Без доказательств

Я сидел на краю разобранного дивана и с меланхоличным видом грыз пирожок, глядя на то, как Лилька, матерясь, пытается распутать свои длинные волосы. – Говорил же: не ложись с мокрой головой! – Много ты понимаешь, студентик! – рявкнула она в ответ, не оставляя попыток прочесать свалявшуюся алую копну. – Что я, должна после смены ещё нарезать по дому круги и ждать, пока они просохнут? Не, спасибо… – Лиль, а ты голову мыть по пробудке не пробовала? – язвительно осведомился Ибра, возвращаясь с кухни. Даже он не рискнул бы курить прямо в комнате, опасаясь быть забитым расчёской насмерть. – Да ты просто гений, мать твою! – Я знаю, милая, знаю. Плюхнувшись рядом на диван, он отобрал у меня оставшийся пирожок и принялся его приговаривать. – Это, сударь, охуенная наглость с вашей стороны, – как бы мимоходом сообщил я, рассеянно оглядев свои ногти, в кои-то веки прилично накрашенные. Зачем крашу? Да очередная привычка из прошлого… Я раб своих привычек. И прошлое меня тоже эксплуатирует. Иногда. – Да не фони; тебе тётка небось полную сумку напихала. – А мне, может, конкретно этот был дорог как память, – со смешком возразил я. – С повидлом-то это был предпоследний!.. – …потому что остальные ты уже сожрал. Лилька фыркнула, и я, в принципе, разделял её веселье. Это был один из немногих за последнее время случаев, когда мы с Иброй цапаемся не всерьёз, а тихо-мирно. – Ты не хихикай там, а собирайся! – командирским тоном велел он, замахиваясь подушкой в её сторону. – Ну как же, Иброчка, – просюсюкала Виноградова, поправляя волосы перед зеркалом, – боишься, что всё бухло без тебя выжрут. – Вот именно! Так что пошевеливайся. – Иди на хуй, – с расстановкой протянула она, отмахиваясь и с нарочитой медлительностью роясь в косметичке. Понимая, что ещё один пирожок в меня не влезет, я снова принялся разглядывать свои руки, на которых колец было больше, чем даже парень с моей репутацией мог себе позволить. Ну, на правой они просто скрывали шрамы от переломов, а на левой… на левой так, за компанию. Вот я, наверное, буду забавно выглядеть на пьянке, где все только и пытаются выглядеть один трэшовее другого. А тут такой Макс Нырков в узких щегольских ботиночках, рубашке и пуловере. С очередными пидорскими джинсами, правда, но на типичного ботаника всё равно было похоже. Конечно, «не быть как все» меня вполне устраивало, но на самом деле я до последнего надеялся, что от Калинина и компании как-нибудь отмашусь и сбегу в общагу, где буду спать, спать и ещё раз спать. Мне, между прочим, на пары с утра, в отличие от некоторых… – Мне, между прочим, на пары с утра, в отличие от некоторых, – уныло озвучил я, ещё на что-то надеясь. – Задрот, – хором припечатали мои милые друзья. – Да, я такой! – ничуть не обижаюсь. – Так что, пожалуй, я… – Нет! – хором же оборвали они меня. – Пидоры. – Протестую! – возмутилась Лилька, потрясая рукой с зажатой в ней кисточкой. – Я не пидор! У меня есть доказательство третьего размера! – Скорее четвёртого стремящегося, – лениво поправил Сагеев, окинув оценивающим взглядом отражавшееся в зеркале «доказательство», едва прикрытое чисто символической кофточкой. – Есть, да не про твою честь, Ибрагимушка. – Да ты не в моём вкусе. – Чтобы быть в твоём вкусе, сисек более чем достаточно. За отсутствием оных сойдёт и фамилия «Нырков»… – Я вам таки не мешаю, нет? – осведомился я, скромный носитель фамилии «Нырков». – Ну что ты, конечно не мешаешь, – мило улыбаясь, заверил Ибра, и, приподнявшись, попытался сграбастать меня в суровые дружеские объятья (очень суровые и очень дружеские, я настаиваю!). – Отдохни, – извернувшись, я ретировался на кухню, покурить. Успел, правда, услышать недовольную фразу, адресованную Лильке. – Почувствуй себя форевер элоуном, называется. Посмеиваясь, я закурил. Ибра у нас теперь forever alone guy, как же. Это ж как надо прибедняться, ну в самом деле… А вообще-то, мне было не слишком весело. От осознания того, что его прикосновений я всячески стараюсь избегать. Началось это с тех пор, как Елин прочно поселился в моей дурной голове, и я, разумеется, был не таким идиотом, чтобы не сложить два и два и получить неутешительное «четыре». В общем, и получал я не «четыре», а идиотскую совершенно ситуацию. Из-за какого-то придурка, с которым я виделся всего пару раз, у меня тут как бы вся сексуальная жизнь под откос пошла. И я решительно отказывался заменять все эти слова и буквы на три ёмких слова «запал на Зака». Потому что отказывался в это верить, хоть убей. Ну, даже я не мог до такого докатиться. Разум услужливо подбросил напоминание о былых подвигах: мол, разве не ты, тогда ещё пятнадцатилетний тролль-лжец-и-девственник, втюрился с первого взгляда в того мудака за стенкой? Так что не ври самому себе и просто прилепи очередную кремовую розочку на торт своих заморочек. Не влезает розочка? Так ты сверху ебашь; будем второй ярус делать. Я чуть дёрнулся, когда на колени мне бесцеремонно запрыгнул очередной Макс. По счастью, этот Макс был не очередным моим дружком-психом, а всего лишь котом. Собственно, имя Масику дали как бы мне в отместку: я его Лильке в октябре притащил, а спустить нас обоих с лестницы у неё рука не поднялась. – Отлично, теперь я еще и весь в шерсти буду, – тихонько возмущаюсь, но недовольства особого не испытываю. Кошак деловито потоптался по моим костлявым коленкам, обтянутым джинсой, и в итоге предсказуемо свернулся клубочком. Сие действо явно подразумевало, что мне следует сидеть тут, пока он не выспится. – Масик, ты не кот, а настоящая свинья, – укоризненно поведал я, свободной рукой поглаживая чёрную шерсть. Сощуренные глаза кота казались не по-кошачьи ехидными, и в голове снова возникла абсурдная мысль, что он всё прекрасно понимает. Разляжется же вечно в проходе и вот так щурится. Паразит. – Тебя назвали в честь Бондаренко, я настаиваю. Вытянув из пачки вторую сигарету, я подумал, что с Бондаренко Лилька виделась-то всего разок. Но тогда Макс особо не выделывался: из восьми навскидку минут рядом с Виноградовой он тарахтел без умолку только последние минуты две. А до того пялился на неё, пуская слюни и явно мечтая о чём-то пошлом и несбыточном. Пошлое – потому что любую ухоженную и привлекательную стриптизёршу хочет подавляющее большинство случившихся поблизости парней (конец цитаты); несбыточное же – потому что Бондаренко, к моему удивлению, при всей своей неугомонности оказался существом патологически верным. В коридоре послышался шум – это Сагеев поволок упирающуюся Лильку из комнаты. Та, судя по всему, была вполне готова и просто нервировала Ибру – иначе бы не хихикала гаденько, а качала права в лучшем своём лилитском духе. – Макс, ты идёшь? – Э… Нет? – О'кей, спрошу по-другому: ты идёшь или тебя вынести? – Выноси, – я тяжело вздохнул и сгрузил на пол весьма этим недовольного Масика. Ну, собственно, дурацкое прозвище перекочевало ко мне от кота, которого нарекли моим прекрасным и жуть каким редким именем. Маразм же. Циклический маразм высшей пробы. Исторгнув из себя еще один трагичный вздох, я неохотно поплёлся одеваться. У Ибры слова с делом редко расходятся, а это означало большую вероятность быть вынесенным. *** Но Ибра, вообще-то, зря опасался: к вопросу алкоголя Серёга Калинин всегда подходил вдумчиво и основательно. Да и наркота у него водилась, хотя обычно у нашей честной компании в этом плане вся надежда была на Клубня и Эдю. Эпицентр пьянки был возле дивана и разговоры на так себе завуалированную тему «Кто из нас охуеннее?» мирно обходили меня стороной, чему я был несказанно рад. Сидел себе, скромно влив полбутыля водки в тетрапак с соком, тихо фэйспалмил. Эти выпендрёжники внезапно выбили меня из колеи: на их фоне даже паскудный Стаселло казался как-то поприятнее. А Бондаренко – так и вовсе брат родной. Наши общажные придурки – они хоть условно нормальные, без пафоса этого блядского… А эти, блин, выкрасили волосы во все цвета радуги, накрасили губы чёрной подводкой, навешали на себя полтонны железа… и только за счёт этого кажутся себе особенными, этакими subtle and multifaceted persons (по-английски оно звучит не так вычурно, я думаю). Самое-то обидное что? Да то, что я когда-то такой же был. Лениво стряхивал с себя восторженных девочек-позёрок да лучился самодовольством: ах, какой я клёвый, какой трушной… А потом разъебали любимые одноклассники мою слащавую физиономию, и стал я какой-то неклёвый совсем. Некоторое время спустя, конечно, лазерное лечение сделало шрамы на лице почти незаметными… Но я-то вижу следы. И, пожалуй, чертовски этому рад: пусть будет ещё одним напоминанием. – Ты еще не зазнался? – спросил Эш, пропихиваясь ко мне с бутылкой мартини наперевес: я забился в уголок ближе к выходу в коридор, куда некий бритоголовый субъект в порыве веселья очень удачно закинул диванные подушки. Собственно, большая часть размалёванных алкашей скооперировалась на диване и вокруг него; горстка – у окна лоджии. Остальные разбрелись по комнатам. – А с хуя ли? – удивился я, делясь со своим не в меру готичным приятелем стратегическим запасом подушек и красноречиво подняв пустой бокал. В бокал щедро плеснули мартини. – Ну, тебя тут все хотят. Я поперхнулся и чуть не заплевал затянутые в сетку ноги случившейся мимо Янкиной подружки, Кати (нет, блядь, я не могу без смеха выговорить «госпожа Катриона»). – Жень, ты чего обнюхался? – интересуюсь почти с ужасом. – Это не я обнюхался, это Серёга на тебя поглядывает с рожей типичного Се-е-ержа. – Да хорош уже мне всё время этого «Сержа» припоминать! – взмолился я, и в поисках альтернативы присосался к бокалу. Мартини приятно обжёг горло и чуть защипал на языке. – Тут вспомнишь или не вспомнишь, а оно по-любому всплывёт, – Эш, ехидно улыбаясь, передёрнул худыми плечами и великодушно перевёл тему. – Как тебе вон та тёлка… ээ… я хотел сказать, готическая самка порока? – Допился, горемычный. Это ж Лилит! – Ой, ну надо же, не признал… Макс, ну рядом же! Я оценивающе оглядел девушку, стоявшую неподалёку от Лилит и курящую тонкую сигаретку в компании некой панкушки. Леопардовая черно-розовая челка объекта меня конкретно фрустрировала. – М… волосы – пиздец. И никакая она не готическая; очередная трэш-чика колхозного типа. Уточнение, впрочем, было излишним. Эш прекрасно понимал, с кем имеет дело, просто любил вворачивать в предложения цветистые эпитеты по поводу и без. – Сразу видно – голубой, – сокрушенно вздохнул он. – Нормальный парень не станет смотреть на волосы, когда может смотреть на сиськи. Да и вообще… может, вблизи не так ужасно? Пойду, посмотрю поближе… Оставив мне бутылку, он чисто бабским жестом перекинул длинные белые волосы на одно плечо (и это я голубой, ага), и направился к девушкам. Пусть только попробует сбагрить мне её подругу – и это будет последний секс в его жизни. Впрочем, чтобы развести обладательницу креативной причёски на предмет потрахаться, Воронину надо с ней где-то уединиться, что есть проблематично – все комнаты уже заняты другими энтузиастами. Вылакав четверть бутылки, ловлю на себе очередной красноречивый взгляд Сержа. На моё счастье, его тут же куда-то потащили Тёма с Эдиком. Гейским наклонностям со стороны очередного «типа натурала» я не удивлялся: нынче это модно – трахать всё, что движется, особенно если ты неформал, то бишь весь из себя нонконформист. Конкретно этот натурал просто молчаливо зарубился с Иброй, что отымеет меня во что бы то ни стало. Я бы и не прочь, благо Калинин очень даже ничего… но не настолько не прочь, чтобы потом из-за этого отгребать от Ибры, который меня придушит за такие финты ушами. Хотя я до недавнего времени наивно думал, что ему плевать, чем я там занимаюсь в его отсутствие… Да и вообще. Я не трахаюсь демонстративно, в отличие от некоторых. Ты, Максимильянчик, последнее время в принципе не трахаешься, так что гордиться тут нечем. Абсолютно. Я давным-давно уже понял, что пить мне нельзя. Крыша моя скромно отчаливает, оставив в голове табличку «Закрыто на переучёт», а я… ну, я иду вразнос. К завтрашнему вечеру ленту новостей Вконтакте заполонят эпические фото с моим пьяным рылом – ну куда Лилит без своей драгоценной зеркалки? Я переобнимался со всеми бабами, которые были примерно в том же состоянии, что и я; со мной при первой возможности лез обниматься Серж, но лез без особого пыла – большую часть времени где-то неподалёку маячил Ибра, а Серж еще был недостаточно пьян и хотел жить. Вдоволь наобнимавшись и хлебнув из всех попавшихся под руку бутылок, я вернулся в уголок, к останкам мартини. Всех тянуло запечатлеть мою неадекватную рожу: гаденько хихикая, я то занавешивался волосами, то бутылкой прикрывался; плюнув, попросту демонстрировал попеременно то средний палец, то «пацифик». Позировал, вот! В общем, потянуло меня на ратные подвиги. А потому… Сергей! Вы привлекательны, я – чертовски привлекателен!.. Пьяно улыбаясь, призывно замахал Калинину, но рука моя была поймана некстати помянутым Иброй. Поймана и уложена мне же на колени. Вырывать я не стал – августейший Ибрагим Ренатович был уже порядком бухой и вообще с кухни вернулся. Клуба любовно прозвал кухню Калинина «зал благовоний», но из благовоний там была только конопля, и было так задымлено, что каким-то жалким февральским туманам Лондона не снилось. Хоть бы один упоротый дебил додумался поставить окно на проветривание. – Что-то ты шалишь, Максимка, – довольно мрачно сказал он. Я ответил взглядом трепетной лани и хлопнул пару раз ресницами для пущей убедительности. – И не хлопай тут глазками, проблядь ты моя благовоспитанная. А что мне остаётся? Ты ж в говно, а я еще жить хочу. Хочу и буду, вот. И вообще, я своя собственная проблядь. – Не знаю насчёт благовоспитанных, но бляди-то тебе всегда нравились, – изобразив на лице что-то типа рожи пай-мальчика, я взял с журнального столика зелёненькие стикеры и принялся задумчиво черкать по верхнему валяющейся тут же пилотовской ручкой. – И ты решил меня порадовать? – со смешком уточнил Ибра. – Любой каприз за ваши деньги. – Спасибо, я не заказывал. Я всерьёз задумался над его словами – на целых секунд пять. Потом старательно вывел на стикере «so fuck you anyway» и прилепил облагороженную бумажку на лоб обладевшему Сагееву. Ноосфера, сделай так, чтобы кто-нибудь это запечатлел. Мне самому было невъебенно лень. Ибра после заминки неторопливо отодрал бумажку со лба. Вообще, конечно, я ожидал чего угодно, включая удар в челюсть. А он опять разочаровал, скотина такая: улыбнулся как-то не по-сагеевски и покачал головой. – Не дождешься. И, ничуть не смущаясь небольшой толпы в комнате, поцеловал меня. Ибра. Трепетно лелеющий в этой вот компании и без того подмоченную репутацию натурала. Я в спешке чинил порванный шаблон, и потому отвечал машинально, без особого энтузиазма. Однако Сагеев и мёртвого расшевелит. Особенно если начинает без стыда и совести лезь руками под одежду, вот прям как сейчас. – Сагеев, ну ёбаный же стыд! Ума не приложу, когда ты успел эксгибиционистом заделаться? – я попытался его отпихнуть: у меня, как ни крути, стыд и совесть включались хотя бы периодически. – Только плащика цвета хаки не хватает. – Тебе обязательно сейчас этот свой ёбаный ум куда-то прикладывать? – осведомился он не без раздражения. Хотелось сказать, что «сейчас» ничего такого особенного не происходит. Но я подавил это желание, потому что отталкивать его было совсем не в моих интересах. Нет уж, Ибра был именно тем, что мне сейчас нужно. Хотелось также сказать, что сам Ибра тоже прекрасно понимал эту свою нужность, да вот только ни черта не понимал же. Он попросту считает себя нужным всегда и всем. Без исключения. – Ладно, – он выразительно вздохнул и, отодвинувшись на пионерское расстояние, с трагичной рожей сграбастал бутылку, – ладно, хорошо. Навязываться не буду. – Да при чём здесь… Я осёкся. До меня внезапно так дошло, что между разговорами пьяно-упоротой компании стали проскакивать заметные паузы. Пялятся же, можно даже не смотреть на них. Подмывало подойти и предложить этим мудакам попкорна. Но самое лучшее, что я мог сделать, – проигнорировать. И вообще, не до них сейчас: у меня тут Ибра тоскует по гомосятине и Елин жрёт мозг большими ложками. В очередной раз споткнувшись мысленно о Зака, я про себя же взвыл и, собрав останки координации на битву со своей пьяной тушкой, поднялся на ноги. Стараясь улыбаться как можно непринуждённее, говорю: – Ничего такого. Я, может, просто стесняюсь. – Кого? – с подчёркнуто удивленной рожей Ибра глядел на меня снизу вверх. – Уж не Се-е-ержа ли? – Звали? – Калинин выбрал именно этот момент, чтобы нарисоваться в поле зрения. Такое впечатление, будто он за стенкой возле дверного прохода стоял и ждал, когда прозвучит это кодовое, блядь, слово – «Серж». Самое обидное, что Калинин был очень даже в моём вкусе. К тому же, у него были зелёные глаза (моя слабость!). И ямочки на щеках, совсем как у… Вот чёрт. – Чего вы тут зашкерились в уголке? – продолжил Серж, водружая мне на плечи руку, будто бы руке его тут самое место и будто бы не замечая кровожадного сагеевского взгляда. – Чтобы ты спрашивал, – фирменным наглым тоном протянул Ибра, сделав из горла хороший глоток (твою же мать, сколько всего он уже намешал за сегодня?) и скривившись. – Серёга, будь другом… погуляй где-нибудь, а? – Чего погуляй-то? Я, может, с Максом пообщаться хочу, а ты мне мешаешь?.. Поставив бутылку на пол, Ибра встал и отпихнул Калинина от меня. Я уж думал, сейчас начнётся каноничная сцена у фонтана, но Сагеев по обыкновению своему отмочил то, чего от него никто не ждал: с размаху присобачил ко лбу Сержа тот самый стикер, свидетельствующий о том, что у меня Placebo головного мозга. После чего с самым что ни на есть невозмутимым видом потащил меня куда-то. Я успел поймать пару едко-похуистических взглядов с кухни, прежде чем был утянут в ванную. В ванной, кстати, минут двадцать назад перегорела лампочка, и сейчас я этому был несказанно рад: эти весёлые нарики под приходом любят устраивать «дискотечку» с выключателем – ну, включить-выключить, и так до бесконечности. Но тут, чёрт возьми, было совсем темно. Хоть глаз выколи. Ибру пришлось разыскивать на ощупь…а тот знай себе посмеивался. – Смешно ему, – сердито прошипел я, сминая футболку у него на груди. – Нихуя же не видно! Где тут был светильник над зеркалом?.. – Ну, Макс, нет! Так же интереснее, – его, судя по совсем весёлому голосу, нехило так развезло. Я тоже был хорош, но всё же выпил совсем немного. Другой разговор, что мне и столько за глаза хватает. Ибра толкнул меня назад, прижимая к шершавому пластику душевой кабинки. Я зацепил локтем раковину и хотел было пространно выматериться, но мат застрял где-то по пути. Таки запоздало доходило, в чём заключалось это «интересно»: я попросту не знал, что Ибра сделает в следующую секунду. Мог только ощутить, да и то уже постфактум. – Чего трясёшься? – всё с той же грёбаной насмешкой интересуется, по-хозяйски оглаживая мои уже порядком спутанные волосы – ну, не буду же я всюду с расчёской бегать… хотя мог бы, и почище любой бабы. Потом медленно, с нажимом провёл ногтем указательного пальца по моей шее; снизу вверх, от ярёмной ямки и до самого подбородка, заставляя чуть приподнять голову. Прикосновение было… острым. Как нож. – Страшно? – С чего бы вдруг? – его настроение постепенно передавалось и мне. – Было б мне страшно – орал бы «Помогите-убивают-насилуют!». Впрочем, тебя бы это только завело. – Завело бы, – он не спорил. Соглашался. Тем хриплым, почти рычащим голосом, от звуков которого у меня по-прежнему вставало как у кретина. – Но не твои вопли, а способы заткнуть тебе рот. Я почувствовал, как на шее сомкнулись горячие пальцы, и сглотнул. Знал, что Сагеев сжимает не так, как бы ему того хотелось, – а хотелось сильнее и обеими руками. Но я знаю также, что он больше не станет этого делать, – помню его ужас, когда пришёл в сознание после предыдущего удушения. А еще он обещал больше со мной в такие игры не играть. Но хер я буду верить Ибре и его обещаниям. – Ну хорош уже Отелло изображать, – со смешком подъебнул я, ладонями скользя вдоль его торса и ниже, в поисках ремня, с пряжкой которого мне предстояло ебаться в первую очередь. – У меня не настолько не за что подержаться; чего в шею вцепился? – Ты не пизди, Максимильян, ты ручками работай поживее. – Тебе что-то не нравится? Так помог бы мне. – Помочь? Всегда пожалуйста, – я почувствовал, как он решительно тянет вверх край моего пуловера. – Руки… – послушно поднимаю руки. – Укутался, понимаете ли, в сто одёжек. – Любовь не греет, – едко пожаловался я. Слукавил, чего уж: мне было далеко не холодно. Попытался было расстегнуть рубашку, но Ибра чуть ли не с шипением отпихнул мои руки и принялся за пуговицы сам. – Да ты, блядь, будешь до утра расстёгиваться! Разумеется, буду. Всё-таки, он неплохо успел меня изучить… и это неожиданно удивляет. Как запоздало удивило и то, что всем сегодняшним бабам он предпочёл пресловутый суповой набор с маркировкой «Макс Нырков». Но тут мне стало не до удивлений: о, этот неповторимый звук, с которым по полу катится оторванная пуговица! – Ибра, твою ж мать! – простонал я жалобно. – Пуговица!.. Предупредив поток девчоночьих пиздостраданий про шмотки, Сагеев снова впечатал меня в душевую кабинку, целуя так, что губы почти немели, ноги подкосились, а стояк стал совсем невыносимым. Всё выпитое шибануло в голову вместе с очередным притоком крови; секса хотелось буквально до зубовного скрежета. И мне определённо сейчас не следует задумываться, с кем именно. Радоваться надо, что наставил либидо на путь истинный. Пытаясь получить глоток свежего воздуха, с силой прикусываю Ибре губу; зубы противно стукнулись о железные колечки, но это уже дело привычное. Под противные смешки я принялся за его ремень. – Торопишься куда-то? Действительно, блядь! Куда мне торопиться – в чужой-то ванной и со стояком? Того и гляди, Клубень опять обдолбится чем только можно, и начнёт ломиться в ванную с воплями про то, что он – маленькая желтенькая уточка, которая ищет водоём. Вот тогда-то я на вас полюбуюсь, Ибрагим Ренатыч, вот тогда-то я посмеюсь. – Я тороплюсь по одной простой причине: хочу, чтобы меня трахнули уже наконец! Смекаешь? – Больно ты шустрый, Максимушка, – с этими своими порнушными интонациями пожурил Сагеев. Я почувствовал, как его пальцы с силой тянут за треклятое кольцо в соске, и застонал через прикушенную губу. А потом всё же процедил сквозь зубы: – Не надо. Называть. Меня. Максимушкой. – А как тебе нравится? – в его голосе тонн этак десять насмешки; возле уха чувствую жаркое, прерывистое дыхание. – Хочешь, буду звать тебя «моя де-е-евочка»? – Ты охуел? Какая я тебе девочка, мудак?! – у меня от такого фортеля аж верхний мозг включился, сделав нижнему мозгу грустно и обидно. Я попытался вывернуться из Ибриной хватки, но тот только впихнул колено мне между ног, лишая такой возможности. Поздновато я очухался… ещё руки опять ремнём перетянет, чего доброго. – Не рыпайся… де-е-етка, – последнее слово он прошептал уже мне куда-то в шею, после чего с нажимом провёл языком вдоль выступа ярёмной вены. Дёрнувшись, я послал его к такой-то матери. – М… Котик? – полунежно-полуиздевательски спросил Ибра, расстёгивая мне ширинку и просовывая руку за пояс джинсов. Вместо ответа я зарылся пальцами в его мягкие густые волосы и хорошенько дёрнул назад. – Ай!.. Ёбаная ж ты блядь! – Ёбаная? Ты ври, да не завирайся. Поняв, что Ибра готов лапать меня в темноте хоть всю ночь, я решил взять дело в свои руки и деловито обшарил его карманы. Жалко, что он не видел, как у меня лицо вытянулось, когда кроме мобильника в карманах ничего не обнаружилось. Сагеев без презервативов – это же… это как Мексика без мескаля! Как шоколад без какао! Как!.. Как Елин без «увидимся». Вот. – Иб, ты куда резину дел? – Нету что ли? – он удивился не меньше моего. – Ну, только если в трусах не прячешь. – Можешь проверить, – усмехнулся Ибра. – Ладно… давай так. Я выпал в осадок. А потом разозлился так, что чуть не вмазал ему по наглой физиономии. Останавливал разве что тот нюансик, что наглую физиономию надо сначала нащупать. А потому я ограничился одним лишь ядовитым: – Никакого «так» не будет. Сначала венеролог, потом – Нырков. Детка. – Так вот, значит? – по голосу его было понятно, что зол не только я. Интересно, а что мне делать, если ему взбредёт-таки в голову меня отыметь, невзирая на все мои протесты, которые, по мнению Ибры, – что-то наигранное, в духе «Прости, милый, голова болит!». У него стойкая убежденность, что все вокруг хотят его двадцать четыре часа в сутки. – Я не пойму, – возвращает руку на прежнее место, не забывая злобно цедить сквозь зубы, – почему ты заимел привычку ломаться как девка? – А ты мне повода не давай. Охренеешь от моей легкодоступности, – несмотря на ехидный тон, я задышал чаще, подаваясь навстречу движениям его руки. Добравшись до Ибриной молнии, расстёгиваю и на нервах чуть не отрываю бегунок. – Я подумаю. Мой саркастический ответ Ибра поспешил заглушить очередным грубым поцелуем. Заводить-то меня это заводит, но не мешает с тоской размышлять, умеет ли он вообще нормально целоваться? В голову охуеть как невовремя полезли совершенно ненужные мысли. Интересно, а как Зак целуется? Я бы на многое пошёл, чтобы узнать. Да и… чего уж там, меня не только поцелуи интересовали. Не я ли тут недавно требовал «Елина в постель»?.. Когда ты кончаешь рядом с одним парнем, а думаешь о сексе с другим, – это самый натуральный пиздец. Сагеев крайне невовремя полез целоваться, и я, смутно соображая, от души прикусил ему нижнюю губу. Действительно, нихуёво так прикусил: на языке оседал привкус крови, и меня затошнило. В духе Ибры было за такие фокусы дать мне в табло, но я, к своему удивлению, почувствовал, что он тоже кончает. Отлично, блядь. Надо бы дубасить его почаще. Ибра тяжело дышал, уткнувшись лбом мне в волосы. Его дурацкая длинная чёлка щекотала мне нос, но я даже не попытался её сдуть, а только выдал невпопад: – Бесит меня твоя чёлка. Ибра фыркнул и легонько провёл губами по моему виску. Этот непривычный жест окончательно меня смутил. – И ты меня бесишь, – пробормотал я совсем уж сконфуженно. – Я тоже тебя… Фразу не докончил, а всё равно выбил из моих лёгких весь воздух. Потому что я верю в это, верю как идиот. Неловко вывернувшись из Ибриной хватки, я повернулся к раковине и принялся шарить по стене в поисках выключателя. Тусклая подсветка над зеркалом больно резанула по глазам. Проморгавшись, я повернул смеситель и принялся меланхолично полоскать руки в тёплой воде. Я тоже тебя. Наша маленькая проблемка заключается в том, что никакого «тоже» уже и в помине нет. Вскинув взгляд, я задумчиво уставился на отражение Сагеева, который, в свою очередь, смотрел на моё отражение. Очень странные у нас получились переглядки… Бросилось вдруг в глаза, что у него лицо похудело, заострилось ещё сильнее, чем раньше. Обозначились резче и без того выступающие скулы, волевой подбородок, кончик тонкого длинного носа. Под глазами залегли синяки, делая их больше и темнее. Увиденное мне чертовски не понравилось. – Всё в порядке? – В полном, – с готовностью отчеканил Ибра. – Ты хреново выглядишь, – озабоченно возразил я. – Всё просто заебись, – между чёрными бровями тут же появилась резкая вертикальная морщина, говорящая, что всё совсем не заебись. Всё было хреново. Очень. И Ибра это тоже прекрасно понимал. Едва мы успели привести себя в относительный порядок и выйти из ванной, нас тут же атаковала уже явно окосевшая Лилит с фотоаппаратом наперевес. За спиной у неё маячил Эшес, подозрительно хмурый и, судя по всему, отшитый леопардовой бабой. – О, наша сладкая парочка! Улыбочку, товарищи пидорасы! Сагеев немедленно обнял меня, а я натянул на лицо улыбку попригляднее. И заранее знал, что на этих фотках мы будем этакой идеальной голубой парочкой, пусть и слегка подвыпившей. А на душе у меня кошки скребли. Рыжие. Когда Лилька угомонилась и с проспиртованными смешками утащила Ибру курить на площадку, я криво улыбнулся и пихнул Эша в бок. – Что, посмотрел поближе? – Посмотрел, – кисло согласился он. – Я так понимаю, этим дело и ограничилось. После ещё одного мрачного кивка Эш вдруг загоготал. Кое-как успокоившись, он поспешил объяснить причину своего веселья. – Её подружка популярно разъяснила, что мальчики в их дуэте без надобности… Тут уж мы оба принялись смеяться до слёз. В зазор между кухонной дверью и косяком высунулся Клубень. Коротенькая щетина на его голове из зеленоватой превратилась в совсем белёсую, а глаза уже смотрели в разные стороны. – Чо ржёте, пони Апокалипсиса? Хопаните сначала пару полок, а потом ржать! – Заебал ты уже со своими полками, – Эш выразительно скривился. – Есть чего сожрать? С кухни послышалось какое-то нечленораздельное мычание. Покосившись через плечо, Клуба выполз в коридор, с неправдоподобной аккуратностью прикрыв дверь. Не особо страшась огрести от Сержа за курево в неположенном месте, он вытащил из кармана пачку «Бонда». Я особо не удивился, когда в этой самой пачке вместо «Бонда» обнаружились сигарилла и две супертонкие сигаретки. Клуба же. – Не есть, Жека, – раскурив тонкую сигарету, он со скорбным видом уставился в потолок. – Но вполне может быть. – У кого? – понимающе уточнил Эш. – У Геннадия, вестимо! – имя «Геннадий» в исполнении Клубня прозвучало так, что мне теперь точно не хотелось бы быть Геннадием. – Слышь, ты, олень безрогий! – послышался с кухни вопль. – Жигу на базу верни! С непередаваемо каменной рожей Клуба быстро распахнул дверь и швырнул в кого-то зажигалкой; судя по потоку отборного мата, целился в голову и попал. – Ну, кто со мной по грибы? Докидываем бабла!.. – Я пас! – поспешно мотаю головой. – У меня от них давление как у трупа, да и вообще я весь как труп… – Бэдтрип, – на маньячной роже Клубня внезапно обнаружилось сочувственное выражение. Впрочем, оно там надолго не задержалось. Докурив и засунув окурок во всю ту же пачку «Бонда», он решительно поволок Эша на выход. Я тоже обулся, чтобы выйти покурить – в кухне наверняка дымоган знатный и компания ещё та. Навстречу мне в коридор влетела Лилька. Красная как рак и злая как чёрт. – Лиль, что… – Я вызываю такси. Ты со мной? – сквозь зубы осведомилась она. – С тобой, – нахмурившись, кивнул я. Лильку можно было допросить и потом. Сейчас мне будет, с кем побеседовать. И я, разумеется, очень пожалею, что завёл этот разговор, о чём бы он в итоге ни оказался. Эш с Клубой шумно загрузились в лифт, а я спустился на пролёт ниже. Ибра, забившись в закуток за шахтой лифта, курил навскидку этак третью сигарету. Он был мрачнее тучи, а на щеке у него отчётливо проступал след от пощёчины. Мне подумалось, что выглядит он как собака побитая. Ибра в принципе не может так выглядеть. – И что такого ты натворил за пять минут? – осведомился я, тоже закуривая. – Не твоё собачье дело! – резко ответил Ибра. Я спокойно выждал несколько секунд, чтобы его понесло. – Хотя… чёрт, да это всё из-за тебя! Кто бы мог подумать, что я буду сраться со своими друзьями из-за какого-то никчёмного пидораса? Я постарался внушить себе, что мне от его слов ни капельки не больно. Нет, нет… Это не боль. Это всего лишь медный привкус во рту. – Кто бы мог подумать, что у тебя есть друзья? – зло усмехаюсь. – Кто бы мог подумать, что у тебя вообще есть сердце… Судя по выражению лица, Ибра был не прочь мне двинуть разок. Но он только приблизился на пару шагов и неприятно улыбнулся. – К моему глубокому сожалению. Разве твой самодовольный папаша не рассказывал, Максимка, что сердце – это такой орган, который есть у всех людей? – Правильно говоришь – орган. У кого-то, может, и сердце, а вот у тебя – орган, – подумав, я холодно добавил. – Подъёб твой на три с минусом, Сагеев. Мой отец – нейрохирург, а не кардиолог, если ты забыл… Он вызывающе рассмеялся мне в лицо. В который раз думаю, что мудаки вроде Сагеева просто не должны быть такими красивыми. Мудаки не должны иметь точёные скулы, правильные губы и выразительные глаза. – Почему ты вечно пытаешься смешать меня с дерьмом? – до жути серьёзно поинтересовался Ибра, затягиваясь. Я передернул плечами, не думая ничего отрицать. – А почему ты это делал со мной столько раз? Снова не нашёлся с ответом. На этот раз не потрудился замаскировать злодейским смехом замешательство. Впрочем, ответом я не слишком интересовался. Я Ибру как облупленного знаю, и это любой мой монолог вот так запросто превращает в диалог. – Долго будешь прятаться за Лилькиной юбкой? – спросил он вдруг. – В смысле? – Действительно, – в этот раз смешок у него вышел истеричным. Лишнее доказательство тому, что Сагеев хлебнул лишнего: на трезвую голову он ненавидит всякие там выяснения отношений. Кроме того, у него был удивительный дар выбирать не то место и не то время. И не тех людей – но это уже немного из другой оперы. – Почему бы тебе не сказать что-нибудь вразумительное? – раздражённо бросив недокуренную сигарету под ноги, Ибра скрестил руки на груди. – В этом весь ты, Макс! Ты никогда не хочешь решать свои проблемы. Всё ждёшь, пока само рассосётся. – Да ты просто не знаешь, что такое проблемы! – раздражённо произнёс я, одарив его быстрым, нервным взглядом. – Какие у тебя могут быть проблемы? – А ты обо мне так много знаешь? – Ибра презрительно усмехнулся. – Так вот: ни черта ты не знаешь. Я мог бы с этим поспорить. Но хотел ли? Нет. Совершенно не хотел. – А должен? Он подошёл ближе, оттесняя меня к стене. Мне вдруг подумалось, что когда-то я был на полголовы ниже Ибры. Теперь – практически одного с ним роста. – Да, должен. – С хуя ли это? – недовольно кривлю губы и упираюсь руками ему в грудь, чтобы не прижимал меня лопатками к оштукатуренной стенке. Ибра смотрит так, что отпихивать просто нет сил. Глаза у него тёмно-серые без намёка на голубизну, вокруг зрачка – резкий желтый ободок. Взгляд – тяжёлый, с сумасшедшинкой. Когда у Сагеева такой взгляд, лучше дать по съёбам и не отсвечивать поблизости. – Потому что ты любишь меня, – наконец выдохнул он. Уверенно так. Будто о погоде говорит. А почему бы ему не быть уверенным, если он столько раз слышал это от юной восторженной феечки, по какому-то недоразумению носящей имя «Максим». Только вот я эту феечку давно пристукнул чем потяжелее, и все мои эмоции в их нынешнем состоянии – всего лишь её труп, подгнивающий с ванильным душком. Злость, увы, была не из волшебного феечкиного набора. Она выросла из её перегноя. – Не слишком ли ты сам себя любишь? Да кто в здравом уме полюбит такое самодовольное уёбище, как ты? – уязвлено воскликнул я. И уже по его сузившимся зрачкам понял, что сейчас он мне врежет. Да какие, в жопу, зрачки, когда на тебя кулаком замахиваются?.. Я даже не попытался увернуться, а потому очень удивился, когда кулак врезался не в мою физиономию, а в стену рядом с моей головой. И даже… пожалел. – Пошёл ты на хуй, Нырков, – выдавил Ибра сквозь зубы; я, растеряв всю деланную невозмутимость, смотрел на его перекошенное лицо и не знал, чего ожидать. – Пошёл. Ты. На хуй! Прежде, чем я попытался его угомонить, Ибра повернулся и на всех парах направился вниз по лестнице. С отупевшим выражением лица я слушал его удаляющиеся шаги до тех пор, пока внизу не послышался приглушенный звук – это Сагеев дверью подъезда от души шарахнул, – и из квартиры Калинина не вышла Лилька с моей курткой. Взяв у неё куртку, я дёрнулся было в сторону лифта, но Лилька решительно вцепилась в мою руку. – Нетушки. В сегодняшней программе нет рыцаря в белых доспехах. – Лиль, ты сбрендила? Этот мудак там окочурится в джинсах и футболке! – Ну да, блядь! А ты окочуришься, если не побежишь за ним и не пожалеешь! – рявкнула она. Голос у неё чуть хрипел. Приглядевшись, я заметил размазавшуюся тушь и покрасневшие глаза. – Ничего с ним не будет. Пнёт сугроб пару раз, купит курева и придёт напиваться до бесчувствия… Просто поверь моему опыту и забей… – Ну нет, – мотаю головой, вперив немигающий взгляд в пятна крови на штукатурке. Они как раз были на уровне моих глаз. – Ну ты что… Как забить? Не могу же я его кинуть в таком… – Всё ты можешь! Уж он бы тебя легко кинул! – Лилит уже почти кричала. Почти – это потому, что на вопли сбежались бы все соседи. – Пойдём, там таксист наверняка десять раз проклял свою профессию и столько же раз заебался ждать. А то Калинин выползет и опять начнёт на тебе оттачивать свои пикаперские навыки… При таксисте я, разумеется, не стал её ни о чём расспрашивать. Терпеливо дождался, пока приедем, загнал Лильку в душ и заварил чай. Впрочем, не стоило всё списывать на своё неебическое терпение. Я попросту не горел особым желанием слушать. – Это пиздец какой-то, – она сама начала разговор, плюхнувшись на табуретку и вяло промакивая волосы полотенцем. – Чем дальше в лес, тем забористее трава. – Интересно, почему мне было сказано, что я прячусь за твоей юбкой? – я невесело хмыкнул. – Потому что это Ибра, мать его. Если он не слышит то, что хочет слышать, – будет слышать то, что не хочет. Очень уж пространная реплика. Хоть я и понял, что она этим хотела сказать. Понял лучше, чем мне бы того хотелось. – А всё, что он не хочет слышать, воспринимается им в штыки. – Вот именно, – Лилька кивнула, вытряхивая из моей пачки последнюю сигарету. Вздохнув, я поплёлся в коридор, чтобы достать из сумки новую, заблаговременно припасённую пачку. – Он всё повернул так, будто бы я против ваших отношений. – А ты и так против. – Разве во мне дело, Макс?.. Зря ты позволил этому так далеко зайти. Виноват не Ибра, а именно ты. – Зайти этому было больше некуда, – подкурив от её сигареты, я мрачно улыбнулся. – А теперь вот… шаг влево, шаг вправо – расстрел. – Винить тебе в этом некого, кроме себя! Я не спорил. Только пожимал плечами с унылой рожей. А из головы никак не шли бурые пятна на штукатурке и тонкая футболка, в которой Сагеев вышел прогуляться. – Ты сам знаешь, что нужно делать. Я помотал головой. – Теперь я в этом не уверен. – А в Сагееве – неужто уверен? – Нет. Но если буду рубить сплеча – вполне могу потом об этом пожалеть. Я бы мог сказать также, что рубить сплеча – это в стиле самой Лилит, но злить её сейчас не стоило. Лучше спать отправлю. С мокрой головой, да. – Не обольщайся мыслью, что ради тебя он изменится, – сказала она напоследок. – А должен? Секунд десять Виноградова разглядывала меня. Молча и с жалостью. – Ты тоже ложись, – велела она вместо ответа, и ушла в комнату. Я опасливо покосился на циферблат наручных часов. Начало пятого. Чтобы успеть к первой паре, надо было встать хотя бы в семь, и я всерьёз вознамерился рухнуть рядом с Лилькой… однако вместо этого уселся прямо на пол, поближе к вытяжке, ссутулившись и подкуривая одну за одной. И так до тех пор, пока в начатой пачке не осталось девять сигарет, а начатый час не оказался седьмым. Только тогда я встал, потягиваясь и разминая затёкшие конечности. Нужно было загнать себя в душ, сварить омерзительно крепкий кофе, явить преподам свой прекрасный задротский лик. И, разумеется, сделать вид, что я сам себе нисколько не противен.