***
Приветственный пир теперь был куда веселее, когда Энн была второгодкой, наблюдающей за первокурсниками. Ни страха, ни переживаний, она просто сидела и разговаривала с друзьями. Энн оглядела зал, ее глаза остановились на столе Пуффендуя. Совсем ненадолго, но этого было достаточно, чтобы встретить взгляд Гилберта Блайта. Он смотрел на нее так пристально, как не смотрел даже в прошлом году, когда они были «соперниками». И она отвела глаза так быстро, как могла, чтобы наблюдать за распределением. — Энн! — Гилберт пробился через толпу студентов, покидающих зал. — Энн, подожди! Она вздохнула и обменялась сочувственным взглядом с Альбусом, которому пришлось добираться до гостиной комнаты самому. — Гилберт, — девочка вежливо кивнула, прилагая все усилия, чтобы не казаться грубой. — Как прошло твое лето? — Очень хорошо, я помогала Марилле и Мэттью на ферме. Был ужасный случай с садовыми гномами. А как дела у тебя? Он слегка напрягся: — О, у меня… все в порядке. Я просто… рад вернуться. И я рад видеть тебя, Энн. Правда. Улыбка отразилась в его взгляде, он убрал руки в карманы мантии, нервничая. Как будто разговор с ней принес ему какое-то облегчение. Энн взглянула на него внимательнее, замечая, что он стал выше с тех пор, как они виделись в июне. Совершенно несправедливо было то, как мальчишки вытягивались почти вдвое, пока она не выросла ни на дюйм. — Мне нужно идти в гостиную, — выпалила она, осознав, что долго пялится на него. — То есть, я не хочу, чтобы меня наказали в первый же день. Гилберт кивнул. — Да, было бы скверно, — через мгновение он добавил: — Могу я тебя проводить? — А твой староста не будет против? Он покачал головой. — Пуффендуй немного… свободнее остальных факультетов. Энн даже завидовала. Конечно, у Пуффендуя была репутация бесполезного факультета, но зато он выглядел, как семья. Ей нравилось быть на Гриффиндоре, и она ни на что бы его не променяла, но не могла удержаться и представляла, каково быть на других факультетах. Они вышли на движущиеся лестницы, Энн делала вид, что не замечает, как Гилберт крепко держится за перила, когда лестница начала перемещаться. Когда они дошли до прохода, ведущего к гостиной Гриффиндора, то услышали громкий грохот, сопровождаемый криком, звучащим в точности как голос гриффиндорского старосты. — ПИВЗ, ТЫ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ИДИОТ! Энн посмотрела на Гилберта, но он сдерживал порыв смеха, его губы едва дрожали. Моментом позже печально известный хогвартский полтергейст Пивз вылетел сквозь стену, напевая про себя какую-то песенку про пианино. Но он остановился, когда заметил Энн и Гилберта вместе. — О! — раздался его вопль. — Парочка? Вышли на свидание? — Пивз! — закричала Энн. — Гриффиндор и Пуффендуй — самая необычная пара! — он рассмеялся, его смех более походил на писклявый хохот. Он начал петь песенку уже о них, а они бросились бегом по проходу. Полтергейст, устав, отстал от них, перейдя к следующей жертве. За углом они уже увидели старосту Гриффиндора, уставившего руки в боки и объясняющего директору Диппету, почему здесь на полу лежало сломанное пианино. — Это был этот проклятый полтергейст, сэр. Он создал пианино из воздуха и бросил его мне на голову. — Мы веками пытались избавиться от него, — Диппет посмотрел на пианино, со вздохом признавая тот факт, что от Пивза было никуда не деться. — Здесь ничего нельзя сделать. Эванеско. Он взмахнул палочкой, и пианино испарилось, будто никогда и не существовало. Улыбнувшись Энн и Гилберту, директор ушел своей дорогой. Староста посмотрел на девочку, торопя ее. — Мне пора, — она оглянулась на Гилберта. Он выглядел… как-то иначе. Энн не могла объяснить, но было что-то фальшивое в его улыбке. Однако мальчик не дал шанса себя расспросить, он вежливо кивнул и отступил назад. — Хорошего вечера, Энн.***
Руби была сама не своя на перемене следующего дня. Энн, Диана и Альбус нашли ее и Коула в их обычном месте, во дворе перед Часовней. — Руби, что случилось? — Диана тут же предложила ей свой носовой платочек. Девочка осторожно вытерла им нос. — Бедный, бедный Гилберт. — А что с Гилбертом? — быстро спросила Энн. — То есть, почему ты расстроена? Она не хотела проявлять слишком много интереса к Гилберту, несмотря на их новый статус «друзей». Руби шмыгнула носом опять, и Энн подавила желание закатить глаза. Ширли любила свою дражайшую подругу, но иногда ее слишком расстраивало то, что она не сразу рассказывала, в чем дело. — Разве ты не слышала? Про его отца? — оказалось, что и Пуффендуй не отгорожен от всех сплетен и слухов. — Я знала, что он болен, но… Ох, неужели он?.. — Диана осторожно взяла Руби за руку, и светловолосая девочка грустно кивнула. Энн почувствовала, как у нее сердце уходит в пятки. Она никогда не спрашивала Гилберта о его семье. Она-то думала, что он родом из идеального дома. — Гилберт теперь сирота. Бедный, несчастный Гилберт, — и Руби опять начала сопеть. Энн слишком хорошо знала, что такое быть сиротой. Удочеренная, она никогда не знала своих настоящих родителей, но имела представление о том, каково быть одинокой в целом мире. Без сомнений, именно так себя сейчас чувствовал Гилберт. Наверное, именно это его и мучило. — Энн, куда ты? — крикнул Коул, когда девочка перешла на бег, оставляя позади свой багрово-золотой шарф. Альбус наклонился и подобрал его, укладывая в свои вещи. — У нас будет История Магии, я его ей отдам. — Если не уснешь, — Диана смогла выдавить из себя шутку. — Я твердо уверен, — ответил Альбус с маленькой хитрой улыбкой, — что профессор Бинс будет преподавать этот предмет даже призраком. Живым или мертвым, его невозможно остановить. — Могу предположить, что половина его учеников уже стали призраками. Они рассмеялись, даже в этот момент, когда Гилберт отовсюду испарился. Им повезло, что такие вещи их не коснулись. Как бы то ни было, Энн не могла долго бежать. Ее ум гнал вперед, но в сердце кололо. Воистину, как ужасно потерять кого-то, кого любишь. Вчера вы вместе, сегодня его нет уже навеки. Какой жестокой могла быть жизнь! Она добралась до библиотеки, где было достаточно тихо, чтобы можно было подумать. Но где был он, одинокий? Ей казалось, у него так много друзей, он же часто гулял с мальчиками во внутреннем дворе. Но не сегодня. Кажется, он занимался уроками, когда она тихо подошла и села рядом. У него были насуплены брови и волосы падали ему на лицо, пока он делал пометки в пергаменте. — Гилберт? Он поднял взгляд, его лицо смягчилось, стоило ее увидеть. — Энн. — Я… Я слышала о твоем отце. Гилберт глубоко вздохнул, успокаивая себя. Снова его выражение лица стало грубым, он не владел собой. Он не был Гилбертом. И он не ответил, так что она продолжила: — Мне жаль это слышать. Но позволь заметить, я из личного опыта знаю, что быть сиротой — не так плохо. — Разве ты знаешь? — Ну, да. Мои родители умерли, когда я была маленькой, и я никогда их не знала. Но тебе, хотя бы, повезло, что у тебя есть воспоминания об отце. — Повезло? Мне повезло? — он истерично усмехнулся. — По сравнению со мной, да, — она сжала кулаки. Ей просто хотелось помочь, но он сейчас говорил с ней так, как никогда не говорил раньше. Как он мог? Когда он только подумала, что они стали друзьями. Он встряхнул головой, его глаза были полны боли. — А при чем тут ты? Энн замерла. Почему он стал так резок с ней? — Да я… Да ни при чем… Я просто, — она замешкалась, — я пыталась помочь. — Забудь, — Гилберт опустил пренебрежительный взгляд обратно в книгу. Энн немедленно поднялась, ее стул громко заскрипел, царапая деревянный пол. Библиотекарь зашипела на нее, но Энн это не беспокоило. Бросив на Гилберта последний взгляд, она вынеслась из библиотеки. Дотопав до гостиной, Энн пнула кресло. — Отлично. Не слушай меня, Гилберт Блайт. Я же ведь не знаю, каково быть сиротой! — ворчала она про себя. Только вчера она так хорошо с ним общалась, а теперь он резко стал грубияном. Что ж, прекрасно. Она ему давала шанс. Было ошибкой думать, что они смогут стать друзьями. — Энн Ширли! — староста Гриффиндора вошел через проход с портретом. — Уроки уже начались, и мы не можем позволить себе потерять баллы из-за того, что ты опаздываешь. — А ты тогда что тут делаешь? Он поставил руки в боки. — Одна из обязанностей старосты — проверять гостиные, чтобы убедиться, что такие ученики, как ты не пропускают занятия. — Да иду я, иду! — вскинув руки, она позволила вывести себя наружу. Грозная речь про Гилберта Блайта могла подождать.