я, а потом, махнув на прощание, вышел из лифта на своём этаже. В душ и спать. И чего я полез его защищать, ну? Я же теперь подъёбов не оберусь… Уже предвкушая тёплые струи, бьющие по уставшим мышцам, я вытащил ключи и подошёл к своей комнате. Так, сейчас сброшу гитару и куртку, хапну полотенце и бегом в душ. Очереди там не наблюдается, а посему у меня есть шанс помыться сразу же. Я вставил ключ в замочную скважину… и он не повернулся. Блядь! Ну неужели опять? Мы же вот только в декабре замки поменяли! Я вздохнул и принялся колотить в дверь кулаком. Ну пиздец! Хорошо бы ещё кто-то из моих придурочных соседей был дома, а то ведь придётся сидеть и ждать под дверью, ну или вынести её к ебени матери, как в прошлый раз… В комнате послышался смех и какая-то возня, а потом дверь чуть-чуть приоткрылась, и моему взору предстала раскрасневшаяся рожа Джонни и его шальные блестящие глаза. – Какого хуя у нас с дверью случилось? – недовольно пробормотал я, и попытался втиснуться в комнату, но Джонни, придерживая дверь, умоляюще на меня посмотрел и быстро зашептал: – Елин, как друга прошу, съеби куда-нибудь, а? – он высунул в коридор руку и принялся впихивать мне какой-то объёмистый пищевой контейнер со стикером на крышке. Я в полном охуении пялился на него, пока не принимая подаяния. – На вот, тебе сестрень оставила… Только не отсвечивай тут пару часов! Наконец, Джонни удалось вручить мне ценный груз, и он, пользуясь крайней степенью моего изумления, попытался захлопнуть дверь, но я поставил в проём ногу и, поняв, что пустят меня к себе только через труп, пробормотал: – Дай хоть гитару поставлю, изверг! – Вали уже! – совсем по-змеиному прошипел Джонни, ёжась от холода. Ну да, нехер в коридор высовываться полуголым. – Не обламывай мне эротику! И он попытался выпнуть мою ногу из дверного проёма, но не тут-то было. – Ну и куда я с веслом попрусь? – жалобно взвыл я так, чтобы холерной пассии этого идиота было слышно. Пусть знает, что лишает человека дома, гадина такая. Вот реально, куда я сейчас подамся? Светка-то, видимо, куда-то усвистела, раз оставила мне паёк, так что к ней соваться вообще смысла нету. – Придумай, блядь! Ты же умный мальчик! – фыркнул Путянин, а потом, заглянув в записку, приклеенную к контейнеру и ехидно расплывшись в улыбочке, манерно протянул. – К «Масику» вот, например! По авторитетному утверждению твоей сестрицы он тащится от шоколадных кексиков! И с этими словами Джонни пинанул меня по ноге и захлопнул дверь. Несколько секунд я тупо пялился на покрашенное дерево, почти слыша, как вдребезги бьются мои мечты о душе и уютной постели, а потом в сердцах долбанул кулаком по двери и, крикнув «Да чтоб у тебя не встал, мудак!», развернулся и пошёл по коридору к лестнице. Надеюсь, Макс будет дома и всё-таки меня не выгонит. Как-никак, пришедшего со свежими вкусными Светкиными кексами и бутылкой молока погнать от порога сразу не должны. В дверь 708-ой комнаты я стучался, предварительно нацепив на лицо самое жалобное выражение из своего арсенала и сделав сиротские глаза. На моё счастье, Макс оказался дома. И даже сам открыл дверь. – Елин? – удивлённо поднял брови он, оглядывая меня, гитару и контейнер с кексами. – У тебя что, опять с английским нелады? Или ты успел соскучиться? Вообще-то и вправду успел. Это я внезапно понял, увидев его высокую, но такую хрупкую фигуру в дверном проёме. Успел соскучиться по тёмным насмешливым глазам, чёрным бровям вразлёт и хриплому низкому голосу. Но не говорить же ему этого, в самом деле… – Да нет, с английским у нас пока вооружённый нейтралитет! – брякнул я, а потом жалобно протянул. – Макс, тут такое дело… Меня из комнаты выгнали! – И ты пришёл жить ко мне со всем своим немудрёным скарбом? – ехидно улыбнувшись, Нырков выразительно посмотрел на гитару и посторонился, впуская меня внутрь. – Я об этом не думал вообще-то, – признался я, вручил ему молоко и контейнер, а потом, наконец, сбросил гитару с плеча и прислонил к вешалке. – Но, если ты настаиваешь… я даже принёс добычу, так что разжигай очаг! Макс рассмеялся своим грудным приятным смехом и полюбопытствовал: – Нет, серьёзно, что за добыча-то? Мамонта завалил? – глаза его смеялись вместе с ним, и, снимая куртку, я почувствовал себя таким радостным дебилом, что аж неловко стало. – Да нет, Светка оставила шоколадные кексы, в записке непрозрачно так намекая, разделить трапезу с тобой, – я кивнул на стикер и фыркнул. – Было бы неприлично кормить твоими кексами Стаселло, ты не находишь? Да и подзаебал он меня сегодня, признаться честно… – Это случилось только сегодня? – изумился Нырков, а потом с неподражаемо-нырковским сарказмом выдал. – Мне казалось, Зайцев – обладатель уникальной способности заёбывать людей секунд этак десть спустя после знакомства. Ты что-то до неприличия долго продержался. – А у меня есть выход? Мы играем в одной группе, я ему как бы многим обязан... – я пожал плечами и повесил куртку на вешалку. Судя по вполне себе радушному приёму, выгонять меня не будут. Хрустнув шеей, я упал на стул и простонал. – Господи, как же я устал! Макс окончательно смирился с моим вымотанным телом в 708-ой и взялся за чайник. Святой человек! И чего Стаселло на него наговаривает? Козёл гомофобный. – Ну, стало быть, расслабься и получай удовольствие!.. Чай, кофе?.. – обернувшись ко мне, ухмыльнулся Нырков, а потом язвительно так полюбопытствовал, косясь на меня. – Или потанцуем? Угу, только вот танцев мне сегодня и не хватало. Пары были, баскетбол был, даже репа случилась, а теперь вот канкан сплясать и сдохнуть. – Херовый из меня сейчас танцор... так что лучше чаю, – я улыбнулся и откинулся поудобнее на спинку стула. Уютно шумящий чайник и язвительный Макс. Пожалуй, это даже лучше чем душ и спать. Я расслабленно прикрыл глаза и тихо пробормотал. – Макс, ты реально фея... Из-под полуопущенных ресниц я наблюдал за Нырковым, и когда он вопросительно указал мне на пачку чая с бергамотом, кивнул. Люблю его. Бергамот, то есть. Ну и Ныркова тоже, за такое трогательное гостеприимство. – Вы уж там решите между собой: фея я или готишная принцесса, – Макс усмехнулся и придвинул мне большую кружку. Сахар и ложка прилагались. А сам мой собеседник продолжал свои вербальные упражнения. – А то я теперь в сомнениях, понимаешь ли: то ли туфелькой кого уебать, то ли нафеячить всем и сразу, да по самое не балуйся… Я расхохотался. Чёрт, он великолепен! Только филолог может так прекрасно обращаться с русским матерным и не выглядеть быдлом. Я вот частенько выгляжу, что, кстати, не мешает мне материться дальше. Отсмеявшись, я отхлебнул ароматного чаю и категорично заявил: – Ничего не знаю, для меня ты фея, самая настоящая: и перевод сделаешь, и в хату пустишь, и чаем напоишь... – а потом сыпанул ложку сахара и, болтая ложечкой с мелодичным звоном, доверительным тоном посоветовал. – Не знаю я, что там пиздит Стас, но ты его поменьше слушай… Это же пиздец помело: всё, что скажет, – нужно фильтровать и делить на десять... Нырков недовольно передёрнул плечами, потом пробурчал: – Я предпочитаю сразу делить на ноль! Но хватит о Зайцеве; что-то он меня уже дистанционно заёбывать начал! Да ещё бы! Поглядел бы я, как бы ты радовался каждодневному и интенсивному общению с нашим любимым клавишником. Точно бы взвыл, несмотря на всю свою выдержку! – Вот теперь ты меня понимаешь... – я радостно хмыкнул и придвинул к себе Светкин контейнер. Ах ты ж чёрт! Совсем забыл отлепить записульку эпистолярного, блядь, характера! Я сдёрнул её с крышки, а потом попытался заговорить Максу зубы, попутно открывая контейнер. – Ну-ка, поглядим, что у нас там за шоколадно-банановые кексы! Надеюсь, они больше шоколадные, чем банановые... Ага! Хрен там! Макс ловко выцепил у меня стикер, а потом, весело фыркнув что-то на тему «Про шоколад – моя фраза!», углубился в чтение. Было б что читать! Судя по обалдевшему виду – оценил коварство моей сестрицы, потому как, переварив содержимое записки, уставился на меня и протянул: – Знаешь, Зак… твоя сестра меня... эээ... пугает! – Она меня, блин, все девятнадцать лет, что я её знаю, пугает! Абсолютно невыносимая порой... Но зато как готовит! – отмахнулся я, а потом попытался рассмеяться. Вышло как-то ненатурально. Бросив это гиблое дело, я вцепился зубами в кекс, а потом пробормотал, прожевав. – Да ладно… съешь кексик, и ты ей всё простишь, гарантирую! Нырков посмотрел на меня, как на дауна с крайне запущенной формой аутизма, а потом всё же взял Светкину стряпню и хмыкнул: – Конечно, гарантируешь! Тебе же написали: Масик от них тащится! – Главное, чтобы не соврали, а иначе мне будет грустно! – заявил я, дожёвывая кекс. Надо будет не забыть дать Светлане по кумполу что ли за этот гадкий стикер… Могла бы и sms-ку кинуть, стерва рыжая! Я улыбнулся, представив своё лицо в процессе чтения sms-ки с данным текстом, а потом полюбопытствовал: – А соседи твои где? Я не помешаю, нет? – ну да, опомнился. Максу, значит, помешать можно за здорово живёшь, а с Бондаренками нужен такт?.. – Думаешь, спрятались от тебя под кроватью? – Нырков хмыкнул, а потом покачал головой и пространно пояснил. – Честно говоря, понятия не имею: свинтили куда-то, пока я спал. Да и я сильно сомневаюсь, что ты мог им чем-то помешать. Машка у нас сферическое гостеприимство в вакууме, а Максу мешают только те, кому он на уши не может присесть… Я подавил зверский зевок, спрятав его за кружкой. Ну да, а сам ты прямо не гостеприимство в вакууме! Кино, вино и домино; чай, кофе, потанцуем… или это мне так сказочно везёт? Неужели у Макса слабость к уставшим долбоёбам, которых не пускают в собственную комнату? – И почему мне так с соседями не повезло? – я тихонько прыснул, представив себе Джонни, любезно греющего мне чайник. Колоритная картина, вот только из области фантастики. – Они вон, суки, не только чужих выгоняют, но и своих на порог не пускают... А я, понимаешь ли, ехал и мечтал, как ополоснусь и упаду спать... Грустно вздохнув, я вгрызся в новый кекс. Виват Светке всё-таки! Ибо, по всей видимости, нежные кексики с бананом – это мой скудный ужин на сегодня, и другого не предвидится. – Бедный ты несчастный, – Нырков не удержался от смешка, а потом, окинув меня взглядом, мотнул головой в сторону кровати. – Допивай-ка ты чай, Елин, и вали спать! А то сейчас на стол уляжешься, чего доброго… Уголки губ были чуть приподняты, обозначая мягкую полуулыбку. Какую-то понимающую и даже сочувственную. Чёрт, я мудак. Надо завязывать с этим ебланским вызовом… Ну не могу я обманывать такого человека. Не стоит моя репутация в компании того, чтобы упасть в глазах Макса! Опомнившись, что Нырков всё ещё ждёт от меня какой-то реакции на предложение о спальном месте, я подобрался, выпрямился на стуле и смущённо пробормотал: – Ты серьёзно? Не-е-е... Макс, ты меня потом не поднимешь же! – я грустно заглянул в почти опустевшую кружку и мрачно добавил. – Блин... надо было всё-таки кофе дёрнуть... балбес я! – Прикалываюсь я обычно более изощрённо, знаешь ли, – отозвался Макс, а потом непререкаемым тоном потребовал. – Ложись, я сказал! А я, так уж и быть, буду твой покой охранять. С ноутом и оставшимся профитом! Я весело ухмыльнулся, допил чай и засунул в рот ещё один кекс. Какие мы строгие! Ну и ладно. Вот только я предупредил – разбудить меня действительно будет нереально! Человеку, умудряющемуся спать в 614-ой, не страшен даже королевский оркестр возле койки… – Ну, смотри, фея моя, я тебя предупреждал, – я довольно вытянулся на нижнем ярусе, подмял под себя подушку, а потом, поняв, что меня смущает отсутствие потолка над головой, задумчиво протянул. – Чёрт, как непривычно снизу-то! Как будто прямо давит что-то… – Первый раз всегда больно! – с неподражаемым похерфэйсом поведал мне Нырков, приземляясь с ноутбуком рядом, а потом закашлялся и добавил ехидно так. – А я вот во сне с верхнего яруса вечно обрушиваюсь, так что предпочитаю в пассиве… ой, ну, то есть, снизу… Блядь! Я прямо физически почувствовал, что неумолимо и стремительно краснею. Оставалось только уткнуться в подушку и надеяться, что отросшие волосы скроют моё охуевшее выражение лица. – Макс, а мы точно с тобой об одном и том же говорим? – полюбопытствовал я у подушки, а потом, поняв, что не особо жажду услышать, что он имел ввиду под пассивом, поспешно пробормотал. – А впрочем, нет, не отвечай... Нет, у этого парня точно никакого, блядь, стыда нету. Хотя, учитывая, как я к нему недвусмысленно подкатываю, сначала со стишками своими, теперь вот с горячей выпечкой, он, пожалуй, вправе думать, что меня интересуют аспекты его личной жизни. Ёбаный стыд! Но ещё больший ёбаный стыд – это то, что валяясь в кровати рядом с красивым (да, объективно очень красивым!) геем, который распространяется о том, как он предпочитает трахаться, я почему-то не испытываю ни малейшего дискомфорта. Наоборот, меня накрывает чем-то тёплым, а ещё…у него классный парфюм. Я повернул немного голову, устраиваясь на подушке поудобнее, и глубоко вдохнул. Совсем рядом уютно клацали клавиши ноута под стремительными Нырковскими пальцами, а я медленно проваливался в сон. Во всём теле ощущалась ватная тяжесть, какая бывает только тогда, когда предчувствуешь, что тебе светит спокойно, без воплей под ухом, поспать и наконец-таки отдохнуть по-человечески. Всё-таки Макс потрясающий… Такой милый, обаятельный, красивый очень. Умный. И заботливый. Чёрт, ну почему он не девчонка? Я бы многое за такой расклад отдал, да и вообще… Тогда можно было бы не запариваться с какой-то дружбой, а нормально влюбиться и по-идиотски приударить. Идиотизм Нырков бы оценил, я думаю. Наверное, даже посмеялся бы. А там, кто знает… Я уже практически отрубился, когда Макс подорвался и куда-то пошёл. Расшатанная кровать слегка вздрогнула, и ощутимо стало поддувать от окна. Собравшись было возмутиться, на кого это он меня покинул, и что без него в кровати разом стало холодно, я услышал то, что как-то поумерило мой пыл подать голос. – Внимательно, – напряжённо сказал Нырков, и по тихому писку я понял, что он принял входящий вызов. Щелчки зажигалки недвусмысленно намекали, что звонок был не из долгожданных. Я усилием воли моргнул, но выпутаться из объятий Морфея не представлялось возможным, а потому Максовы слова долетали до меня как сквозь вату. Да и говорил он, в общем-то, довольно тихо, чтобы не мешать некому долбоёбу, дрыхнувшему в его кровати. Довольно резко заявив кому-то что-то про котика и ёбаную блядь, Макс совсем уж понизал голос, однако, через пару минут он раздражённо отрезал: – Подите, говорю, на хуй, Ибрагим Ренатович. Вам таки и одному неплохо, – из чего я сделал вывод, что что-то у него не в порядке, наверное. Я бы так без крайней необходимости не говорил с людьми, а Макс вроде не похож на конченого мудака. А пока я, героически сражался со сном, пытавшимся обнять меня мягкими лапами, Нырков чем-то грохнул, потом ещё раз, и дико подуло морозным воздухом. Окно раскрыл, значит, курит. Спорить готов, что нервно и глубоко затягиваясь, практически закусывая фильтр зубами. Нет, так нельзя! Я с трудом поднял голову с подушки и враз охрипшим голосом позвал: – Макс… Ты там замёрз, наверное… иди сюда, – и похлопал по покрывалу рядом с собой. Он вздрогнул и обернулся, а потом закрыл окно. Я ошибся, не курил он, просто пытался совладать со злостью, остатки которой всё ещё явно прослеживались у него на лице. – Слушаю и повинуюсь, – с сарказмом согласился Нырков, опустился на кровать и снова взялся за ноутбук. – Я думал, ты уже спишь… – Почти, – я прикрыл глаза и потёрся кончиком носа о подушку. – Да ты считай, что я ничего не слышал! Макс мрачно молчал. То, что мрачно, я чувствовал даже с закрытыми глазами. А я ведь и вправду почти ничего не слышал… – Не злись… – я усилием воли заставил правый глаз смотреть на него, левый благополучно сомкнулся под прикрытием мягкой подушки. – Тебе не идёт злиться… – А что, спрашивается, вообще идёт? – буркнул Нырков, вроде бы немного остывая. Что, впрочем, не мешало ему меня скептически разглядывать. – Улыбаться очень идёт, – я и сам сонно улыбнулся, наблюдая за тем, как он сначала было начал улыбаться мне в ответ, а потом положил мне на голову свою ледяную ладонь и мягко, но настойчиво уткнул лицом в подушку. – Проспись, Елин! – посоветовал Макс, но я вывернулся из-под его руки, повернул голову и, продолжая улыбаться, молча некоторое время разглядывал бледное лицо, тёмные тонкие брови, волнистую прядку волос, норовящую выбиться из-за истыканного колечками уха. А потом глаза закрылись и я в момент срубился, даже не успев спросить Ныркова, нахрена ему столько железа в ушах. То, что пришло утро, я ощутил, когда где-то рядом послышался невнятный гул голосов, а в бок начало снова поддувать. Да и вообще как-то стало холодно в кровати. Я поёжился и покрепче прижал к себе подушку, почему-то приятно пахнущую лавандой. Подушка явно была не моя. Да и от окна у нас не дует, благо въехали мы в сентябре в евро-комнату с пластиковым окном. Что тогда? Я глубоко вдохнул цветочный запах и краешком проснувшегося сознания допёр: я вообще-то не у себя в комнате засыпал, а у Макса, на его кровати. А он сидел с ноутбуком рядом, потому и не дуло. Ну и вообще, по ощущениям, спал здесь же, потому что футболка моя ещё хранила жалкие крохи тепла, какой может исходить только от человека, прижимающегося к тебе всю ночь. Отлично! Получается, я не только спал в Нырковской кровати, но и с ним спал. Вот только почему меня оно нихрена не печалит? Голоса стихли, хлопнула дверь и наступила тишина, а потом совсем рядом раздались тихие лёгкие шаги. Ну да, я бы удивился, если бы Макс, при его-то комплекции, топал как слон. Кровать скрипнула и чуть прогнулась, как бы намекая, что Нырков присел рядом. Я понадеялся, что он не станет меня тормошить, а просто ляжет обратно и уснёт. Но я, однако, оптимист. Вместо того, чтобы спать дальше, Макс осторожно тронул меня за плечо. – Зак… – тихим голосом. А я раньше и не замечал, как он мило тянет эту «а» в моём имени. Получается так певуче, что хочется воспринять, как колыбельную, и задрыхнуть дальше. Однако Нырков с моими желаниями считаться не желал. Он склонился низко-низко, так что волнистые волосы его упали мне на лицо, и поинтересовался: – Как насчёт проснуться? Нет, ну пожалуйста, только не это! Мне так хорошо и уютно, а ты меня выгнать хочешь, садист! Я расстроено обнял подушку, что-то невнятно в неё пробормотал, а потом, поняв, что нихера это не поможет, высунул нос обратно и слёзно попросил, не открывая глаз: – Ну Мааакс... Ну ещё пять минуточек и я встану... – вот лучше бы я не высовывал из подушки носа, потому как тут же его сморщил. Это, знаете ли, щекотно, когда кончики чужих волос касаются лица. Я попытался сдуть прядку с щеки, провалил миссию и снова зарылся в подушку. Лаванда, горная лаванда! Спаси меня от щекотных Нырковских локонов! – Елин, подъём! – Макс потерял терпение и вцепился в мои плечи обеими руками. А потом ещё и затряс, как обезьяна банановую пальму. Вроде вот хрупкий весь такой, как тростинка, а хватка – дай бог каждому. Но я не сдавался. Если честно, мне было лень даже пошевелиться. Ну ещё бы, снова стало уютно так, ибо Макс перегородил собою ток холодного воздуха. Однако, Нырков не дал мне насладиться вновь обретённым комфортом и пригрозил, продолжая меня тормошить. – Щас Бондаренко притащится и так тебя взбодрит, что мало не покажется! Ой, да что мне ваш Бондаренко! Это ты с моими идиотами в комнате не жил, или вот со Светкой! Вот где экспрессия и бодрость по утрам! Мат, пение, хохот, «Теория большого взрыва» на полную громкость и даже периодически кидание гантелями! Ну что может, в сущности, нового предложить мне Макс Бондаренко? Разве что стриптиз станцевать! Но я и от этого защищён – у меня глаза закрыты… А Макс уже перестал меня трясти. Ну, то есть как перестал…. Теперь гневная побудка скорее напоминала лёгкий расслабляющий массаж. Очень кстати, между прочим, потому как правое плечо у меня почему-то затекло, как будто я всю ночь спал в непривычной позе. Почему это, спрашивается? Я ведь всегда на животе сплю… – Нырков, ты садист! – простонал я, снова зарываясь лицом в подушку, а потом внезапно в голову пришла мысль, что неплохо бы его всё-таки ещё раз феей назвать. Выспаться дал, плечи размял. Ну просто идеальный Макс Нырков. Всегда бы такой был! – А ты хочешь утренних хохм про обжимающихся пидорасов, – саркастично хмыкнул Макс, а потом неожиданно провёл ладонью по моим волосам. Я глубоко вдохнул и приподнял голову вслед за рукой, ощущая, как кончики его тонких пальцев ласкают кожу. Что ж я делаю-то? Лицо, не дожидаясь команды, снова рухнуло в подушку, скрывая проступивший на роже румянец. Господи, Захарушка, какой же ты идиот! Зайцев бы сейчас тобой был очень доволен! Все вызовы разом бы засчитал… Но ты ведь ему не скажешь. А всё почему? Потому, что всё происходящее – это для двоих. И ты сам не поймал момент, когда оно так стало. – Не хочу. Но и вставать я не хочу! – наконец, промычал я, всё ещё не осмеливаясь показывать своё раскрасневшееся ебло Максу. А то выйдет как-то совсем однозначно. – Ну ты и охренел, – Нырков усмехнулся и чуть сжал ладонь на моём плече. – Елин, а, Елин? Экстренную пробудку хочешь? – Это как? – от любопытства я даже из подушки вынырнул, наплевав на цвет физиономии. Если что, спишу на жару. Ага. От окна Сахарой веет, мать вашу! – Это из чайника водичкой, – охотно разъяснил мне Макс елейным голоском, опять певуче растянув «а», а потом ещё раз меня встряхнул, решив, видимо, что слова нужно подкрепить действиями, и тогда они возымеют эффект. Стимул – реакция, блядь, как у академика Павлова с его блохастой подругой… Ну, не то чтобы возымели, но я волевым усилием всё-таки собрал себя в кучу, перевернулся на спину, напряг живот и рывком сел. А потом, пытаясь не упасть обратно к мягкой подушке и пледу, проморгался и, сладко потягиваясь, отозвался: – Э… заманчиво, но вынужден отказаться, – Нырков как-то странно покосился на меня и отодвинулся в сторону, а затем и вовсе встал с кровати, утянул у меня из-под задницы плед и поплёлся к окну. И хотя вроде бы выглядел он вполне нормально, но что-то в нервном щелканье зажигалки меня смутило. Не то чтобы я опасался, что достал его, но подобная мысль уж что-то настойчиво скреблась в мою дверь. Отфутболив её, как свидетеля Иеговы, подальше, я поднялся с кровати, ещё раз потянулся, максимально выпрямляя позвоночник, а потом принялся шарить по карманам в поисках сигарет. Наконец, достав из левого переднего слегка помятую пачку Marlboro, я подошёл к Максу, прикурил и захлопнул крышку зажигалки о штанину. Выпендрёж, конечно, но я так привык… – В кои-то веки выспался! – после первой же затяжки, довольно заявил я и выдохнул дым в окно. – У вас тут тихо так… не то что у меня, с моими-то соседями-ебонатами… Буду, что ли, у вас отсыпаться! Ой, что я ляпнул-то? Отсыпаться, как же. Нужны Максу в койке какие-то рыжие придурки, которые в собственной кровати нормально спать не дают. По лицу же его видно: не выспался, спасибо Елину за это! Однако Нырков и не думал громко возмущаться моим посягательствам на его спальное место. – Всегда пожалуйста, да только у нас тихо ровно до той поры, пока Макс трезв или мертвецки пьян, – он хмыкнул и выпустил изо рта дым. А я… ну что я? Завис, точно конченый болван, разглядывая, как его губы сначала раскрылись, а потом плотно сжались вокруг фильтра. Девчачьи у него всё-таки губы. Наверное, чертовски нежные. А Нырков тем временем, не замечая, как я на него пялюсь, продолжал посвящать меня в тайны 708-ой комнаты, увлечённо ябедничая на Бондаренко. – Но он обычно в третьей, слегка поддатой своей ипостаси, в которой и минуты не может помолчать… Я вздохнул, усилием воли перевёл взгляд на тёмно-серое небо за окном и грустно пробормотал: – Зато он один… а по мою душу таких двое, знаешь ли! – один дурак – это плохо, два – катастрофа! Два дурака могут сотворить всё, что угодно, вплоть до взрыва локального характера. А ведь и такое в октябре было, когда Славик с Джонни вдумали нахимичить какую-то взрывчатку-фейерверк для посвята. Стол пришлось покупать новый, между прочим. Я уж не говорю о том, чего мы от комменды наслушались, когда противопожарка сработала… – Слушай, Зак… не то чтобы я тебя выгоняю, но… – Макс улыбнулся, а потом сам себя перебил. – О'кей, я тебя выгоняю. Наверное, если бы он не улыбался так мило, я бы решил, что я действительно засиделся в гостях. Но так вполне очевидно вырисовывалось, что у Ныркова есть первая пара. Как и у меня впрочем. И совесть вообще-то надо иметь. Я хлопнул себя по лбу и тоже улыбнулся. – А, ну тебе собираться надо, наверное, а я тут торчу, мешаю, – сигарета почти закончилась, и я решил, что вот докурю – и пойду. Так сказать, на мины. Потому что уже сейчас жопой чуял, что мои милые соседи сейчас устроят мне допрос с пристрастием. – Да нет… – Макс зябко поёжился, а потом будничным таким тоном пояснил. – Просто я с утра не блещу терпимостью, а за убийство Бондаренко сидеть не хочется. – Без меня он будто бы приёбываться не будет, – оказалась, что душить смех прямо во время затяжки, очень нелегко. Я, по крайней мере, чуть дымом не поперхнулся. Так вот что за голоса меня разбудили. Жаль только, услышать сути не довелось… – Будет, – сознался Нырков, – но не так сильно. Ну да, я всё-таки свежая кровь, а Максу уже почти пофиг, раз столько времени живёт с этим клоуном в одной комнате и до сих пор не удушил его во сне. – Ладно-ладно, меня здесь уже почти нет, – я выкинул сигарету в окно, вздохнул и принялся приводить себя хотя бы в мало-мальский порядок. Вся одежда мятая, волосы дыбом, ебло довольное со следом от подушки. Угадайте, где был Захарка Елин! Смотрите, не ошибитесь, у вас одна попытка, уважаемые знатоки… Я окинул комнату взглядом в поисках гитары, узрел её под вешалкой и, дойдя до чехла, накинул лямку на плечо. Потом бодро впрыгнул в кеды и взглянул на Макса, размышляя, с чем ещё я вчера пришёл. – Елин, пока! – Нырков в два шага оказался рядом со мной и за руки потащил к двери. Пальцы у него были ледяные, и я наконец вспомнил, что я забыл. Ну куртку же! Я же с улицы вчера пришёл. – А… – я выразительно покосился на вешалку. – Да увидимся, увидимся, – успокоил меня Макс, сдёрнул куртку с крючка и вручил её мне. А потом тепло улыбнулся и весело пробормотал. – Я так понимаю, сопротивляться бесполезно. – Бесполезно! – я тоже расплылся в улыбке, всё ещё ощущая холод Нырковских пальцев на запястье. Чуть подзавис, пытаясь запомнить его лицо до мельчайших подробностей, а потом шагнул за порог. Дверь ещё несколько секунд оставалась неподвижной, а потом тихонько закрылась, отгораживая меня от Макса. Продолжая улыбаться, я поспешно пошагал к себе. Однако, судьба, видимо, решила, что мне стоит попрощаться со всеми обитателями 708-ой, потому как практически у лестницы на меня, хихикая, налетел Бондаренко. – Наше солнышко проснулось! – заорал он на весь коридор, пытаясь потрепать меня за щёчки, и привлекая этим самым к нашим персонам внимание филологинь, в халатах снующих по этажу. – И тебе доброго утра, Макс! – я попытался было его обрулить, но не тут-то было. – Елин, прости меня, я не сберёг вам такое фото в семейный альбом! Но он на меня набросился как тигр! – продолжал стебаться Нырковский соседушка, улыбаясь во все двадцать восемь плюс-минус несколько. – Даже я умилился, Елин! Практически пустил скупую мужскую слезу, а он меня бить! Жестокосердечный человек! – Тебя пожалеть? – предложил я, раскрывая навстречу Бондаренко свои объятия и смутно понимая, о чём вообще он бредит. Неужели я проспал утром батальную сцену? Ну нет, не пиздите, уж от такого я бы проснулся. – Нет, спасибо, меня Машка пожалеет! – поспешно отказался Макс, отступая в сторону, а потом двинулся по коридору туда, откуда я только что пришёл, бормоча под нос. – Пидорасы, мать моя женщина! Повсюду пидорасы! Одного Максимку я ещё переживу, но они же аки грибы после дождя что-то множиться начинают!.. Я пожал плечами, а потом расхохотался. Ну точно, специально предложение от Бондаренко: «Поспите в кровати Ныркова, и вас запишут в пидорасы совершенно бесплатно! Спешите, срок действия акции ограничен!». – Что-то у тебя Елин, больно ебло довольное, – издевательски протянул Джонни, едва я вошёл в комнату и приткнул гитару на её законное место. – Неужто у Савельевой ночевал? – Да Боже упаси! – ужаснулся я, а потом сладко зевнул и пробормотал. – Нет, друг мой, нашлись добрые люди в 708-ой... У них там целых два койкоместа пустуют, вот и не выгнали... – Погоди, а кто там у нас живёт? – живо заинтересовался мой сосед. Ну, в общем-то, неудивительно, что он не в курсе. Не девчачья же комната, а другие его мало интересуют. – Максы там живут, и Машка фоновым приложением! – я стянул с себя мятую футболку и залез в шкаф в поисках полотенца. Собираться нужно было в темпе, если я не хотел опоздать на первую пару. А я не хотел, ибо практика по информатике. – Так вот, стыдись! Мало того, что меня не выгнали, меня ещё и напоили вкусным чаем и уложили спать! Не то что в собственной комнате... Кстати, чёрт, я там Светкину тару забыл... Джонни как-то странно на меня посмотрел и заржал. Ненавижу его. Вторая подгруппа и никакой информатики в восемь сорок пять. Я вот сейчас уйду, а этот гондон ещё час-полтора может спокойно валяться в постельке. – То есть "Масик" – это Нырков что ли? – он откинулся на подушку, продолжая внимательно меня разглядывать. – Вот пиздец! Елин, ты хоть без засосов? – Иди нахуй! – проворчал я. Порою Джонни меня так бесил, что не вышепчешь. – Макс нормальный парень, что бы ты там себе не думал, извращенец! И вообще, – я развернулся к нему и гадко ухмыльнулся. – Кто сказал, что я был бы так уж и против засосов? А потом с ужасом поймал себя на мысли, что, поддразнивая соседа, сам заигрался, ибо действительно, наверное, был бы не против. Особенно, если бы Макс был девчонкой. – И после этого я извращенец! – закатил глаза Путянин. – Ты бы, вместо того, чтобы с пидорасами ночевать, пошёл бы уже Ритку трахнул и успокоился... Спермотоксикоз, между прочим, очень плохо сказывается на работе мозга! – Слушай, я тебе уже сказал, иди нахуй! – я, наконец, нашёл полотенце и уже в дверях добавил. – И Савельеву с собой прихвати... Достали уже! Пидорасы мне, по крайней мере, дали отлично выспаться, а не лезли домогаться, вопреки твоим гадким измышлениям! С этими словами я вышел, действием демонстрируя, что разговор окончен, при всём при этом отлично понимая, что серия подъёбов на тему Масика Ныркова на территории 614-ой комнаты только начинается. Информатика меня всегда фрустрировала. Страшная практика первой парой – это вам не два пальца об асфальт. На лекции хоть можно лечь на стол и прикинуться крайне заинтересованным овощем, на практике же приходится с умным видом сидеть за древним компом и пытаться сваять рабочую программу для вычисления какой-нибудь неведомой ёбаной хуйни, на деле никому не нужной, к слову. – Оксанка, ты пишешь? – я повернул голову влево и уставился на соседний монитор. Там было радужнее, чем у меня, и кроме стандартных виляний хвостиком, типа параметров, задаваемых для эмулятора, гордо значилось: «Var K:integer; a,b,dx,x,f:real; begin» – Что пишешь? – всполошилась Ежова, отрываясь от тетрадки, раскрытой на коленях. – Ничего я не пишу… Я вообще не знаю, о чём речь! – Ты серьёзно? – я хмыкнул. Чтобы Оксанка чего-то не знала? Ну нет, нереально это. А потому я терпеливо ткнул пальцем в строчки, которые я понятие не имел, откуда она взяла, а потом полюбопытствовал. – А это вот что? Что «begin»-то? – Э… ну Зак, не прикидывайся идиотом! – она встряхнула завитыми в кудряшки волосами, а потом шёпотом затараторила. – Ну логично, что если нам даётся интервал ab; дается отрезок dx, на который интервал делится и нам нужно просчитать значения функции для каждого x, то я просто задала параметры все… Или не надо их задавать? – Надо, – успокоил я Оксанку, а потом протянул. – Чёрт, а я сам бы не додумался… – Да у тебя вообще голова в последнее время какой-то ватой забита, – хмыкнула Ежова, а потом, терпеливо дождавшись, пока я наберу три строчки, вопросила. – Ну хорошо, задали мы параметры… А дальше-то что? – А, ну… По логике программа должна к а прибавлять отрезок dx, потом ещё один, и ещё… ну пока до b не дойдёт! – как-то неуверенно отозвался я, пропуская мимо ушей мнение о содержимом моего кочана. Ну, права она, что тут ещё скажешь! – Как для построения графика по точкам что ли? – лицо Оксанкино просветлело, и она радостно застучала по клавишам, а я чуть не подпрыгнул, потому как в кармане моём завибрировал мобильный, извещая меня, несчастного, что пришла sms-ка. Ну и кому это я, спрашивается, понадобился? Достав телефон из джинсов, я провёл пальцем по экрану и уставился на текст. «Разведка донесла, что ты отлично выспался на царском ложе вчера после репы!», – писал вконец охеревший абонент Стаселло. Нет, нормально вообще? И нескольких часов не прошло, а он уже в курсе. Самое смешное, что мне даже размышлять не надо, кто есть эта самая разведка. «Блядь! Бондаренко-FM! Я его закопаю!», – бодренько отписал я, и принялся по свежей памяти мучить интервал dx и несчастную функцию. Оксанка покосилась на меня, но ничего не сказала, по всей видимости, устрашившись моей рожи. Телефон снова завибрировал, и я понял, что Зайцев, сука такая, веселится вовсю. «Разведку не трогать! Кстати, Елин, сегодня пьянка, готовь свою печень морально!», – гаденько так, чёрным по белому значилось на экране. Блядь! Нет! Ну сколько можно-то? Да я же так за пять лет печень свою просто проспиртую… Хотя, с другой стороны, мозг как бы намекал, что неплохо было бы отрешиться от всего происходящего и немного расслабиться. Что и говорить, вся эта неделя с Максом меня вымотала донельзя. И нет, я не им тяготился, а осознанием того, что я редкостный гондон, что вообще согласился за Зайцевские условия вызова. Кем бы Макс ни был, но соглашаться не стоило изначально. Я отложил телефон, решив не опускаться до ответа, и снова застучал по клавиатуре. Нехай думает, что хочет! И чего это мерзкому Стаселло не спится с утра пораньше? Проспал бы пару – у меня бы нервы целее были! Я бы ещё до вечера пребывал в счастливом неведении о том, что Зайцев в курсе, где я ночевал… В общем, я даже успел забить начальное и конечное значения для просчёта и интервал, прибавив в программу ещё шесть строчек, когда мобильник завибрировал в третий раз. Ежова снова на меня покосилась, попутно заглянув в монитор, а я медленно закипал, открывая sms-ку. «Кстати, Зак, как вызов?», – ну конечно же, Стаселло не может уняться. Его живое воображение рисует страстные утренние поцелуи в постели и вечную любовь на всю жизнь. Сказать, что я злился – это значит промолчать в тряпочку, ибо я был в бешенстве. Ну и бешенства моего хватило лишь на: «Иди в жопу, мудак...», что я с удовлетворением ему и отправил, смутно подозревая, что даже этим дело не кончится. Предчувствия меня не обманули, и меньше чем через минуту от Зайцева прилетело очередное письмо счастья. «Эээ... нет! Это ты у нас начинающий спец по жопам!», – прочёл я, открыв входящее. Вот, пожалуй, если бы этот мудозвон был рядом, я бы его сейчас придушил, не убоявшись срока за убийство. И, кстати, на суде даже оправдываться бы не стал. В бешенстве я выключил телефон и сунул его в карман. Никаких больше sms-ок, а то ведь я полезу узнавать, в какой аудитории он сейчас прячется, а потом подкараулю и убью. Видимо, рожа у меня была поистине зверская, потому что Ежова осторожно тронула меня за рукав толстовки и поинтересовалась: – Захар, что-то случилось? Что у тебя с лицом? – голос был участливый, однако сейчас меня всё же лучше не трогать. Взорвусь же к херам! Я внимательно на неё посмотрел, взгляд с лица скользнул ниже, к шее, замотанной шарфом. И наткнулся на полуприкрытый свеженький засос. – А что у тебя, моя дорогая, с шеей? – не сдержавшись, ехидно полюбопытствовал я, внезапно очень ясно понимая, из-за кого меня вчера не пустили к себе в комнату. Ну да, два плюс два – это четыре, Джонни давно увивался за Ежовой, а вчера затащил в койку. И после этого у меня утром ебло было больно довольное. Сука ты, Путянин! – А что у меня с шеей? Ой… – Оксанка смущённо зарделась как маков цвет и подтянула шарф повыше, закрывая засос. Вывод – не умеешь носить шарфы – нихера ты ими не прикроешься при всём желании. А тем временем Ежова забухтела, потрясая кудряшками. – Да я вот… Плойкой утром обожглась!.. – Ну-ну… А плойку, случаем, не Джонни зовут? – уже улыбаясь, уточнил я, а потом протянул ехидно. – Так вот из-за кого меня вчера домой не пустили… Так вот кто спал на моей кровати и ел из моей чашки! И мы, как два дурака, заржали, тут же привлекая к себе внимание препода, язвительного дедка, знававшего те времена, когда один Эниак занимал весь подвал второго корпуса. – Веселитесь, уважаемые? – он решительно встал и тяжело потопал к нам. – Ну-ка показывайте, что у вас там такого весёлого… Глядишь, вместе повеселимся! Мы с Оксанкой обречённо переглянулись и принялись лихорадочно прикидывать, что же дальше делать с этой холерной программой, если Ермолаев вздумает поинтересоваться у нас «как мы видим данную задачу в виде алгоритма действий».